Текст книги "Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века"

Французское правительство, действительно испытывавшее давление со стороны Священного союза, и само также стремилось избавиться от революционного польского элемента. Еще в первые месяцы 1833 г. 300 наиболее «неспокойных» польских радикалов были высланы из Авиньона и Безансона в Бержерак возле Бордо, туда же вскоре прибыли более ста бывших военных из Буржа – пункта влияния партии Чарторыских, что провоцировало конфликты и скандалы. Радикалы под руководством подполковника Росляковского и Марцелия Помаского создали объединение (400 чел.) под лозунгом «всевластия люда» и дали клятву работать для родины и человечества. Они протестовали против репрессий правительства в воззвании, обращенном к французскому народу, а также на страницах газеты «La Tribune». Попытка выслать Росляковского из Франции в мае 1833 г. привела к стычке эмигрантов с властями, вследствие чего 200 поляков перевели в департамент Ланды. Там возник Огул с резиденцией его центральной комиссии в Мон-де-Марсане, где стал выходить орган комиссии «Czas» («Время»), издававшийся ее секретарем Помаским. Огул не признавал «аристократическо-дармоедского» Комитета Дверницкого. В Париже представителями Огула и его корреспондентами стали Кремповецкий и Пулаский. Оставшиеся в Бержераке 200 сторонников Росляковского и те, кто прибыл из Буржа, поддерживали с Огулом постоянный контакт, а их руководитель майор Шелеховский являлся доверенным лицом Кремповецкого, который отправлял из Парижа послания, где наряду с осуждением французского правительства звучал и «призыв к цареубийству». Попытка французских властей назначить комендантом в Бержераке консерватора полковника Подчаского вновь вызвала конфликт, приведший к переводу в Мане, Анжер и Ньор 120 поляков – офицеров и унтер-офицеров. Ответом стало воззвание Огула в департаменте Ланды 5 октября 1833 г., обвинявшее Подчаского, «недостойного имени поляка», в «нарушении прав человека, эмиграции, законов братства и родства». В результате власти ликвидировали центральную комиссию и закрыли ее газету «Czas», а 120 «крайних демократов» в очередной раз перевели в местечки Гренад и Сан-Север. Что касается Ворцелля и Пулаского, их подвергли высылке из страны, они выехали в Брюссель, как и Эустахий Янушкевич, Ян Чиньский, Юлиан Закшевский, Юлиан Гружевский. Кремповецкого, Кайсевича, Реттеля и других выслали в провинцию, Лелевель, высланный как «руководитель и инспиратор новых подстрекательств в Польше», а также вождь республиканской «беспокойной» партии, летом 1833 г. демонстративно пошел в Тур пешком, в рабочей одежде, с котомкой за плечами. По пути его приветствовали толпы республиканцев, а осенью, будучи уже в Аррасе, он опубликовал на французском языке протест против преследования поляков и описал, какие меры французские власти предпринимали в отношении его в течение двадцати месяцев. Когда Ходзько выслали из Тура, он 31 августа 1833 г. также выступил с протестом. Но репрессии против польских республиканцев и карбонариев не прекращались, им подверглись и немецкие эмигранты: вместе с Лелевелем шли в ссылку Шумахер и Вольфрум⁴⁵.

Немалое значение в активизации репрессий имела позиция правого лагеря в польской эмиграции – партии Чарторыских и Комитета Дверницкого. Генерал постоянно маневрировал: сначала он благословил Заливского на партизанское выступление, но затем выслал в Королевство Польское своих эмиссаров Доминика Булевского, Аполинария Нико, Людвика Ташеньского, Романа Чарномского для агитации среди шляхты – ее пугали тем, что члены экспедиции Заливского поднимут крестьян на борьбу против помещиков. После неудачи экспедиции Дверницкий обратился к эмиграции с циркуляром, где, призывая ее к единству, предостерегал от подобных «заливщине» преждевременных выступлений, влекущих за собой репрессии и лишь мешающих делу Польши и Европы. Этот циркуляр вызвал протест даже у ряда членов Комитета Дверницкого, в том числе у Ворцелля, который был одним из организаторов экспедиции Заливского и считал ее «посевом свободы». С осуждением циркуляра в прессе выступил и Пулаский, так же, как и А. Плихта, он ушел из Комитета Дверницкого. И хотя А. Мицкевич был против вовлечения французской общественности во внутренние польские дела, Лелевель опубликовал протест в радикальной «La Tribune». В этой обстановке Дверницкий постарался оправдаться: в письме к Лелевелю он подтвердил мнение о преждевременности экспедиции, но отдал честь ее погибшим участникам. Впоследствии он стремился реабилитировать себя, хлопотал о помощи Святому отряду в Швейцарии, призвав польских эмигрантов во Франции отдавать десятую часть своего содержания в пользу «легионеров». Адъютант генерала Анастазий Дунин был одним из организаторов создания в Лондоне комитета помощи, которая в Англии также была весьма востребована поляками-эмигрантами. И не случайно находившаяся под эгидой Комитета Дверницкого Комиссия эмигрантских фондов действовала под девизом: «от тех братьев, у кого мало, тем, у кого нет ничего»⁴⁶. Возникали и другие благотворительные фонды, в том числе действовавшие в Бельгии и во Франции. Одним из них было уже упоминавшееся Общество благотворительности польских дам, основанное партией Чарторыских. Однако не каждому эмигранту оно оказывало помощь, и эта «избирательная» позиция вызывала острую критику, особенно на фоне вопиющей нужды поляков за границей. Так, после голодной смерти эмигранта Феликса Краузе в 1860 г. появилось сатирическое стихотворение[5]5
  Все польские стихотворные тексты приводятся в переводе С. М. Фалькович.


[Закрыть], опубликованное газетой «Demokrata Polski»:

 
«Но как же с голоду он умереть сумел,
Коль в дамском Обществе свершенья добрых дел,
В салонах, на балах, в костёлах в час обедни —
Везде сбор средств идет на кошт поляков бедных?
Большие суммы и французы выдают,
Но где же деньги те? Куда они идут,
Коль гибнут от нужды заслуженные люди?
Кто знает! Ведь никто дам проверять не будет,
Никто не спросит, почему же пани
Не ищут тех, кто жертвой стал страданий,
А ждут, кто из нужды их умолять решится,
Но и тогда они не станут торопиться:
Покорно нужно ждать и повторять прошенье,
Чтоб получить на пару дней обеспеченье.
Щедрей тому дадут, кто выразит стремленье
Пойти на исповедь ради грехов прощенья»⁴⁷.
 

Сатира эта являлась частным подтверждением общего отношения к аристократической эмиграции, сохранявшегося на протяжении десятилетий. Так, отвечая на письмо Дверницкого об экспедиции Заливского, Лелевель, воздав должное молодым эмигрантам, которые верят во всеобщую революцию и идут на борьбу, вину за искажение событий «заливщины» и представление партизан в ложном свете возложил на сторонников Чарторыского. Уже в январе 1833 г. они создали зародыш консервативной партии – Союз национального единства. Это была тайная организация, куда, наряду с А. Чарторыским, входили члены ее Совета Станислав Бажиковский, Густав Малаховский, Людвик Плятер, Юзеф Свирский, генералы Юзеф Бем и Генрик Дембиньский, а также Князевич, Пац, Немцевич, Ельский, Хшановский, Быстшоновский, Бреаньский, Замойский и др. Руководство Союза не избиралось, а назначалось сверху, организация имела в своей структуре пять степеней доверия; предусматривалось принятие присяги, вводились псевдонимы. Предполагалось действовать «в святом и религиозном утаении», чтобы утвердить в Польше «жизненный дух». Подписавшие акт создания Союза заявляли, что их «окончательной целью является исходатайствование либо завоевание независимой Польши, такой, чтобы она и в собственной силе имела достаточную гарантию сохранения независимости». В инструкции Чарторыского одному из агентов, направленных в Польшу, говорилось: «Польша не может вернуться к жизни иначе, как только через восстание сильное, всеобщее, охватывающее всю страну и вовремя организованное. Вовремя – это значит организованное, когда сложатся обстоятельства, обещающие нашим усилиям благоприятный результат». Чарторыский понимал, что «без собственных сил и собственных способов (борьбы. – С. Ф.) народ никогда не поднимется. Чем сильнее он будет сам по себе, тем увереннее сумеет воспользоваться благоприятными обстоятельствами, какие могут случиться, тем вернее […] он может рассчитывать на чужую помощь». Нужно готовиться, считал князь, формировать вооруженные силы эмиграции; сама же Польша создаст «национальную силу» на основе патриотизма, просвещения, сплочения воедино и гражданской подготовки крестьян, а также экономического развития. Он указывал, что необходимо «поддержание национальной жизни, национального чувства», всеобщей готовности к восстанию, так как к борьбе за воскрешение Польши могут подать знак независящие от поляков факторы – «серьезная война» Европы против России или Священного союза, либо «революции в Москве, в Австрии, в Пруссии или в Германии». «На эти два поворота европейского пути, на их более отдаленные или более близкие подобия, на все симптомы и подробные известия […] – подчеркивал Чарторыский, – мы должны держать глаза открытыми, а внимание в постоянном напряжении». «Хочешь не хочешь, – заявлял он, – страна должна быть терпеливой. Всякие частичные действия, всякая война без полномочий может привести только к поражению». Польскому народу на родине и эмигрантам на чужбине предписывалось пока блюсти родной язык и историческую память, отложив всякие споры и обсуждения будущей организации страны до ее освобождения. «Мы не входим в теоретические споры, – писал Чарторыский в 1834 г. в инструкции агенту Л. Малаховскому, – мы признаем принципы Конституции 3 мая как последнее истинное выражение политической воли всей давней Польши, способное принять всякие усовершенствования, необходимость которых показал опыт». На основе этих принципов Союз формулировал свою программу восстановления независимой Польши как конституционной монархии, опирающейся на имущественный принцип. Она предполагала создание единого сильного и прочного правительства, установление равенства граждан перед законом, обеспечение свободы личности, свободы слова и вероисповедания, гарантии «святой и неприкосновенной» собственности, а также «предоставление крестьянам собственности при обеспечении приобретенных прав»: предусматривалось «обеспечить собственность тем крестьянам, которые свободны, а тем, кто еще в неволе, дать свободу и собственность». Для достижения поставленных в программе целей определялись задачи эмиграции: она должна была сплотиться, чтобы оказывать воздействие на общественное мнение европейских народов и убеждать правительства в необходимости оказать Польше дипломатическую поддержку. Кроме того, как указывал Чарторыский, ее задачей было подготовить «скелет» польской военной организации и дать сигнал к бою в нужный момент. Поэтому князь заявлял: «Если где-нибудь сформируется какое-то ядро польской армии, лишь бы только сформировалось, будет сделан великий важнейший шаг». Но он подчеркивал, что роль самой Польши гораздо важнее роли эмиграции: сила нации – «в единстве духа, чувств, стремлений и единстве направления. Все, что разъединяет, разлагает и разделяет, – считал Чарторыский, – для нас смертельно»⁴⁸.

Союз национального единства пропагандировал эти положения в своей печати: в 1833 г. выходил «Feniks», в 1834–1839 гг. – «Kronika emigracji polskiej», которую редактировали Кароль Сенкевич и Кароль Боромеуш Гоффман. Выходил также постоянный орган консерваторов «Kraj i emigracja», издававшийся Янушем Вороничем и Людвиком Быстшоновским с 1835 по 1843 год. Одним из главных результатов развития консервативной мысли был вывод о том, что нужно заранее перед взрывом восстания признать будущую власть, чтобы сохранить главные ценности – свободу, «безопасную для всех под сильным постоянным правительством», равенство, моральные устои, веру. Вытекала отсюда и мысль о конституционной монархии как наилучшем строе, гарантирующем все эти ценности. Эту концепцию вполне разделяли ряд деятелей эмиграции, которые, как, например, Мохнацкий, видели в эмигрантах «солдат независимости» Польши и хотели их объединения вокруг Чарторыского, считая эту фигуру наиболее подходящей для роли вождя будущей борьбы за независимость. На страницах близкого ему печатного органа «Pamiętnik emigracji» («Дневник эмиграции») Мохнацкий выражал стремление к скорейшему восстанию, но без социальных потрясений, так как считал: «Крестьянин и шляхтич это два главных элемента Польши. Оба составляют единое целое […]. Народ, который восстает, не может делиться на части; противоречивые интересы этих частей не могут сталкиваться между собой во время восстания, а потому в восстании нет партий». «У нас массам не требуется ничего ни у кого насильно отнимать, – заявлял он, – потому что все принадлежит им по праву, и по праву, не завоеванному силой, а добровольно, по-братски утвержденному меньшинством в пользу большинства». Как и князь Адам, Мохнацкий имел в виду Конституцию 3 мая 1791 г. и утверждал, что нужно будет лишь выполнить заветы Четырехлетнего сейма. По мнению Мохнацкого, все социальные конфликты необходимо было отложить на будущее, чтобы не мешать единству в восстании, успех которого во многом зависит от единого руководства, и назначение руководителем Чарторыского он считал оптимальным вариантом. «Для нации, – писал он Замойскому 20 октября 1834 г., – спасение в том, чтобы Польша увидела князя во главе этих повстанческих идей. Враги родины и эмиграции доказывают, что князь хочет только Конгрессовой Польши и амнистии. Мы же, напротив, доказываем, что князь намерен отправиться отсюда на защиту всей Польши». Мохнацкий допускал, что помочь восстанию может и европейская дипломатия, и всеобщая революция, но руководство Союза национального единства было решительно настроено против пути карбонарских революций. Его сторонники злобно комментировали провал карбонарских планов. Ю. Бем характеризовал Заливского как «царского провокатора», который лучших польских патриотов повел из Франции в Польшу на уничтожение. Генерал Князевич и Л. Плятер обвиняли его в «позорном намерении убивать монархов» и формировании «банд» в Польше. Обращаясь к Чарторыскому, они высказывали опасение, «чтобы это не навредило сильно нашему делу». С целью воспрепятствовать распространению карбонарского духа в Польше Союз старался засылать туда своих эмиссаров. Один из них, Юзеф Свирский, бывший во время восстания 1830–1831 гг. министром иностранных дел в правительстве Чарторыского, в январе 1833 г., сразу после создания Союза, прибыл в Галицию, но столкнулся там с крепкими позициями лелевелистов и не сумел наладить сотрудничество с галицийской аристократией: граф Ксаверий Красицкий и князь Леон Сапега не были склонны возглавить ячейку Союза, предпочитая путь создания местной независимой организации, и Свирский был вынужден уехать из Галиции. В 1839 г. Союз национального единства распался, став как бы прообразом будущего Отеля Ламбер – уже явного консервативного центра, но сложившийся в 1837 г. его тайный наследник Инсуррекционно-монархический союз действовал во Франции и Англии до 1843 г.⁴⁹

3. Польская демократическая эмиграция во Франции, Швейцарии, Бельгии и Англии. «Молодая Польша» и Союз детей Люда Польского

Сторонники Чарторыских хотели вернуть во Францию поляков, рассеянных по Европе вследствие гонений французских властей и большей частью собравшихся в Швейцарии, чтобы подчинить их своему влиянию, направив их энергию в других целях. В русле идеи Союза национального единства о подготовке за границей польских военных сил возник план сформировать из членов швейцарского Легиона подразделение под началом Ю. Бема для оказания поддержки члену португальского королевского дома дону Педру д’Алькантарра, защищавшему права на престол малолетней королевы Марии. При посредстве Пальмерстона В. Замойский вел переговоры о формировании легиона. И в сентябре 1832 г. соглашение, поддержанное также и Чарторыским, было достигнуто, а в мае 1833 г. Ю. Бем подписал договор о руководстве легионом, который должен был объединить 1700–3200 чел. Но дон Педру под давлением самих же поляков вынужден был отказаться от этого замысла, так как, хотя план португальской экспедиции рекламировался как поддержка борьбы против Священного союза, его отверг даже Дверницкий, а у демократической эмиграции он вызвал возмущение. 3 июля 1833 г. после торжественного молебна, состоявшегося у гроба Святого Казимежа в Сен-Жермен де Пре в Париже, был оглашен документ, принятый в «Таране» 30 радикалами из Польского национального комитета и Польского демократического общества по инициативе Кремповецкого, Чиньского и Ворцелля. Это был акт осуждения партии консерваторов за попытки использования польских вооруженных сил для помощи португальской реакции; воззвание, призывавшее эмигрантов в легион, сожгли. Возникли ссоры и дуэли, на Бема даже было организовано покушение, угрожали его агентам; Чарторыского же Ворцелль назвал «предателем польского дела». Сами швейцарские «легионеры» отвергли план консерваторов с негодованием, заявив, что возьмут в руки оружие только для того, чтобы вернуться в Польшу в момент европейской революции, в которой они рассчитывали сыграть важную роль. Их поддерживали демократические швейцарские организации – Гельвеция, Шютценферайн, Зофингенферайн, а также власти ряда кантонов. Но были кантоны, находившиеся под влиянием консервативно-клерикального руководства Сарненбунда, которое в Базельском кантоне попыталось взять под контроль его демократическую сельскую часть с городом Листаль. На помощь швейцарским либералам и демократам пришли поляки. Совет Легиона предложил военную поддержку парламенту Швейцарии и направил два вооруженных отряда в Листаль, где уже действовали польские эмигранты: капитан Кароль Кросс возглавил народную милицию города, командирами полицейских плутонов стали Вернезобрый и Пониньский, а подпоручик Новицкий занимался подготовкой орудий и обучением офицеров. 3 августа 1833 г. консерваторы были разбиты под Гуфтеншанцем, а их командир полковник Вишер взят в плен. Цюрихский парламент благодарил польских эмигрантов за помощь, но под давлением Священного союза и травли со стороны реакционных сил внутри страны швейцарские власти были вынуждены ужесточить меры против поляков. Было объявлено о прекращении материальной помощи эмигрантам с 1 января 1834 г. После того как французский посол в Берне добился для них права вернуться во Францию, 200 человек выехали в Орлеан, Тур, Шалон, Лаваль, где получили содержание, другие отправились в Бельгию, Англию, США. Но Совет Святого отряда хотел сохранить позиции в Швейцарии: 200 польских карбонариев остались в Бернском кантоне, готовые к грядущей войне за свободу⁵⁰.

В ноябре 1833 г. Общество прав человека и гражданина выступило с экспозе, где выдвинуло лозунг «равенства социальных условий». В руководстве Обществом в это время произошел раскол: «левое» крыло карбонариев, назвавшее себя «Обществом действия» и требовавшее скорейшего проведения революции, вышло из-под власти Руководящего комитета и Верховного всеобщего шатра. Глава Польского шатра Кремповецкий поддерживал «левых» и стремился, чтобы швейцарский Легион вступил в Общество прав человека и гражданина. В результате в декабре 1833 г. большой отряд «легионеров» в Бьене создал гмину Общества под названием «Молодая Польша», а затем возникли гмины «Благие намерения» в Сент-Имье, «Костюшко» в Солуре, «Сарматы» в Дельмонте, «Славянщина» в Поррантре. Гмины делились на секции, каждая из которых объединяла несколько человек. Они принимали за основу главные постулаты программы Общества: уважение прав человека, «справедливо и морально обусловленная собственность», равенство и братство людей и народов. Выдвигалось даже требование изгнать религию из общественной и частной жизни как противоречащую прогрессу и просвещению, заменив ее моралью, основанной на рационализме. На основе проходивших в секциях дискуссий на тему будущего социально-политического строя в Польше польские карбонарии в Швейцарии формулировали цели и средства революционной борьбы: «Для уничтожения тирании и интриг народы обязаны воспользоваться своим всемогуществом, граждане должны объединиться и знать свои права. Объединение и пропаганда – вот две великие гарантии, которые надлежит задействовать, чтобы подготовить день освобождения. Уничтожить эксплуатацию человека человеком, ликвидировать возмутительные привилегии небольшого числа бездельников, которые кормятся избытком богатств, отнятых у многочисленного класса бедных работников, призвать всех людей к их достоинству, к равенству политических прав, а прежде всего, к справедливому разделению общественной выгоды и бремени – вот цель Общества»⁵¹.

Название «Молодая Польша» одна из гмин выбрала не случайно. В 1833 г. в Швейцарии оказалось много итальянцев, бежавших туда после раскрытия военного заговора в Пьемонте. Польские «легионеры» общались с швейцарской группой «Молодой Италии» и испытывали влияние идей создателя этой революционной организации Джузеппе Мадзини, который в то время находился в Женеве. Лозунги Мадзини отличались от лозунгов карбонариев, они основывались на идее национально-религиозной миссии каждого народа: «Бог наверху, народ у основ и идеи прогресса между ними». Поскольку врагом итальянского народа была Австрийская монархия, Мадзини хотел атаковать ее одновременно в Италии, Венгрии, Польше, в германских странах и на Балканах, а для этого рассчитывал на союз с народами этих стран. О планах общего выступления он писал Лелевелю, который поддерживал идею создания единого революционного фронта, так как стремился к борьбе против Священного союза, и в первую очередь, против России как главного врага поляков. В Швейцарии Мадзини установил контакт с Каролем Штольцманом, Феликсом Новосельским, Францишеком Гордашевским, Константым Залеским, Леоном Пшецишевским и другими польскими карбонариями. Речь шла об организации экспедиции в Савойю, но у Верховного шатра были другие планы, и потому переговоры с ним длились около полугода. Часть поляков, желавших выехать из Швейцарии во Францию, разделяла позицию карбонарского руководства, но другие поддержали планы «Молодой Италии» и приняли участие в работе Специального исполнительного комитета, готовившего экспедицию. 27 ноября 1833 г. был подписан договор, определивший план атаки на столицу Савойи Шамбери со стороны Швейцарии и Франции. Было закуплено оружие, военные же силы, состоявшие из итальянцев, французов, немцев, швейцарцев, поляков, сконцентрировались над Женевским озером, в самой Женеве, в Веве, Ролле, Нионе. Оттуда они должны были двинуться на Каруж, Сен-Жюльен и далее. Когда в ночь на 1 февраля польские эмигранты стали собираться, чтобы выступить, их приветствовали местные жители, но власти попытались разоружить и интернировать поляков и других эмигрантов. Колонну под командой Грабского арестовали и пытались реквизировать оружие у второй колонны, но его удалось отбить при помощи населения. В результате 52 польских эмигранта под командой Малиша и Гордашевского составили ударную силу военного отряда. Однако возглавлявший экспедицию генерал Раморино счел, что сил недостаточно, а главное, выступление отряда не вызвало революционного порыва. Поэтому решено было вернуться в Женевский кантон, где эмигрантов арестовала милиция. Поляков выслали в Бернский кантон, высланы были и другие эмигранты. Швейцарское правительство предприняло такие меры под давлением Священного союза, хотя демократические власти Базельского и Бернского кантонов выступали против этого⁵².

В конце апреля 1834 г. находившиеся в Берне представители отделов Легиона приняли решение о его роспуске, большинство «легионеров» (150 чел.) уехали в Бельгию и Англию, кое-кто отправился во Францию. В Швейцарии остались те, кто был связан с Мадзини, в том числе К. Штольцман, Ф. Гордашевский, А. Дыбовский. Руководство Общества прав человека и гражданина не хотело, чтобы поляки покидали Швейцарию, старались противиться их высылке. К. Залеский наладил контакт с французскими карбонариями, вел тайные переговоры в Арбуазе, Безансоне и Дижоне. В обстановке назревавших во Франции революционных событий поляки активно сотрудничали с конспираторами на местах, тем более, что многие из польских эмигрантов оказались высланными во французскую провинцию. Так, Гавроньский выполнял функции связного между заговорщической ячейкой в Нанси и польской военной секцией Общества прав человека и гражданина, находившейся в Люневиле; в Метце Л. Зенкович занимался повышением военной квалификации стажеров, Ю. Словацкий вел повстанческую агитацию в Страсбурге. Поляки участвовали во вспыхнувшем в апреле 1834 г. восстании лионских рабочих, в Лионе тогда находились В. Матушевич, А. Мальчевский, Э. Рачиньский, Я. Шилинг, туда же из Швейцарии приехал Ф. Гордашевский. Революционные выступления имели место также в Париже и ряде провинциальных центров Франции, и всюду отмечалась активная роль польских эмигрантов. 24 марта 1834 г. перед шеститысячной толпой парижских рабочих было зачитано воззвание Кремповецкого, где главным лозунгом являлось уничтожение тронов и капиталистических монополий. Французские власти отмечали, что призыв к восстанию звучал там, где было сосредоточение поляков, – в Лионе, Безансоне, Гренобле, Дижоне, Эпинале, Сент-Армане, Саене, Рошане и др. Они требовали от Польского демократического общества письменного обязательства не иметь дела с французскими конспиративными организациями, но ПДО в ответ заявило протест. Польская демократическая эмиграция во Франции протестовала против закона об объединениях. Она помещала свои протесты во французских изданиях, где сотрудничали поляки. Так, в «La Tribune» работал Л. Круликовский, в «La Caricature» – Ю.Ш. Куровский и З.Сарнецкий, в органе Кабе «Le Populaire» («Народ») – Т. Кремповецкий. Протесты публиковала и польская эмигрантская печать, в частности, «Nowa Polska» («Новая Польша»), которую с 1833 г. издавал Ю. Б. Островский⁵³.

Неудача революционных выступлений в Европе и экспедиций в Польшу, а также последовавшее ужесточение политики французского правительства ослабили позиции карбонарского Всеобщего шатра, Польского демократического общества и Польского национального комитета. Лидеры этих организаций оказались вне Парижа или даже за пределами Франции. Польский национальный комитет был заменен тайным комитетом в составе В. Зверковского, Б. Яньского, Я. К. Одыньца, Я. Н. Яновского и Т. Кремповецкого, но последний в феврале 1834 г. был выслан в провинцию, а затем выехал в Брюссель, где сразу связался с Пуласким и Ворцеллем. Вскоре в Брюсселе оказалось около 100 поляков, в том числе Ян Чиньский, Эустахий Янушкевич, Юлиан Гружевский, Леонард Реттель, а также связанные с экспедицией Заливского Винцентый Тышкевич, Шимон Конарский, Каликст Божевский. Польские эмигранты в Бельгии жили в Брюсселе, Ипре, Ньепорте, Остенде, У и. Ряд из них служили в бельгийской армии, некоторые работали в качестве граверов, наборщиков, корректоров (наборщиком и корректором был, в частности, Ворцелль), а часть эмигрантов исполняла грязную и тяжелую физическую работу. Многие, не имевшие работы, жили на небольшое правительственное пособие, но его, однако, платили не всем. Поэтому в Брюсселе действовали комитеты помощи, созданные графом Мероде и Адольфом Бартельсом и поддерживавшиеся либеральной оппозицией, однако уже в 1833 г. у комитета Бартельса кончились средства.

Прибывшие в Бельгию польские демократы старались развернуть активную деятельность: в январе 1834 г. Пулаский добился создания Огула в Брюсселе. Совет Огула (Рада) в составе Ястшембского, Гружевского, Кошутского, Мрозовского, Стрыйковского, Розе и приехавшего позже Кремповецкого собирался два раза в неделю в масонской ложе «Друзья истины» и в ресторане «Рим». Рада стремилась к тому, чтобы представлять всех поляков в Бельгии, но ей противостояли сторонники Чарторыского. Аристократическая партия, которая до конца 1830-х годов весьма интересовалась бельгийским вопросом, старалась укрепить свои позиции в кругах, близких к королю Леопольду. Так, на службе короля находился Крушевский, осуществлявший его секретную связь с князем Адамом. Это даже вызвало реакцию Николая I, раздраженного тем, что на королевскую службу берут «бунтовщиков». Польская демократическая эмиграция, борясь с консерваторами за влияние на эмигрантов, искала поддержки в иных кругах бельгийского общества. Рада провела национальную манифестацию в республиканско-демократическом духе: на похоронах Сильвестра Чекерского выступали Ворцелль и представители других народов. А 29 ноября 1833 г., в годовщину Ноябрьского восстания, польско-бельгийский комитет организовал торжественное празднование, на котором поддержку собравшихся получила речь Лелевеля. Когда Пулаский стал соредактором основанной в 1834 г. бельгийской газеты «La Voix du Peuple» («Голос народа»), Лелевель рассчитывал, что она «станет нашим органом нашего польского дела». Вскоре Жандебьен, лидер либеральной оппозиции в бельгийском парламенте, поддерживавшей поляков и оказывавшей им материальную помощь, передал Пуласкому свои акции в издательской компании, и поляки получили большинство в редакции. Ее члены Лелевель, Пулаский, Ворцелль, ксёндз Новицкий разработали новый проспект издания, направленный на превращение его в «ежедневную газету демократической пропаганды и польских интересов». Уже в декабре 1833 г. «La Voix du Peuple» опубликовала 16 статей о польских делах. Их авторами были, главным образом, Пулаский и Ворцелль, причем последний выступал не только как враг царизма, но и с позиций люда и демократии атаковал шляхту и феодальный аграрный строй, поскольку видел «спасение» польского дела «только в люде и радикальной революции». Лелевель пропагандировал газету среди своих приверженцев во Франции, но во время волнений, происходивших в Брюсселе весной 1834 г., клерикалы, пришедшие к власти в Бельгии, стали проводить жесткий курс и в ответ на опубликованную в газете острую антиправительственную статью закрыли издание, арестовали его редактора Жобера, выслали Ворцелля, Пулаского и Лелевеля. Перед отъездом из Бельгии Лелевель писал 3 мая 1834 г.: «Тут взялись уничтожить нашу эмиграцию, настроить против нас общественное мнение. Это идет более резко, чем во Франции». Немного позже он подробнее описывал обстановку: «[…] Бельгийские симпатии исчезли, вместо них везде распространяется клевета, будто поляки-эмигранты – бузотеры, беспокойные, опасные, лодыри, считающие работу бесчестьем, будто мы не хотим ничего делать: ни стену оштукатурить, ни быть плотниками […]. Тут нечего делать, надо убегать»⁵⁴.