Текст книги "Трилогия Харканаса. Книга 1. Кузница Тьмы"

Шаренас покинула своих родственниц, увернувшись от протянутой руки пьяной Рисп, и вышла из главного зала.

В небольшом дворе она обнаружила Туласа, который седлал лошадь. Этим же занимались и шестеро смотрителей, а десяток их товарищей проверяли снаряжение солдат, которым вскоре предстояло покинуть форт. В желтом свете фонарей кружили ночные насекомые. Шаренас нашла стоявшего неподалеку конюха и махнула ему рукой.

– Приготовь мою лошадь, – велела она. – Я поеду с ними.

Парнишка поспешил прочь.

Подняв взгляд, она увидела, что на нее смотрит Тулас.

Шаренас подошла к нему.

– Ты знаешь, как я умею обращаться с копьем, – сказала она.

Несколько мгновений он продолжал смотреть на нее, а затем снова повернулся к лошади.

– Буду только рад, Шаренас Анхаду. Спасибо за помощь.

– В этом мире слишком мало любви, и нельзя позволить, чтобы что-то могло ей угрожать.

Она увидела, как Кагамандра Тулас напрягся, услышав эти слова, – но лишь совсем чуть-чуть, как подобало привыкшему владеть собой воину.

– Ты говорил со Спинноком Дюравом? – спросила она.

– Да, перед тем, как парень свалился от усталости.

– Значит, нам известно, по какому следу идти.

– Да.

Вернулся конюх с ее лошадью. Шаренас уже смирилась с долгой утомительной поездкой и была полна решимости увидеть погоню.

«В любом случае лучше уж скакать верхом, чем прозябать в обществе шлюх. Если бы этот Дюрав не валялся нынче ночью без чувств – что ж, может, я и осталась бы в форте. Вполне симпатичный молодой воин. Интересно, Финарра и Фарор делили его между собой там, в глуши?»

Улыбнувшись собственным мыслям, Шаренас забралась в седло и взяла поводья.

Остальные уже были готовы. Ворота открылись, в который уже раз за ночь, и они выехали из форта.

Личные покои командира были весьма скромными. Илгаст Ренд устроился поудобнее на расшатанном стуле, поморщившись, когда тот затрещал под его весом. Сидевший напротив на таком же стуле Калат Хустейн спросил:

– Что думаете по поводу того, что говорила Финарра, повелитель?

Илгаст потер глаза, смаргивая плывущие перед ними цветные пятна, и задумчиво поскреб подбородок:

– Откровенно говоря, я не уделил этому особого внимания, командир.

– Ну да, конечно. Наверняка вы приложили немало сил, чтобы исцелить ее, повелитель. Признаюсь, я восхищен вашим редким искусством владеть свойствами земли и тепла, плесени и корней. На поле боя я видел чудеса, творимые с помощью острого ножа, нитью из кишок и терновой иглы, но загадочная магия, которую вы открыли в столь приземленных вещах, не перестает изумлять.

– В природе есть свое могущество, – ответил Илгаст, – и мы часто забываем, что ее законы действуют не только среди высоких трав или где-нибудь на морском побережье, но и внутри нас самих. Исцеление подобно преодолению этого водораздела, и не более того.

– Говорят, будто подобное могущество постоянно растет.

Илгаст нахмурился – но не потому, что возражал, просто он и сам разделял эту мысль, которая внушала ему тревогу.

– Я всегда считал, командир, что мы, способные стряхнуть с глаз туман и узреть истинное течение жизни, обязаны этим лишь некоей особенности характера или дару видения. Мы замечали в постоянстве некую силу, не осознающую себя. Если можно так выразиться, неразумную. Не живую и не мертвую, скорее подобную ветру. – Он помедлил, словно бы собираясь с мыслями, а затем вздохнул и покачал головой. – Но теперь я начинаю чувствовать… даже не знаю, как и объяснить. Намек на предопределенность. Некую цель. Как если бы эта сила расправляла плечи и устремляла взгляд на того, кто из нее черпает.

– Это звучит… довольно странно, повелитель.

– Как если бы, глядя в реку, – продолжил Илгаст, все больше мрачнея, – мы вдруг обнаружили, что река смотрит на нас. Или камень обращает на нас свой суровый взгляд. Или земля, или песок. – Он снова яростно потер лицо. – Такое впечатление, будто мир в одно мгновение переворачивается с ног на голову, все, что давало ощущение безопасности, оказывается ложью и даже когда нам кажется, будто мы пребываем в одиночестве, за нами наблюдают безмолвные зрители. И тот разум, который придает смысл всем нашим поступкам, на самом деле не имеет ничего общего с нашим собственным.

Он увидел, как Калат Хустейн отвернулся, глядя в огонь.

– Прошу прощения, командир, – мрачно усмехнулся Илгаст. – Целительство меня утомляет. Есть шейкское слово, описывающее это чувство, как если бы мириады сущностей природы внезапно сосредоточили свое внимание на ком-то одном, отчего бросает в необъяснимую дрожь.

Калат кивнул, продолжая смотреть в огонь:

– Дэнул.

– Именно.

– Но монахи говорят о Дэнуле как о некоем экстазе. Миге духовного откровения.

– А если это откровение принижает собственное «я»? Что тут может приводить в экстаз?

– Полагаю, чувство собственной беспомощности.

– Командир, я терпеть не могу беспомощность.

– И потому вы ведете сражение с Дэнулом?

«Да, пожалуй. Наверное, можно назвать это и так».

– Раны заживут. Яд ушел из тела больной. Она не лишится ни рук, ни ног, и уже совсем скоро от лихорадки не останется и следа. Так что капитан Стоун вернется к вам, здоровая душой и телом, всего лишь несколько дней спустя.

– Благодарю вас, повелитель.

Илгаст пристально посмотрел на командира:

– Этот Витр… вы приняли на себя его вызов. Как насчет заявлений Финарры, будто некие чужаки пересекли это враждебное море?

Калат улыбнулся:

– Значит, вы все-таки кое-что слышали. – Он покачал головой. – Признаюсь, я не склонен доверять подобным заявлениям. Воды Витра пожирают камни. Дерево рассыпается через несколько мгновений после того, как с ними соприкоснется. Плоть обгорает, а воздух над морем едок сам по себе. Какое судно способно выжить в этих враждебных водах?

– Но Стоун не упоминала о каких-либо кораблях. Она говорила, что чужаки вышли из моря. И еще рассказывала, хотя и довольно путано, про какого-то лежавшего на берегу демона, который выглядел мертвым.

– Похоже, эта ночь принесла нам только вопросы, – сказал Калат.

– А какие существуют теории насчет происхождения этого Витра?

– Вы прекрасно знаете, что, по твердому убеждению ученых, это море представляет собой серьезную угрозу для Куральда Галейна. Оно уничтожает сушу. С каждой его волной часть нашего мира исчезает, чтобы никогда не появиться снова. Бури, подобно зубастым пастям, терзают камни и глину. Утесы рушатся, сползая в небытие. Мы составляем карты этих нашествий…

– Командир, я хотел бы услышать ваши личные соображения.

Калат нахмурился:

– Прошу прощения, повелитель, но тут я пребываю в некотором замешательстве. Где хоть одна легенда о Витре? У нас их попросту нет. Возможно, у азатанаев есть какие-нибудь древние истории на сей счет, но я ничего о них не знаю. Яггуты могли упомянуть о Витре в своих исторических хрониках; возможно, в их трудах и разъяснялась его суть…

– Но все эти труды были уничтожены их же собственными руками…

– Вы имеете в виду, Повелителем Ненависти? Именно его доводы подорвали основы цивилизации яггутов, пока они не перестали доверять всему, на чем она держалась. Утрата столь обширных знаний – неизмеримая потеря для всех нас.

– Я никогда не разделял вашего уважительного отношения к яггутам, командир, – проворчал Илгаст Ренд. – Яггуты напоминают мне отрицателей – в том смысле, что они отвернулись от будущего, словно бы умыв руки. Но от грядущего никуда не деться: хочешь не хочешь, а неизбежно придется с ним встретиться. Даже яггуты не могут вернуться в собственное прошлое. Сколь бы бесцельными ни казались нам собственные шаги, они всегда ведут вперед.

– Пожалуй, Повелитель Ненависти согласился бы с вами. Именно поэтому он решил стоять на месте. Не делать никаких шагов вообще.

– Но время не склонится перед его корнями, сколь бы глубокими они ни были, – резко бросил Илгаст. – Оно просто проплывает мимо. Он поклялся забыть обо всем и теперь сам всеми забыт.

– Повелитель Ненависти уничтожил цивилизацию яггутов, – сказал Калат Хустейн, – и таким образом объявил все их знания пылью. И у меня возникло ощущение, что, если бы не он, зияющих ям, которые ждут нас впереди, могло бы и не быть.

– Утрачено лишь написанное, командир. Возможно, в том, что касается Витра, нам стоит попросить совета у яггутов? Как я понимаю, они ведь не полностью рассеялись. Некоторые все еще живут в своих старых крепостях и обителях. Полагаю, имеет смысл их поискать.

– Но теперь на брошенные земли заявили свои права джелеки.

Илгаст пожал плечами:

– Они могут заявлять права хоть на небеса, если пожелают. Яггута, который решил остаться в своей башне, не сдвинуть с места, о чем этим глупцам-одиночникам стоило бы знать. – Он усмехнулся. – Как и любой побитый пес, джелеки ненадолго остаются покорными. И к ним торжественно возвращается прежняя глупость.

– Хунн Раал утром едет с известием в Харканас, – сообщил Калат Хустейн.

Илгаст в ответ лишь бесстрастно посмотрел на командира.

Следуя за женщиной, которую она назвала Т’риссой, Фарор Хенд увидела, как впереди исчезают последние заросли высокой травы, а за ними к западу от Нерет-Сорра простираются голые холмы. Солнце миновало зенит, и в неподвижном воздухе висело жаркое марево. Они выехали на открытое пространство, и Фарор объявила привал.

Их путешествие через равнину Призрачной Судьбы выдалось совершенно непримечательным, и смотрительнице от усталости начало казаться, что они заблудились и теперь, даже ориентируясь по звездам на ночном небе, никогда уже не найдут дорогу среди бескрайнего моря травы и шелестящих стеблей. Но сейчас равнина, по крайней мере, осталась позади. Фарор спешилась, чувствуя, как подкашиваются ноги.

– Нужно немного отдохнуть, – проговорила она. – Могу поспорить, твоя лошадь не знает устали, но про мою такого не скажешь.

Странная женщина соскользнула со связанного из травы животного и отошла в сторону. Подобие лошади стояло неподвижно, слишком массивное и грубое, чтобы в нем можно было найти хоть каплю изящества. Слабый ветерок негромко посвистывал, обдувая его угловатые очертания. В травяных сплетениях «конской» шеи кишели красные и черные муравьи, которые вылезли из какого-то потаенного гнезда.

Фарор Хенд развязала тесемки тяжелого бурдюка с водой, расправила его кожаную горловину и поставила мешок перед своей лошадью, давая той напиться. Сделав несколько глотков из своего бурдюка, она протянула его Т’риссе.

Та подошла ближе:

– Витр?

Фарор удивленно покачала головой:

– Нет, обычная вода. Чтобы утолить жажду.

– Тогда я попробую.

Фарор смотрела, как ее спутница пьет, сперва осторожно, потом все охотнее.

– Не так много сразу, иначе будет плохо.

Т’рисса опустила бурдюк, и глаза ее внезапно вспыхнули.

– Горло больше не болит.

– Полагаю, Витр бы так не помог.

Нахмурившись, странная женщина взглянула назад, на лес высокой травы.

– Избыток жизненной силы, – промолвила она, – может сжечь душу. – Она снова посмотрела на Фарор. – Но эта вода мне нравится. Я уже представляю, как она омывает мои руки и ноги, прохладная и чистая. Скажи, этой воды много?

– Где-то да. Где-то нет. Холмы к югу отсюда прежде были зелеными, но, когда вырубили последние деревья, земля умерла. Остался единственный источник, к которому нам теперь нужно ехать. Однако это рискованно. Во время войн тут появились разбойники – те, кто отказался вступить в легионы, а после того как солдаты ушли, решил поживиться. В городах и селениях не хватает ополчения, чтобы выставлять патрули за их пределами.

– Эти разбойники владеют источником?

– Как и мы, они от него полностью зависят. Когда приходит отряд смотрителей или хорошо вооруженный караван, чтобы набрать воды, они прячутся. Но мы с тобой путешествуем всего лишь вдвоем, так что стоит ждать неприятностей.

– Разбойники захотят нас ограбить, Фарор Хенд?

Смотрительница оглянулась на травяную «лошадь»:

– Возможно, они решат не связываться с нами. В противном случае нам придется сражаться, чтобы защитить себя.

– Я хочу увидеть тот источник, где так много воды. Ты уже отдохнула, Фарор Хенд?

– Нет. Сперва нужно накормить лошадь, а потом поесть самим.

– Хорошо.

Фарор взглянула на удивительную женщину:

– Т’рисса, похоже, этот… облик для тебя внове. Твое тело, его потребности – вода, еда. Ты знаешь, кем была раньше?

– Сегодня ночью, – сказала Т’рисса, – мне будет сниться вода.

– Ты что, не понимаешь, о чем я говорю?

– Сновидения в Витре… неприятны. Фарор Хенд, я начинаю постигать этот мир. Чтобы что-то создать, нужно сперва разрушить. Трава, которой я воспользовалась, все еще умирает в моей лошади и в моей одежде. Мы живем, разрушая. Такова природа этого мира.

– Ты и в самом деле тут чужая, – заметила смотрительница. – Гостья. Ты явилась с некоей целью?

– А ты? – спросила Т’рисса. – Ты сама знала ее с тех пор, как родилась? Эту цель, о которой ты говоришь?

– В этот мир приходят затем, чтобы узнать, каково дело всей их жизни, – ответила Фарор.

– Значит, дело твоей жизни – это цель твоего существования, Фарор Хенд?

– Нет, – призналась та. – Не всегда. Прости, но я вижу в тебе своего рода вестницу. Созданную неведомо кем или чем, с некоей целью – и для чего-то появившуюся среди нас. Но твои слова приводят меня в замешательство. Никто из нас не знает своего предназначения – зачем мы родились, зачем пришли в этот мир. Любая жизнь полна множества смыслов, но ни один из них не дает ответа на самый сложный вопрос: зачем? Мы задаем его Бездне, но ответом служит лишь эхо нашего собственного крика.

– Я не хотела тебя смутить, Фарор Хенд. Твои слова заставляют меня о многом задуматься. Я ничего не помню о том, что было раньше.

– Но тебе знаком язык азатанаев.

Т’рисса нахмурилась:

– Кто такие азатанаи?

Фарор моргнула, затем прищурилась:

– В тебе таится скрытое знание, Т’рисса. Причем скрытое намеренно. Оно подавляет твои мысли, оставляя тебя в неведении.

– Зачем нужно было его скрывать?

«Мне приходит в голову лишь одна причина. Ты слишком опасна».

– Не знаю, Т’рисса. Пока что мы едем в Харканас, и меня мало волнуют твои проблемы.

– Витр – твой враг.

Фарор, которая уже повернулась к лошади, чтобы ее покормить, быстро взглянула через плечо на Т’риссу:

– Правда?

Но лицо странной женщины ничего не выражало, а ее широко раскрытые глаза выглядели абсолютно безмятежными.

– Кажется, я проголодалась.

– Сейчас перекусим и поедем дальше.

Еда привела Т’риссу в не меньший восторг, чем вода, и она мигом умяла бы все остатки их припасов, если бы Фарор Хенд не удержала ее. Смотрительнице Внешних пределов хотелось подробнее расспросить гостью, но она не знала, с чего начать. Детская невинность Т’риссы напоминала острова, окруженные безмерно глубокими морями, причем каждый такой остров оказывался пустым и бесплодным, сколь бы упорно Фарор ни барахталась в темных бурных волнах между ними. Но одно казалось ясным: Т’рисса теряла знания, будто пораженная некоей душевной болезнью, подобной «железной хвори»; или, возможно, ее новое тело – эта женская фигура с мальчишескими пропорциями – навязывало ей собственное юношеское невежество. И на месте того, чем Т’рисса была раньше, появлялось некое новое существо, полное неудовлетворенных желаний.

Они вновь сели верхом на лошадей и продолжили путь. Вокруг простиралась равнина, местами покрытая колючими кустами, почва потрескалась и спеклась от жары: с тех пор как Фарор вступила в ряды смотрителей, ничего не изменилось. Иногда у девушки возникала мысль, уж не кормится ли равнина Призрачной Судьбы окружающими ее землями, вытягивая из них жизненные соки, будто присосавшаяся к теплой плоти речная пиявка. А может, это море черной травы и в самом деле было отмелью самого Витра, свидетельством сочащегося вовне яда?

Фарор Хенд взглянула на свою спутницу, ехавшую впереди. Ее удивительное «животное» то и дело поскрипывало, и из него сыпались пыль, грязь и насекомые.

«Может, Т’рисса и есть истинная сущность Витра? Несущая некое предназначенное нам послание, ничего о нас не знающая и безразличная к нашей возможной гибели? Уж не голос ли она природы, лишенный смысла и разума?»

Но если это действительно так – зачем тогда вообще нужен посланник? Ведь море Витр провозглашало свою истинную сущность день за днем, год за годом. Что изменилось, стало новым? Фарор, прищурившись, посмотрела на Т’риссу.

«Только она сама. Явившаяся из глубин и выброшенная на этот берег. Новорожденная и вместе с тем взрослая. Она одна, но ведь Финарра говорила и про других… демонов».

По мере того как день клонился к вечеру, холмы становились все ближе. Всадницам никто не встретился, и вокруг не было никаких признаков жизни, кроме карликовых кустов и бесцельно порхающих насекомых. На небе ни облачка, жара стояла просто гнетущая.

Впереди в сгущающейся тени постепенно появились выжженные солнцем склоны холмов и овраги, в тех местах, где когда-то с грохотом несли свои воды горные реки, но теперь лишь кружила поднимаемая сухим ветром пыль.

У Фарор от недосыпа слипались глаза, а от мыслей о загадочном происхождении Т’риссы мозги сворачивались, будто потрепанный лист пергамента. Исчезли без следа все запретные желания, и даже беспокойство за судьбу капитана Стоун – а также Спиннока Дюрава – отошло на задний план, погрузившись во тьму.

Девушка различила впереди врезающуюся в горный хребет тропу. Т’рисса тоже явно ее увидела, поскольку направила туда свою лошадь.

– Будь осторожнее, – предупредила ее Фарор Хенд.

Ее спутница оглянулась:

– Мне созвать для нас войско?

– Что? Какое еще войско, Т’рисса?

Та сделала широкий жест рукой:

– Глина и скалы, мертвые корни под ними. Вооруженные каменными обломками. В толще глины найдутся и кости, а также разноцветные панцири громадных насекомых.

– Ты можешь сотворить что угодно из того, что тебя окружает?

– Если нужно, – ответила Т’рисса, натягивая поводья, – я могу сделать стражей из травы, но только в облике того, что я уже видела. Лошади, например, либо кого-то вроде тебя или меня.

– Но ты ведь сотворила меч для самозащиты еще до того, как мы встретились.

– Верно. Этого я не могу объяснить – хотя, может, я видела раньше такое оружие, только потом забыла. Похоже, у меня не все хорошо с памятью.

– Да, пожалуй.

– Если нас будет много, разбойники поостерегутся с нами связываться. Ты же сама говорила.

– Да… – Фарор поколебалась. – Но что за силу ты черпаешь, Т’рисса, создавая подобных существ? Она исходит из Витра?

– Нет. Витр не создает, он уничтожает.

– Но ты же явилась из него.

– Мне там были не рады.

«Ага, по крайней мере, уже что-то новенькое».

– Ты уверена?

Помедлив, Т’рисса кивнула:

– Он надо мной измывался. Я много веков с ним сражалась. Никаких мыслей, одна лишь борьба. И полагаю, эта борьба поглотила все, чем я когда-то была.

– Но что-то к тебе возвращается.

– Меня о многом заставили задуматься вопросы, которые ты не стала задавать, – нет, Фарор Хенд, я не читаю твои мысли. Я могу о них лишь догадываться, но прекрасно вижу на твоем лице, как вопросы эти борются друг с другом. Даже усталость не притупляет твою тревогу. Я помню боль, которую нес Витр, и она остается со мной, словно призрак, готовый пожрать меня целиком.

– Откуда же в таком случае ты черпаешь силу?

– Не знаю, но она причиняет боль этому миру. Мне это не нравится, однако, если потребуется, я ее использую.

– Тогда лучше не стоит, Т’рисса. В мире и без того достаточно боли.

Странная женщина согласно кивнула.

– Подозреваю, – продолжала Фарор, – что ты из азатанаев. Что ты пыталась сражаться с Витром… или, возможно, найти его источник, его предназначение. И в этой битве потеряла большую часть себя.

– Если это так, Фарор Хенд, то у меня нет никакой цели, кроме своей собственной. Никто мною не управляет, и никто меня не использует. Тебе от этого легче? Мне – да. Думаешь, я смогу стать прежней?

– Не знаю. Но стоит надеяться.

Повернувшись, Т’рисса пришпорила лошадь.

Смотрительница последовала за ней.

Тропа была явно хорошо проторенной, и по ней недавно проехала пара десятков подкованных лошадей, направлявшихся с запада на восток вдоль края горного хребта. Самые свежие следы копыт вели в ту же сторону, куда ехали сейчас две всадницы.

– Похоже, у источника мы кое-кого встретим, – предположила Фарор Хенд, поравнявшись с Т’риссой. – Но не разбойников.

– Друзей?

Фарор осторожно кивнула.

– Думаю, отряд. Возможно, ополчение из Нерет-Сорра или Йен-Шейка на юге.

– Посмотрим.

Они двинулись дальше.

Тропа извивалась среди утесов, местами круто уходя вверх. Недалеко впереди виднелись руины ворот, когда-то стоявших на страже перевала. В стороне от них возвышалось одинокое строение, две стены которого рухнули, открыв нутро, забитое обломками каменной кладки, черепицы и прогнивших балок. Треснувшая черепица хрустнула под копытами лошади Фарор. Она видела, как та раздувает ноздри и прядает ушами.

– Уже недалеко, – тихо проговорила девушка.

Оказавшись за воротами, всадницы пересекли остатки мощеной дороги, которую местами засыпал белый песок, серебрившийся в угасающем свете солнца. Вскоре они увидели источник, окруженный зеленью пруд в обрамлении деревьев с бледными стволами. Вокруг него двигались чьи-то фигуры, а к длинной веревке, натянутой между двумя деревьями, были привязаны лошади.

Т’рисса напряглась:

– Я чую кровь.

От этих слов Фарор пробрала дрожь. Все незнакомцы, которых она видела, были одеты в светло-серые мантии, а их ноги закрывали мягкие кожаные доспехи. Судя по тому, сколь массивно выглядели их туловища, под тонкой шерстью мантий также пряталось нечто вроде кольчуг. С веревочных поясов свисали небольшие топоры. Все были с непокрытой головой, длинные нечесаные волосы растрепаны.

Около десятка незнакомцев были заняты рытьем могил, в то время как остальные постепенно собирались на импровизированном кладбище, таща окровавленные трупы.

Т’рисса показала на одного из мертвецов и поинтересовалась:

– Разбойники?

Фарор Хенд кивнула. К ним приближались двое в мантиях. Один из них был намного выше другого, и его мускулистые плечи горбились, словно бы под тяжестью собственного веса. Главное место на его обветренном лице занимал кривой расплющенный нос, но голубые глаза сразу же блеснули при виде лошади Т’риссы. На широких плечах лежала секира, которую мужчина крепко держал обеими руками за топорище.

Его спутник по сравнению с таким здоровяком выглядел почти задохликом: бледная кожа и болезненное лицо. За пояс второго мужчины был заткнут короткий топорик со сломанной рукояткой, а руки его по локоть казались почти черными от крови.

– Их дыхание несет смерть, – холодно проговорила Т’рисса. – Это твои сородичи?

– Монахи из монастыря Йеннис, – ответила Фарор. – Мы во владениях Матери-Тьмы. Это Куральд Галейн.

– Они не стали брать пленных.

Рядом с гробокопателями лежало около тридцати убитых разбойников: мужчин, женщин и детей. В стороне от пруда среди деревьев виднелось импровизированное селение: похожие на открытые язвы хижины – пустые проемы дверей, брошенное имущество. В воздухе плыли облака дыма.

Тот монах, что был пониже, заговорил с Фарор:

– Смотрительница, вы как раз вовремя. Если бы вы явились вчера, эти мерзавцы вволю бы с вами натешились. Я лейтенант Капло Дрим, командир отряда из Йен-Шейка. А этот слюнявый придурок рядом со мной – чародей Реш.

Реш обратился к Т’риссе мелодичным, будто журчащая по камням вода, голосом:

– Добро пожаловать, азатанайка. Прекрасную лошадь ты сотворила, но мне интересно, слышишь ли ты ее ржание?

Т’рисса с серьезным видом повернулась к Фарор Хенд:

– Похоже, мне придется отложить поездку в Харканас.

– Полагаю, ненадолго, – сказал чародей. – В конце концов, Йен-Шейк лежит по пути к Премудрому граду.

Фарор решительно выпрямилась:

– Прошу прощения, но эта женщина находится на моем попечении. Я должна доставить ее в Харканас, и незамедлительно.

Капло смущенно откашлялся.

– Простите, вы, надо полагать, Фарор Хенд? Калат отправил на ваши поиски полсотни смотрителей, не говоря уже о Кагамандре Туласе, который как раз оказался в гостях в лагере вашего командира. Командир требует вашего немедленного присутствия. Во всяком случае, так было велено передать каждому, кто может на вас наткнуться.

– А эта гостья теперь находится под защитой Йен-Шейка, – неприязненно проговорил Реш, не сводя взгляда с Т’риссы.

– Я пожалуюсь Калату Хустейну! – гневно заявила Фарор Хенд.

Ничего другого в голову женщине не пришло, поскольку ее занимали совсем другие мысли.

«Кагамандра Тулас здесь? Неужели он явился за мной? Как он посмел? Я смотрительница Внешних пределов, а не какое-то своенравное дитя!»

– Похоже, нам придется расстаться, подруга, – сказала ей Т’рисса. – Благодарю тебя за приятное общество.

– Тебя это вполне устраивает? – спросила Фарор, крепко сжимая луку седла, чтобы унять дрожь.

– Если я устану от их общества, то продолжу свой путь в Харканас, чтобы встретиться с Матерью-Тьмой. Не беспокойся, вряд ли мне что-то угрожает. Этот чародей слишком много о себе мнит, но для меня он не опасен.

Капло откашлялся.

– Прошу прощения, но никакой опасности нет. Мы возвращаемся на юг, и, вне всякого сомнения, мать Шекканто Дерран пожелает встретиться с этой азатанайкой, для чего ей потребуется ненадолго задержаться в Йен-Шейке. Уверяю вас, это всего лишь визит вежливости.

– Уж вы постарайтесь, чтобы все прошло гладко, – бросила Фарор.

Т’рисса внимательно разглядывала лейтенанта.

– Вижу, кровь хорошо тебе знакома, господин.

– Да, азатанайка. Уверяю тебя, эта банда головорезов получила по заслугам. Хоть в том и мало радости…

– А дети? – спросила Т’рисса. – Они тоже были головорезами?

– Скорее уж глиной в извращенных руках, – ответил Капло. – Они сражались вместе со своими сородичами. Новорожденных убили собственные родители, хотя мы охотно взяли бы их на воспитание в монастырь.

– Отчаяние возводит высокие стены, – пожал плечами Реш. – Лейтенант, азатанайка сказала правду. Внутри ее кроется невообразимая магия, подобно уже готовому родиться ребенку. Лучше не выкручивать ей руки.

– Что ж, мы окажем ей все возможные почести, – кивнул второй монах.

– В таком случае попрошу вас об одной любезности, – обратилась Т’рисса к Капло. – Предоставьте Фарор Хенд надлежащий эскорт и, если можно, свежую лошадь. Раз уж ей приходится возвращаться в свой лагерь, не хотелось бы, чтобы по дороге с ней что-то случилось.

– В том нет нужды, – возразила Фарор. – Но все равно спасибо, Т’рисса…

– Т’рисса! – пробормотал чародей, и глаза его расширились. – Эта женщина – не дар Витра!

– И что вы хотите этим сказать? – вздохнула Фарор, снова поворачиваясь к Капло. – Лейтенант, а в послании, которое вы получили от смотрителей, есть что-нибудь о капитане Финарре Стоун?

– Да. Она поправляется. Но если о ком и стоит беспокоиться, то о вашем женихе, который сейчас скачет во весь опор к побережью самого Витра.

– Он сам так решил. – Девушка увидела, как удивленно поднялись брови Капло.

– Уверяю вас, Кагамандра Тулас не один, – снова смутившись, продолжил лейтенант. – Его сопровождает отряд смотрителей, а также Шаренас Анхаду.

– Шаренас Анхаду?

– Ну да. Ваш командир принимал гостей – кажется, я об этом уже говорил. Или нет? Не важно. Мы встретили по дороге капитана Хунна Раала, который ехал с тремя запасными лошадьми в Харканас. Увы, мы не знаем, с какой целью.

Он невинно взглянул на Т’рисс и улыбнулся.

«Да чтоб им всем в Бездну провалиться, как же мне надоели эти игры!»

– Скажите, а что-нибудь известно о спутнике Финарры Стоун?

– Как я понимаю, он жив и здоров, хотя у него не осталось сил, чтобы отправиться на ваши поиски.

Фарор казалось, что она ничем себя не выдала, но Реш тут же добавил:

– Он, кажется, ваш кузен? Великое дело – кровное родство. – В его голосе слышалась легкая насмешка.

Капло снова откашлялся.

– В любом случае отдохните сегодня ночью с нами, смотрительница. Вижу, вы едва на ногах держитесь…

– Я прекрасно себя чувствую.

– Тогда пожалейте хотя бы лошадь, которая буквально шатается под вами от усталости.

Фарор пристально посмотрела на него, но взгляд лейтенанта оставался столь же невинным.

– Мне не по душе спать рядом с мертвецами.

– Как и всем нам, но наш чародей утихомирит любых духов, даже самых отчаянных. Так что ничья душа не пострадает и…

– Не важно, насколько запятнаны руки, – прервала его Т’рисса.

Спешившись, она, не обращая ни на кого внимания, направилась к пруду.

– До чего же тут тихо и спокойно, – пробормотала она и, сбросив импровизированную одежду, шагнула, голая, в воду.

– Что, обязательно так таращиться, лейтенант? – спросила Фарор Хенд.

Хижины разобрали на дрова для костров. Пока готовилась еда, монахи по двое и по трое заходили в пруд, чтобы смыть следы сегодняшней бойни. Похоже, то, что вода, которую они потом пили, оказалась с примесью крови, никого особо не беспокоило. Поручив лошадь молодому монаху, Фарор Хенд согласилась занять выделенный ей свободный шатер и разбила свой собственный лагерь неподалеку от остальных. Она пока не решила, как относиться к Капло Дриму. А вот чародей Реш, судя по всему, прелюбопытный тип, из тех, кого совершенно не смущают собственные габариты. Фарор иной раз приходилось встречать как мужчин, так и женщин, которые чувствовали себя неуютно в своем теле: одним казалось, что они занимают чересчур много места, другие же и вовсе воображали себя иными, нежели были в действительности, а в результате постоянно наталкивались на разные предметы или ломали их. Даже походка способна об очень многом поведать.

В дальних лагерях смотрителей, где находили свой дом многие, кто не сумел приспособиться к жизни, Фарор частенько замечала, как новички поначалу робели, памятуя о былых душевных ранах, насмешках и пренебрежении со стороны общества, но робость их постепенно исчезала по мере того, как все они со временем находили радушный прием. Уверенность в себе была семенем, способным прорасти в любой почве, сколь бы истощенной та ни была. Фарор видела такое много раз.

Однако подобные слабости не были свойственны чародею Решу из Йен-Шейка. Само его присутствие внушало страх, и своим поведением он бросал окружающим вызов. Едва лишь увидев этого мужчину, Фарор тут же почувствовала, как он пытается ее обуздать, и твердо решила противостоять Решу. Годы назад она, возможно, струсила бы и отступила, потупив взор. Но теперь, став смотрительницей Внешних пределов, Фарор Хенд встретила насмешку в глазах чародея сдержанно и мужественно. Таких, как он, было полно в сточных канавах по всему миру.

Девушка развела скромный костер, чтобы приготовить чай, и была только рада, когда к ней присоединилась Т’рисса, все еще мокрая после долгого пребывания в воде.