Текст книги "Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века"

Действия противников восстания не добавляли им влияния в оппозиционной среде и привели к значительному ослаблению позиций «белых» в революционном лагере. Летом 1862 г. их посланцы Хорновский и Красиньский просили у Отеля Ламбер политической поддержки, обещая финансовую помощь со стороны Дирекции. В Париже была создана тайная касса под началом Л. Воловского, С. Галензовского и В. Калинки; на содержание Бюро Отеля Ламбер Дирекция выделяла 120 тыс. франков, и до конца 1862 г. в Париж были переданы крупные суммы. Одновременно шли переговоры о политическом соглашении. Однако хлопотавшие об этом представители Дирекции Л. Гордыньский, А. Тшетшевиньский и Э. Юргенс добились лишь согласия Чарторыского на создание в Париже редакционной комиссии для освещения в печати событий, происходивших в Королевстве Польском, в целях воздействия на европейское общественное мнение. Кроме того, было налажено регулярное сообщение между Бюро Отеля Ламбер и варшавской Дирекцией, что позволяло консерваторам лучше ориентироваться в ситуации: они ознакомились даже с подпольной варшавской прессой. Особенно интересовало Бюро положение в «забранных провинциях», и оно требовало усилить с ними связь. Поэтому в Париж часто приезжали представители «белых» из Литвы, Украины, Белоруссии, например, в августе 1862 г., накануне предстоявшего проведения дворянских съездов в Вильно и Гродно, в Париж за инструкциями прибыл губернский предводитель дворянства В. Стаженьский. Из «забранных провинций» в штаб аристократической эмиграции поступали также и денежные средства²⁸⁸.

Последнее было очень важно для Отеля Ламбер, так как его деятелям не удалось собрать средства по подписке на создание в Париже собственного печатного органа, и это заставляло их платить большие деньги (свыше 100 тыс. франков) за публикацию статей о Польше в иностранной прессе. Польскую демократическую эмиграцию возмущала эта практика «давления […] на парижскую прессу польскими деньгами», она считала, что это оскорбляет достоинство поляков и компрометирует дело Польши, тем более, что отношения консерваторов с французской журналистикой нередко приобретали унизительный характер. Так, например, А. Козьмян заявил редактору одной из парижских консервативных газет бонапартистского направления Лагеронньеру, будто «каждый поляк является бонапартистом». «Каждый благоразумный поляк, – утверждал он, – консерватор, мы поляки и считаем себя благоразумными, мы предоставляем себя в ваше распоряжение и желаем служить вам». Не удивительна была оценка подобного высказывания прессой демократической польской эмиграции: «Głos wolny» подчеркивал, что оно «не только оскорбляет святость дела (Польши. – С. Ф.), но не может даже способствовать представлению его в симпатичном свете»²⁸⁹.

Однако Отель Ламбер имел свои представления о том, в каком свете выгодно пропагандировать польское дело и как можно успешно «насолить» врагам Польши, в то же время отвлекая от идеи восстания. С этой целью был использован «черкесский вопрос», которым аристократическая эмиграция интересовалась и раньше. Английский политический деятель и противник России Д. Уркарт еще в 1861 г. советовал В. Замойскому будировать этот вопрос перед европейской общественностью, возбуждая ее интерес к войне России на Кавказе. «Все эти годы, как Польша пала, – писал он, – прошли без шанса на полезные усилия. Теперь этот шанс появился». Чтобы использовать этот шанс, агент Отеля Ламбер в Стамбуле В. Иордан направил прибывших туда черкесских и дагестанских предводителей в Париж. Оттуда их переправили в Лондон, где Замойский и Уркарт организовали в честь прибывшей делегации целую программу публичных собраний и частных приемов, носивших ярко выраженный политический анти-российский характер. Политическое значение этой кампании было подчеркнуто тем, что горцы, сопровождаемые Т. Лапиньским, бывшим агентом Отеля Ламбер на Кавказе, получили аудиенцию у лорда Пальмерстона²⁹⁰.

Акции, направленные на оживление «восточного вопроса», должны были отвлечь польское общество от повстанческих устремлений, создав впечатление, будто возможные неудачи России в кавказской войне и на Востоке в целом могут при поддержке Запада обернуться благоприятной ситуацией для обретения свободы Польшей иным путем, помимо восстания. В обострившейся обстановке эта старая тактика аристократической эмиграции становилась для нее особенно необходимой. Но на «восточном направлении» произошли изменения, препятствовавшие Отелю Ламбер осуществлять руководство политикой в этом регионе. Ему пришлось соперничать не только с активно действовавшей на «восточной территории» демократической эмиграцией, но и с новой эмигрантской организацией, настроенной лоялистски по отношению к царизму. Согласно агентурным данным, в январе 1862 г. на собрании польских эмигрантов в Стамбуле прозвучали требования умиротворения Польши и подчинения ее воле российского императора. Выступивший с речью некий Дембицкий на исторических примерах доказывал беспочвенность надежд на Европу и, в частности, на Францию, и осуждал национальное движение в Королевстве Польском как «дело рук Мерославского, католических священников и римской курии». Подобная позиция, утверждал оратор, вводит «в заблуждение мирных людей, которым в конце концов придется жестоко расплачиваться за то легковерие, с каким они прислушивались к лживым подстрекательствам». «Поляки, – заявлял он, – чувствуют себя обязанными держаться истины, потому что всякое заблуждение приходилось дорого оплачивать; не увеличивая число жертв мы докажем свой патриотизм, а как раз наоборот, если мы искренне любим свою родину, мы должны стараться установить там мир и дать нашим соотечественникам пример умеренности, спокойствия и терпения». Собрание постановило связаться с Польшей и пропагандировать там идеи лоялизма, а также распространять их среди славян в Турции. Это решение поддержали 280 из 320 польских эмигрантов, находившихся в Стамбуле. Они избрали Совет из 12 членов под председательством Дембицкого и обратились к премьер-министру Турции Аали-паше с петицией, заявив о своей преданности Высокой Порте и прося ее о поддержке. В петиции излагались мотивы создания новой партии: «видя, с каким ожесточением отдельные личности хотят заставить поляков прослыть возмутителями и врагами общественного порядка, как они распространяют всякого рода оскорбительные слухи с целью не дать пробудиться симпатии, которую может вызвать польское дело», группа польских эмигрантов в Турции решила «воспрепятствовать такому положению вещей» и «объединиться в единый лагерь» не для того, чтобы представлять какую-либо новую доктрину, а для взаимопомощи, для опровержения всякой клеветы, направленной против Польши и польской эмиграции, для защиты польского имени. Избранный Совет обязывался представлять интересы эмигрантов и по мере сил содействовать турецкому правительству. Он ходатайствовал о предоставлении новой партии самоуправления, а Совету – права выдавать ее членам свидетельства на получение турецких паспортов, а также просил передавать ему на рассмотрение все дела, касающиеся польской эмиграции в Турции²⁹¹.

Новая партия направила в Париж одного из членов Совета Чарномского для переговоров с генералом Дембиньским, который, как и генерал Рыбиньский, считался лидером той части «умеренного» крыла эмиграции, что возлагала надежды на умиротворение Польши путем уступок со стороны российского правительства. По словам царского агента Ю. Балашевича-Потоцкого, они считали, что «Польша не должна рассчитывать на поддержку Европы и что предоставленная собственным силам, она никогда не сможет создать свое будущее», а потому у нее остается «лишь один шанс – это тесный союз с Россией или, скорее, с панславизмом под эгидой России». Такая позиция, по существу, была близка позиции сторонников Чарторыских. Их объединяли общее неприятие революции и страх перед восстанием, общее стремление удержать Польшу на пути мирной «органической» работы, расчет на соглашение с царизмом, хотя были и различия – отношение к Западу, к панславизму и в целом к России. Казалось, что идейная близость могла бы привести к сближению и сотрудничеству партии Дембицкого с агентурой Отеля Ламбер на Востоке, но последняя не хотела отказаться от своих претензий единолично представлять находившихся там польских эмигрантов. В. Иордан хлопотал перед турецким правительством о непризнании и запрещении Совета, на помощь ему был срочно направлен Витольд Чарторыский, а затем и генерал Бреаньский. Предполагалось, что Йордан поедет в Дунайские княжества для оказания влияния на собравшуюся там молодежь. Он должен был позаботиться «о приискании занятий для этой новой эмиграции, обеспечить ее пребывание там на определенное время и отвратить ее от необдуманных экспедиций в Польшу, планы которых ей приписывали». Иными словами, речь шла о том, чтобы помешать подготовке восстания, которую осуществляли деятели демократической эмиграции, формировавшие у румынской границы польские вооруженные силы. Поскольку Иордан ссылался на необходимость курировать в Стамбуле дела, связанные с черкесами, в Княжества отправился Бреаньский; на него же была возложена задача переговоров с сербами и распространения католической пропаганды среди болгар²⁹².

В августе 1862 г. Бреаньский и присоединившийся к нему С. Рамлов, а также старый агент Отеля Ламбер Я. Воронин развернули в Молдавии активную деятельность, опираясь на инструкции Чарторыского и используя присланные им денежные средства. Молодых польских эмигрантов в Яссах они стремились отвлечь от идеи восстания и от подготовки к нему. Бреаньский призывал молодежь уважать румынское гостеприимство, вести себя спокойно, подыскав какое-либо занятие. Чтобы не оттолкнуть ее открытой антиповстанческой агитацией, генерал говорил о будущем вооруженном выступлении, но старался перенести акцент на задачу освобождения христианских народов от турецкого ига. Выдвигался лозунг «создания регулярного польского легиона для борьбы рядом с сербами и болгарами против господства в Европе Оттоманской империи». Что же касалось идеи «общественного переворота», то к ней, по свидетельству царского агента, посланцы Отеля Ламбер относились «весьма враждебно», ограничиваясь требованием восстановления в Польше режима, существовавшего до восстания 1830–1831 гг., то есть автономного статуса, утвержденного Венскими трактатами 1815 г. Похожая программа, вероятно, содержалась и в брошюре, которую Бреаньский распространял в Яссах. Вокруг нее сгруппировались наиболее «солидные» слои польской эмиграции в Молдавии, проводившие заседания в Ботошанах. На этой основе в Яссах был создан Комитет в составе Петровского, Шольцкого и Добжиньского. Бреаньский собрал по подписке деньги для создания в Яссах кассы взаимопомощи и наметил план военного обучения эмигрантов, поручив командование Петровскому и снабдив его воинскими уставами. Позже он пытался организовать военную школу в Бухаресте, где в сентябре 1862 г. встретился с князем А. Кузой и вручил ему письмо от В. Чарторыского, а также передал рекомендательное письмо от У. Ратацци. Целью своего приезда Бреаньский назвал «очищение» польской эмиграции в Молдавии от «преступных» анархических и социалистических элементов и ее объединение. Представив списки эмигрантов, он предложил князю проект такой их организации, которая облегчила бы правительству контроль над ними. Согласно его предложению, созданный в Яссах Комитет должен был бы осуществлять связь между румынскими властями и эмиграцией, отвечать за поведение ее членов и определять степень их благонадежности. Хотя этот проект не был принят, но удалось достигнуть договоренности об обеспечении польских эмигрантов работой, а также состоялось соглашение о назначении постоянного агента Отеля Ламбер в Бухаресте, который бы частным образом представлял польскую эмиграцию. На этот пост был выдвинут Я. Л. Градович, но позже его занял доктор С. Т. Глюк, еще раньше рекомендованный польскими консерваторами²⁹³.

После отъезда Бреаньского в Париж созданный в Яссах Комитет продолжал работать, объединив вокруг себя 70 членов. Располагая собранными взносами, он приобрел недвижимость в городе и ожидал денежных поступлений из Парижа. Продолжалось и военное обучение эмигрантов под командой члена Комитета Шольцкого. Но деятельности консервативной группировки мешало сопротивление демократической эмиграции, она была многочисленнее и обладала большим влиянием на молодежь. Противоречия выплеснулись наружу на собрании ясских эмигрантов в декабре 1862 г., и лишь с большим трудом Милковскому удалось добиться известного примирения. Демократически настроенные эмигранты оказались сильнее, и сторонники аристократической партии не смогли завоевать влияние в кругах польской молодежи, находившейся в Молдавии, и помешать сторонникам восстания в его подготовке. В целом деятельность консерваторов на Востоке ограничивалась в основном поддержанием связей с Кавказом и южными славянами. При этом агентура Отеля Ламбер вступила в контакт с русскими революционными эмигрантами. Это было связано с сотрудничеством в деле пересылки в Россию пропагандистской литературы, предусмотренным в заключенном в начале 1862 г. соглашении Отеля Ламбер с Герценом и Огаревым. 3. Йордан просил брата Владислава о помощи его агентов в организации пересылки. Помогать ему с русской стороны должен был В. И. Кельсиев, которого в октябре 1862 г. направили в Стамбул М. А. Бакунин и связанный с Отелем Ламбер И. Коссиловский. Вместе с Владиславом Йорданом и Витольдом Чарторыским Кельсиев пытался наладить пересылку через черкесов номеров «Колокола», предназначенных для агитации среди русских офицеров на Кавказе, «дабы они, – как писал Бакунин Коссиловскому, – восстали вместе с польским восстанием и вместо того, чтобы душить черкесов, бессарабов, грузинов и украинцев, шли бы освобождающим сплочением прямо на Москву». Существовал также план Витольда Чарторыского при помощи Кельсиева создать в Стамбуле русское агентство, которое осуществляло бы связь с болгарами, персами и бухарцами. Однако этот план отпал, так как Бюро Отеля Ламбер ревниво оберегало свои связи и влияние в славянском мире и на Кавказе и тем более боялось «дурного» влияния русских, а именно побуждения балканских славян к борьбе против турецкого гнета и против католической пропаганды. Поэтому общий проект издания журнала для болгар «Цареградските книжитци» не был осуществлен, и русско-польское сотрудничество в издательской сфере ограничилось созданием в Стамбуле склада для пересылаемой литературы. Но агенты Отеля Ламбер Шумляньский и Шульчевский, которым было поручено заниматься отправкой русской революционной литературы из Лондона в Стамбул, плохо исполняли это задание, что вызывало упреки Бакунина. Не получило осуществления и то условие соглашения между аристократической эмиграцией и русскими революционными демократами, которое предусматривало взаимное предоставление средств печатной пропаганды. Герцен не поместил в «Колоколе» ни одной из статей сторонников Чарторыских ввиду их открыто реакционной тенденции. В свою очередь, революционный призыв, содержавшийся в выступлениях русской демократической эмиграции, шокировал польскую аристократию и связанную с ней французскую прессу; поэтому опубликовать статьи Герцена, Огарева, Бакунина в парижских изданиях не удалось²⁹⁴.

Таким образом, «сделка» оказалась мало результативной по причинам политического и идеологического характера: аристократическая партия не могла действовать совместно с таким партнером, как «Колокол». Весьма показательно, что, несмотря на соглашение, заключенное с его издателями, она гораздо охотнее сотрудничала с российскими либеральными кругами, представитель которых князь П.В. Долгорукий еще в 1861 г. поддерживал сношения с Чарторыским через А. Козьмяна. Когда в 1862 г. стараниями В. Замойского в газете «Dziennik Poznański» было опубликовано письмо И. Г. Головина, где выражалось согласие признать Польшу в границах 1772 г., сторонники консервативной эмиграции приветствовали это заявление русских либералов. Чтобы удержать их симпатии, Бюро Отеля Ламбер в марте 1862 г. решило смягчить постановку русинского вопроса в своей пропаганде. Затем состоялась встреча Ю. Клячко с приехавшим в Париж К. Д. Кавелиным, и польские консерваторы были готовы организовать ему доступ во французскую прессу. Все это подтверждало истинную позицию польской аристократической эмиграции в вопросе русско-польского сотрудничества. Уже в августе 1862 г., когда в Центральном Национальном комитете созрел план заключения польско-русского революционного союза, Бюро Отеля Ламбер постановило опубликовать протест против сотрудничества «с русской прогрессивной партией». В Бюллетене Бюро содержалось предупреждение о национальной катастрофе, которую вызовет союз с русской революцией, его авторы обвиняли русских революционеров в поджогах, ограблениях и т. и. Общественное движение в России объявлялось «каннибализмом», а аграрная программа русско-польского революционного союза была названа «социально-коммунистической». Представители аристократического лагеря были не прочь использовать русскую революцию для подрыва сил царизма, но смертельно боялись, как бы в это «болото» не попала и Польша. Политические и социальные доктрины «школы Герцена» казались им весьма опасными для Европы в целом и для Польши в частности. Поэтому В. Иордан в конце 1862 г., в канун восстания, призывал поляков быть сильными, чтобы в момент революционного взрыва в России «использовать ее слабость», с одной стороны, а с другой, – «поставить достаточно прочную преграду ее распространению». Он подчеркивал, что это «особенно касается Руси (то есть Украины. – С. Ф.), так как там русские революционеры могли быть опасными не только с национальной, но и с социальной точки зрения». Из этого, по мнению Иордана, вытекала необходимость соглашения с ними, но вместе с тем требовалось «тесное» согласование действий. «Свободные от всяких симпатий и обязательств по отношению к нам, – утверждал Иордан, – они могли бы первыми выскочить с провозглашением независимого Малорусского государства и раз навсегда […] создать решительный раскол между нами и Русью. Они могли бы перенести к нам социальную революцию, которую могут из симпатии к нам ограничить великорусскими пределами».

Предполагалось, что у русских революционеров чувство симпатии к полякам и связанные с ним уступки должны проистекать из желания «загладить вину перед Польшей». В расчете на это консерваторы не отказывались до конца от мысли установить с русскими революционерами «недолговременный альянс» и извлечь из него выгоду. Так, стремясь эксплуатировать влияние «Колокола», Отель Ламбер в конце 1862 г. обратился к Герцену с просьбой призвать польских офицеров русской армии в случае выступления поляков создавать на Украине отдельные отряды и направлять их к границе²⁹⁵.

Этот чисто конъюнктурный подход к сотрудничеству с русскими революционными эмигрантами аристократическая партия противопоставляла подлинному русско-польскому революционному союзу, к которому стремились польские патриоты в Королевстве Польском. Правда, в сношениях с издателями «Колокола» консерваторы не показывали своего истинного отношения к Центральному Национальному комитету и его переговорам о заключении союза, но, узнав о ратификации союзного договора членами ЦНК и «землевольцами», они обрушили на варшавских «красных» поток проклятий. Тогда и возник план попытаться хотя бы отсрочить восстание, используя для этого влияние русских революционных демократов. Было известно, что последние твердо стояли на позиции, признающей необходимость восстания, но, стремясь к его успеху, советовали отложить выступление до марта 1863 г., когда будет закончена подготовка и возникнут более благоприятные условия для борьбы. О такой, как можно более длительной, «отсрочке» и мечтали консерваторы, надеясь договориться с партией «Колокола». Поскольку революционный взрыв в Королевстве Польском произошел раньше намеченного срока, план посылки Иордана к Герцену с просьбой о помощи рухнул в преддверии восстания. Тем не менее, польская аристократическая эмиграция продемонстрировала, что боролась до конца и против восстания, и против русско-польского революционного союза²⁹⁶.