Текст книги "Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века"

3. Л. Мерославский и парижское Общество польской молодежи. Польская военная школа в Италии

Выступление Акелевича в поддержку русско-польского революционного союза было очень важным, так как он представлял активную часть польской эмиграции – молодежь. К концу 1861 г. новая молодая эмиграция насчитывала до 1,5 тыс. чел., а в 1862 г. ее численность достигла уже 3 тыс., наряду с 5 тыс. эмигрантов прежних лет. Молодежь из разных польских земель приезжала на учебу в заграничные университеты, пользуясь облегчением паспортного режима в конце 1850-х годов, а также и нелегально переходила границу, откликнувшись, в частности, на призыв Мерославского, который заявил о формировании легиона для участия в грядущем восстании. Наиболее радикальные элементы создали в Париже Общество польской молодежи, опиравшееся на молодежные кружки в ряде европейских городов. В июле 1862 г. общее число членов Общества в Париже, Льеже, Женеве, Кунео, по данным печатного органа Польского коло, составило 200 человек. Активную роль среди них играли эмигранты, находившиеся преимущественно во Франции и Италии, в том числе В. Милович, Б. Колышко, А. Аснык, 3. Падлевский, М. Акелевич, Я. Амборский, С. Бобровский, В. Никорович, Р. Рогиньский, Ю. Оксиньский, В. Яблоновский, А. Зейфрид, В. Бехоньский и многие другие, чьи имена вскоре стали известны в связи с участием в восстании 1863–1864 гг. Члены Общества польской молодежи избирались путем всеобщего голосования, платили взносы и давали клятву подчиняться выборному Комитету из трех человек. Общество регулярно проводило заседания, имело свою печать с девизом «Кровь и железо – путь к свободе», издавало журнал «Głos z Paryża i Genui». Оно ставило своей целью направить эмиграцию в поддержку тайной организации «красных» в Королевстве Польском, помочь ей в подготовке восстания, информируя ее членов о положении в Европе, осуществляя посредничество в их переговорах с европейскими политическими кругами, пропагандируя дело Польши среди общественности Запада. Особыми задачами были воспитание у польских эмигрантов революционного духа, подготовка их к участию в вооруженной борьбе, а также помощь в формировании военной силы восстания – закупка и доставка в Польшу оружия, снарядов, амуниции. Таким образом, Общество польской молодежи становилось, по определению царских агентов, «политической агентурой польского заговора за границей», главной целью которой было «взаимное вспомоществование делом и денежными взносами для достижения общего желания поляков – восстания на родине»²⁴⁶.

На первых порах работу Общества контролировал Мерославский через своего агента Я. Кужину. Молодежь находилась под обаянием личности генерала и его патриотических призывов. Мерославский особенно активно действовал в 1861–1862 гг., что даже привлекло особое внимание царского правительства. Ему приписывали инициативу во всех революционных выступлениях, в том числе и в манифестациях, происходивших в Королевстве Польском. Этому способствовали выступления самого генерала и печатная пропаганда на страницах его журнала «Baczność», который, в частности, утверждал, что февральские манифестации в Варшаве устроила молодежь «с общего согласия с эмиграцией», то есть с Мерославским. В действительности существовал план генерала перевести манифестацию 25 февраля 1861 г. в вооруженное восстание, захватить варшавский замок и цитадель, разоружить и удалить из города русский гарнизон, взять в заложники представителей российских властей, но этот план нельзя расценить иначе, как авантюру и провокацию. Однако Кароль Маевский, которому якобы было поручено его осуществление в Варшаве, будучи тайным противником восстания, добился, чтобы молодежь в манифестации ограничилась мирными действиями в соответствии с концепцией Земледельческого общества. Тем не менее, Мерославский придавал этой манифестации большое значение, подчеркивая, что мировая общественность «уже больше не отвергнет польский голос в концерте европейских государств» и поймет, что «меч-мститель», вынутый из ножен польским народом, «не будет вложен в них до тех пор, пока не будут уничтожены все притеснения и все сатанинство». Требуя, чтобы Польша свела все вопросы, касающиеся европейского равновесия, «к единственному, краеугольному, универсальному […] польскому вопросу», Мерославский рассчитывал, что ему все же удастся возглавить движение в Королевстве Польском и добиться его перерастания в вооруженную борьбу. Когда же эти расчеты не оправдались, он стал выступать против «злоупотребления поверхностными манифестациями», которые «без восстания всего народа» останутся, по его словам, пустой тратой времени. Вслед за Мерославским «Baczność» позже также осудила тактику ненасильственных действий как бесперспективный «мученическо-дипломатическо-легальный» путь борьбы²⁴⁷.

Чтобы разъяснять неизбежность восстания, генерал развернул широкую повстанческую агитацию: в воззвании 10 мая 1861 г. он подчеркивал, что момент взрыва уже близок, и требовал встретить его «бдительностью и единением». План восстания, разработанный во всех деталях, он изложил в воззвании 1 марта 1861 г., а позже в специальном руководстве «Косинёрская муштра». Его название указывало на расчеты привлечь к восстанию крестьянство, поскольку из крестьян и рекрутировались вооруженные косами повстанцы (косинёры). Очередным планом Мерославского предусматривалось одновременное выступление на всей территории Королевства Польского; все русские гарнизоны должны были быть разоружены или разбиты. В каждом уездном городе шляхта во главе крестьянских отрядов должна была захватить власть и сформировать повстанческий отряд, затем отряды из соседних уездов предполагалось объединить в воеводский лагерь – базу для атаки на губернский центр. Освобожденная территория становилась плацдармом для формирования регулярной повстанческой армии. Сроки начала восстания Мерославский обусловливал «счастливым моментом стечения благоприятных обстоятельств внутри и вне страны». К таким внешним факторам он относил войну в Европе или революцию в России. Польше же предстояло подготовиться духовно и подготовить материально-техническую базу восстания. Это означало проведение повстанческой агитации, особенно в «забранных провинциях», и организацию закупки и пересылки оружия. Генерал планировал производить оружие и на местах, готовить там лошадей и упряжь. Для подготовки военной силы он намечал провести всенародную посословную перепись населения, чтобы в случае взрыва восстания распределить различные категории народа по роду оружия. Предполагалось, что шляхта будет служить в кавалерии, горожане в стрелковых, техническая интеллигенция в артиллерийских и саперных частях, а еврейское население возможно использовать на интендантской службе. Крестьяне же вооружались пиками и косами и, лишенные инициативы, становились ударной силой под командой шляхетских офицеров. Таким образом, страх Мерославского перед «геростратизмом» обуславливал отстранение «полудикой», «серой» массы крестьянства от подготовки восстания и руководства борьбой. К руководству допускалась только шляхта, но лишь «при условии рыцарского подчинения ее правилам воинствующей демократии», разработанным генералом. Это стремление сохранить и в восстании существующий аппарат шляхетской администрации свидетельствовало о том, что распространявшиеся в эмиграции и в самой Польше слухи о ненависти генерала к шляхте были не обоснованы, и сам он усердно их опровергал²⁴⁸.

Поначалу Мерославский приветствовал постановление Земледельческого общества от 25 февраля 1861 г. о возможности наделения крестьян землей на основе добровольного соглашения держателей наделов со своими помещиками. Генерал расценил его как проявление осознания шляхтой своего патриотического долга, но критиковал документ за расплывчатость, за стремление отделаться мелкими подачками крестьянству. Он старался убедить помещиков, что их кровные интересы требуют присоединения к борьбе за свободу Польши. В воззвании 10 мая 1861 г. он заявил: «Напрасно […] привилегированные до сих пор ряды общества пытались бы отделить свою судьбу от случайностей народной жертвы и застраховать от них хотя бы остаток своего имения и крова. Всем имуществом своим и кровью, предназначенными отечеству, они не откупятся более от гонителей, которые намерены все это забрать бесплатно, если только этому намерению не помешает повстанческая помощь». Пугая шляхту, Мерославский возлагал на нее задачу «широко и глубоко распространить органический заговор всего народа во всех слоях общества», «ликвидировать пропасть, которая еще отделяет ее от крестьянства, искренне протянув ему руку и подняв из бездны рабства так, чтобы на призыв восстания […] восстала вся Польша как единый двадцатимиллионный народ». Вспоследствии, сожалея о роспуске Земледельческого общества, он указывал его бывшим членам на необходимость выполнить поодиночке этот долг, подчеркивая особое значение такого шага для крестьянства «забранных провинций». В воззвании 10 мая 1861 г. отмечалось, что осторожность, внушившая Александру II «мысль отсрочить полное освобождение крестьян от крепостного ига», «подала тем оружие польской шляхте». Обращаясь к этой последней как к «остатку избранного народа», генерал патетически вопрошал: «Неужели ты задумаешься перед этой Божьей милостью, неужели пропустишь и этот последний вечер, предназначенный тебе для победы?». Позже уже печатный орган сторонников Мерославского «Baczność» не уставал призывать шляхту опередить царизм и тем ускорить начало вооруженной борьбы, после успешного завершения которой помещикам было обещано вознаграждение понесенного ущерба. Мерославский оговаривал только одно условие – установить такой размер выкупа крестьянских повинностей, чтобы «учиненное помещиками благодеяние во всяком случае подавляло собою все возможные петербургские указы в таком духе». Само «благодеяние» он стремился выдать за «факт, совершившийся бесповоротно», и как можно шире оповестить о нем крестьянство, особенно на Украине. «Вообще, – писал он откровенно, – пускай при этих первоначальных действиях агитации простой народ, преимущественно малороссияне и Литва, привыкнут думать, что все хорошее исходит из Варшавы, а все дурное – из Петербурга»²⁴⁹.

Мерославский заявлял, будто уже осуществленные отмена зависимости крестьян и уравнение в правах евреев создали основу единства нации, необходимого для победоносного восстания. В связи с этим выдвигалась задача привлечения обученных военных кадров как ядра будущей регулярной армии. Генерал обратился с воззванием к полякам, состоявшим в рядах русской, австрийской и прусской армий. Оно содержало проект кодекса будущей национальной армии освобожденной Польши. Предусматривались введение обязательной срочной военной службы и военного образования как части общего обучения, организация специальных военных школ на демократических началах. Демократический принцип находил выражение в таких тезисах кодекса, как выборность офицеров, продвижение по службе в соответствии с заслугами, уравнение разных чинов в жаловании, установление равного наказания для офицеров и солдат. Последним гарантировалось свободное осуществление политических прав. Мерославский предлагал отменить смертную казнь, пытки и наказания, унижающие человеческое достоинство, создать дисциплинарный суд, а тех военных, кто будет изобличен в преступлениях против народа, изгонять из армии и из страны с конфискацией имущества. Проект намечал общую численность национальной армии в 250 тыс. чел. в мирное время и в 500 тыс. чел. во время войны²⁵⁰.

Обученные военные кадры Мерославский рассчитывал подготовить также и за границей. Указывая на то, что в Европу из Польши прибывают «беспорядочные необученные толпы», он вновь выдвигал лозунг формирования польского легиона, который, «будучи в одно и то же время школой, кадром и резервом», является «единственной гарантией успеха». Воззвания генерала о легионах от 23 февраля и 10 мая 1861 г. распространялись в Королевстве Польском и «забранных провинциях». Царским чиновникам казалось, что вся Польша наводнена агентами Мерославского, и они были весьма обеспокоены его планами. Так, 2 (14) января 1861 г. А. М. Горчаков писал В. А. Долгорукову, начальнику III Отделения Собственной его императорского величества канцелярии, ведавшего борьбой с революционным движением: «То, что нас сейчас главным образом занимает, это ход дел в Галиции, только что происшедшее создание Мерославским “комитетов действия”, то есть повстанческих комитетов, и формирование польского легиона».

Воззвания генерала, действительно, восторженно принимались молодежью, в Варшаве создавались «клубы» его сторонников. А осенью 1861 г. во время муниципальных выборов варшавяне вписывали в избирательные бюллетени имя Мерославского рядом с именами Гарибальди и Клапки. Для сбора средств на формирование легиона была организована тайная лотерея. Сбором средств и распространением воззваний Мерославского занимался К. Маевский, которого генерал и его помощник Я. Кужина именовали «единственной осью Польши и полномочным представителем забранных земель», хотя на самом деле он тяготел к партии «белых»²⁵¹.

Последние также снабжали Мерославского деньгами, так как желали «приручить» его и «удержать от опасных шагов». Посланцы Земледельческого общества Л. Гурский, А. Потоцкий, А. Браницкий и Рыщевский в феврале – марте 1861 г. встречались с генералом в Париже и просили его направить в Королевство Польское призывы к спокойствию. Мерославский воспринял это обращение как выражение страха перед социальной революцией, но он также не хотел «шелизма», а, кроме того, был заинтересован в материальной поддержке со стороны богатой шляхты. Поэтому он заверил представителей «белых» в своей благонадежности, сославшись на связь с принцем Наполеоном. Хотя генерал не послал в Польшу «успокоительное» воззвание, но, выступая в Париже перед молодежью с речью, он убеждал молодых патриотов «ждать спокойно» и «быть терпеливыми». Он ожидал, что после манифестаций «начнется торг с правительством насчет уступок», и утверждал, что «на пути переговоров самый глупый шляхтич добьется больше, чем самый умный революционер». Молодежь, настаивал Мерославский, не должна пока заниматься «агитацией или конспирацией», так как «ныне все должно совершаться явным и на какое-то время мирным путем»²⁵².

Подобные выступления генерала должны были успокоить помещиков. В распространявшемся на Украине осенью 1861 г. воззвании подчеркивалось, что «эмиграция не трогает никаких общественных вопросов и ничем не угрожает в этом предмете», она только хочет «с оружием в руках» «сесть на плечи неприятеля […] и возвратиться в родные усадьбы». Эти слова были призваны подтвердить исключительное стремление Мерославского к национальному освобождению Польши – стремление, заслуживающее поддержки и помощи шляхты. На основе сотрудничества он хотел выстроить свои отношения с созданной на базе распущенного Земледельческого общества Сельской организацией «белых». Маевский представил ее как развивающуюся на одной платформе с Городской организацией, то есть с «красными» сторонниками восстания, и предложил их объединить. Мерославский, получивший обещание постоянной финансовой поддержки, в августе 1861 г. согласился на это предложение и через направленного в Варшаву Марчевского передал своим сторонникам приказ во всем подчиняться Маевскому. В воззвании 1 октября 1861 г. он с одобрением отозвался о «сельской шляхте», которая «главным образом составляет связь между разумом и телом нации, ибо она по традиции и обычаю опекает братски крестьянские громады; ей ближе всего склониться к ним и взять их на свои рыцарские плечи». Одновременно он одобрял деятельность в крестьянской среде патриотов из низшего духовенства и чиновничества: «их опытности, их патриотической бдительности, их мужественной умеренности молодежь обязана тем, что в этом рискованном хождении в народ среди сельских громад она ни на мгновение не окунулась в пропасть геростратизма, в которую ее вместе с обезумевшей толпой пытались увлечь русские провокаторы»²⁵³.

Однако план сотрудничества Мерославского с организацией «белых» не получил осуществления, и это обнаружилось уже в сентябре 1861 г. на съезде в Гомбурге, где представлявший Мерославского Кужина встретился с представителями Сельской организации, которые воспринимали соглашение как договоренность о полной капитуляции тех, кто в Польше и в эмиграции стремился к восстанию. Выступая против подготовки восстания, они потребовали, чтобы эмиграция отказалась от руководства политикой Польши и подчинилась их верховному руководству. Это требование было неприемлемым для честолюбивого генерала, ни с кем не желавшего делить власть, тем не менее, полного разрыва в Гомбурге не произошло, и было условлено об отправке Кужине денег из Королевства Польского. Но отношения партнеров стали холодными, Кужина упрекал Маевского в маскировке своих планов, требовал от него ясности в вопросе о направлении и сущности Сельской организации, о ее взаимоотношениях со сторонниками восстания. На первых порах Маевский старался его успокоить, но по мере оформления организации «белых» и после избрания ее Дирекции он все меньше ощущал необходимость связи с Мерославским и к лету 1862 г. перенес свое внимание в эмиграции на партию «умеренных» демократов во главе с Высоцким. Мерославский же еще некоторое время старался поддерживать отношения с Маевским, так как был заинтересован в получении средств, а главное, в руках Маевского оказались основные связи генерала с Королевством Польским. Однако вскоре Мерославскому удалось наладить контакт со своими сторонниками в Варшаве через Марчевского, направленного туда с поручением собрать не менее 400 тыс. франков и обеспечить пересылку в Королевство 10 тысяч ружей. Марчевский должен был также укрепить связи генерала с варшавскими «красными», и в результате с конца 1861 г. Городская организация стала уходить из-под влияния Маевского. Создавались новые кружки молодежи, симпатизировавшей Мерославскому, как, например, кружок учеников Варшавской художественной школы и реальной гимназии, члены которой числились в III Отделении «красными мерославчиками», или кружок под руководством Коженёвского, устраивавший в костёлах денежные сборы в пользу генерала. В конце 1861 г. члены этого кружка, следуя инструкции Мерославского, повели борьбу против участия жителей городов Королевства Польского в муниципальных выборах, выступали с воззваниями, подстрекали к протесту ремесленников²⁵⁴.

Симпатизировали Мерославскому и патриоты в Литве: в ноябре 1861 г. с ним установило связь существовавшее в Вильно тайное общество «пятерок». От имени кружков, действовавших в Гродненской и Августовской губерниях, к нему обращался Бронислав Шварце, заявляя: «Мы присоединяемся к общему движению […], взирая на тебя, генерал, веря твоим словам». Он просил Мерославского «ободрить» литвинов и «объяснить путь, какой нужно принять» для осуществления «общего плана освобождения […] Польши», указать, как нужно организовать патриотические «элементы» местного общества, чтобы «как можно эффективнее служить Родине». Шварце заверял Мерославского: «Когда ударит час и ты, генерал, придешь к нам, чтобы нас возглавить, то найдешь нас готовыми, как, дай Бог, и всю страну». В это время Мерославский вызывал доверие и симпатию и у будущего руководителя восстания в Литве и Белоруссии Зыгмунта Сераковского. Они познакомились в Париже, но в середине 1862 г. их отношения охладели, так как Сераковского не могли не оттолкнуть национализм генерала и его пустое фанфаронство²⁵⁵.

Королевство Польское и другие области прежней Речи Посполитой, находившиеся под властью России, интересовали Мерославского в первую очередь. Но его эмиссары постоянно ездили также в Познань, поддерживалась связь и с львовским изданием «Gazeta Narodowa» («Национальная газета»), редактор которого Ян Добжаньский создал в 1861 г. так называемое Национальное правительство. Основное сотрудничество во Львове осуществлялось с членами кружка Чарнецкого: они собирали средства на восстание, через них Мерославскому удалось связаться с краковской Главной галицийской радой под руководством А. Щепаньского, которого генерал стал рассматривать как своего агента, назначил организатором для Галиции и посылал к нему эмиссаров из Генуи. Но наряду со сторонниками, главным образом представлявшими молодежь из кругов учащихся, ремесленников, мелкой буржуазии, Мерославский имел в Галиции и серьезных противников: «белая» Львовская лава, опиравшаяся на шляхту, выступала против революции и восстания, она противилась повстанческой агитации «мерославчиков», препятствовала в сборе денежных средств для генерала²⁵⁶.

Вопрос о денежных ресурсах был особенно чувствителен для Мерославского: подготовка к осуществлению его масштабных планов требовала немалых денег. По данным царских агентов, его эмиссары в расчете на субсидии еженедельно ездили в Варшаву, Вильно, Познань. Сбором средств на Украине занимались Виктор Никорович и Август Иваньский. По некоторым сведениям, к сентябрю 1861 г. генерал якобы имел 183 тыс. франков. В январе 1862 г. Кужина, являвшийся его специальным казначеем, получил из Польши еще 150 тыс. злотых, а спустя два месяца – 60 тыс. франков из Познани и 120 тыс. франков из Варшавы и Вильно. К этому добавились крупные суммы, собранные Браницким и А. Леви, а также полученные Мерославским непосредственно от Сераковского и принца Наполеона. Согласно подсчетам III Отделения, в феврале 1862 г. генерал располагал уже 1 200 тыс. франков. Однако эта сумма, возможно, объединяла финансы Мерославского и партии «умеренной» демократии, с которой генерал еще поддерживал контакт, учитывая как финансовый интерес, так и связи Парижского коло с Польшей. Среди членов Коло самым «умеренным» и «благонамеренным» был Северин Эльжановский, с ним у Мерославского сложились наиболее напряженные отношения, так что А. Гуттри даже пришлось их мирить. В результате до конца 1861 г. сотрудничество генерала с Коло продолжалось. Мерославский и Высоцкий совместно издавали военные правила, выпускали воззвания, в частности, воззвания о легионах 23 февраля и 10 мая 1861 г. В одном из писем Высоцкого, относящемся к этому периоду, говорилось о близости восстания и необходимости подготовить для него кадры и средства, о том, что «за короткое время в Польше собраны довольно значительные суммы […] и еще более значительные […] должны поступить». «Притом, – подчеркивал Высоцкий, – вся молодежь, приезжающая теперь в Париж сотнями, […] группируется вокруг нас, с полной самоотверженностью отдаваясь под наше руководство». Заслугу во всем этом, а также в успехе налаживания интернациональных революционных связей он отдавал «исключительно» Мерославскому и заявлял: «В подобных обстоятельствах соперничать с ним или ставить ему преграды было бы нелепостью и даже преступлением перед национальным делом. Поэтому я вместе со многими старыми эмигрантами признаю его начальником и отдаюсь под его команду. Поэтому я являюсь лишь его заместителем, или, как он выражается, его alter ego», готовым «к абсолютному повиновению и немедленному исполнению приказов»²⁵⁷.

Упоминание о роли Мерославского в международных связях было не случайным. Генерал, рассчитывая, прежде всего, на помощь Франции, старался заручиться поддержкой и других держав. Пытаясь привлечь внимание общественного мнения и влиятельных кругов Англии, он подготовил «Записку к английскому народу в пользу Польши» и планировал при помощи полковника Форбса создать англо-польский комитет. Его внимание привлекала также Турция как потенциальный союзник в борьбе против России. Утверждая, что падение Османской империи может быть выгодно лишь врагам Турции – России и Австрии, он призывал поляков поддержать Порту, рассчитывая на ее помощь во время будущего польского восстания. Эта идея была изложена в воззвании 2 октября 1861 г., посланном в Турцию и Сербию, и доведена до сведения турецкого премьер-министра, которого Мерославский призывал к поддержке Польши. Обращался Мерославский и непосредственно к польской эмиграции на Востоке, требуя от нее следовать указаниям его агентов в Стамбуле. В воззвании 2 июня 1861 г. он, ссылаясь на свою дружбу с Гарибальди и Клапкой, заявлял о союзе Польши также с Италией и Венгрией. Об этом союзе напоминал в письме Высоцкий, говоря о «польском легионе, который должен сформироваться в Италии, как только вновь вспыхнет война с Австрией»²⁵⁸.

Задача формирования легионов выдвигалась на первый план. О ней говорилось как в совместных воззваниях Мерославского и Высоцкого, так и на страницах печатного органа Польского коло, который писал о «святом долге нации» «обеспечить легионы людьми и средствами». Отсюда вытекала необходимость обучения военных кадров и концентрации денежных ресурсов, направленных на конкретную реализацию этой цели. 15 сентября 1861 г. Мерославский и Высоцкий совместно обратились с призывом собирать деньги для устройства в Италии военной школы. Проект создания военной школы получил поддержку Общества польской молодежи и был с энтузиазмом принят самой молодежью, рвавшейся к борьбе. Польская военная школа (школа инструкторов) уже существовала в Париже, но необходимо было организовать и обучить тех молодых поляков, которые в надежде на скорое восстание отправились в Дунайские княжества и Молдавию. Часть из них сосредоточилась в Яссах и Галаце, часть перебралась оттуда через Турцию в Италию. В 1861 г. в Ноли образовалась коммуна, ее участники, живя в огромной нужде, ожидали создания польского легиона. Возник весьма наивный план экспедиции в Литву, его поддержал старый эмигрант Ю. Крамер и молодые активисты Г. Реутт, Ф. Выслоух, С. Буховецкий и Г. Ольшевский. Последний даже ездил в Польшу для совещания с варшавскими конспираторами, но те заявили о невозможности поддержать экспедицию. Однако патриотические настроения не покидали молодых поляков в Италии, и они сблизились с партией Гарибальди. В результате итальянцами был создан Комитет под председательством И. Оккипинти с филиалами в Лондоне и Париже, распространявший воззвания о сборе средств для помощи польским эмигрантам. Было собрано 17 тыс. лир, в распределении которых участвовала Ассоциация молодых польских эмигрантов; Комитет перевез молодежь в Геную, предоставил одежду и оружие, а также помещения для военной школы – казармы и плац для занятий. Под влиянием Гарибальди итальянское правительство назначило школе ежемесячную субсидию в три тысячи франков, утвердило выдвинутые молодежью кандидатуры школьных инструкторов и представителен²⁵⁹.

В школе, открывшейся в Генуе в октябре 1861 г., было 49 учеников, но уже в ноябре их стало 70, причем 40 из них обучались на средства властей Пьемонта. В дальнейшем число учеников школы колебалось от 100 до 150–160 чел., а в общей сложности обучение в школе прошло более 300 человек, большинство из которых являлись членами Общества польской молодежи. Молодые эмигранты, клявшиеся «во что бы то ни стало не позже, чем через год, встретиться с оружием в руках на родной земле», с энтузиазмом относились к учебе. В школе преподавали генерал Л. Мерославский, капитан К. Бразевич, майор В. Энглерт, полковник Ю.Н. Чапский, поручик А. Рогалиньский, капитан Л. Цивиньский, полковник А. Валигурский, поручик П. Сузин, поручик М. Лянгевич, поручик 3. Хмеленьский, капитан В. Коссовский и др. Капитан итальянской королевской гвардии барон А. Дюльфус ведал материальными вопросами, а позже начальником интендантской части стал 3. Курчевский, полковник же А. Фиялковский занял должность коменданта²⁶⁰.

Ученики и преподаватели школы приняли устав, составленный ее директором Мерославским, который считал себя «естественным и необходимым начальником», утверждая, будто пожертвовал на устройство школы свою пенсию, получаемую от итальянского правительства. Но мечтавший о создании военных школ также в Неаполе, на Сицилии, в Сербии и Швейцарии генерал не осуществлял постоянного руководства генуэзской школой, так как занимался в это время подготовкой материальных ресурсов для совместного с Венгрией и Италией выступления против Габсбургов. Согласно агентурным данным, он постоянно встречался с Д. Клапкой, заключил соглашение с ним, а также с Д. Никотера и греческими революционерами, высылал эмиссаров в земли Османской империи. На 9 мая 1862 г. в Генуе намечался съезд польских, итальянских, венгерских и немецких революционеров для утверждения общего плана действий, согласно которому предполагалось вести подготовку в Румынии с опорой на базу в Генуе. Одновременно Мерославский высылал эмиссаров в Польшу, распространял там собственные портреты и прокламации, а за границей пытался даже создать типографию и издавать свою газету²⁶¹.

Лелея масштабные планы, генерал рассчитывал опереться на поддержку молодежи, и на первых порах ученики генуэзской школы относились к нему восторженно. Но очень скоро его авторитет пошатнулся, так как в школе и вокруг нее возникли конфликты. Мерославский видел в Комитете Оккипинти соперника, боролся с ним за денежные ресурсы; он захватил фонд парижского филиала Комитета, добившись его роспуска, а затем от польских дел был отстранен и сам Оккипинти. Генерал стал единственным обладателем денежного фонда школы, но его поведение шокировало итальянскую общественность. Неприятно поразило оно и учеников школы, столкнувшихся к тому же с авторитарным стилем руководства, когда генеральская «амбиция шла рядом с духом разлада». Мерославский требовал беспрекословного подчинения, пресекал все попытки самостоятельности молодежи. Когда часть учеников отказалась подписать полномочия, от имени Польши признававшие за генералом исключительное право представлять нацию и руководить ею, он стал их преследовать. Уже в конце октября 1861 г. Мерославский добился исключения 6 учеников (А. Кичиньского, Ф. Стоковского, Э. Велёпольского, А. Скульского, П. Душиньского, Я. Носалевича), обвинив их в покушении на него; для защиты от потенциальных убийц он просил у генуэзских властей разрешения на почетный эскорт. В результате действий Мерославского в школе создалась обстановка сплетен, споров, ссор и дуэлей. Он установил цензуру писем учеников, ввел систему политических дискуссий, чтобы выявить своих сторонников и противников, а для расправы с неугодными организовывал так называемые суды чести. Одно из решений подобного «суда», 29 октября 1861 г., о котором ученики школы информировали эмигрантскую и европейскую общественность, вызвало взрыв возмущения и отклики в прессе. Газета «Demokrata Polski», указывая на царящую в школе атмосферу, благоприятствующую склокам, осуждала «преследования и ненависть», a «Przegląd rzeczy polskich» обвинял Мерославского в нарушении демократических принципов и превращении школы в «школу личной доктрины». С протестом выступил и опекавший школу Комитет, а победа над ним генерала в результате судебного приговора усилила возмущение общественности, осудившей интриги Мерославского против Оккипинти²⁶².