Текст книги "Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века"

2. Развитие в польской эмиграции теорий социального радикализма на рубеже 1850-1860-х годов. «Збур Братний» Ф. Завадзкого и «Люд польский. Революционная громада „Лондон”»

Централизация Польского демократического общества расходилась с Польским коло, в частности, и потому, что не принимала его социальных взглядов. Между тем внутри Общества возникали группы, приближавшиеся к социальным позициям громад Люда Польского. «Левое», радикальное крыло ПДО было представлено организацией «Збур братний» («Братское объединение»). Она возникла в Париже на базе батиньольской секции ПДО, созданной в 1856 г. Якубом Блажовским и Францишеком Завадзким. Последний в сентябре 1852 г. анонимно опубликовал брошюру «Что теперь делать?», где обосновал главную идею исторического процесса – линию борьбы равенства против привилегий, прогресса против реакции, революции против консерватизма и реакции. Завадзкий отвергал компромиссы, попытки объединить революцию и консерватизм путем «полумер, соглашательства и согласительства». Он считал, что народ готов начать и осуществить революцию как наиболее в ней заинтересованный. В революции он видел два последовательных этапа: «искоренение существующего зла» путем вооруженного восстания народных масс, а затем «создание добра», то есть нового социального строя. «Польский люд, – писал Завадзкий, – возьмется за осуществление только такой и никакой другой революции и либо не помыслит о восстании, либо восстанет ради завоевания своей независимости, таким образом определенной и обоснованной! Иного восстания, как только через люд и для люда, представить невозможно». «Римско-языческой» цивилизации, «плодами которой являются эгоизм, роскошь, разврат, рабство, невежество и нищета», а последствиями постоянные потрясения и войны, он противопоставлял цивилизацию «христианско-славянскую» – «гминовладность на основе братского кооперирования, равенства […] или соотносительности потребностей и обязанностей с силами и способностями». Он требовал гарантировать каждому «право жить своим трудом», а для этого передать гминам недвижимую собственность «на условиях соответственного, полюбовного соглашения с прежними владельцами и отеческого попечения об удовлетворении потребностей своих членов». Программа создания независимой Польши предусматривала также отмену привилегий, обеспечение свободы вероисповедания, печати, собраний, осуществление всеобщего бесплатного и обязательного образования, выборность общественных должностей, всенародное утверждение законов, создание народной милиции. Всего этого, по мнению Завадзкого, можно было добиться лишь революционным путем – путем свержения существующего строя в результате восстания народных масс. Он считал необходимым «использование и направление всех сил народа на сокрушение врага – сильное и в руках немногих сосредоточенное правительство, энергичную власть, военную организацию до момента победы и неограниченную взаимную ответственность всех руководителей». Важнейшую цель Завадзкий видел в интернациональном объединении революционных народов в борьбе и в этой связи особое значение придавал революционному союзу с русскими, призывая их встать на «путь, указанный Пестелем и его достойными вечной памяти сподвижниками», так как мечтал о создании Славянских соединенных штатов на основе принципа равенства и братства славянских народов. Он утверждал, что объединение «славянских племен» в конфедерацию «соответствует законам природы, логико-этнографическому развитию и прогрессу человечества». Этот христианский социализм со славянским оттенком был утопией, тем более что в программе Завадзкого таилось внутреннее противоречие: делая акцент на крестьянские массы, отвергая компромиссы, признавая непримиримость реакции и революции, ее автор, тем не менее, не исключал шляхты из патриотического движения. Он хотел проведения революционной земельной реформы мирно и полюбовно, надеясь на ослабление классовых антагонизмов и сближение крестьянства и шляхты в общей национальной борьбе за независимость. Выступал он и против партийной борьбы в эмиграции и в этой связи обрушивался на Коло «умеренных» демократов как на «бледную, бесцветную, шляхетскую, национально-католическую Демократию». В отличие от них, он отказывался опираться на положения Манифеста ПДО 1836 г., считая их устаревшими, нуждающимися в пересмотре. Требуя перехода на «истинно революционные позиции», призывая «поднять чистое и незапятнанное знамя правильно понятой и сформулированной Социальной Демократии», Завадзкий подчеркивал, что только такая реформа программы Польского демократического общества обеспечит ему сохранение роли «главного фактора польского крестьянского вопроса»¹⁶².

Разные группы эмиграции, в том числе Централизация, осуждали «Збур братний» Завадзкого за крайне радикальные позиции. Организация прекратила существование после смерти Завадзкого в феврале 1859 г., но ее социальная программа, как буржуазно-демократические постулаты, так и элементы уравнительного социализма, находили отклик в Польском демократическом обществе и за его пределами. Л. Савашкевич, Я. Крыньский и ряд других членов лондонской секции ПДО призывали руководство к возрождению организации Люда Польского. Их поддерживали бывшие участники распущенных Громад «Умань» и «Грудзёнж». По инициативе Крыньского возникло Общество польской эмиграции гминовладно-социальных принципов, избиравшее свой Верховный совет. На митинге 29 ноября 1855 г. сторонники этих принципов выступили с призывом изменить характер Крымской войны путем осуществления социальной революции в России, на польских землях и на других славянских территориях. Они создали в 1856 г. организацию «Люд Польский. Революционная громада „Лондон”», которая, возможно, имела и другие территориальные ячейки, так как находилась под руководством высшего исполнительного органа – Главного правления (Революционного комитета в составе ежегодно сменяемых семи членов). В разное время в Комитет входили Зенон Свентославский, Людвик Оборский, Ян Крыньский, Бартломей Бенёвский, Ксаверий Фиевский, Генрик Абихт, Адам Барашкевич, Аполинарий Буховский, Миколай Козёлл. Многие из них были известны своими радикальными убеждениями и последовательной демократической позицией, связями с европейскими революционерами. Так, в частности, Оборский поддерживал контакт с немецкими демократами – К. Марксом, Ф. Энгельсом, К. Шаппером, майор Бенёвский был близок с английскими радикалами. Уважение эмигрантской массы вызывала жизненная позиция руководителей Комитета: они зарабатывали себе на хлеб собственным трудом, работая как врачами, переводчиками, так и сапожниками, плотниками, наборщиками, печатниками и т. и. В свою очередь, это способствовало укреплению их демократических убеждений и революционному настрою. Недаром ряд из них, как Абихт, заявляли о своей ненависти к шляхте или выступали с «грозными речами» против Отеля Ламбер, как, например, Крыньский, которого консерваторы называли «крайним демократом» и «ужасным извергом». В целом же деятели аристократической эмиграции презрительно отзывались о членах Громады как о «черни»¹⁶³.

27 февраля 1855 г. в открытом письме «Ко всей польской политической эмиграции», зачитанном на международном собрании в Лондоне от лица Яна Крыньского, Максимилиана Зелиньского, Конрада Домбровского, Валентыя Черепиньского, Людвика Кордецкого, были провозглашены социалистические идеалы. «Люди, предпочитающие полумеры, и политические иезуиты, – говорилось в этом воззвании, – стараются убедить нас, что социализм противен польскому духу, что он не отвечает времени, что он слишком туманен и неопределен […]. Социализм в понимании Общества, представителями которого мы здесь являемся, это общность труда и его продуктов, а также разделение труда согласно физической силе и умственным способностям. Индивидуальный капитализм, по нашему мнению, влечет за собой алчность, эксплуатацию и обман, так как делит общество на рабов и господ, допускает грабеж и нищету. В обществе, организованном таким образом, будет существовать раболепство и братоубийство, бунт и неуверенность, палачи и жертвы, несмотря на демократическую форму правления и начертанные повсюду слова: “Свобода!”, “Равенство!”, “Братство!”. Мы осуждаем праздность как источник коррупции и безнравственности, эксплуатации и прислужничества, как снижение общечеловеческой и национальной бдительности. Только труду мы признаем право участвовать в общественных институтах […]. Правом, обязательным для всех, мы считаем общественное просвещение, которое даст стране честных граждан, откроет широкое поле для научных исследований и явится для будущего сильной гарантией против подлости и угнетения. За основу нашего здания и за образец будущей социальной реформы мы принимаем Громаду как возвращение патриархальной жизни славян и предмет, отвечающий желаниям народа. […]. Доказательства этого мы находим на каждом шагу не только в обычаях народа, но и в […] традиционной книге славянской истории. Да здравствует Польская демократическая и социальная республика! Да здравствуют Соединенные Штаты Европы, опирающиеся на демократические и социальные институты!»¹⁶⁴.

Одним из главных идеологов формировавшейся социалистической организации – Революционной громады был бывший основатель Громады «Умань» Зенон Свентославский, поддерживавший отношения с Завадзким и его группой. Еще в 1854 г. на острове Джерси он издал книгу «Люд Польский в эмиграции», где наметил для Польши единственный путь – путь революции, призванной установить власть народа, на защиту которой встанет армия. Свентославский подчеркивал разницу между буржуазно-демократическими идеологами – «людьми полумер» и сторонниками гминовладства, выступавшими за социальное равенство. 24 июня 1856 г. он выступил с воззванием, где выдвинул проект создания тайных революционных громад для пропаганды «людовой идеологии» среди эмигрантов. Эта идеология, воспринятая консервативной эмиграцией как «литературное чудовище», нашла отражение и развитие в документах Громады, адресованных как эмиграции, так и «польскому люду на родной земле». Свентославского можно считать одним из основных авторов этих документов, в том числе недатированного воззвания, ставшего, по существу, учредительным манифестом новой организации, хотя ее полное официальное название «Люд Польский. Революционная громада „Лондон”» еще не было обозначено. Активное участие Свентославского в разработке программы Громады подтверждалось и тем, что в ней содержались положения, сближавшие ее с программой социалистов 1830-1840-х годов. Осуществление программы должно было произойти в недалеком будущем: в воззваниях Громады от 25 сентября 1856 г. и 23 мая 1858 г. говорилось о скором народном восстании, которое уничтожит угнетение на всей земле¹⁶⁵.

Лозунги, касавшиеся общеевропейских и общечеловеческих ценностей, естественно вели Громаду «Лондон» к широкому объединению представителей народов. Таким объединением стало Международое общество, создание которого было провозглашено в феврале 1855 г. на интернациональном митинге в Лондоне и которое в известном смысле явилось конкурентом ЦК Европейской демократии, сотрудничавшего с Централизацией ПДО: мадзиниевским идеям буржуазного республиканизма здесь противопоставлялись социалистические идеалы и лозунги. Представители Громады «Лондон» вошли в Международное общество и заняли в нем руководящие позиции: Оборский, Свентославский, Крыньский, Абихт были членами его Центрального комитета, а Барашкевич казначеем. В типографии Свентославского, помещавшейся вместе с канцелярией Международного общества и редакцией его бюллетеня, печатались все документы Общества, в том числе и его «Статуты», подписанные польскими членами ЦК, а также А. Буховским и М. Козёллом. «Статуты» содержали требование «установления всеобщей демократической и социальной республики», «равенства как единственной истинной основы справедливости и счастья». Достичь этого предполагалось путем «всеобщей революции», объединения национальностей и провозглашения «истинного права собственности». Авторы «Статутов» заявляли о поддержке всех революционных движений, направленных на свержение существующих правительств, но подчеркивали, что Международное общество «не может и не хочет вступать ни в какие сношения с антисоциалистами». Международные связи Громады оказали большое влияние на развитие и укрепление ее социалистических взглядов. Поляки активно выступали против анархистов, которые развязали внутри Международного общества борьбу, что и привело в 1859 г. к его распаду. Однако налаженные Революционной громадой «Лондон» тесные контакты с международным революционным и социалистическим движением сохранились. Его представители присутствовали на собраниях и торжественных заседаниях Громады, ежегодно проводившихся 29 ноября, выступления там звучали на шести языках – польском, русском, немецком, французском, итальянском и английском. Громада поддерживала чартистское движение и установила дружеские отношения с другими демократическими объединениями в Англии. В собраниях Громады и в сборе средств для польских революционеров, по свидетельству В. И. Кельсиева, участвовали простые англичане и ирландцы из «низшего» класса, в том числе «прачки и кухарки» ¹⁶⁶.

Главное направление своих усилий руководители Громады «Лондон» видели в работе среди поляков – эмигрантов и жителей польских земель. Основные положения, выдвинутые в открытом письме 27 февраля 1855 г., они развили в Манифесте, где призывали «коренным образом и до основания изменить существующий порядок вещей, основанный на лжи, несправедливости, угнетении и рабстве народа, и вместо него установить господство высшей правды и справедливости, полного равенства и искреннейшего братства между людьми и народами». Чтобы освободить народ «от политического, религиозного и социального рабства», нужно было «уничтожить частную собственность и ввести общую», что обязывало «каждого трудиться в меру всех его сил и способностей с гарантией получить за этот труд удовлетворение всех его потребностей в соответствии с общественными возможностями». В Манифесте содержались требования уравнения женщин в правах с мужчинами, общественного воспитания и обучения детей, обеспечения свободы слова, печати, собраний, а также отмены смертной казни (при этом оговаривалась необходимость ее сохранения в целях уничтожения врагов в период революции). Авторы документа призывали к борьбе за осуществление социалистических идеалов на всей земле, «пока весь род людской не станет единой семьей, организованной на основе […] братства». «Для достижения этого, – заявляли они, – мы объединяемся в Революционную громаду, то есть в громаду Действия, в громаду Восстания». Что же касается конкретно Польши, то там, по мысли руководителей Громады, народная революция была призвана уничтожить как социальное, так и национальное угнетение. Поскольку это предполагало активное участие в борьбе «простого народа», Громада «Лондон» требовала в воззвании привлечь крестьян, передав им земли помещиков, что, по версии прусской полиции, давшей свое толкование Манифеста, означало: «дворяне будут уничтожены, а земли их разделены между местными жителями». Для осуществления этих целей предполагалось создание тайной революционной сети на всем пространстве бывшей Речи Посполитой, в том числе в Вильно и Киеве, так как украинские, белорусские и литовские земли руководство Громады считало неотъемлемой частью Польши. Будущую освобожденную страну оно видело в образе «широкой федерации» с «местной автономией каждой провинции». Вместе с тем соединение социальных и национальных целей в программе Громады обусловило известную непоследовательность и внутреннюю противоречивость ее позиции: обличая эгоизм шляхты и ее непатриотичное поведение, равнодушие к страданиям народа, «сон в гробовой тишине», авторы Манифеста в то же время стремились сделать ее одним из главных факторов борьбы за независимость Польши. Поэтому, укоряя в апатии помещиков, «по происхождению, по традиции, по положению, по необходимости обязанных стать лозунгом высочайшего общественного совершенства, знаменем всеобщего освобождения», Громада в воззвании 23 мая 1858 г. призывала их, как «дорогих братьев», «поддержать славу» своего имени, не дать царизму опередить себя «в деле прогресса», имея в виду передачу земли крестьянам в собственность. «Не будьте позором своей отчизны, – заклинали авторы воззвания, – не срамите купленной дорогой ценой славы вашего имени!»¹⁶⁷.

В воззвании 23 мая 1858 г. была подчеркнута напряженность обстановки: «Наступит решительная, быть может, последняя для нашей родины минута. В любой день, час мы снова будем призваны к оружию. Общественный горизонт нахмурился вокруг нас, а из этих туч гремит гром, который объявит миру, является ли человек свободным или обречен на вечное рабство, должен ли он быть игрушкой интересов развращенного сердца царя, мертвым орудием всеобщего угнетения и страдания или же виновником всеобщего освобождения, творцом всеобщей свободы». Громада требовала от жителей Польши ответа, готовы ли они выступить для осуществления своей славной миссии и поддержать честь предков. Чтобы не дать опередить себя царю, который «самой необходимостью вещей принужден помимо воли и сознания фатально идти по пути прогресса и свободы», Громада призывала объединить все силы в будущей борьбе и требовала от эмиграции, «распавшейся на борющиеся между собой группки, не имеющие ни единства, ни взаимного согласия, ни связи с краем, ни денег, ни силы», сплотить свои ряды, чтобы встретить революцию во всеоружии. Возлагая на эмиграцию задачу осуществлять внешние сношения, авторы воззвания, стремившиеся «опрокинуть все троны мира», предостерегали от надежд на помощь западной дипломатии, в том числе от веры в поддержку Франции, указывая, что поляки могут стать «орудием в руках союзника царя или какого-нибудь нового Ламартина», «жертвой двуличных предателей», которые привлекут польских патриотов «лживыми обещаниями и продадут королям или султанам на гайдуцкую службу». Это обращение Революционной громады «Лондон» с призывом к сплочению было услышано в эмиграции, его одобрил орган ПДО «Demokrata Polski»¹⁶⁸.

Голос Громады доходил и до Польши: прокламация от 23 апреля 1859 г. распространялась в Белостоцком уезде Королевства Польского, а воззвание 23 мая 1858 г. получило распространение на Познанщине не без помощи полиции, которая с провокационными целями рассылала его представителям польской общественности. Великое княжество Познанское стало основным адресом агитации Громады. Через Оборского с Познанью была установлена постоянная связь, Громада направила письма ряду влиятельных познанских деятелей, предлагая принять участие в съезде для переговоров о тайной революционной деятельности. Такой съезд состоялся в начале августа 1858 г. в Быдгоще, на нем присутствовали Аполинарий Куровский, Константый Садовский, Александер Гуттри, Веделыптедт и один из сыновей Оборского. С рукописью, излагавшей «кредо» Громады, ознакомились Либельт и Гуттри. Последний отрицательно отнесся к революционным идеям программы, предлагавшей осуществить восстание «одновременно во всех пунктах страны по единодушному соглашению с жителями Галиции, Кракова, Украины, а также с русинами». Руководители Громады полагали, что польское восстание «послужит знаком к всеобщему восстанию всех угнетенных народов» и будет создан «теснейший союз» прежде всего с итальянцами, а также с русскими и немцами. Последнее было не случайным, так как они считали народные массы государств-захватчиков Польши одним из ее главных союзников. Поэтому, видя в итальянцах, венграх, чехах и других народах, находившихся под игом Габсбургов, безусловных союзников, они также рассчитывали на революционное сотрудничество с братским русским народом, угнетенным царизмом. В то же время, выступая за объединение славян, руководители Революционной громады подчеркивали, что эти стремления не направлены против германских народов, а, напротив, ведут к их освобождению. Задача польских повстанцев, говорилось в прокламациях Громады, состоит в том, чтобы «опрокинуть троны», замышляющие заговор против Польши, а «после изгнания врага из своей страны» «отправиться на край света, чтобы сбросить всех монархов […] и утвердить свободу на месте прежнего рабства». Подчеркивая значение союза Польши с другими народами для успеха восстания, руководители Громады предостерегали от ошибок 1848 г., когда поляки «действовали только под влиянием исключительно национального чувства, презирая другие народы»¹⁶⁹.

Такова была программа, развернутая перед патриотами в Познани. Но первая прокламация, посланная туда, не имела антишляхетской направленности, ограничивалась критикой шляхты и адресованным ей требованием «не быть позором своей страны», «не срамить» славы своего имени и исполнить свой долг, добровольно пойдя на уступки крестьянам: «дворянство должно соединиться с людом и отказаться от своих привилегий». Крестьян же убеждали забыть старые обиды, воспользоваться опытностью шляхты и действовать в согласии с ней: «порвем все наши прежние счеты и начнем их заново честно и по-братски». Апрельская программа 1859 г. содержала уже социальные акценты, в частности, требование отмены частной собственности, в том числе на землю: «Городской и сельский люд, – говорилось в этом документе, – восстав, берет власть в свои руки, уничтожает господство человека над человеком, провозглашает города, села, хозяйства, землю, дома, промышленные предприятия, мастерские, магазины (склады. – С. Ф.), инвентарь и всякую движимую и недвижимую собственность, находящуюся сейчас в руках отдельных людей, общей собственностью всего народа, а в дальнейшем […] общечеловеческой собственностью». С началом восстания должны были быть отменены все повинности, «унижающие человеческое достоинство», предполагалось, что каждый «станет слугой народа, будет выполнять работу, к которой народ признает его способным, и будет получать равное со всеми вознаграждение». Предусматривалось осуществление революционной диктатуры, создание революционного правительства, наподобие французского Конвента, применение смертной казни за предательство и сопротивление революции. Намечался и план действий в восстании: всех граждан призывали по сигналу руководителей заговора подняться на борьбу за установление Польской республики. Ее основой должны были стать местные органы власти, избираемые в гминах, округах, воеводствах. Предполагалось, что округ объединил бы 10–20 деревень, а крупные воеводские центры управляли бы 20–50 округами. Всеми делами государства должна была ведать столица – самый большой и удобно расположенный национальный центр. Каждая гмина сама бы избирала Управительный совет, который назначал бы каждому гражданину работу по специальности и по его способностям. Выборными должны были стать и другие местные советы – окружные и воеводские. Они имели бы совещательные функции, и из них члены Центрального национального правительства формировали бы местную власть, чья деятельность подлежала обсуждению на общих собраниях гмин, округов, воеводств. Право формирования Центрального национального правительства из семи членов предоставлялось руководству восстания. Объявлялось о смещении всех «бывших» – чиновников, священников, судей, адвокатов, нотариусов и т. п., эти должности становились выборными, либо назначение на них осуществлялось местными органами власти. Руководство Революционной громады «Лондон» рассчитывало реализовать этот план в Польше, которая стала бы первопроходцем, так как в дальнейшем предполагалось создание «Славянской республики, составленной из воеводств литовских, польских, руских (то есть украинских. – С. Ф.), московских (то есть русских. – С. Ф.), чешских, богемских, краковских и так далее». Конечной же целью должно было стать «освобождение всего человечества» и образование всеобщей республики с выборным правительством из людей разной национальности и польским языком в качестве языка общения¹⁷⁰.

Хотя эта программа носила утопический характер, ее радикализм, прежде всего социальный, не способствовал развитию контактов Громады с влиятельными политическими деятелями Великого княжества Познанского. А. Гуттри вспоминал впоследствии, что «был возмущен претензиями людей, настолько незрелых политически, так безгранично легкомысленных и, несмотря на это, рвущихся руководить делом и судьбами наций». В «чудовищной» программе Громады он увидел «непонятный хаос понятий и рассуждений», «творение, наскоро слепленное из разнороднейших социальных и политических теорий». Его возмутило, что вместо «ясного представления о нуждах нации и о том, что должно составлять ее главную силу, – о необходимости единства социальных слоев нации», авторы программы поставили «единственную задачу обострять и расширять ненависть одних против других», «вызвать раздвоение, которое непосредственно повлекло бы за собою ослабление нации, чего так желали наши враги». Эта оценка показывала, что «недоношенный плод незрелых голов» способен был лишь испугать польские имущие классы и не мог найти поддержку в кругах познанских политиков, которые к тому же считали планы Громады нереальными. В результате связь с Лондоном перехватил президент познанской полиции Э. Береншпрунг, и в дальнейщем вся переписка Громады шла уже с мифическим «Познанским комитетом» под полным контролем полицейских властей. За период с 13 августа 1858 г. по 23 апреля 1860 г. Береншпрунг организовал посылку Громаде 24 писем и денег, якобы собранных польскими патриотами. Он сообщал о будто бы существующих повстанческих настроениях и планах познанских «заговорщиков», о легкости взятия познанской цитадели, о благоприятных условиях для восстания и, в свою очередь, просил о доставке оружия и рецептов для изготовления бомб, интересовался планами и деятельностью как самой Громады, так и всей польской эмиграции, ее связями с европейскими правительствами, настроениями европейской общественности. Отвечая на расспросы Береншпрунга, руководство Громады предупреждало «Познанский комитет» о враждебности держав польскому делу, призывало рассчитывать на свои силы и союз с угнетенными народами, которые сбросят ярмо, «взявшись за руки». Вдохновительницей этого союза должна была стать Польша, получившая от Бога «силу преобразовать мир, чтобы земля была раем, а не адом». Сообщался и конкретный план восстания в Польше, вероятно, разработанный полковником Л. Оборским: одновременный взрыв борьбы в Варшаве, Познани, Кракове, Львове, Киеве, Вильно, захват арсеналов, разоружение гарнизонов, а затем ведение изматывающей врага партизанской войны. Планировалось вооружить 100–200 тыс. человек, создав регулярную армию из польских солдат армий государств, разделивших Польшу, и обученных военному делу участников подпольных организаций. Оружие собирались отбить у врага, а также подготовить пики и косы, так как считалось, что существенную роль в предстоящих боях должна будет сыграть конница. Намечался также созыв «посполитого рушения», что означало участие в борьбе крестьянства. О необходимости привлечения последнего на сторону восстания лондонские социалисты напоминали «Познанскому комитету» в каждом письме¹⁷¹.

В переписке с Береншпрунгом Громада развивала и свои идеи о собственности, но задача привлечения шляхты и осознание необходимости классового согласия для борьбы заставляли ее руководителей приглушать социальные моменты в своей пропаганде. К тому же сказывалось влияние Мадзини, с которым Громада поддерживала контакт и который предупреждал: «Никакой войны класса против класса, […] взаимные уступки, чтобы движение не раскололось». Поэтому мысль о том, что шляхта должна отказаться от своих «устаревших» привилегий и «соединиться с народом», звучала в документах постоянно. В воззвании 1 октября 1858 г. говорилось о том, чтобы «склонить» помещиков Познани и Галиции «к уступке известной части их земель тем из поляков, служащих в прусской и австрийской армиях, которые примут участие в борьбе за свободу». Панам предлагалось даже подписывать специальную форму обязательства передать в собственность солдатам по 10 моргов и унтер-офицерам по 15 моргов земли. Правда, в документе была оговорка о том, что подпись может не понадобиться и «в свое время» землю можно будет получить и «без просьбы». И хотя в целом руководители Громады старались не обострять социальный вопрос, в их воззваниях он, тем не менее, возникал. В Манифесте, датированном маем 1859 г., поляков призывали готовиться к решающему моменту, рассчитывая лишь на собственные силы, не доверять изменникам-аристократам, стремящимся обмануть бдительность народа, не надеяться на помощь Наполеона III – «убийцы, лжеца и преступника», на руках которого еще «не обсохла кровь Римской республики», не «прельщаться лживыми обещаниями» царского правительства. «Добрый царь, – говорилось в Манифесте, – похитив все твои земли, погубив отцов и предков твоих, наложив иго на тебя, несчастное творение, обещает теперь тебе […] подарить кусок твоей же собственной земли, как будто она и так вся не принадлежит тебе […]. Польша принадлежит ей самой, и Бог никому не давал земли в исключительное владение, а предоставил ее для общей пользы рода человеческого. Вся деревня тебе принадлежит, и ты, кроме обязанности в отношении отечества, никому не должен ничего за нее: все плоды и богатства составляют твою принадлежность […]. Отвергни же с презрением обещанный дар, а возьми то, что тебе принадлежит, и так устройся, так раздели свою работу, чтобы ты приобрел ею как можно более богатств, чтобы никто не был обижен и чтобы ты никогда не видал бедного без куска хлеба». Здесь проводилась все та же мысль о социалистической собственности, хотя открыто этот лозунг не провозглашался. Более того, руководство Громады опасалось классовой борьбы и предостерегало против нее, против междоусобицы внутри нации, которую могли бы использовать враги Польши, как это случилось в Умани и Тарнове. Однако в другом документе, касавшемся «Познанского комитета», о необходимости установления социалистической собственности говорилось четко. Это было письмо Оборского от 3 июня 1859 г. кому-то из эмигрантов (возможно, Мерославскому), где он сообщал о рекомендациях, посланных в Познань. Относительно частной собственности на землю, воды, фабрики, мастерские Оборский выражал уверенность, что «все это не будет, как сегодня, в руках Замойских». «Наше мнение таково: – писал он, – собственность на несколько арпанов земли, данной крестьянину, будет совершенно бесполезна для страны, такой раздел только разорит ее; напротив, когда будут обрабатывать и засевать коммунальную землю, разделенную на 3 или 4 поля, продукция будет более обильной, казна богаче, и каждый индивидуум получит больше за ту же работу. Подобное соображение относится и к мануфактурам и мастерским»¹⁷².