Текст книги "Сердца в Атлантиде"

Салл поднял было руку, но тут же отдернул ее и нахмурился. Теперь ДВЕ карты были помечены надломленными уголками. Салл поднял глаза на мистера Маккуона, скрестившего руки на грязноватой рубашке. Мистер Маккуон улыбался.

– Не торопись, сынок, – сказал он. – Утро крутилось колесом, а сейчас дело к вечеру, торопиться нечего.

«Люди, которые считают шляпы с перышком на тулье высшим шиком», вспомнились Бобби слова Теда. «Люди того пошиба, что играют в кости в темных закоулках и пускают вкруговую бутылку спиртного в бумажном пакете». У мистера Маккуона на шляпе вместо перышка был смешной пластмассовый цветок, и бутылки со спиртным видно нигде не было… она пряталась у него в кармане. Маленькая. Бобби в этом не сомневался. И к концу дня, когда желающих попытать счастье почти не останется и абсолютная скоординированность глаз и рук станет для него не такой уж важной, Маккуон начнет к ней прикладываться все чаще и чаще.

Салли указал на карту справа. «Нет, Эс-Джей!» – подумал Бобби, и, когда Маккуон ее перевернул, они увидели короля пик. Маккуон перевернул левую карту и показал им валета. Дама опять была в середине.

– Сожалею, сынок, чуть-чуть не уследил, так тут стыдиться нечего. Хочешь еще попробовать, когда ты разогрелся?

– Э… ну… это была последняя. – Лицо Салл-Джона исполнилось уныния.

– Тем лучше для тебя, малыш, – сказала Рионда. – Он бы забрал у тебя все, оставил бы стоять в одних шортиках. – Тут девочки захихикали вовсю, а Эс-Джей покраснел. Рионда не обратила внимания ни на них, ни на него. – Когда я жила в Массачусетсе, – сказала она, – то подрабатывала на пляже Ревира. Я вам покажу, ребятки, как это делается. Хочешь пойти на бакс, приятель? Или для тебя это уж слишком сладко?

– В вашем присутствии все сладко, – сентиментально вздохнул Маккуон и выхватил у нее доллар, едва она достала бумажку из сумочки. Он поднял доллар к свету, исследовал его холодным взглядом, потом положил слева от карт. – Похоже, настоящий, – сказал он. – Ну, давайте поиграем, радость моя. Как вас зовут?

– Пэддентейн, – сказала Рионда. – Спросишь еще раз, услышишь то же.

– Ри, не кажется ли тебе… – начала Анита Гербер.

– Я же сказала тебе, что знаю все эти штучки. Мешай их, приятель.

– Сей момент, – согласился Маккуон, и его руки привели три красные карты в стремительное движение (вверх и вниз, понеслись, туда – сюда, смотри, куда), а затем снова уложили в один ряд. Тут Бобби с изумлением обнаружил, что уголки надломлены у всех трех.

Улыбочка Рионды исчезла. Она перевела взгляд с короткого ряда карт на Маккуона, снова посмотрела на карты, а потом на свой доллар, который слева от них чуть трепыхался от поднявшегося легкого бриза. В заключение она снова посмотрела на Маккуона.

– Наколол меня, дружочек? – сказала она. – Разве не так?

– Нет, – сказал Маккуон, – я с вами состязался. Ну так… что скажете?

– Думается скажу, что это был хороший доллар, никаких хлопот не доставлял и мне жаль с ним расставаться, – ответила Рионда, указывая на среднюю карту.

Маккуон перевернул ее, показал короля и отправил доллар Рионды себе в карман. На этот раз дама лежала слева. Маккуон, разбогатев на доллар с четвертью, улыбнулся компании из Харвича. Пластмассовый цветок, заткнутый за ленту его шляпы, кивал и кивал в пахнущем солью воздухе.

– Кто следующий? – спросил он. – Кто хочет посостязаться глазами с моей рукой?

– Мне кажется, мы уже просостязались, – сказала миссис Гербер. Она улыбнулась человеку за столом узкой улыбкой, потом положила ладонь на плечо дочери, другую на плечо засыпающего сына, поворачивая их к стоянке.

– Миссис Гербер? – вопросительно сказал Бобби. На секунду он задумался над тем, что сказала бы его мать, когда-то бывшая замужем за человеком, который всегда клевал на неполный стрет, если бы увидела, как ее сын стоит у самодельного стола мистера Маккуона, а его рыжие рисковые волосы Рэнди Гарфилда горят на солнце. Эта мысль заставила его чуть улыбнуться. Теперь Бобби знал, что такое неполный стрет и флэши, и масть. Он навел справки.

– Можно мне попробовать?

– Ах, Бобби, я действительно думаю, что с нас довольно, ведь так?

Бобби засунул руку под бумажный носовой платок и достал свои последние три пятицентовика.

– Это все, что у меня есть, – сказал он, сперва показав их миссис Гербер, а потом мистеру Маккуону. – Этого хватит?

– Сынок, – сказал мистер Маккуон, – я играл в эту игру по одному центу и получал удовольствие.

Миссис Гербер посмотрела на Рионду.

– Ах, черт! – сказала Рионда и ущипнула Бобби за щеку. – Это ведь цена одной стрижки! Пусть просадит их, и мы поедем домой.

– Хорошо, Бобби, – сказала миссис Гербер и вздохнула. – Раз тебе так сильно хочется.

– Положи монетки вот сюда, Боб, где они будут видны нам всем, – сказал Маккуон. – Они, по-моему, без подделки, да-да. Ты готов?

– Кажется.

– Ну, так начинаем. Два мальчика и девочка играют в прятки. Мальчики не стоят ничего. Найди девочку и удвой свои деньги.

Бледные ловкие пальцы перевернули карты. Маккуон приговаривал, карты сливались в единое пятно. Бобби смотрел, как они скользят по столу, но даже не пытался следить за дамой. Этого не требовалось.

– Теперь они тормозят, теперь вернулись назад. – Три красных прямоугольничка вновь лежали бок о бок. – Скажи-ка, Бобби, где она прячется?

– Тут, – ответил Бобби, указав на левую карту.

Салл испустил стон.

– Средняя карта, олух. На этот раз я ее точно проследил.

Маккуон даже не взглянул на Салла. Он смотрел на Бобби. Бобби смотрел на него. Секунду спустя Маккуон протянул руку и перевернул карту, на которую указал Бобби. Дама червей.

– Какого черта?! – вскрикнул Салл.

Кэрол захлопала в ладоши и запрыгала. Рионда Хьюсон взвизгнула и похлопала его по спине.

– Ты его проучил, Бобби! Молодчина!

Маккуон улыбнулся Бобби странной задумчивой улыбкой, затем сунул руку в карман и извлек горсть мелочи.

– Неплохо, сынок. Мой первый проигрыш задень. То есть когда я не позволил себя побить. – Он взял четвертак и пятицентовик и положил их рядом с пятицентовиками Бобби. – Дашь им ходу? – Он заметил, что Бобби его не понял. – Хочешь сыграть еще раз?

– Можно? – спросил Бобби у Аниты Гербер.

– Разве ты не хочешь кончить, пока ты в выигрыше? – спросила она, но глаза у нее блестели, и она как будто совсем забыла про заторы на шоссе.

– Я и кончу, когда буду в выигрыше, – заверил он ее.

Маккуон засмеялся.

– А малый-то хвастунишка. Еще пять лет ему ждать, чтобы усы пробились, а уже бахвалится. Ну ладно, Бобби-Бахвал, что скажешь? Сыграем?

– А как же! – сказал Бобби. Если бы в хвастовстве его обвинили Кэрол с Салл-Джоном, он бы возмутился – все его герои, начиная от Джона Уэйна и до Лаки Старра из «Космического патруля», все были очень скромными – из тех, кто говорит «плевое дело», спасая планету или фургон с переселенцами. Но он не считал нужным оправдываться перед мистером Маккуоном, который был низким человеком в голубых шортах, а может и карточным шулером. Бобби меньше всего думал хвастать. И не думал, что эта игра похожа на неполные стреты его отца. Неполные стреты были только надеждой на авось – «покер для дураков», если верить Чарли Йермену, школьному сторожу, который был просто счастлив рассказать Бобби про покер все, чего не знали Салл-Джон и Денни Риверс, – а тут никаких догадок не требовалось.

Мистер Маккуон еще некоторое время смотрел на него – невозмутимость Бобби, казалось, его тревожила. Затем он поднял руку, поправил котелок, потянулся и пошевелил пальцами, совсем как Кролик Багз, когда он садился за рояль в Карнеги-Холле в «Веселых мелодиях».

– Держи ухо востро, хвастунишка. На этот раз я тебе выдам все меню, от супа до орехов.

Карты слились в розовый туман. Бобби услышал, как у него за спиной Салл-Джон пробормотал «ух ты!». Подружка Кэрол, Тейна, сказала «слишком быстро!» смешным тоном чопорного негодования. Бобби опять следил за движением карт, но потому лишь, что от него этого ждали. Мистер Маккуон на этот раз молчал, что было большим облегчением.

Карты легли на свои места. Мистер Маккуон смотрел на Бобби, подняв брови. На его губах играла легкая улыбка, но он тяжело дышал, а его верхнюю губу усыпали бисеринки пота.

Бобби сразу же указал на правую карту.

– Вот она.

– Откуда ты знаешь? – спросил мистер Маккуон, и его улыбка угасла. – Откуда, черт побери, ты знаешь?

– Знаю, и все, – сказал Бобби.

Вместо того чтобы перевернуть карту, Маккуон чуть повернул голову и оглядел аллею. Улыбка сменилась раздраженным выражением – уголки губ поехали вниз, между бровями залегла складка. Даже пластмассовый цветок на его шляпе выглядел недовольным: его кивки теперь казались сварливыми, а не бодрыми.

– Эту тасовку никто не бьет, – сказал он. – Никто ни разу не побил эту тасовку.

Рионда протянула руку через плечо Бобби и перевернула карту, на которую он указал. Дама червей. Тут уж захлопали и все девочки, и Эс-Джей. От их хлопков складка между бровями мистера Маккуона стала глубже.

– По моим подсчетам ты должен старине Бобби-Бахвалу девяносто центов. Будешь платить?

– А если нет? – спросил мистер Маккуон, хмурясь теперь на Рионду. – Что вы сделаете? Побежите за полицейским?

– Может, нам следует просто уйти? – сказала Анита Гербер нервно.

– За полицейским? Ну, нет, – сказала Рионда, пропустив слова Аниты мимо ушей. Она не отрывала глаз от Маккуона. – Паршивые девяносто центов из твоего кармана, и ты скроил рожу, как малыш, наложивший в штаны. Да уж!

Но только Бобби знал, что дело было не в деньгах. Иногда мистер Маккуон проигрывал и куда больше. Иногда из-за промашки, иногда выходил в аут. Злился он из-за тасовки. Мистеру Маккуону пришлось не по душе, что мальчишка побил его тасовку.

– А сделаю я вот что, – продолжала Рионда, – расскажу на аллее всем, кто будет слушать, что ты жила. Маккуон Девяносто Центов – вот как я тебя обзову. Думаешь, от играющих у тебя после этого отбоя не будет?

– Я бы показал тебе отбой, – пробурчал Маккуон, но сунул руку в карман и снова выгреб горсть мелочи – на этот раз побольше, – и отсчитал Бобби его выигрыш. – Вот, – сказал он. – Девяносто центов. Пойди купи себе мартини.

– Я же правда наугад ткнул, – сказал Бобби, зажав монеты в кулаке и опустив их в карман, который они оттянули, будто гиря. Утренний спор с матерью теперь казался совсем дурацким. Денег, когда он вернется домой, у него будет больше, чем когда он уходил, и это ничего не значило. Ровным счетом ничего. – Я хорошо отгадываю.

Мистер Маккуон смягчился. Он вообще на них не набросился бы. Пусть он и низкий человек, но не из тех, кто набрасывается на других людей. Он ни за что не унизил бы эти умные руки с длинными ловкими пальцами, сжав их в кулаки, – но Бобби не хотелось оставлять его огорчаться, он хотел, как выразился бы сам мистер Маккуон, выйти в аут.

– Угу, – сказал Маккуон. – Отгадываешь ты хорошо. Хочешь попробовать в третий раз, Бобби? Как следует разбогатеть?

– Нет, нам правда пора, – торопливо сказала миссис Гербер.

– А если я попробую еще раз, так проиграю, – сказал Бобби. – Спасибо, мистер Маккуон. Очень интересная была игра.

– Угу, угу. Чеши отсюда, малыш. – Мистер Маккуон теперь смотрел вперед, а не назад. Выглядывал новые жертвы.

Пока они ехали домой, Кэрол и ее подруги поглядывали на него с благоговением, а Салл-Джон – с недоуменным уважением. Бобби из-за этого стало не по себе. Потом вдруг Рионда повернулась и уставилась на него.

– Ты не просто наугад тыкал, – сказала она.

Бобби посмотрел на нее настороженно и промолчал.

– Тебя стукнуло.

– Как это?

– Мой отец не был слишком азартным. Но иногда он предчувствовал номера. Говорил, что его вдруг стукнуло. И вот тогда делал ставку. И один раз выиграл пятьдесят долларов. Купил нам припасов на месяц. Так и с тобой было, а?

– Наверное, – сказал Бобби. – Может, меня и стукнуло.

Когда он вернулся, его мама сидела, поджав ноги, на качелях у входной двери. Она переоделась в субботние брючки и мрачно смотрела на улицу. Чуть-чуть помахала маме Кэрол, когда та тронула машину, проследила, как они свернули к своему дому и как Бобби шагает по дорожке. Он знал, о чем думает его мама: муж миссис Гербер служит во флоте, но все-таки у нее есть муж, сверх того Анита Гербер водит «универсал». А Лиз разъезжает на своих двоих или на автобусе, если путь неблизкий, или на такси, если ей надо добраться до Бриджпорта.

Но Бобби решил, что на него она больше не сердится, и это было здорово.

– Приятно провел время в Сейвине, Бобби?

– На большой палец, – сказал он и подумал: «В чем дело, мама? Тебе же все равно, как я провел время на пляже. Что ты задумала?» Но этого он не знал.

– Вот и хорошо. Послушай, малыш… Извини, что мы утром повздорили. Я НЕНАВИЖУ работать по субботам. – Последние слова у нее вырвались, будто плевок.

– Да ладно, мам.

Она притронулась к его щеке и покачала головой.

– Эта твоя светлая кожа! Ты не способен загореть, Бобби-бой. Загар не про тебя. Пошли, я смажу ожог детским кремом.

Он вошел следом за ней в дом, снял рубашку и встал перед ней у дивана. И она намазала душистым детским кремом его спину и руки до плеч, и шею – даже щеки. Ощущение было приятное, и он снова подумал о том, как любит ее, как ему нравится, когда она вот так его гладит. А потом прикинул, что бы она сказала, если бы узнала, что он поцеловал Кэрол на Колесе Обозрения. Улыбнулась бы? Да нет, пожалуй. А если бы узнала про мистера Маккуона и карты…

– Твоего верхнего приятеля я не видела, – сказала она. – Знаю, что он у себя, потому что слышу, как орет его радио – «Янки» играют. Но почему он не вышел на крыльцо, где попрохладнее?

– Не захотел, наверное, – сказал Бобби. – Мам, а ты хорошо себя чувствуешь?

Она растерянно посмотрела на него.

– Просто отлично, Бобби. – Она улыбнулась, и Бобби улыбнулся в ответ. На это потребовалось усилие: он не был уверен, что его мать чувствует себя отлично. Наоборот, он был почти уверен в обратном.

Его снова только что стукнуло.

Вечером в постели Бобби лежал на спине, раскинув пятки по углам матраса, и смотрел в потолок широко открытыми глазами. Окно у него тоже было открыто, и под дыханием ветерка занавеска колебалась туда-сюда, туда-сюда, а из чьего-то еще открытого окна вырывались голоса «Плэттеров»: «В золотом угасании дня, в синей тьме ты встречаешь меня». А где-то дальше жужжал самолет и сигналила машина.

Отец Рионды говорил, что его стукнуло: и один раз он выиграл в лотерею пятьдесят долларов. Бобби согласился: «стукнуло, конечно, меня стукнуло», но лотерейного номера он не отгадал бы даже для спасения своей жизни. Дело было в том…

«Дело было в том, что мистер Маккуон каждый раз знал, где дама, а потому и я знал».

Едва Бобби сообразил это, как все встало на свои места. Лежит на поверхности, но ему было так весело и… ну… ведь если ты что-то знаешь, то просто знаешь и конец, верно? Ты можешь задуматься, если тебя стукнет, – ну, почувствуешь что-то ни с того ни с сего, но если знаешь что-то, то знаешь, и все тут.

Только откуда ему было знать, что его мать подклеивает купюры в каталоге между страницами, рекламирующими белье? Откуда ему было знать, что каталог вообще лежит там? Она ему ничего про каталог не говорила. И никогда ничего не говорила про голубой кувшинчик, куда она складывала монетки, хотя, конечно, он много лет знает про кувшинчик, он же не слепой, хотя иногда ему и кажется, будто он давно ослеп. Но каталог? Монеты высыпаются, обмениваются на бумажки, а бумажки подклеиваются в каталог? Знать всего этого он никак не мог, но, лежа в постели, он к тому времени, когда «Земной ангел» сменил «Время сумерек», уже знал, что каталог лежит там. Он знал, потому что знала она и вдруг подумала о каталоге. И в кабинке Колеса Обозрения он знал, что Кэрол хочет, чтобы он поцеловал ее еще раз, потому что это же был первый ее настоящий поцелуй с мальчиком, а она толком ничего не разобрала. Но просто знать еще не значит знать будущее.

– Нет, это просто чтение мыслей, – прошептал он, и его начала бить дрожь, будто солнечные ожоги обратились в лед.

«Поберегись, Бобби-бой! Не побережешься, так свихнешься, вот как Тед с его низкими людьми».

Вдали над городской площадью куранты начали вызванивать десять часов. Бобби повернул голову и взглянул на будильник на письменном столе. «Биг-Бен» объявил, что пока еще девять часов пятьдесят две минуты.

«Ну ладно, значит, городские часы чуть спешат или мои чуть отстают. Делов-то, Макнил. Давай спи».

Он не думал, что сумеет уснуть, – во всяком случае, вот так сразу, но позади был тот еще день: ссора с матерью, деньги, выигранные у пляжного мошенника, поцелуи на самом верху Колеса Обозрения… и он начал проваливаться в приятный сон.

«Может, она моя девочка, – подумал Бобби. – Может, она все-таки моя девочка».

Под последний преждевременный замирающий вдали удар городских курантов Бобби уснул.

V. Бобби читает газету. Каштановый с белым нагрудничком. Великая перемена для Лиз. Лагерь Броуд-стрит. Тревожная неделя. Отъезд в Провиденс

В понедельник, когда мама ушла на работу, Бобби поднялся наверх к Теду почитать ему газету (хотя с его глазами ничего такого не было и он мог бы читать и сам, Тед говорил, что ему нравится слушать голос Бобби, а если тебе читают, когда ты бреешься, это и вообще роскошь). Тед стоял в своей крохотной ванной перед открытой дверью и соскребал пену с лица, пока Бобби проверял его на разные заголовки на разных страницах.

«БОИ ВО ВЬЕТНАМЕ УСИЛИВАЮТСЯ»?

– До завтрака? Спасибо, нет.

– «УГОН ТЕЛЕЖЕК. АРЕСТ МЕСТНОГО ЖИТЕЛЯ»?

– Первый абзац, Бобби.

– «Когда вчера ближе к вечеру полиция явилась в его дом в Понд-Лейне, Джон Т. Андерсон из Харвича подробно рассказал им о своем увлечении – он коллекционирует тележки для супермаркетов. «Он очень интересно говорил на эту тему, – сказал полицейский Кэрби Моллой из харвичской полиции, – но мы не были окончательно убеждены, что все его тележки приобретены честным путем». Оказалось, что Моллой попал в точку. Из пятидесяти с лишним тележек на заднем дворе мистера Андерсона по меньшей мере двадцать были украдены из харвичских «Любой бакалеи» и супермаркета. Обнаружено было даже несколько тележек из супермаркета в Стансбери».

– Достаточно, – сказал Тед, ополаскивая бритву в горячей воде и поднося к намыленной шее. – Тяжеловесные провинциальные прохаживания по поводу мелкого маниакального воровства.

– Я не понимаю.

– Судя по всему, мистер Андерсон страдает неврозом – иными словами, душевным расстройством. По-твоему, душевные расстройства смешны?

– Да нет. Людей, у которых винтиков не хватает, мне жалко.

– Рад слышать. Я знавал людей, у которых винтиков вовсе не было. Очень много таких людей, если на то пошло. Они часто кажутся жалкими, иногда вызывают благоговение, иногда внушают ужас, но они не смешны. «УГОН ТЕЛЕЖЕК!» – надо же. А что еще там есть?

– «ВОСХОДЯЩАЯ КИНОЗВЕЗДА ПОГИБЛА В АВТОКАТАСТРОФЕ В ЕВРОПЕ».

– Фу! Не надо.

– «ЯНКИ» ПРИОБРЕЛИ ИГРОКА У «СЕНАТОРОВ»?

– Что бы там «Янки» ни делали с «Сенаторами», меня не интересует.

– «АЛЬБИНИ ПРИМЕРИВАЕТ РОЛЬ ПОБЕЖДЕННОГО»?

– Да, эту, пожалуйста, прочти.

Тед внимательно слушал, тщательно брея горло. Самого Бобби статья не слишком увлекла – она же все-таки была не про Флойда Паттерсона или Ингемара Йоханссона (Салл прозвал шведского боксера Инге-Детка), но тем не менее читал он старательно. Бой из двенадцати раундов между Томми «Ураганом» Хейвудом и Эдди Альбини должен был состояться вечером в следующую среду в Мэдисон-сквер-гарден. Оба противника отлично показали себя в прошлом, но важным, если не решающим, фактором считался возраст – двадцатитрехлетний Хейвуд против тридцатишестилетнего Эдди Альбини, и признанный фаворит. Победителю открывалась возможность осенью встретиться с чемпионом в тяжелом весе, оспаривая его титул, – примерно тогда, когда Ричард Никсон станет президентом (мать Бобби не сомневалась в его победе: даже не важно, что Кеннеди – католик, просто он слишком молод и по горячности способен наломать много дров).

В статье Альбини сказал, что понимает, почему на нем ставят крест – он уже не так молод, и кое-кто думает, он выходит в тираж, потому что проиграл нокаутом Сахарному Мальчику Мастерсу. И, конечно, он знает, что руки у Хейвуда длиннее и он для своих лет слывет нелегким противником. Но он вовсю тренируется, сказал Альбини, скачет через веревочку, а в спарринг-партнеры подобрал парня, у которого движения и удары похожи на хейвудские. В статье полно было слов вроде «несгибаемый» и «полный решимости», а про Альбини было сказано, что он «полон задора». Бобби сообразил, что, по мнению автора, от Альбини мокрого места не останется и он его жалеет. «Ураган» Хейвуд интервью не дал, но его менеджер, типчик по имени И. Клайн – динст (Тед объяснил Бобби, как правильно произносить эту фамилию), сказал, что это скорее всего будет последний бой Альбини. «В свое время он был на коне, но его время прошло, – сказал Клайндинст. – Если Эдди продержится шесть раундов, я отправлю моего мальчика спать без ужина».

– Ирвинг Клайндинст ка-май, – сказал Тед.

– Чего-чего?

– Дурак. – Тед смотрел в окно, в ту сторону, откуда доносился лай пса миссис О’Хары. Не совсем невидящими глазами, как иногда случалось, но как-то отдалившись.

– Вы его знаете? – спросил Бобби.

– Нет-нет, – сказал Тед. Вопрос словно бы сначала его немножко напугал, а потом позабавил. – Я знаю о нем.

– По-моему, этому типу Альбини туго придется.

– Заранее ничего сказать нельзя. Потому-то это и интересно.

– Вы о чем?

– Ни о чем. Переходи к комиксам, Бобби. Флэш Гордон, вот что мне требуется. И непременно скажи мне, как одета Дейл Арден.

– Почему?

– Потому что она, по-моему, настоящий пупсик, – сказал Тед, и Бобби прыснул со смеху. Ничего не мог с собой поделать. Тед иногда такое говорил!

На следующий день, возвращаясь из Стерлинг-Хауса, где он заполнял все анкеты на летний бейсбол, Бобби наткнулся в Коммонвелф-парке на прикрепленное к дереву аккуратно напечатанное объявление:

ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ НАМ НАЙТИ ФИЛА!

ФИЛ – наш ВЕЛЬШ-КОРГИ!

ФИЛУ 7 ЛЕТ!

ФИЛ – КОРИЧНЕВЫЙ с БЕЛЫМ НАГРУДНИЧКОМ!

ГЛАЗА у него ЯСНЫЕ и ОЧЕНЬ УМНЫЕ!

КОНЧИКИ УШЕЙ – ЧЕРНЫЕ!

Принесет вам мячик, если вы скажете:

«ДАВАЙ, ФИЛ!»

ПОЗВОНИТЕ ХОуситоник 5-8337!

(или)

ПРИНЕСИТЕ дом 745 Хайгейт-авеню!

СЕМЬЯ САГАМОР!

Фотографии Фила не было.

Бобби довольно долго простоял у объявления. Часть его рвалась побежать домой и рассказать Теду – и не только об этом, но и о полумесяце со звездой, нарисованных рядом с «классиками». А другая часть твердила, что в парке полно всяких объявлений – вон на соседнем вязе прилеплена афишка концерта на площади, – и он будет последний псих, если расстроит Теда по такому поводу. Эти две мысли боролись друг с другом, пока не превратились в две трущиеся деревяшки, так что его мозг мог вот-вот загореться.

«Не буду об этом думать», – сказал он себе, отступая от объявления. И когда голос из глубины его сознания – угрожающе ВЗРОСЛЫЙ голос – напомнил, что ему ПЛАТЯТ за то, чтобы он думал обо всем таком, чтобы он РАССКАЗЫВАЛ обо всем таком, Бобби сказал голосу, чтобы он заткнулся. И голос заткнулся.

Подходя к дому, он увидел, что его мать снова сидит на качелях, на этот раз штопая рукав халата. Она подняла глаза – они опухли, веки покраснели. В одной руке она сжимала бумажную салфеточку.

– Мам?..

«Что не так?» – мысленно докончил он, но договорить вслух было бы неразумно. Напросился бы на неприятности. Нет, его не стукнуло, как тогда в Сейвин-Роке, но он ведь хорошо ее знал, как она смотрела на него, когда была расстроена, то, как сжималась в кулак рука с салфеточкой. Она глубоко вздохнула и выпрямилась, готовая дать бой, если ей станут перечить.

– Что? – спросила она его. – У тебя что-то на уме, кроме твоих волосьев?

– Нет, – сказал он, и собственный голос показался ему неловким и странно робким. – Я был в Стерлинг-Хаусе. Списки бейсбольных команд вывешены. Я в это лето опять Волк.

Она кивнула и немного расслабилась.

– Думаю, на будущий год ты выбьешься во Львы. – Она сняла рабочую корзинку с качелей, поставила ее на пол и похлопала ладонью по освобожденному месту. – Посиди рядышком со мною, Бобби. Мне надо тебе кое-что сказать.

Бобби сел с самыми дурными предчувствиями – как-никак она плакала, и голос у нее был очень серьезный, – но все оказалось ерундой, во всяком случае, насколько он мог судить.

– Мистер Бидермен… Дон… пригласил меня поехать с ним и мистером Кушманом, и мистером Дином на семинар в Провиденсе. Для меня это замечательный шанс.

– А что такое семинар?

– Ну, вроде конференции – люди собираются вместе, чтобы узнать побольше о чем-нибудь и обсудить, что и как. Этот о «Недвижимости в шестидесятых годах». Я очень удивилась, когда Дон меня пригласил. Я, конечно, знала, что Билл Кушман и Кертис Дин поедут – они же агенты. Но чтобы Дон пригласил меня… – Она вдруг замолчала, повернулась к Бобби и улыбнулась. Он решил, что улыбка настоящая, но она не сочеталась с ее красными веками. – Я уж не знаю, сколько времени мечтаю стать агентом, и теперь вдруг ни с того ни с сего… Для меня это замечательный шанс, Бобби. Для нас обоих.

Бобби знал, что его мать хотела продавать недвижимость. У нее были книги про это, и почти каждый вечер она понемножку их читала и часто подчеркивала строчки. Но если это такой замечательный шанс, почему она плакала?

– Клево! – сказал он. – В самую точку! Ты там, конечно, очень многому научишься. А когда это?

– На следующей неделе. Мы вчетвером уезжаем рано утром во вторник, а вернемся в четверг поздно вечером. Все заседания будут в отеле «Уоррик», и там же Дон заказал нам номера. Я уже двенадцать лет в отелях не останавливалась, а то и больше. Мне даже немножко не по себе.

А если не по себе, то плачут? Может, и так, подумал Бобби, если ты взрослый… и уж тем более взрослая.

– Я хочу, чтобы ты узнал у Эс-Джея, можно ли тебе будет переночевать у них во вторник и в среду. Я знаю, миссис Салливан…

Бобби помотал головой.

– Ничего не получится.

– Это почему же? – Лиз бросила на него яростный взгляд. – Миссис Салливан всегда тебя прежде приглашала. Или ты что-нибудь такое натворил?

– Да нет, мам. Просто Эс-Джей выиграл неделю в лагере «Винни».

От этих «инни» губы у него раздвинулись, будто в улыбке, но он постарался ее согнать. Мама все еще смотрела на него с яростью… а может, с паникой? С паникой или чем-то еще?

– Что еще за лагерь «Винни»? О чем ты говоришь?

Бобби объяснил, как Эс-Джей выиграл бесплатную неделю в лагере «Виннивинния», а миссис Салливан поедет навестить родителей в Висконсине – планы, которые теперь сбудутся: Большой Серый Пес и все остальное.

– Вот черт! Всегдашнее мое везение. – Она почти никогда не ругалась, говорила, что чертыхание и то, что она называла «грязными словечками», это язык некультурных людей. А теперь она сжала кулак, стукнула по ручке качелей. – Черт! Черт! Черт!

Минуту-другую она сидела, раздумывая. Бобби тоже думал. На улице он дружил еще только с Кэрол, но сомневался, что его мама позвонит Аните Гербер, чтобы спросить, нельзя ли ему будет переночевать у них. Кэрол ведь девочка, и почему-то это было важно, когда речь шла о том, чтобы переночевать у нее дома. Кто-нибудь, с кем дружит его мама? Но ведь у нее нет настоящих… кроме Дона Бидермена (и, может, тех двоих, которые тоже едут на семинар в Провиденс). Много знакомых, чтобы здороваться, когда они возвращаются из супермаркета или идут в пятницу на вечерний киносеанс, но никого, кому она могла бы позвонить и попросить приютить на две ночи ее одиннадцатилетнего сына. И никаких родственников… то есть насколько было известно Бобби.

Будто люди, которые идут по сближающимся дорогам, Бобби и его мать, постепенно сошлись в одной точке: Бобби опередил ее на пару секунд.

– А Тед? – спросил он и чуть было не зажал себе рот рукой – она даже уже приподнялась немножко.

Его мать смотрела, как его рука легла назад на колено, с той же ядовитой полуулыбкой, которая появлялась у нее на губах, когда она сыпала присловьями вроде: «До того, как умереть, успеешь глотнуть грязи» и «Два человека смотрели сквозь прутья тюремной решетки: один видел грязь, а другой – звезды», и, конечно, ее любимое: «Жизнь несправедлива».

– Думаешь, я не знаю, что ты называешь его Тедом, когда вы вдвоем? – спросила она. – Не иначе ты вообразил, что я глотаю дурящие таблетки, Бобби-бой. – Она откинулась на спинку и поглядела в сторону улицы. Мимо медленно проплывал «крайслер нью-йоркер» – смешной, с бамперами, будто юбочки, и весь сверкающий хромом. Бобби вгляделся. За рулем сидел седой старик в голубом пиджаке. Бобби подумал, что он, наверное, в норме. Старый, но не низкий.

– Может, что-то и выйдет, – наконец сказала Лиз. Она сказала это задумчиво, больше себе, чем сыну. – Пойдем поговорим с Бротигеном и поглядим.

Поднимаясь следом за ней на третий этаж, Бобби прикидывал, как давно она научилась правильно произносить фамилию Теда. Неделю назад? Месяц?

«Умела с самого начала, дубина, – подумал он. – С самого начала».

Бобби думал, что Тед останется в своей комнате на третьем этаже, а он у себя на первом. Будут держать двери открытыми и в случае чего звать друг друга.

– Не думаю, что Килголленсы или Протеки обрадуются, когда ты в три часа ночи завопишь мистеру Бротигену, что тебе померещился кошмар, – сказала Лиз ехидно. Килголленсы и Протеки жили в квартирках на втором этаже. Лиз и Бобби не поддерживали никаких отношений ни с теми, ни с другими.

– Не будет у меня никаких кошмаров, – сказал Бобби, глубоко оскорбленный, что с ним говорят, будто с маленьким. – То есть чтобы орать.

– Помалкивай, – сказала его мама ехидно. Они сидели за кухонным столом Теда, и оба взрослых курили, а перед Бобби стоял стакан с шипучкой.

– Не очень удачная мысль, – сказал ему Тед. – Ты отличный паренек, Бобби, ответственный, рассудительный, но одиннадцатилетний мальчик, по-моему, все-таки еще слишком мал, чтобы жить самостоятельно.

Бобби легче было услышать, что он еще слишком мал, от своего друга, чем от матери. Ну, и он должен был согласиться, что было бы жутко проснуться посреди ночи и пойти в ванную, помня, что он в квартире совсем один. Конечно, он выдержал бы, это он знал точно, но жутко было бы.

– А как насчет дивана? – спросил он. – Его ведь можно разложить в кровать, верно? – Они диван никогда не раскладывали, но Бобби твердо помнил, что она как-то раз сказала ему, что диван можно разложить в кровать. Он не ошибся, и это решило проблему. Наверное, она не хотела, чтобы Бобби спал в ее кровати (а «Бреттиген» – и подавно), и она действительно не хотела, чтобы Бобби спал здесь в душной комнатушке на третьем этаже – в этом он был уверен. Он решил, что она так лихорадочно искала выход из затруднения, что проглядела самый простой.