Текст книги "Трилогия Харканаса. Книга 1. Кузница Тьмы"

Поняв, что хмурится, глядя на нее, пограничник отвернулся.

Аратан соскользнул со своего мерина, стоя на ногах несколько увереннее, чем прежде. Юноша явно обретал себя в этом походе, и наверняка в большей степени, чем казалось ему самому.

«Будь осторожен, Аратан, – подумал Ринт. – Иначе к концу путешествия можешь потерять больше, чем приобрел».

Раскан смотрел, как пограничники разбивают лагерь. Повелитель Драконус бродил среди руин, а Аратан чистил лошадей, начав с мерина. Юноша то и дело бросал взгляды на Ферен.

После той ночи, когда им нанес визит Гриззин Фарл, Аратан ехал рядом с отцом, и сержант оказался в относительном одиночестве – между Драконусом и его сыном впереди и двумя пограничниками позади, – но мостиком между ними он себя не ощущал. Ринт и Ферен явно были в ссоре, но ничем этого не показывали, будто стараясь скрыть свою взаимную неприязнь, чтобы не выдать некие семейные тайны. Что же касается разговоров между повелителем и его внебрачным сыном, таковых было немного, и даже если они и случались, Раскан не мог разобрать слов.

Чувство свободы, которое подарил им Гриззин Фарл, рассыпалось в прах. В раздававшихся в ночи судорожных вздохах и негромких вскриках Ферен и Аратана чувствовалось странное отчаяние, и одного раза Ферен уже не хватало. Сержант слышал, как она по нескольку раз за ночь будила парня, и под глазами у того постепенно начали появляться темные круги.

Раскану было интересно, когда Драконус наконец вмешается в их отношения. Повелитель наверняка понимал, что между Ферен и его сыном происходит нечто неподобающее. Женщина была как минимум вдвое старше Аратана, и Раскану казалось, будто он видит, как в ней проступает некая слабость, которую прежде удавалось хорошо скрывать. Налет профессионализма, окружавший пограничницу, постепенно опадал.

Безусловно, замечал это и ее брат.

Одним словом, ситуация становилась все более напряженной.

Вновь появился Драконус.

– Джелеки, – сказал он, указывая на руины у себя за спиной.

– Они напали на это селение, повелитель?

– И унесли все, что могли, даже балки крыши и черепицу.

Раскан нахмурился:

– Наверняка это было очень давно, повелитель. Уж не Гриззин ли Фарл заверял вас, что здесь все еще живут? Он явно тут не проходил.

Драконус коротко взглянул на него и кивнул:

– Тебе виднее, сержант… Ладно, не важно. Не сомневаюсь, мы как-нибудь справимся.

– Конечно, повелитель. Мне заняться вашей лошадью?

– Нет, спасибо. Я сам. Все будет хоть какое-то дело, пока готовится ужин.

Драконус поколебался, как будто желая еще что-то сказать, и Раскан, заметив это, подошел ближе:

– Повелитель?

– На пару слов, сержант.

Они отошли за небольшой пригорок, где и находились руины. К своему удивлению, Раскан увидел вырубленную в склоне дорожку, которая вела к входу внутрь холма. Но прежде чем он успел задать вопрос, Драконус заговорил:

– Мальчика нужно предостеречь. Это становится опасным.

Моментально сообразив, что его господин имеет в виду, Раскан кивнул:

– Боюсь, что да, повелитель. Конечно, ничего особенного не происходит… – Он хотел еще добавить: «Дело молодое», но Драконус перебил его:

– Ферен явно преследует какую-то цель, сержант. Уж больно она усердствует.

– Думаю, ей очень хочется, воспользовавшись случаем, зачать ребенка, повелитель. Но вряд она намерена занести меч над Обителью Драконс.

– Согласен. Это было бы бессмысленно.

Ответ повелителя озадачил Раскана, но уточнить, о чем речь, он не решился.

– Возможно, она стареет…

– Да Ферен сейчас от силы лет сорок. Она еще десятки лет может рожать, если не дольше.

– С возрастом у женщин увядает способность любить детей, повелитель, – сказал Раскан. – Мало кто решается стать матерью, преодолев вековой рубеж. Следы колес превращаются в колеи. Независимость становится намного важнее.

– Причина ее нетерпения иная, сержант.

С этим Раскан склонен был согласиться. Он высказывал свои соображения повелителю, чтобы тот не слишком тревожился. Но Драконус был не из тех, кто готов поддаться иллюзиям лишь потому, что они несут утешение.

– Возникает вопрос, была ли она уже раньше матерью, – помедлив, сказал сержант. – Как мне кажется, повелитель, у Ферен тело женщины, выносившей дитя и кормившей его грудью.

– Нисколько в этом не сомневаюсь.

– Я предупрежу Аратана, повелитель. Но сами понимаете, тут не только от него все зависит.

– Да.

– Будучи командиром Ферен, я могу приказать…

– Нет, сержант. Ты готов отважно взять на себя это бремя, но не тебе его нести. Я сам с ней поговорю. Сегодня, когда стемнеет. Уведи Аратана куда-нибудь подальше отсюда.

– Да, повелитель. Может, назад по нашим следам?

– Хорошо.

Аратан не мог отвести от нее взгляда. Эта женщина затягивала его, подобно водовороту, противостоять которому не было сил, – впрочем, он не особо и сопротивлялся. Юноше казалось, что он может исчезнуть в жарких объятиях Ферен, слившись с ее плотью и костями, а однажды взглянуть на мир ее глазами, как если бы она пожрала его целиком. Он не стал бы жалеть об утраченной свободе, о том, что придется отказаться от будущего. Ее дыхание превратилось бы в его дыхание, а мягкие движения ее рук и ног – в его собственные. А утром никто бы не смог его найти, и Ферен тоже не подала бы виду, довольная и насытившаяся. Может, то, что он чувствовал, и было определением любви?

Развернув спальный мешок, Аратан собрал разновесы и положил их возле седла. Он подумал о Сагандере: интересно, как сейчас чувствует себя наставник? Казалось странным, что ученик везет дары от ученого, которого пришлось оставить по дороге, и все знания, столь желанные для старика, стали для него теперь недосягаемыми. Все вопросы, которые не удалось задать, и ответы, которые не удалось получить, оставались где-то далеко впереди, бесформенные, будто низкие тучи над горизонтом. Да и от тщательно разложенных на пыльной земле разновесов, казалось, не было никакой пользы. Здесь нечего было взвешивать, нечего измерять; тут, далеко за пределами Куральда Галейна, над всем властвовала первобытная дикость.

Аратан сам ее ощущал, и временами ему казалось, что еще немного и в нем возьмет верх нечто звериное, нечто низменное. Хорошенько подумав, он пришел к выводу, что подобная судьба вряд ли стала бы для него разочарованием. Все, что он знал, все, что он оставил позади, виделось теперь мелким и банальным. Над головой простиралось бескрайнее небо, вокруг тянулась нескончаемая равнина, и само путешествие под этим небом, по этой равнине казалось юноше куда более величественным, чем любые крепости и руины. Он вспомнил, как играл в песке позади мастерской, когда был еще маленьким. Песок привозили для время от времени бывавшей у них в гостях женщины-гончара: это было как-то связано с добавками к глине и формами для обжига. Песок казался мягким и теплым на поверхности, но прохладным в глубине, и Аратан лежал на куче, погружая внутрь пальцы и подгребая к себе горсти песка, будто желая в него зарыться.

Путешествие по этому миру выглядело примерно так же, словно достаточно было одного лишь движения, чтобы объять весь мир, ухватив его в горсть, и заявить на него свои права.

Глядя, как Ферен разводит костер для ужина, Аратан подумал, что сумел постичь природу войны; возможно, его выводы впечатлили бы даже Сагандера. Когда к чему-то протягивается больше одной руки, когда за это нечто идет соперничество, то неизбежно проливается кровь. Ну не глупо ли? Песок проскальзывал сквозь пальцы, просыпаясь из удерживающих его рук, и оставался лежать еще долгое время после того, как уходил тот, кто на него претендовал. В этом не было ничего разумного. Всего лишь желание, простое и грубое, как телесная разрядка по ночам.

– Аратан?

Он поднял взгляд:

– Да, сержант Раскан?

– Скоро совсем стемнеет. Идем со мной.

Юноша выпрямился:

– Куда?

– Вернемся назад тем же путем.

– Зачем?

– Затем, что я так хочу.

Аратан с озадаченным видом последовал за сержантом. Судя по всему, Раскан спешил покинуть лагерь. Вместо поношенных сапог на нем теперь были мокасины, которые дал ему Драконус, но Раскан, похоже, так дорожил ими, что надел лишь в конце дня. Во всяком случае, так подозревал Аратан. Подарок от повелителя – уже сам по себе ценность. В новой обуви Раскан даже выглядел моложе своих лет, но далеко не таким юным, каким ощущал себя Аратан в обществе сержанта.

На тропе остались следы их лошадей – неровная линия из вытоптанной травы и глубоких отпечатков копыт, казавшаяся неуместной на этой бескрайней равнине.

– Вы что-то потеряли, сержант? Что мы ищем?

Остановившись, Раскан взглянул в сторону лагеря, но отсюда виден был лишь красно-оранжевый отблеск костра, от которого шел едва заметный, лишенный всяческого тепла дым.

– Твой отец хотел, чтобы ты познал тайны тела. Чтобы начал спать с женщиной. Он решил, что для этого вполне сгодится пограничница, и тогда ему не придется беспокоиться, у него не возникнет никаких проблем… политического характера.

Аратан уставился в землю, не в силах встретиться со взглядом темных глаз Раскана. Он поднес было палец ко рту, собираясь прикусить ноготь, но, ощутив вкус прошлой ночи любви, тут же его отдернул.

– Однако чувства, которые могут возникнуть между мужчиной и женщиной… э-э-э… порой их невозможно предсказать. – Сержант переступил с ноги на ногу, что-то невнятно пробормотал себе под нос и продолжил: – Тебе никогда не стать мужем Ферен. И ты не проведешь с ней всю оставшуюся жизнь. Она вдвое тебя старше, и, соответственно. потребности у нее совершенно иные.

Аратан с тоской посмотрел во тьму: ему хотелось убежать, затеряться в ней, оставив Раскана бросать свои жестокие слова в пустоту.

– Ты меня понимаешь?

– Нам следовало взять с собой больше женщин, – сказал Аратан, – чтобы и у вас тоже кто-то был.

– Зачем? Вместо дыры в земле? Вообще-то, женщины значат куда больше. Именно к этому я и клоню. Ферен не шлюха, и она не рассуждает как шлюха. Как ты думаешь, за что мужчина платит женщине? За то, чтобы она не имела к нему претензий, вот за что. Твой отец решил, что подобный опыт пойдет тебе на пользу. Несколько ночей. Вполне достаточно, чтобы понять что и как. Но он вовсе не хотел, чтобы ты связал свою жизнь с женщиной, которая годится тебе в матери.

Весь дрожа, Аратан с трудом сдерживал желание ударить сержанта, выхватить меч и порубить его на куски.

– Вы не можете знать, чего хотел отец, – проговорил он.

– Поверь, я знаю точно. Это повелитель послал меня к тебе, и ему прекрасно известно, о чем мы тут говорим. Более того, он сейчас тоже увел Ферен из лагеря и объясняет ей все столь же доходчиво, как и я тебе. Все зашло слишком далеко…

– В смысле?

– Она вбирает твое семя…

– Знаю.

– А когда наконец получит то, чего желает, – бросит тебя навсегда.

– Неправда.

– Ферен придется так поступить. Чтобы ты через много лет не заявил свои права на ребенка. Чтобы ты не украл дитя, когда оно повзрослеет или когда решишь, что пришло время.

– Зачем мне воровать ребенка? Я буду с ней жить…

– Твой отец этого не позволит.

– Но почему? Какая ему разница? Я ведь ублюдок, и он хочет от меня избавиться!

– Не кричи, Аратан. Я пытался тебе объяснить. Я пытался воззвать к разуму, но ты не готов к серьезному разговору, поскольку еще недостаточно взрослый. Прекрасно. Может, поймешь хотя бы вот что: если вы будете продолжать в таком же духе и дальше, твой отец просто убьет Ферен.

– Тогда я убью его.

– Да, тебе наверняка захочется это сделать, а повелитель вовсе не желает ничего подобного. Вот почему все должно закончиться здесь и сейчас. Тебя не отдадут какой-то пограничнице лишь потому, что ты этого хочешь, и дело вовсе не в том, что она тебе не подходит. Причина в другом: этой женщине нужно от тебя только одно, и как только Ферен получит желаемое, она причинит тебе страшную боль.

– Зачем вы так говорите? Вы же ничего про нее не знаете!

– Я знаю гораздо больше, чем ты, Аратан. У нее был ребенок, и она его потеряла. Это известно абсолютно точно. В Ферен есть нечто… странное, и это не просто мои предположения. А теперь, когда она втянула в это еще и тебя… Словом, ничем хорошим дело не закончится. Можешь даже не сомневаться.

– И мой отец сейчас ее убивает?

Аратан шагнул мимо сержанта, но тот схватил парня за руку и развернул кругом:

– Ну что ты, конечно нет. Повелитель хочет вовсе не этого, и, уверяю тебя, Ферен ведет себя не столь вспыльчиво, как ты сейчас. Она спокойно слушает, что ей говорят. С вашими совместными ночами покончено, скоро и сам в этом убедишься.

Высвободившись, Аратан направился в сторону лагеря.

Мгновение спустя Раскан последовал за ним.

– Ничего, все образуется, – утешил он быстро шагавшего впереди юношу. – Я знал, что будет нелегко.

Как только Ферен увидела, что сержант уводит Аратана, она сразу же все поняла. Когда Драконус махнул ей рукой, женщина выпрямилась и сказала брату:

– Смотри, как бы у тебя похлебка не подгорела. Она уже загустевает.

Ринт что-то неразборчиво буркнул в ответ. Ему тоже все было ясно.

Повелитель повел Ферен мимо руин, вокруг подножия холма, на котором были построены дома.

Она решила сразу перейти к сути:

– Я сделала то, о чем вы меня просили, повелитель.

– Снимай железо.

– Прошу прощения?

– Кинжал, меч, пояс.

Ферен не сдвинулась с места.

– Желаете разоружить меня, повелитель Драконус? Хотелось бы знать, с какой целью?

Мгновение спустя она уже лежала на земле, чувствуя, как болят все кости. Женщина не вполне понимала, что произошло: он что, ударил ее? Да нет, вроде бы не похоже. Ошеломленная, не в силах пошевелиться, Ферен ощутила, как Драконус шарит вдоль поясницы, а затем услышала скрежет снимаемого пояса. Неподалеку лязгнул металл. За поясом последовал кинжал.

Нащупав руки обидчика, она попыталась их оттолкнуть, а затем попробовала поднять ноги, чтобы защититься.

Послышалось раздраженное ворчание, и Ферен почувствовала, как повелитель схватил ее за левую лодыжку и, перевернув на живот, поволок по траве. Бедняжка хотела закричать, позвать брата, но поняла, что тогда прольется еще больше крови, а этого она позволить никак не могла.

Если Драконус собирался ее изнасиловать, она не стала бы сопротивляться. Месть могла и подождать, причем очень долго.

Повелитель затащил свою жертву между валунов, и в зернистом полумраке Ферен увидела сложенный из камней вход в курган, низкий и широкий. А потом ночное небо исчезло, сменившись еще более глубокой тьмой.

Она все так же ощущала себя слабой и беспомощной в руках Драконуса. Колдовство? Могущество его возлюбленной, Матери-Тьмы? Неужели оно могло простираться столь далеко, чтобы им с легкостью злоупотреблял фаворит? Нет, это не имело никакого смысла.

Земля внутри тесного кургана внезапно резко ушла вниз, и Ферен почувствовала запах смерти – старый, выветрившийся, высохший.

Драконус подтащил ее к каменному саркофагу.

Пограничницу охватил невероятный ужас.

– Повелитель… – выдохнула она. – Я сдаюсь. Ни к чему…

– Тихо, – прошипел он. – Мы страшно рискуем. – Отпустив ногу Ферен, он перевернул женщину на спину и грубо прислонил к холодному камню. – Лежи смирно.

Склонившись над ней, он опустил руки в саркофаг, у которого, похоже, не было крышки. Послышался шорох, скрип и негромкий треск, а затем – словно бы шелест сыплющегося песка.

Драконус подтащил труп к краю гроба. На лицо Ферен посыпалась пыль, и она закашлялась.

Повелитель придавил ее обеими ногами к саркофагу, и женщина увидела, как он возится с истлевшим мертвецом – огромного роста, с длинными и толстыми костями рук и ног. Лица Ферен коснулись черные волосы, пахнущие заплесневелой кожей.

Внезапно к животу ее прижалась костлявая рука.

Ферен судорожно дернулась, и Драконус пошатнулся, продолжая держать труп за обтянутое сухой кожей запястье. Тело накренилось и, соскользнув, тяжело приземлилось на ноги Ферен.

– Проклятье! – взревел Драконус. – Давай в сторону, женщина, и подальше! Быстро!

Изо рта трупа вырвался стон.

Охваченная ужасом, чувствуя, как быстро угасает боль в животе, Ферен отползла прочь.

Наклонившись, Драконус взвалил громадный труп обратно. Тот с грохотом упал в саркофаг, подняв облако пыли и треща костями.

– Этого должно хватить, – пробормотал он. – Благословляю тебя и прошу прощения, о Королева. Вылезаем отсюда, Ферен, и поживее.

Мгновение спустя она, выбравшись наружу, увидела над собой яркий вихрь звезд. Споткнувшись, упала на колени, тяжело дыша и сплевывая зловонную пыль.

К ней подошел Драконус, отряхивая одежду. Сняв перчатки, он отшвырнул их в сторону.

– Собери свое оружие, пограничница.

– Повелитель…

– Я видел, как ты вздрогнула. Я почувствовал. – (Она удивленно кивнула.) – Смерть и жизнь не любят соприкасаться. У тебя будет ребенок, Ферен. В тебе растет семя. А теперь оставь в покое моего сына.

Шаря по земле в поисках своего снаряжения и борясь со вновь нахлынувшей невероятной слабостью, Ферен взглянула на Драконуса. Она чувствовала себя так, словно бы измазалась в грязи: с тем же успехом он мог бы ее изнасиловать. Она все еще ощущала отпечаток мертвой ладони на своем животе.

– Да забирай Аратана на здоровье, – оскалившись, прорычала женщина. – Больно он мне нужен.

Ринт в одиночестве сидел у костра. Ужин все-таки подгорел: в похлебке недоставало воды, а повар оказался не слишком внимательным, ибо думал совсем о другом. Ринт прекрасно представлял, что происходит сейчас в темноте, и горячо молился о том, чтобы хватило одних только слов, – но его сестру не так-то легко было запугать. Повелитель Драконус вполне мог обнаружить, что имеет дело с ядовитой змеей, и при мысли об этом Ринта пробирал страх до мозга костей.

«Учти: если ты причинишь ей хоть какой-то вред, тебя ждет война. С пограничниками. Со мной. Видит Бездна, я уничтожу тебя, фаворит, – и плевать на любые последствия».

Вдали послышался возглас Аратана, но слов разобрать не удалось. Впрочем, догадаться было легко. Сын повелителя зашел чересчур далеко в своей страсти, став из мужчины снова ребенком – ну прямо как хотела Ферен. Однако ничем хорошим это закончиться не могло. Драконус вовсе не был слеп и видел, как извращаются его желания. А с противоположной стороны, из-за руин, вообще не доносилось ни звука.

Несколько мгновений спустя из темноты в свете костра возник Аратан. Увидев Ринта, он остановился. Юноша весь дрожал; от него, казалось, исходили волны злости и стыда. На миг их взгляды встретились, а затем сын Драконуса отвернулся.

Позади него появился Раскан. Присев возле котелка, он наклонился, понюхал и нахмурился.

– Прошу прощения, сержант, – сказал Ринт. – Малость подгорело. Воды не хватило.

– Ничего, сойдет, – ответил Раскан, беря миску.

– Где они? – спросил Аратан.

Ринт промолчал. Раскан был занят тем, что накладывал обуглившуюся еду в миску.

– Вам все равно не победить. Никому из вас. Ферен не боится моего отца, и я тоже.

Шло время. Ринт с трудом сдерживал желание встать, вынуть меч и отправиться на поиски сестры. Но тогда наверняка вмешался бы Раскан, он ведь как-никак командир, и начался бы сущий хаос. Двое возлюбленных в ночи могли развязать войну, уничтожить целое королевство. Они видели только друг друга, и никого больше. И так было всегда.

– Погоди, Аратан! – бросил Ринт, когда юноша собрался отойти от костра.

– У меня нет никаких причин тебя слушать.

– Может, и нет. Но мне интересно: наставник когда-нибудь рассказывал тебе о самопожертвовании? О том, что следует уступать своим желаниям во имя мира? Неужели он не объяснял тебе этого, сопровождая ученика из детства во взрослую жизнь? – Ринт пнул костер ногой, и к небу взмыло облако искр. – Мужчина должен понимать, что порой нужно чем-то жертвовать. И от чего-то отказываться.

– Ты так говоришь, потому что у тебя нет любимой женщины.

– Неправда, Аратан, у меня есть жена. Она сейчас живет в крепости Ривен и, между прочим, ждет ребенка. Так что к тому времени, когда я вернусь, у нас уже родится сын или дочь. Да, я слегка с этим припозднился, поскольку служу пограничником и была война.

Похоже, его слова возымели действие. Аратан не двигался с места, будто лишившись сил и воли.

– Если бы я знал, – сказал Раскан Ринту, поднимая взгляд от миски, – то отправил бы тебя назад и нашел среди пограничников кого-нибудь другого. Тебе следовало в такой момент быть с женой, Ринт.

– У меня был дядя, которого супруга пырнула ножом, когда рожала. Слишком много болтал и суетился вокруг нее.

– Она его убила?

– Нет, просто взяла его заботливую руку и пригвоздила ее к земле. – Поколебавшись, Ринт добавил: – Говорят, дядюшка вытащил нож и снова начал гладить жену по волосам. Но это продолжалось недолго, поскольку повитухи выволокли его из комнаты. Так что все закончилось хорошо.

Раскан усмехнулся.

Послышались шаги возвращающейся Ферен. Драконуса нигде не было видно.

Сержант выпрямился:

– А где повелитель?

– Приносит искупительную жертву, – ответила Ферен. – Ринт, чтоб тебя, ты все-таки умудрился сжечь ужин.

– Искупительную жертву? – переспросил Раскан.

– Ага, в кургане, – рассеянно кивнула она, выбирая миску.

Аратан встал, не сводя с нее взгляда, но Ферен не обращала на него ни малейшего внимания, наполняя миску едой, и Ринт понял, что между его сестрой и этим парнем все кончено.

– Нет, – сказала в темноте Ферен. – Поиграли, и хватит.

Аратан отошел, чувствуя себя полностью потерянным. Глаза юноши застилали слезы. Его отец правил всеми, а править – значит использовать. Куда бы Аратан ни посмотрел, повсюду он видел тяжелую руку Драконуса, которая отталкивала, тащила, удерживала, – и от ее прикосновения оставались синяки, царапины, ноющие раны. Именно это и означало власть.

Ему хотелось сбежать. Оказаться утром где-нибудь далеко отсюда. Но Ринт наверняка его выследит. К тому же далеко не от всего на свете можно убежать.

Обойдя свой спальный мешок, Аратан подошел к аккуратно разложенным разновесам и один за другим зашвырнул их в ночную тьму.

В дне пути к западу от Абары-Делак сидел у небольшого костра Гриззин Фарл, зажаривая недавно убитого зайца. Настоящие охотники пользовались пращами или стрелами, возможно, даже копьями, которых у него имелось в избытке. Но Гриззин Фарл не был охотником. Он загнал зверька, преследуя его до тех пор, пока тот не сдался, тяжело дыша. Но даже тогда, держа в руках дрожащее тельце, Гриззин долго успокаивал зайца, поглаживая его мягкую шерстку, и лишь потом, поморщившись, свернул ему шею.

Смерть обладает ужасающей властью. Когда ты причиняешь кому-то страдания, это оставляет на душе несмываемые пятна. Фарл видел, как охотники и пастухи, безжалостно убивая живых существ (вне зависимости от того, ходили ли те на двух ногах или бегали на четырех, обладали ли крыльями или скользили по воде), оставались при этом абсолютно хладнокровными. Почему? Ответ был прост: убийство совершалось в силу необходимости. Любой нуждается в пище, будь то мясо или растения, и платой за еду служит смерть.

Однако подобная истина очень не нравилась Гриззину, и в эту ночь, когда он обгладывал маленькие косточки, титул Защитника казался ему всего лишь пустой насмешкой.

Днем Фарл видел двоих ехавших на север всадников: вероятно, пограничники, которые отвезли наставника в Абару-Делак, теперь спешили нагнать товарищей. Если же они, в свою очередь, заметили его самого, то, скорее всего, быстро прожевали и выплюнули собственное любопытство. Умы некоторых были закрыты на все засовы, сосредоточившись лишь на чем-то одном и ничем более не интересуясь. Гриззин представлял, как однажды повсюду станет полно таких вот мужчин и женщин, занятых тем, чтобы лишить мир всех его красок. Ему совершенно не хотелось дожить до того времени, когда подобное будет в порядке вещей. Горе тому миру, где дерзкий смех встречают неодобрительным хмурым взглядом и угрюмой тревогой! Те, что считали себя чересчур серьезными, никогда не переставали вести войну с радостью и удовольствиями, не зная при этом ни жалости, ни устали. Сам Фарл всю жизнь им противостоял, считая свою непреклонность наиболее ценным достоинством.

«Да уж, воистину Защитник!»

При этой мысли он негромко рассмеялся.

Увы, у бедного зайца не было никаких поводов для веселья.

Незадолго до того, как сумерки сменились ночью, Гриззин увидел идущую с востока одинокую фигуру. Хотя не подлежало сомнению, что случайность невозможно измерить, предстоящая встреча никак не могла быть случайной, и потому он тщательно просчитал все в уме. Далеко на западе пробудили от вечного сна королеву телакаев, и та все еще пребывала в дурном расположении духа, как бы ее ни пытались умиротворить.

Старики сильно не любили молодых, а те отвечали им взаимностью, так что неприязнь превращалась в неподдельную вражду. На недавно родившихся смотрели с отвращением, а на неуклюжих стариков – как на завернутые в саван трупы. Обе стороны презирали друг друга, и вполне заслуженно.

А теперь с востока приближались тяжелые шаги старого друга, который готов был встать на колени перед ребенком. Любопытно, что это: извечное стремление мироздания к равновесию или же ирония?

– Нам есть что обсудить, и немало, – сказал Гриззин достаточно громко, чтобы гость услышал его. – Но у меня полностью закончился эль. Никогда не умел экономно расходовать запасы. К превеликому моему сожалению.

– Тебе хватило бы одних слов, Гриззин Фарл, чтобы наполнить ими бочонки вместо эля.

– Увы, мои слова никогда не бывают столь сладостны на вкус. Присоединяйся, дружище. Я намерен вытянуть из тебя сегодня тысячу признаний, пока не опьянею от мудрости. Если уж не от твоей, то от своей собственной.

Гость был почти такого же роста и комплекции, как и Гриззин Фарл. На его широкие плечи был накинут плащ из серебристого меха, мерцавшего в свете звезд.

– Там, откуда я пришел, полно бедствий и дурных предзнаменований.

– Ты, случайно, не ограбил винный погреб, когда уходил?

– Тисте делают отменное вино, что верно, то верно. Хоть какая-то польза от принесенных издалека даров. – С этими словами он извлек из сумки глиняный кувшин.

Гриззин Фарл улыбнулся:

– Каладан Бруд, я бы расцеловал тебя, будь я слепым и чуть более отчаянным, чем на самом деле.

– Придержи свои чувства, пока как следует не напьешься, но лучше думай не обо мне.

– А о ком?

– О своей жене, естественно. Вино, вообще-то, предназначалось ей.

– Ты украл ее сердце? Так я и знал, что тебе нельзя доверять! От ее грязной благодарности, которую я с легкостью себе представляю, смердит перегаром. Воистину, ты нашел тайный путь к постели моей супруги!

– Это не такая уж тайна, Гриззин, но больше я ничего не скажу, защитив тем самым твою невинность.

– Я ношу титул Защитника, а потому заткну уши и закрою глаза. Давай же сюда эту бутыль, и познаем горький вкус дурного предзнаменования.

– У меня отобрали свободу, – сказал Бруд.

Гриззин сделал три больших глотка и шумно выдохнул.

– Сколько ты за это заплатил, дурень? Отдал своего первенца? Никогда не пробовал ничего вкуснее! Да моя жена лишилась бы дара речи!

– Ну, тебе виднее, ты ведь уже много веков ее муж. Однако готов поспорить, что ни один из трех кувшинов, которые у меня с собой, не переживет эту ночь, так что сладостного вкуса этого вина бедная женщина в очередной раз не изведает. Мое сочувствие к ней не знает границ, особенно когда я сижу тут, глядя на тебя.

– Хорошо сказано, ибо нынче ночь низменных признаний. Свобода – не более чем жизнь, лишенная ответственности. О да, мы страстно жаждем свободы, но эти судороги недолги, к тому же в постели от моей жены мало толку, когда она пьяна, что мне прекрасно известно, поскольку лишь в таком состоянии бедняжка способна терпеть грубые объятия моих лап.

– Твои воспоминания вызывают в моем сердце жалость, Гриззин Фарл. А еще больше мне жаль себя, поскольку приходится их слушать.

– Не будем пока предаваться рыданиям. Промочи горло, и пусть все наши слова не причиняют тебе боли.

Каладан Бруд отхлебнул вина и поставил кувшин.

– Первый Сын Тьмы связал меня клятвой, как и я его, когда создавал брачный камень для брата Аномандера, который надумал жениться.

– Полагаю, это ненадолго.

– В смысле, брак?

– Клятва.

– Почему ты так говоришь?

– Подумал, что ложь может принести тебе облегчение. Разве иначе я мог бы называться твоим другом? Полагаю, нет. Эта бутыль опустела. Не найдешь еще одну?

– Тебе пришлось далеко забежать ради этого зайца. Гриззин.

– У меня не было особого выбора: либо это, либо полоть сорняки вокруг дома. Под недовольным, полным злобы критическим взглядом. Но теперь мне стало любопытно, и я хочу увидеть темный сад той темной женщины, сколько бы сорняков там ни росло.

– Не боишься, что на твоем пути встанет Драконус?

– Сейчас, когда мы с тобой разговариваем, он далеко позади меня и далеко впереди тебя.

– Неужели путешествует по землям азатанаев? Это меня удивляет, учитывая напряженную обстановку в Харканасе.

– Полагаю, он намерен спрятать своего ублюдка-сына.

– Есть и другие причины.

Гриззин Фарл поднял густые брови:

– Ты явно знаешь нечто большее. Держи, выпей еще.

– Тисте придают немалое значение жестам, – пояснил Каладан Бруд, беря кувшин. – Каждый поступок они превращают в символ, пока весь мир не придавит бремя тьмы. Подобным образом возводятся многие стены, запираются многие двери, и в результате королевство становится неким подобием лабиринта для всех, кто в нем живет.

– Лабиринты меня не пугают. Я умею загонять зайцев.

– Так, говоришь, ты готов пропалывать ее сад? Вообще-то, надо бы и ее тоже спросить. А то можно подумать, что сама она тут ничего не решает.

– Ха! Взгляни на меня, друг мой, так, как смотрела бы настоящая женщина! Видишь эти золотистые волосы? Яркие танцующие глаза? Уверенную осанку? Я – тайна, манящая в скрытые глубины. Прикоснуться ко мне – все равно что ощутить под пальцами драгоценные камни; встать рядом со мной – то же самое, что окунуться в волны пьянящего пряного аромата. Да любая женщина с радостью рухнет прямо в мои объятия. Таким уж я обладаю даром, дружище, и дело тут вовсе не в ширине плеч, росте, фигуре или мужественной внешности. Я мог бы быть крошечным, будто белка, и женщины все равно льнули бы ко мне, словно мухи к блюдцу с вареньем!

– Превосходная речь, Гриззин.

– Хорошо отрепетированная, – кивнул тот, – но вполне убедительная. Поверь, я изменил бы подход, не будь столь уверен, что следую верным курсом.

– Похоже, пришло время для третьего кувшина.

– Да. Уныние вроде как помахало нам рукой – но, гляди-ка, уже вновь летит сюда. Мрачное и всезнающее. Будь мой взгляд яснее, а мысли острее, я, возможно, нашел бы повод хорошенько напиться и обо всем забыть.

– Я мало что знаю об этом Аномандере Пурейке.