Текст книги "Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века"

2. Польская демократическая эмиграция в общеевропейских планах революционного движения. Попытки создания в Польше очагов повстанческой борьбы

Борьбу против аристократии и шляхты как тех, кто погубил восстание, Кремповецкий продолжал, уже не являясь членом Польского демократического общества. Поскольку он неоднократно требовал от руководства ПДО публикации своей речи на польском языке и активно его критиковал, на собрании Центральной секции 16 января 1832 г. его исключили из Общества по предложению Я.Н. Яновского и А. Завиши. Однако Кремповецкий оставался среди эмигрантов и своих единомышленников в Европе признанным главой польской карбонарской венты, активно интересовался европейским революционным движением, поддерживал с ним связь и участвовал в разработке общих планов революционной борьбы. Они обсуждались весной 1832 г. в Обществе друзей народа при участии А. Туровского от ПДО, а также И. Лелевеля и его сторонников. 27 мая 1832 г. в Париже под патронатом Лафайета был устроен международный банкет, чтобы укрепить «святой союз народов против лиги королей». Наряду с французскими демократами, присутствовали революционно настроенные эмигранты из Италии, Германии, Испании. Польшу представляли демократы из ПИК и ПДО. Собравшиеся считали лето 1832 г. наиболее подходящим временем для создания общего фронта в целях начала революции в европейских странах. Им представлялось, что первым станет выступление Германии, «с него начнется общее освобождение». Обсуждался вопрос о необходимости формирования Временного общенемецкого правительства либо Национальной конвенции для руководства революционным движением. Разделявшие эту позицию поляки опубликовали воззвание «К немецким народам!». Польский национальный комитет заявил о готовности поляков сражаться «за дело народов» и поддержать борьбу Бадена против притеснений свободы печати. И. Лелевель, Л. Ходзько, Э. Янушкевич и С. Ворцелль подписали договор о сотрудничестве с одной из немецких либеральных газет. В послании ПИК немецким либералам 2 марта 1832 г. говорилось: «Счастье нашей любимой Родины и польского народа будет обеспечено не раньше, чем когда другие народы увидят свое существование вполне обеспеченным, а свою свободу полной и целостной». Конкретизируя это заявление, его авторы писали: «Возрождение Польши наступит через свободную и демократическую Германию». Польские эмигранты приняли активное участие в манифестации, которая в мае 1832 г. состоялась в Кастенбурге под Гамбахом. Манифестация собрала 25 000 человек из разных немецких земель. Она проходила под немецкими и польскими знаменами, звучал голос немцев: «Без свободы Польши нет свободной Германии […]. Без свободной Польши нет счастья для всех других народов». Немецкие ораторы заявляли: «Ваше дело было нашим, было всеобщим делом, а ваше поражение – наше общее несчастье. […] Пусть ваш орел взлетит над нами и путь нам укажет». Среди ораторов от Польского демократического общества был Т. Кремповецкий, от лелевелистов – Я. Чиньский. Оба выступали в польских национальных мундирах, и Чиньский от имени ПНК выразил немцам благодарность и пожелал «политического единства, которое должно осуществиться путем соединения в одно целое братских племен одного народа». Но чтобы добиться политического единства Германии, говорилось в приветствии, «нужно обратиться к принципу всемогущества люда, который должен стать основой всякой политической реформы». Такой принцип поляки видели в Конституции 3 мая, принятой в 1791 г. на так называемом Четырехлетием сейме (1788–1792), и подчеркивали: его завоевание и намерение «распространить блага политической эмансипации на все классы населения есть и всегда будет главной целью наших усилий в качестве условия независимости». Выступивший с речью Ф. Гжимала заявил: «Мы отдаем наше святое дело, дело всеобщей свободы, в руки угнетенных народов […]. Да здравствует подлинная свобода, опирающаяся на суверенность народов!». Выступление Б. Затварницкого перекликалось с речью делегата от Дюренхайма Фитца, который напомнил о том, что поляки спасли Европу от царской тирании, так же, как 150 лет назад спасли ее от турецкого завоевания. Он призвал собирать во всех немецких государствах тех, кто готов отдать имущество и жизнь за свободу Польши. Затварницкий также говорил о Яне Собеском, спасшем от турок Германию и весь христианский мир, о том, что восстание 1830–1831 гг. спасло Европу от царя: «Польша, идя за своим священным призванием, выступила на кровавую борьбу и пожертвовала собой ради Европы». Польский оратор утверждал: «Никогда не было двух народов, более достойных друг друга, чем народы немецкий и польский; никогда два народа не заключали между собой более прекрасного и прочного союза, чем теперь заключают немцы и поляки». «Клянусь вам, – заявил Затварницкий, – что мы, поляки, готовы пролить собственную кровь в защиту немецкого знамени»³⁷.

Пафос этих выступлений отражал общую атмосферу предчувствия скорого взрыва революционной борьбы в Европе. «Приближается важная эпоха […]. – отмечал В. Дараш, – Деспотизм уже слишком долго распространял свое влияние, приходит час его гибели, все народы должны взяться за оружие […], нужно и нам исполнить святую обязанность […], добиваясь свободы нашей отчизны, свободы народов». Так же считал и Лелевель, писавший 14 марта 1832 г. немецкому журналисту Г. А. Вирту: «Со дня на день растут возможности сближения всех народов в едином союзе людов, а тем самым и шансы на возрождение вольной Польши». Эту мысль разделял и А. Мицкевич, который заявлял: «Где только в Европе имеют место угнетение свободы и борьба за нее, там идет борьба за Родину, и все должны сражаться в этой борьбе». Во время Гамбахской манифестации был выдвинут лозунг демократического объединения и сотрудничества с французской демократией, а вскоре польским эмигрантам представился случай принять участие в революционных событиях, происшедших во Франции. 5 июня 1832 г. в Париже состоялись похороны генерала Ламарка, который был неизменным другом Польши и польского дела. Поляки во главе с генералом Серавским участвовали в торжественной церемонии похорон: было поднято знамя Польши, за ним шли Иоахим Лелевель и Одиллон Барро, толпа их приветствовала, генерал Ян Уминьский произнес слова прощания. Революционеры сочли этот момент благоприятным для выступления, в Париже началось восстание, были сооружены баррикады, произошли стычки с войсками. Ряд радикально настроенных польских эмигрантов присоединились к восставшим, один из них был ранен, четверо попали в плен. Поляки сражались в национальных мундирах, и французы кричали им: «Да здравствует Польша!». Власти же, подавив Июньское восстание, усилили полицейский надзор за эмигрантами, временно был закрыт «Таран». Ужесточение репрессий против революционных течений во Франции привело также к запрету Общества друзей народа. Карбонарии, в том числе и польские, перешли в находившееся под руководством Кавеньяка общество «Права человека и гражданина», которое тайно готовило новое революционное выступление. Революционные планы охватывали Францию, Германию, Италию и Польшу, расчет был также на рабочее движение в Англии и на швейцарских демократов. Первым очагом революции должна была стать Германия, и чтобы не дать России его подавить, предполагалось устроить диверсию в Королевстве Польском. Во главе намеченного к высылке в Польшу вооруженного отряда Лелевель видел Ю. Заливского, популярного среди молодежи. Его противопоставляли Ю. Бему и в 1832 г. как герою вручили от имени эмиграции золотую саблю, включили в состав Польского национального комитета. С представителем немецких карбонариев Вольфрумом договорились о помощи в переброске польских эмиссаров через германские земли, этим делом занимались лелевелисты Я. Чиньский в Метце, Ф. Новосельский в Страсбурге, Я. Шилинг во Франкфурте на Майне, Нейман в Бадене и Баварии. Наладили также переброску пропагандистской литературы через Силезию и Краков – в Королевство Польское, через Галицию – в пределы России на Правобережную Украину и через прусские владения – в Литву. В Кракове помогал Людвик Зелиньский, организатор тайных антиавстрийских кружков, но главная ставка делалась на основанную в 1831–1832 гг. в Галиции тайную повстанческую организацию. Ее создатели Леон Залеский, Станислав Ворцелль, Болеслав Туровский, Юзефат Болеслав Островский находились в эмиграции, а руководство на месте осуществлял эмиссар Лелевеля Валериан Петкевич, занимавшийся подготовкой оружия и вербовкой добровольцев. Предусматривалось создание малых отрядов для действия в польских землях под властью России на всем пространстве вплоть до Днепра. Проведение диверсий должно было сочетаться с агитацией за всеобщее восстание. Основными положениями его программы являлись возрождение Польши «от моря до моря», установление народовластия, передача крестьянам земли в собственность, провозглашение лозунгов свободы и гражданского равенства. Предполагалось обращаться к крестьянам при посредстве помещиков. В экспедиции должны были участвовать эмигранты, которых собирал в Познани эмиссар Лелевеля майор Антоний Краковский. Дополнительную поддержку были призваны оказать также Поморье и Восточная Пруссия³⁸.

Лелевель рассматривал намеченную экспедицию Заливского как начало борьбы за восстановление Польши в границах 1772 г. По существу это было попыткой придать карбонаризму национальный польский характер и одновременно означало раскол международного карбонаризма, потому что верховное карбонарское руководство не одобряло планов лелевелистов. Оно учло опыт французской неудачи и считало, что Германия еще не готова к революционному выступлению. Но Лелевель и его сторонники надеялись, что провозглашение в Польше лозунгов гражданской свободы и равенства, ликвидации барщины и передачи земли в собственность крестьян поднимет последних на борьбу. К тому же они рассчитывали, что Россия вмешается в дела Османской Турции в связи с мятежом Али-паши в Египте, а активность Петербурга на Балканах придется не по вкусу Австрии и Пруссии, которые в результате займут позицию нейтралитета по отношению к диверсии польских повстанческих отрядов в Королевстве Польском. В связи с подготовкой экспедиции Лелевель издал ряд воззваний, в том числе «К израэлитскому народу!» и «К братьям русским!». К русским Польский национальный комитет обратился по полномочию депутации демократических эмигрантов. Возглавивший ее А. К. Пулаский, подчеркнув, что в России «язык свободы стал понятен многим», потребовал направить воззвание к российским либералам, чтобы войти «с благородными русскими» «в политические отношения». «Воззвание к русским» было подготовлено Лелевелем при содействии А. Мицкевича и переведено подписавшим его Л. Ходзько. В нем звучал призыв, чтя традиции декабристов, крепить союз во имя свержения царизма и создания вольной славянской федерации. «Начните с себя, – говорилось в тексте воззвания, – вознесите алтарь свободы вместо слишком долго чтимого болвана и призовите к общему делу братские народы, ибо все одинаково этого жаждут». Обращения к народам с призывом к революционному сотрудничеству вызвали дипломатический демарш России, и в результате Польский национальный комитет был распущен французским правительством, Лелевель оказался высланным из Парижа. Тогда подготовкой экспедиции занялась тайная организация «Месть народа» под руководством Заливского. В ее исполнительный комитет, осуществлявший связь с Польшей, вошли Лелевель, Зверковский, Ворцелль, Глушневич, Ходзько и Островский. Законодательный комитет организации, имевший, по существу, тот же состав, разрабатывал основы конституции будущей Польши в границах между Черным и Балтийским морями, Одрой, Дунаем и Днепром; за образец была взята конституция США, в числе демократических прав провозглашались неограниченная свобода печати, вероисповедания, право на обучение. В подписанном Заливским и Ворцеллем протоколе организационного собрания «Мести народа» от 28 декабря 1832 г. говорилось о предоставлении всем политических прав, признании самостоятельности крестьян и передаче им земли в собственность, провозглашалось «всевластие народа – все по воле люда и для его добра». В проекте конституции прослеживалось влияние идей Лелевеля о федеративной славянской республике: «Федеративная конституция с одними и теми же гражданскими и уголовными законами, – утверждали авторы проекта, – свяжет все провинции освобожденной Польши», и каждая из них, соблюдая унию, будет обладать в то же время «всемогуществом, правом организовать свои местные отношения так, чтобы конституции отдельных государственных образований не нарушали федеративной конституции, общих гражданского и уголовного прав»³⁹.

Агитация и вербовка эмигрантов в экспедицию проходили открыто, о них знали и французская полиция, и посольство России. В Авиньоне вербовкой занимался член ПДО Леон Залеский, в Безансоне лелевелисты Людвик Оборский и майор Свенцицкий. Шла речь о «сильных контактах» с Германией, которая начнет революцию одновременно с выступлением поляков; намекали также, что это станет для Англии и Франции предлогом, чтобы поставить польский вопрос на международной арене. Расчет был и на союз с оппозицией в России, на то, что там, как и в Польше, «все подготовлено к революции». Организаторы экспедиции верили, что русские, «нынешние рабы», «могут стать апостолами свободы», если поляки во имя христианской морали подадут им «братскую руку», и заявляли: «Мы боремся не с русскими, а с тиранами России». Примечательно, что они возлагали надежды и на российских помещиков, считая, что «русское дворянство, самое презренное на земле, […] может родить в себе чувство достоинства», если поляки обратятся к нему «во имя европейской цивилизации и национальной славы». На страницах газеты «Północ» («Север»), тесно связанной с Я. Чиньским и Ш. Конарским, звучало убеждение: «В городах мы найдем умных и умеющих чувствовать свободу ремесленников, а если казаки Стенька Разин и Пугачев сумели перетянуть на свою сторону рабов, башкир, калмыков, почему мы этого не добьемся, если на бой позовет нас не эгоизм, не глупая гордость шляхты, не чувство католической исключительности, а любовь к свободе, любовь к человечеству». Отправляясь в экспедицию, ее члены имели с собой оттиски этих статей газеты, а также послания к русским Чиньского и экземпляры лелевелевского «Воззвания к русским» для распространения, в первую очередь, среди русских солдат, и было дано указание по-братски относиться к пленным и дезертирам из русской армии. Что касается самой военной операции, то планировалось, что она будет проходить в 22 округах: из них к Королевству Польскому относились 8 (в каждом из воеводств), к Литве – 4, к Белоруссии – 2, к Инфлянтам – 2; выделялись также Волынский, Подольский, Киевский и Смоленский округа. Сам перечень округов свидетельствовал о нереалистичности составлявшихся планов, поскольку, за исключением планов, касавшихся Королевства Польского, они основывались не на реальном административном и территориально-хозяйственном разграничении, а на историческом разделении воеводских дворянских корпораций прежней шляхетской Речи Посполитой.

Повстанческий план предусматривал, что каждый из намеченных округов будет разделен на подокруга и обводы, их руководители, завербованные из числа добровольцев, нередко не имевших военной выучки, были обязаны приносить присягу, и только они имели право знать представителей «Мести народа». До сборных пунктов, находившихся в австрийских и прусских владениях, добровольцы должны были самостоятельно добираться через Швейцарию, Вюртемберг, Баварию, Саксонию в Краковскую республику, Галицию, Познанщину, Восточную Пруссию. На переломе 1831–1832 гг. в переброске партизан помогали агенты Лелевеля в Дрездене В. Петкевич и капитан Микуловский, а также карбонарии-иностранцы. Присяга, которую приносили добровольцы на основе 13 пунктов Устава, была похожа на карбонарскую. Устав включал принципы всеобщего равенства независимо от происхождения и вероисповедания, утверждались и моральные устои, определялись также военная иерархия и тактика борьбы.

План Заливского предполагал вторжение в Королевство Польское из Галиции. В начале 1833 г. он и граф Винцентый Тышкевич создали там опорный пункт с центром в Тарнове и отделами в Тарнополе, Чорткове, Злочове и Львове. Это был тайный Союз, куда входили представители разных социальных слоев – помещики, купцы, ремесленники, крестьяне. Главной квартирой эмиссаров стало имение Лешки под Львовом, принадлежавшее Эугенюшу и Текле Улятовским. Помощь оказывали и некоторые другие помещики (Теофиль и Гуго Висьнёвские, Онуфрий Городыньский, Генрик Янко), в том числе аристократы (Казимеж Дзедушицкий, Марцин Замойский, Ежи Тышкевич), а также поэт Северин Гощиньский, ксёндз Поплавский, каменщики Роек и Хмелевский, слесарь Чеховский и др. Каждые пять членов Союза составляли роты под командой ротных, которые подчинялись начальникам округов, их задачей было готовить людей и оружие. Подготовка не была достаточно надежной, но Заливский решился выступить уже 19 марта 1833 г. Он рассчитывал довести отряд до Люблина, но в течение двух недель был вынужден маневрировать и скрываться, а затем отступил обратно в Галицию, решив разработать новый план. Не удались и вылазки партизанских отрядов Артура Завиши, Каспера Дзевицкого, Геколда и Шпека, Бялковского, Лубеньского, Сперчиньского и Дуньского, действовавших в Плоцке, а также проникшего в Гродзеньск отряда под руководством Волловича. 70 эмигрантов, прибывших из Франции, не смогли связаться с Заливским, действовали на свой страх и риск и так же неудачно: их разогнали казаки, 26 человек погибли, многие оказались в плену. Впоследствии пленные партизаны крестьянского происхождения были биты кнутом и посланы на каторгу, шляхтичей Эдварда Шпека, Стефана Геколда, Сильвестра Ченцкого, Юзефа Домбковского расстреляли, Адам Пищатовский, Артур Завиша и Михал Воллович оказались на виселице⁴⁰.

Неудача преследовала и тех польских эмигрантов, которые должны были по сигналу из Франкфурта-на-Майне непосредственно присоединиться к общенародной немецкой революции и возглавить отряды повстанцев. Контакт с немцами поляки установили еще тогда, когда шли через Баварию, Баден и Вюртемберг, а затем он получил развитие уже за границей. Более близкие связи с немецкими революционерами имела эмигрантская секция в Безансоне и соседних округах. Немецкие конспираторы просили прислать в Германию польских офицеров в национальных мундирах, уверяя, что это вызовет революционный подъем, когда в начале апреля 1833 г. они выступят одновременно с Заливским. Но когда поручик Станислав Пониньский, по заданию карбонарского руководства посланный во Франкфурт-на-Майне для проверки степени готовности к восстанию, посетив Штутгарт и Людвигсбург, не сумел там ни с кем связаться, он пришел к заключению о нереальности намеченного плана. Тем не менее, Лелевель прислушался к просьбе приехавшего из Германии Францишека Гордашевского поддержать немцев морально и в финансовом отношении. Несмотря на то, что Кремповецкий от имени Польского национального шатра запретил отправку партизан в Германию, Штольцман, руководитель безансонского центра, где находились преимущественно польские офицеры, «чье сердце и совесть» звали к борьбе вместе с немецкими революционерами, направил во Франкфурт майора Юзефа Михаловского, капитанов Шульца и Юзефа Новосельского для военного командования восстанием. Но «немецкая революция», вылившаяся в выступление студентов во Франкфурте 3 апреля 1833 г., потерпела поражение, просуществовав один день. Новосельский вместе со студентами безуспешно пытались освободить из тюрем политзаключенных. Также безуспешны были их попытки, раздавая оружие, призвать к борьбе городское население, крестьяне же из округов не могли войти в город. Михаловский возглавил отряд из 18 студентов и рабочих, и они сумели захватить здание полиции, но уже вскоре им пришлось отбиваться от атакующих войск. Поляки были арестованы, им удалось бежать, переодевшись и подкупив стражу. Однако основной безансонский отряд под командованием Л. Оборского, состоявший из 422 офицеров-карбонариев, а также солдаты и унтер-офицеры, переведенные французскими властями в Бержерак, не знали о падении Франкфуртского восстания и пересекли французско-швейцарскую границу. За ними последовали около сотни поляков-эмигрантов из французских центров Дижона, Салена, Люксёйя, которых вели Леон Яблоньский, Фаустын Бреаньский и др. Поскольку французское правительство закрыло границу, вернуться они уже не смогли и оказались в Швейцарии в бедственном положении. В связи с этим эмигрантское руководство в Париже направило протест французским парламентариям и обратилось за помощью к парламенту Швейцарии. Либерально настроенная администрация Берна пошла навстречу полякам, разместила их в деревнях кантона и дала им содержание. В одной из деревень польские эмигранты создали военную организацию: Легион, или Святой отряд, представлял собой солдатскую коммуну из двух батальонов и восьми рот, где царила полная выборность и равенство солдат и офицеров. Комендант («солдат-начальник») Оборский, начальник штаба Штольцман, командиры батальонов полковники Антонини и Пашкович, квартирмейстер полковник Ян Лелевель, а также Гордашевский, Новосельский, Стефаньский составляли Хозяйственный совет (раду), переизбиравшийся каждые три месяца и занимавшийся управлением, представительством и политикой; ему подчинялись ротные советы. Все члены Совета были лелевелистами, так же, как и его секретарь Константый Залеский и кассир Эмерик Станевич. Касса являлась общей, средства собирали польско-швейцарские комитеты в селах и городах, для помощи Легиону оппозиционная французская пресса объявила подписку, взносы поступали, главным образом, от масонов и карбонариев. В Англии сбором средств занимался специальный комитет помощи, куда входили и тори, и виги, и радикалы; деньги поступали также из Бельгии и Германии, от иностранных эмигрантов во Франции. Всего в пользу Легиона до конца 1833 г. было собрано 45 480 франков, но при этом швейцарские карбонарии отказали ему в помощи, считая нарушителем указаний высшего руководства карбонарской организации, из ее состава члены Легиона были исключены. Лишь в результате переговоров, которые в Париже и Лионе вел К. Залеский, удалось добиться примирения: «легионеры» стали частью швейцарского карбонарского шатра и получили право на материальную помощь карбонарской организации⁴¹.

Среди тех, кто осуждал «самодеятельность» безансонцев, было и руководство Польского демократического общества, что же касалось лелевелистов из «Мести народа», то они рассчитывали, что Легион можно будет задействовать в новой экспедиции Заливского, которую тот наметил на 1 февраля 1834 г. Заливский издал воззвание, направленное против дипломатических планов и расчетов Чарторыского: обращаясь к жителям Галиции, он заявил о намерении в борьбе «за свободу, гражданство и земельную собственность» освободить Польшу силами самого польского народа. Выступление предполагали направить только против России, в отношении Австрии и Пруссии сохранялись лояльность и нейтралитет. Такую позицию Заливский занимал с самого начала, он не поддерживал провозглашенного Лелевелем лозунга борьбы против трех угнетателей польского народа в сочетании с революцией в других европейских странах, а также не одобрял воззвания Лелевеля «К братьям русским!», хотя и рассчитывал на поддержку российских военных конспираторов. В подготовку экспедиции Заливского дополнительные трудности вносил тот факт, что его распоряжения отличались от карбонарских инструкций, которые лелевелисты направляли своим агентам в Польшу. Еще в конце 1832 г. направленный из Безансона в Галицию Ежи Булгарин основал там карбонарский союз, объявивший целью проведение всеобщей революции и установление республиканского строя. Членами его стали Юзеф Залеский, Игнаций Кульчиньский, Кароль Качковский, ксёндз Кулиговский, граф Доминик Рей. Позже, в марте 1833 г., эмиссары Лелевеля Кароль Борковский, Михал Ходзько, Генрик Дмоховский, Францишек Бобиньский, Леон Залеский, Станислав Мацеевич в Древлянах, имении графа М. Замойского, обсуждали планы создания карбонарской организации в трех частях Польши, разрабатывали принципы будущего Союза польских угольщиков. Кремповецкий вместе с Буонарроти хотели объединить польскую конспирацию с европейским карбонаризмом, и эту задачу Борковский и Ходзько пытались осуществить при составлении устава Союза друзей народа, отражавшего «демократические принципы и стремления». Были созданы два вспомогательных союза – мужской и женский, их функция заключалась в сборе денег и подготовке оружия, а кроме того, они были призваны «ширить чувство любви к родине». Как подчеркивалось в уставе организации, который представлял собой упрощенный вариант устава французских карбонариев, ее принципы основывались на естественном праве человека, что обеспечивало ее силу. Эти принципы В. Мигурский, в декабре 1832 г. вступивший в масонскую ложу, впоследствии изложил в показаниях Следственной комиссии: все члены Союза друзей народа должны были считаться братьями, равными между собой, и помогать друг другу, а всех правящих клеймить как тиранов и деспотов, бороться с ними, чтобы их уничтожить; каждый член Союза клялся слепо верить руководству организации и подчиняться его приказам, хранить тайну, соблюдая осторожность, а в безвыходной ситуации прибегать к самоубийству; члены Союза узнавали друг друга по особым знакам и по приветствию «Смерть тиранам!»⁴².

Неудачное выступление Заливского способствовало тому, что руководство галицийской организацией перешло к карбонариям. А после того как 19 августа 1833 г. Заливский был арестован австрийскими властями, Борковский и Ходзько, готовясь поддержать планировавшуюся венгерскую революцию, активизировали работу вместе с венгерскими карбонариями. В ноябре 1833 г. в имении К. Дзедушицкого Жепнёве собрался съезд карбонариев из трех частей Польши, видимо, тогда и произошло зарождение будущего Содружества Люда Польского. В числе участников съезда были Винцентый Мигурский, Францишек Бобиньский, Леон Залеский, Михал Ходзько, Генрик Дмоховский, Игнаций Кульчиньский, Станислав Мацеевич, Юзеф Гляйних, Наполеон Новицкий, Северин Гощиньский, граф Казимеж Дзедушицкий, Михал Остророг и Анджей Творницкий. Залеский поддерживал работу эмигрантов в Познани – Гротовского, представителя авиньонских карбонариев, и Леона Зенковича от безансонской группы. На Волыни действовали Дмоховский и Кульчиньский, в Галиции и Кракове – Бобиньский, Дзедушицкий, Гощиньский, Новицкий. Последний создал ложу во Львове, ее члены активно агитировали среди чиновников, представителей интеллигенции, мелкого мещанства, низшего духовенства. В Кракове этим занимались Ежи Булгарин и доктор Кароль Качковский. Наряду с обсуждением деталей практического сотрудничества с венграми, рассматривался план создания карбонарских центров в австрийской армии. Было решено обратиться с призывом к борьбе против венского правительства, выдвинув либеральную социальную программу улучшения положения крестьян и батраков. Текст воззвания обсуждался на следующем съезде в Жепнёве 24 ноября 1833 г., но оно не было издано: конспираторам пришлось разъехаться, так как австрийские власти ужесточили полицейский надзор. Залеский, Ходзько, Новицкий отправились в Краков, а затем в Познань, Дмоховский в Чорткове следил за революционной подготовкой на украинских землях, туда же в качестве эмиссара был направлен Конарский, а Мигурский, Дуцкий, Лоневский и Скорытовский занялись такой же работой на Подолии при помощи местного шляхтича Стажиньского. Связь с Королевством Польским поддерживали через посланного в Варшаву Г. Эренберга. Был также установлен контакт с демократической конспирацией в Чехии и Словакии. В. Мигурский, направленный в Черновцы для создания там карбонарского центра, должен был распространить подобную пропаганду и на соседнюю Молдавию, однако ему удалось добраться лишь до Каменец-Подольского⁴³.

Весной 1834 г. в Галиции прошли массовые аресты, испугавшие шляхту, ряд лиц арестовали на основании показаний Заливского, хотя свою причастность к карбонарской организации и связь с французскими революционерами он скрыл. По решению суда Заливский был заключен в крепость Куфштейн сроком на 20 лет, по 15 лет заключения получили Винцентый Жабоклицкий, Кароль Борковский, Леопольд Бялковский; на разные сроки осудили Адольфа Ролиньского (10 лет), Константыя Слотвиньского (8 лет), Александера Комарницкого (6 лет), Генрика Дмоховского (5 лет), Фердынанда Белявского (3 года). В обстановке репрессий о планах революционного выступления приходилось на время забыть. От имени комитета «Мести народа» Петкевич передал в Галицию указание умерить социальный радикализм и переключиться на продолжительную исключительно национальную пропагандистскую деятельность. Между тем попытки революционных выступлений в Европе и участие в них поляков нашли отзвук в жизни польских эмигрантов во Франции и отразились на их положении. В ряде французских центров состоялись торжественные траурные церемонии в честь погибших партизан Заливского. Так, уже 3 июля 1834 г. в Париже на торжественном заседании карбонарско-масонской Ложи Неделимой Троицы международное сообщество почтило память члена ложи Каспера Дзевицкого; присутствовали и произносили речи Кавеньяк, Лакомб и другие французы, от немцев выступал Вольфрум, от поляков Ворцелль, Пулаский, Кремповецкий. В речах «братьев-каменщиков» выражалась уверенность, что дело свободы победит. Подобные речи звучали и на траурных церемониях, состоявшихся в Шатору и Леруа, но всех ораторов французские власти арестовали как карбонариев, а крупные карбонарские группы разбросали по 200 адресам. Ворцелль и Пулаский попали в тюрьму Сен-Пелажи и 14 июля 1834 г. обратились оттуда с воззванием к эмиграции. В нем говорилось, что правительство Луи-Филиппа преследует поляков по наводке Священного союза, цель которого «подавить революционные порывы, свидетельствующие о связи нашего дела с делом народов, единственных истинных наших союзников». Авторы воззвания утверждали, что «дело Польши в высшей степени революционное», и потому так ненавидят его Священный союз и другие реакционные силы. «Польша, – писали они, – это краеугольный камень будущего здания братского союза народов, ибо является объединением и тождеством наших стремлений, нашего призвания и наших интересов с интересами, призванием и стремлениями республиканцев всех стран»⁴⁴.