Текст книги "Детки в клетке (сборник)"

– Бобби, – сказал я, зная, что это не так, – ты сошел с ума.

Он лишь криво, устало усмехнулся.

– Нет, я не сошел с ума. Хочешь увидеть настоящих сумасшедших? Посмотри Си-эн-эн, Бо… Хови. Там постоянный парад сумасшедших.

Мне не надо было включать кабельные новости (которые один мой друг называл шарманкой смерти), чтобы понять, о чем говорит Бобби. Индийцы и пакистанцы балансируют на грани войны. Китай с Афганистаном – то же самое. Одна половина Африки страдает от голода, вторая сгорает от СПИДа. Уже пять лет, с тех пор как в Мексике к власти пришли коммунисты, на всем протяжении техасско-мексиканской границы не прекращаются локальные стычки, а пропускной пункт Тихуана в Калифорнии уже называют маленьким Берлином, поскольку там воздвигнута стена. Звон сабель превратился в грохот. В последний день прошлого года активисты движения «Ученые за ядерную ответственность» установили свои черные часы на пятнадцать секунд до полуночи.

– Бобби, предположим, все удастся и все произойдет согласно твоим расчетам, – заговорил я. – Скорее всего – нет, но тем не менее. Ты же не имеешь ни малейшего представления об отдаленных последствиях.

Он собрался что-то возразить, но я жестом остановил его.

– Не надо обольщаться. Ты действительно этого не представляешь. У тебя было время найти этот мировой центр покоя и выяснить причину, не спорю. Но ты когда-нибудь слышал про талидомид? Про эти модные снотворные таблетки, одновременно избавляющие от прыщей, которые стали причиной возникновения рака и инфарктов у тридцатилетних? А не помнишь вакцину против СПИДа, изобретенную в 1997 году?

– Хови!

– Которая действительно помогала победить недуг, но только потом оказалось, что добровольцы, испытывавшие ее на себе, поражены неизлечимой эпилепсией и все скончались в течение полутора лет?

– Хови!

– Тогда появились…

– Хови!

Я прервался и посмотрел на него.

– Мир, – произнес он со слезами в голосе и умолк. Я видел, как у него ходит кадык. Было ощущение, что он никак не может проглотить комок в горле. – Мир требует героических действий, Хови. Я ничего не знаю о долгосрочных последствиях и у меня нет времени изучать их, потому что долгого срока просто не существует. Возможно, нам удастся избавиться от всей этой гадости. Впрочем… – Он пожал плечами и попробовал улыбнуться, глядя на меня блестящими глазами, в которых явственно стояли слезы. – Впрочем, возможно, мы даем героин раковому больному на последней стадии. Но в любом случае это положит конец тому, что происходит сейчас. Положит конец мировой боли. – Он простер ко мне руки ладонями вверх. Я видел следы от пчелиных укусов. – Помоги мне, Бо-Во. Прошу тебя, помоги.

Вот я ему и помог.

И мы облажались. Думаю, вы предпочтете сказать, что мы облажались по-черному. Хотите знать мое мнение? Мне абсолютно до лампочки. Мы уничтожили всю растительность. Осталось только то, что в оранжереях. Когда-нибудь здесь что-нибудь снова вырастет. Надеюсь.

Вы еще читаете?

Шестеренки в мозгах крутятся уже медленнее. Впервые в жизни мне приходится мысленно контролировать то, что я делаю. Движения пишущей руки, например. Надо было с самого начала писать быстрее.

Впрочем, не важно. Все равно уже ничего не изменишь.

Разумеется, мы все сделали: перегнали воду, самолетами и морем доставили ее в Гуаландио, соорудили там примитивную систему подъемников – местами механические лебедки, местами рельсы с зубчатыми передачами – до самой вершины и сбросили двенадцать тысяч пятигаллонных контейнеров с водой Ла-Платы в мрачные туманные глубины кальдеры вулкана. Причем сделали все это всего за восемь месяцев. Обошлось это не в полмиллиона и не в полтора миллиона, а более чем в четыре миллиона долларов, что составляет каких-то шестнадцать сотых процента от суммы, потраченной в том году Америкой на оборону. Хотите знать, как нам удалось собрать ее? Я рассказал бы вам, если бы имел больше времени; но голова уже раскалывается, поэтому ерунда. Большую часть, если угодно, я нашел сам – не мытьем, так нытьем. Сказать по правде, я сам не верил, что смогу. Но мы смогли, и мир каким-то образом уцелел, а тот вулкан – как-там-его не помню уже да и нет время искать грохнул как и пре

минутку

Так, стало немного легче. Дигиталин. Я нашел его у Бобби. Сердце колотится как бешеное, но голова прояснела.

Тот вулкан – гора Благодати, как мы его назвали – взорвался, как и предсказал Роджерс. Огонь дым столбом никому нет дела все только в небо смотрят! О-ля-ля сказала Старлетт!

Все было очень быстро как брекс кекс секс и все снова здоровы. То есть

минутку

Боже, дай мне закончить это.

То есть все остались живы. Все стали привыкать к статуации. Весьмир стал какосы что показывал Бобби которыенекусались. Три года в мире стыла золотая осынь. Люди стали как хиппи чтопели будемвсевместе цветы любов и

мину

Большая доза. Черт. Сердце готово из ушей выпрыгнуть. Если соберу остатки последних сил

средоточусь —

Да. Стояла просто золотая осень, я хотел сказать. Бобби занялся наукой. Ла-Палата. Социологические данные и проч. Помните местного шерифа? Старый жирный республиканец которочень подражал Чашке Боулинга? Бобби еще сказал, что у того первичные симптомы болезни Роджерса?

Соберись, козел!

Был не только он. Оказалось в этом районе Техаса их пруд пруди. Больных выпадением, я скажу. Три года мысбобибылитам написали новую программу новый график я увидел чтополучилось и уехал сюда бобби спомощенками стались один застрелился сказал бобби когда приехал

стоп еще дозу

Хорошо. Последний раз. Серце сучит такчто трудно дышать. Новый график последний график показал все кактолько его наложили на график покоя график покоя пкзл пдние ровня нсилия по нпрвленю к Ла-Плате. График альцгеймера пкзл рост случаев прждврменного слабоумия по нпрвленю Ла-Плате. Люди тут очень рано становились очень глупыми.

Три года мы с бобо берегли себя как могли пили только кипяченую воду носили шляпы бурашки с друными ликавами зато никакой войны и когда все стали очень глупыми мы нетя приехал сюда потомучтоонмойбраткакегозовут

БОББИ

Бобби пришел комне вечером плакал я сказ боби я тебялюблю он казал прости бо во я превратил мирвбаранов простибо ясказал лучшевбаранов чем в пепел онплакаляплакалсказалбобилблю он просилпулювлоб я казал да он просил писатьэто я казл да написал илинет непомню буквывижунепонимаю

у меня боби его зовут брат кажется янаписал естькуда положит полежит боби сказ милон лет покоя буд покапока всем конча проща боби тыневиноват ятебялюб

ятебяпроща

люблюте

грешен (прд миром)

Детки в клетке

[12]12
  Suffer the Little Children. © Перевод. Вебер В.А., 2000.


[Закрыть]

Звали ее мисс Сидли, работала она учительницей. Ей приходилось вытягиваться во весь свой маленький рост, чтобы писать в верхней части доски, что она сейчас и делала. За ее спиной никто из детей не хихикал, не перешептывался, не пытался съесть что-нибудь сладенькое. Они слишком хорошо знали мисс Сидли. Она всегда могла сказать, кто жует жвачку на задних партах, у кого в кармане рогатка, кто хочет пойти в туалет не по нужде, а чтобы поменяться открытками с фотографиями бейсболистов. Как Господь Бог, она знала все и обо всех.

Волосы у нее поседели, а сквозь тонкое платье проступал поддерживающий позвоночник корсет: в последние годы ее замучили боли в спине. Хрупкая, вечно страдающая, косоглазенькая женщина. Но дети ее боялись. Ее острый язычок сек, как розги. А от взгляда, если он падал на хохотунью или шептуна, даже самые крепкие колени превращались в мягкую глину.

Она писала на доске длинный список слов, которые в этот день предстояло разобрать по буквам, и думала о том, что об ее успехах в долгой и многотрудной учительской карьере можно судить по поведению класса: она могла повернуться к ученикам спиной, не опасаясь, что те тут же займутся своими делами.

– Каникулы, – озвучила она слово, которое выводила на доске. – Эдуард, пожалуйста, используй слово «каникулы» в каком-нибудь предложении.

– На каникулы я ездил в Нью-Йорк, – без запинки ответил Эдуард. Как и учила миссис Сидли, главное слово он произнес четко и размеренно: ка-ни-ку-лы.

– Очень хорошо, Эдуард. – И она перешла к следующему слову.

Разумеется, у нее были свои маленькие хитрости. Успех – это она знала четко – зависел и от мелочей. В классе она никогда не отступала от этого принципа.

– Джейн.

Джейн, которая яростно пролистывала учебник, виновато подняла голову.

– Пожалуйста, закрой книгу. – Книга закрылась. Взгляд светлых глаз Джейн, полных ненависти, уперся в спину мисс Сидли. – После занятий останешься в классе на пятнадцать минут.

Губы Джейн затряслись.

– Да, мисс Сидли, – покорно ответила она.

Мисс Сидли очень ловко использовала свои очки с толстыми стеклами, и ее всегда забавляли виноватые, испуганные лица учеников, когда она ловила их за неположенным занятием. Вот и теперь она увидела, как искаженный, перекошенный Роберт, сидевший в первом ряду, скорчил неодобрительную гримаску. Но ничего не сказала. Пусть Роберт еще немного подергается.

– Завтра, – громко и отчетливо произнесла мисс Сидли. – Роберт, тебя не затруднит предложить нам какое-нибудь предложение со словом «завтра»?

Роберт глубоко задумался. Класс затих, разморенный теплым сентябрьским солнцем. Электрические часы над дверью показывали, что до желанных трех часов осталось всего лишь тридцать минут, и лишь молчаливая, угрожающая спина мисс Сидли удерживала юные головы от сладкой дремы.

– Я жду, Роберт.

– Завтра случится что-то плохое, – ответил Роберт. Предложение он составил совершенно правильно, но седьмое чувство мисс Сидли, свойственное всем строгим учителям, подсказало: что-то не так. – Завт-ра, – как и полагалось, добавил Роберт. Руки его лежали на парте. Он вновь скорчил гримаску. Да еще улыбнулся одними губами. И тут до мисс Сидли дошло: он знает, как она наловчилась использовать очки.

И ладно. Очень даже хорошо.

Она начала писать следующее слово, не похвалив Роберта, предоставив тому увидеть ответ в реакции ее тела. Одним глазом она приглядывала за Робертом. Скоро он высунет язык или поднимет один палец (даже девочки, и те знали, что означает этот неприличный жест) только для того, чтобы посмотреть, действительно ли она знает, что он делает. И вот тогда будет наказан.

Отражение, конечно же, искажало действительность. И смотрела она на него лишь краем глаза искоса, занятая словом, которое писала на доске.

Роберт изменился.

Она едва успела поймать это изменение, заметить, как лицо Роберта стало… другим.

Она резко обернулась, бледная как полотно, не обращая внимания на боль, пронзившую спину.

Роберт вопросительно смотрел на нее. Его руки лежали на парте. Испуга он не выказывал.

Мне это привиделось, подумала мисс Сидли. Я чего-то ждала, а когда ничего не произошло, мое подсознание что-то выдумало. Пошло мне навстречу. Однако…

– Роберт? – Она хотела, чтобы голос звучал властно, хотела, чтобы в нем слышалось невысказанное требование чистосердечного признания. Не получилось.

– Что, мисс Сидли? – Глаза у него были темно-карие, как ил на дне медленно текущего ручья.

– Ничего.

Он вновь повернулась к доске. По классу пробежал легкий шепоток.

– ТИХО! – рявкнула она, окинув учеников грозным взглядом. – Еще один звук, и вы все останетесь в школе вместе с Джейн. – Она обращалась ко всему классу, но смотрела на Роберта. В его ответном, чистом, детском взгляде читалось: Почему я, мисс Сидли? Я тут совершенно ни при чем.

Она вновь принялась писать на доске, на этот раз перестав поглядывать на отражение в очках. Последние полчаса закончились, но ей показалось, что Роберт, выходя из класса, очень странно посмотрел на нее, словно говоря: У нас есть тайна, верно?

Взгляд этот не давал ей покоя. Преследовал ее, застрял в голове, словно кусочек мяса между двумя зубами: вроде бы ничего особенного, но противно.

В пять вечера, в одиночестве принявшись за обед (вареные яйца на гренке), мисс Сидли по-прежнему думала об этом. Она знала, что стареет, и воспринимала сие с олимпийским спокойствием. Она не собиралась превращаться в одну из школьных мымр, которых пинками выгоняли на пенсию. Они напоминали мисс Сидли азартных игроков, которые, проигрывая, не могли заставить себя оторваться от стола. Но она-то не проигрывала. Она всегда была в выигрыше.

Мисс Сидли уставилась на вареные яйца.

Разве не так?

Подумала о чистеньких лицах третьеклассников, обнаружила, что наиболее отчетливо видит Роберта.

Встала, включила еще две лампочки.

Позже, когда она легла спать, лицо Роберта опять всплыло перед ней, неприятно улыбаясь из темноты под веками. Лицо начало меняться…

Но мисс Сидли заснула до того, как увидела, в кого или во что превратился Роберт.

* * *

Сон не принес отдыха, а потому на следующий день она пришла в класс не в самом радужном настроении. С нетерпением ждала, когда же кто-нибудь зашепчется, захихикает, может, передаст записку. Но класс сидел тихо… очень тихо. Все неотрывно смотрели на нее, и мисс Сидли чувствовала, что взгляды учеников ползают по ней, словно слепые муравьи.

Прекрати, жестко одернула она себя. Ты превратилась в выпускницу колледжа, ведущую свой первый урок.

День тянулся ужасно медленно, так что последнего звонка она ждала даже с большим нетерпением, чем дети. Наконец они построились у двери, парами, мальчики и девочки, держась за руки.

– Свободны, – отпустила их мисс Сидли, а потом слушала их радостные крики в коридоре и залитом солнцем школьном дворе.

Что же я такое увидела, когда он изменился? Что-то луковицеобразное. Что-то мерцающее. Это что-то смотрело на меня, да, смотрело и ухмылялось, и это был не ребенок. Скорее, старик, очень злобный и…

– Мисс Сидли?

Она дернула головой, с губ сорвалось непроизвольное: «Ой!»

Мистер Хэннинг виновато улыбнулся:

– Извините, что напугал вас.

– Все нормально, – с излишней резкостью ответила она. О чем она только что думала? Что с ней случилось?

– Вас не затруднит проверить, есть ли бумажные полотенца в туалете для девочек?

– Конечно. – Она поднялась, потерла руками поясницу. На лице мистера Хэннинга отразилось сочувствие. А вот этого не надо, подумала она. Старой деве это ни к чему.

Она протиснулась мимо мистера Хэннинга и зашагала по коридору к туалету для девочек. Наткнулась на галдящих мальчишек, которые несли бейсбольное снаряжение. Мальчишки тут же затихли, и крики раздались вновь уже во дворе.

Мисс Сидли хмуро посмотрела им вслед, подумала, что в ее время дети были другими. Нет, насчет вежливости речь не шла, на это детей никогда не хватало, насчет уважения к взрослым тоже. Но вот такого лицемерия не было и в помине. Раньше они так не затихали при появлении взрослых, с гаденькими улыбками на лицах. Их презрение тревожило, даже выводило из себя. Словно они…

Прятались за масками? Так?

Мисс Сидли отбросила эту мысль и вошла в туалет. Маленькое L-образное помещение. Туалетные кабинки располагались вдоль одной стороны длинной части, раковины – с двух сторон короткой.

Проверив контейнеры с бумажными полотенцами, она поймала в зеркале свое отражение и уставилась на него. Ей не понравилось то, что она увидела, совершенно не понравилось. Двумя днями раньше этого взгляда не было – испуганного, затаившегося. С ужасом она осознала, что расплывчатое, искаженное отражение бледного лица Роберта с очков проникло ей в голову и укоренилось там.

Дверь открылась, мисс Сидли услышала, как в туалет, хихикая, вошли две девочки. Она уже хотела обогнуть угол и выйти из туалета, когда услышала свою фамилию. Вернулась к раковинам и вновь начала проверять контейнеры с бумажными полотенцами.

– И тогда он…

Тихие смешки.

– Она знает, но…

Снова смешки, липкие, как растаявшее мыло.

– Мисс Сидли…

Хватит! Прекратите этот шум!

Приблизившись к углу, она увидела их тени, расплывчатые, бесформенные, от рассеянного света, падавшего сквозь матовые окна, других и быть не могло. Тени накладывались друг на друга.

Новая мысль мелькнула в голове.

Они знают, что я здесь.

Да. Они знали. Эти маленькие сучки знали.

Сейчас она задаст им перца. Будет трясти, пока не застучат зубы, а смешки не сменятся рыданиями, будет бить головами о кафельные стены, пока они не расскажут все что знали.

И вот тут тени изменились. Удлинились, сгорбились, приняли странные, угрожающие формы, при виде которых мисс Сидли подалась назад, прижалась спиной к стене между раковинами, сердце едва не выпрыгнуло у нее из груди.

Но они продолжали хихикать.

Только голоса изменились. В них не осталось ничего девичьего, они лишились пола, души, в них слышалось только Зло. Люди так смеяться не могли.

Мисс Сидли уставилась на горбатые тени и вдруг начала на них кричать, все громче и громче, до визга. А потом лишилась чувств. Но хихиканье, словно смех демонов, последовало за ней и в темноту.

Разумеется, она не могла сказать правду.

Мисс Сидли поняла это, едва открыла глаза и увидела над собой озабоченные лица мистера Хэннинга и миссис Кроссен. Миссис Кроссен держала у ее носа флакон с нюхательной солью, который взяла в аптечке первой помощи физкультурного зала. Мистер Хэннинг повернулся к двум девочкам, которые с любопытством поглядывали на мисс Сидли, и предложил им идти домой.

Обе улыбнулись мисс Сидли тайной улыбкой и вышли за дверь.

Ладно, она сохранит их секрет. На какое-то время. Она же не хотела, чтобы ее посчитали сумасшедшей или маразматичкой. Она им подыграет. Зато потом выведет на чистую воду и выдаст им по полной программе.

– Боюсь, я поскользнулась, – проговорила она спокойно и села, не обращая внимая на боль в спине. – Не заметила лужицы.

– Это ужасно, – запричитал мистер Хэннинг. – Ужасно. Вы…

– Ты не сильно ударила спину, Эмили? – перебила его миссис Кроссен. Мистер Хэннинг с благодарностью посмотрел на нее.

Мисс Сидли встала, позвоночник просто визжал от боли.

– Нет. Знаете, падение даже пошло на пользу. Сработало как мануальная терапия. Спина просто перестала болеть.

– Мы можем послать за доктором, – предложил мистер Хэннинг.

– В этом нет необходимости, – холодно улыбнулась ему мисс Сидли.

– Я могу вызвать вам такси.

– И это совершенно ни к чему. – Мисс Сидли направилась к двери туалета, открыла ее. – Я всегда езжу домой на автобусе.

Мистер Хэннинг вздохнул и повернулся к миссис Кроссен. Миссис Кроссен закатила глаза и промолчала.

На следующий день мисс Сидли оставила Роберта в классе после занятий. Он не сделал ничего предосудительного, поэтому она просто обвинила его в том, чего не было. Угрызений совести мисс Сидли не испытывала: он же монстр, а не маленький мальчик. И она должна заставить его в этом признаться.

Боль в спина буквально убивала ее. И Роберт это знал. Мало того, надеялся, что ее недомогание ему поможет. Но напрасно. Это была еще одна из ее маленьких хитростей. Спина у нее болела постоянно, все двенадцать последних лет, и очень часто так же сильно, как сейчас, ну, может, чуть-чуть слабее.

Она закрыла дверь, в классе они остались вдвоем.

Постояла, сверля Роберта взглядом. В надежде, что он отведет глаза. Но он не отвел. Продолжал смотреть на нее, и вскоре на губах заиграла легкая улыбка.

– Чему ты улыбаешься, Роберт? – вкрадчиво спросила она.

– Я не знаю, – ответил тот, продолжая улыбаться.

– Скажи мне, пожалуйста.

Роберт промолчал.

Продолжая улыбаться.

С игровой площадки доносили крики детей. Над головой гудели электрические часы.

– Нас не так уж мало, – буднично так сказал Роберт, словно речь шла о погоде.

Теперь уже промолчала мисс Сидли.

– Одиннадцать только в этой школе.

Вот оно, зло, неожиданно для себя подумала мисс Сидли. Страшное, невероятное зло.

– Маленькие мальчики, которые рассказывают нехорошие истории, попадают в ад, – отчеканила она. – Я знаю, многие родители больше не говорят об этом своим… своим отпрыскам… но это факт, заверяю тебя, факт, от которого никуда не деться, Роберт. Маленькие мальчики, которые рассказывают нехорошие истории, попадают в ад. Если на то пошло, и маленькие девочки тоже.

Улыбка Роберта стала шире, коварнее.

– Вы хотите, чтобы я изменился, мисс Сидли? Вы действительно хотите взглянуть на меня?

Мисс Сидли почувствовала, как по коже побежали мурашки.

– Уходи. А завтра приведи в школу мать или отца. Тогда мы с этим и разберемся.

Вот так. Она вновь почувствовала под ногами твердую почву. И ждала, что его лицо сморщится, а из глаз покатятся слезы.

Но вместо этого Роберт продолжал улыбаться. Губы разошлись во всю ширь, обнажив острые зубы.

– Вы думаете, я вам все расскажу и покажу, мисс Сидли? Роберт, другой Роберт, он бы с удовольствием рассказал и показал. Правда, сейчас он прячется в моей голове. – Уголки рта зловеще изогнулись. – Иногда начинает бегать… это щекотно. Он очень хочет пообщаться с вами.

– Уходи, – пробормотала мисс Сидли. Гул электрических часов многократно усилился.

Роберт изменился.

Его лицо начало менять форму, словно расплавленный воск, глаза превратились в большие плошки, нос расплющился, рот практически исчез. Голова вытянулась, волосы встали дыбом.

Роберт захихикал.

Глухой звук вырвался из его носа, носа, который заполнил собой нижнюю половину лица, ноздрей, которые сомкнулись, слились, превратились в черную пещеру.

Роберт поднялся, продолжая хихикать, и за его спиной она увидела останки другого Роберта, настоящего Роберта, в тело и мозг которого вселился монстр.

Мисс Сидли повернулась и выбежала из класса.

Вопя во весь голос, пронеслась по коридору, распугивая нескольких задержавшихся в школе учеников. Мистер Хэннинг выглянул из своего кабинета в тот самый момент, когда мисс Сидли распахнула входную дверь и с криками выбежала под ясное сентябрьское небо.

Он, конечно же, бросился за ней.

– Мисс Сидли! Мисс Сидли!

Роберт вышел из класса, с любопытством наблюдая за происходящим.

Мисс Сидли ничего не видела, ничего не слышала. Она скатилась по ступенькам, пересекла тротуар, оглашая все дикими криками, выбежала на мостовую. Панически загудел гудок, над мисс Сидли возникла громада автобуса, лицо водителя перекосило от страха. Тормоза зашипели, как разъяренные драконы.

Мисс Сидли упала, огромные колеса, дымясь сожженной резиной, замерли в восьми дюймах от ее хрупкого, затянутого в корсет тела. Она лежала на мостовой, слышала шум собирающейся вокруг толпы.

Повернулась, увидела таращащихся на нее детей. Они окружили ее плотных кольцом, как окружают могилу родные и друзья, пришедшие проститься с покойным. А в первом ряду стоял Роберт, маленький могильщик, готовый бросить первую лопату земли ей в лицо.

Откуда-то издалека доносился дрожащий голос водителя: «… сумасшедшая, не иначе… еще полфута и…»

Мисс Сидли смотрела на детей. Их тени падали на нее. Их лица напоминали бесстрастные маски. Но некоторые улыбались тайной улыбкой, и мисс Сидли поняла, что скоро она снова закричит.

Но тут мистер Хэннинг разорвал плотное кольцо учеников, разогнал их по домам, и по лицу мисс Сидли покатились слезы.

Месяц она не появлялась в своем третьем классе. Спокойно сказала мистеру Хэннингу, что ей нездоровится, и мистер Хэннинг предложил ей обратиться к врачу и обсудить с ним возникшие проблемы. Мисс Сидли согласилась с тем, что это наиболее разумный выход. И добавила, что готова немедленно подать заявление об отставке, если будет на то желание школьного совета, хотя ей, конечно же, не хотелось бросать любимое дело. Мистер Хэннинг, смутившись, ответил, что необходимости в этом нет. В результате в конце октября миссис Сидли вновь появилась в школе, готовая вступить в предложенную ей игру. Теперь она знала, как в нее играть.

Первую неделю она ничего не предпринимала. Ей казалось, что весь класс следит за ней враждебными, недобрыми глазами. Роберт загадочно улыбался ей с первой парты, и она решалась вызвать его к доске.

Когда же она дежурила на детской площадке, Роберт, улыбаясь, подошел к ней с мячом в руках.

– Вы просто не поверите, как нас теперь много. Не поверят и другие, – тут, к полному изумлению мисс Сидли, он ей подмигнул, – если вы попытаетесь им сказать.

Девочка, которая каталась на качелях, встретилась с мисс Сидли взглядом и рассмеялась.

Мисс Сидли строго посмотрела на Роберта.

– Почему ты так решил, Роберт?

Роберт ничего не ответил, а на его губах продолжала играть улыбка.

Мисс Сидли принесла в школу пистолет, принадлежавший ее брату. Тот снял его с мертвого немца после битвы за «выступ»[13]13
  Битва за «выступ» – контрнаступление немцев в Арденнах в декабре 1944 г., которое удалось остановить лишь благодаря начавшемуся раньше намеченных сроков наступлению советских войск на Восточном фронте. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Джим уже десять лет как умер. В коробку с пистолетом она не заглядывала лет пять, но знала, где он лежит вместе с матово поблескивающими патронами. Она осторожно зарядила пистолет, следуя наставлениям брата, и положила в сумочку. Не забыла и запасные обоймы.

Войдя в класс, тепло улыбнулась ученикам, особенно Роберту. Роберт улыбнулся в ответ, и в его глазах она увидела прячущегося за ними монстра.

Она понятия не имела, что за существо жило теперь под кожей ребенка, да ее это особо не волновало. Мисс Сидли надеялась только на то, что от настоящего Роберта уже ничего не осталось. У нее не было желания становиться убийцей. Она решила, что настоящий Роберт скорее всего уже умер или сошел с ума, соседствуя с этой мерзкой тварью, которая хихикала в классе и швырнула ее под колеса автобуса. А если и нет, она совершала милосердный поступок, освобождая его от такого соседства.

– Сегодня у нас будет контрольная, – объявила мисс Сидли.

Ученики не заахали, не заерзали, лишь молча смотрели на нее. Взгляды эти придавливали мисс Сидли к земле.

– Особая контрольная. Я буду вызывать вас по одному в комнату, где стоит светокопировальная машина. Тот, кто справится, получит конфету и отправится домой. Здорово, правда?

Они улыбались и молчали.

– Роберт, пойдешь первым?

Роберт встал, загадочно улыбаясь. Открыто состроил гримасу.

– Да, мисс Сидли.

Мисс Сидли подхватила сумочку, и вдвоем они двинулись по пустынному коридору. Из-за закрытых дверей долетало неясное бормотание: в других классах шли обычные уроки. Комната, в которой стояла светокопировальная машина, находилась в дальнем конце коридора, за туалетами. Два года тому назад стены обили звуконепроницаемыми панелями: машина была старая и очень шумная.

Мисс Сидли закрыла дверь, заперла ее.

– Здесь тебя никто не услышит. – Она достала пистолет. – Говори, или…

Роберт невинно улыбался.

– Нас очень много. И не только здесь. – Он оперся маленькой ручкой о светокопировальную машину. – Вы снова хотите увидеть, как я изменяюсь?

Прежде чем она успела ответить, лицо Роберта начало трансформироваться, и мисс Сидли выстрелила. Один раз. В голову. Тело бросило на светокопировальную машину, потом оно сползло на пол. И застыло. Тело маленького мальчика с круглой черной дырой над правым глазом.

Мальчик выглядел таким умиротворенным.

Мисс Сидли наклонилась над ним, тяжело дыша. Щеки ее побледнели.

Фигурка не шевелилась.

Человеческая!

Это был Роберт.

Нет!

Ты все это выдумала, Эмили. У тебя разыгралось воображение.

Нет! Нет, нет и нет!

Она вернулась в класс и начала по одному заводить учеников в комнату, где стояла светокопировальная машина. Застрелила двенадцать, и убила бы остальных, если б миссис Кроссен не понадобилось скопировать какой-то документ.

У миссис Кроссен округлились глаза, одна рука поднялась ко рту. Она начала кричать и кричала, пока мисс Сидли не положила руку ей на плечо.

– Так надо, Маргарет, – сказала она кричащей миссис Кроссен. – Это ужасно, но так надо. Все они – монстры.

Миссис Кроссен смотрела на маленькие тела, лежащие вокруг светокопировальной машины, и кричала. Девочка, которую мисс Сидли держала за руку, начала монотонно ей подвывать: «У-у-у-у-у… у-у-у-у…»

– Изменяйся, – приказала мисс Сидли. – Покажи миссис Кроссен свою сущность. Покажи ей, что я все сделала правильно.

Девочка продолжала выть.

– Изменяйся, черт бы тебя побрал! – взвизгнула мисс Сидли. – Мерзкая сучка, грязная дрянь! Изменяйся! – Она подняла пистолет. Девочка сжалась в комок, но миссис Кроссен успела пантерой кинуться на мисс Сидли.

Суд не состоялся.

Газеты требовали отмщения, убитые горем родители проклинали мисс Сидли, город остолбенел от шока, но потом здравый смысл возобладал, и все обошлось без суда. Законодательное собрание штата проголосовало за более строгие критерии отбора учителей, в связи с трауром школа на Летней улице на неделю закрылась, а мисс Сидли отправили в закрытую психиатрическую лечебницу в Огасту. Она прошла курс глубокого психоанализа, ее лечили самыми современными лекарствами и методами, включая трудотерапию. Год спустя, под строгим контролем, мисс Сидли включили в экспериментальную программу коррекционной терапии.

Его звали Бадди Дженкинс, он работал психиатром.

С блокнотом в руке, он сидел за стеклянной панелью, пропускавший свет только в одну сторону, и смотрел в большую комнату, оборудованную, как детская. У дальней стены белка неустанно кружилась в беличьем колесе. Мисс Сидли сидела в инвалидном кресле, с книжкой сказок в руках. Ее окружали доверчивые, умственно неполноценные дети. Они ей улыбались, по подбородкам текла слюна, они прикасались к ней мокрыми пальчиками, тогда как нянечки пристально следили за происходящим из другого окна, чтобы прекратить эксперимент при малейших признаках агрессивности мисс Сидли.

Поначалу Бадди казалось, что мисс Сидли адекватно реагирует на происходящее. Она читала сказки вслух, погладила маленькую девочку по голове, успокоила маленького мальчика, который упал, споткнувшись о кубик. Но потом что-то начало ее беспокоить. Она нахмурилась, отвернулась от детей.

– Пожалуйста, увезите меня отсюда, – попросила мисс Сидли, обращаясь к стенам.

Ее увезли. Бадди Дженкинс продолжал наблюдать за детьми, которые проводили ее тупыми взглядами. Но не только. Один улыбнулся. Другой поднес палец к губам. Две девочки взялись за руки и захихикали.

В ту ночь мисс Сидли перерезала себе горло осколком разбитого зеркала, после чего Бадди Дженкинс начал все более внимательно приглядываться к детям. И вскоре уже не мог оторвать от них глаз.