Текст книги "Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века"

Надежду на то, что «будет лучше», консервативная эмиграция связывала и с Россией. Позитивные ожидания были вызваны либеральными заявлениями нового российского императора. Еще в 1856 г. Отель Ламбер делал попытки договориться об объединении под властью царя большей части Польши, и князь Адам представил ему соответствующий мемориал. Он сожалел о нежелании Александра II «принять» под свое крыло Галицию и Познанщину, но главным для него была судьба «забранных земель». Сторонники Чарторыских не мыслили Польши иначе, чем в границах 1772 г., считая возможным говорить о «забытой русинской национальности» лишь по отношению к левобережью Днепра. О Приднепровской же Украине «Wiadomości Polskie» писали, что она, «завоеванная и обороняемая польским оружием, населенная тем же самым народом, который породил шляхту из своего лона, есть и, Бог даст, не перестанет быть польской провинцией», и «покушающиеся на нее малорусские патриоты» «всегда встретят, вместо братской руки помощи, еще одного врага». Так же относились консерваторы к мысли о «какой-то отдельной литовской национальности», видя в ней «болезнь, коснувшуюся слабых голов», идею, «родившуюся в преступных или больных умах». Чтобы раз и навсегда «покончить» с вопросом о правах литовского народа, пресса аристократической эмиграции призывала шляхту и духовенство общими усилиями полностью ополячить литовское крестьянство. Точно так же аристократическая партия, рассматривая вопрос о предоставлении гражданских прав евреям в Королевстве Польском и провозглашая их «поляками Моисеева исповедания», стремилась не к установлению равноправия еврейского национального меньшинства, а к ассимиляции евреев, их полному ополячиванию. Позиция Отеля Ламбер в национальном вопросе была тесно связана с вопросом социальным. Он хотел объединить все силы польского общества и, в первую очередь, имел в виду крестьянство, надеясь «полюбовно» разрешить его противостояние со шляхтой. Постановка крестьянского вопроса в России «не в духе терроризма», а «на пути компромисса» встретила его одобрение, и в начале 1858 г. в Лондоне на заседании Литературного общества друзей Польши его председатель К. Шульчевский прославлял царя. В мае 1859 г. Чарторыский вновь выразил надежду на «добрые чувства» Александра II к полякам. Расчет был на смягчение режима в Королевстве Польском, расширение сферы применения польского языка, а главное, на распространение уступок «на все польские провинции», то есть на украинские, белорусские и литовские земли. Как писал впоследствии В. Чарторыский, выполнение этого условия могло бы предотвратить восстание 1863 г.²⁰⁷

Знаменательно, что А. Чарторыский призвал шляхту Королевства Польского сотрудничать с царским правительством в осуществлении крестьянской реформы. «Цель шляхты теперь, – писала консервативная пресса, – совершить эту социальную перемену с как можно большим облагораживанием национального характера и выйти из нее с как можно более сильным нравственным влиянием на сельский люд». Для консерваторов было важно, чтобы шляхта поскорее разрешила крестьянский вопрос как «жизненно важный» для всей Польши. Уступки, «добровольно» сделанные помещиками, могли бы обеспечить шляхте поддержку масс в борьбе за национальные права поляков; к тому же отмена старых феодальных отношений в сельском хозяйстве Королевства Польского ощущалась как необходимость не только крестьянскими, но и помещичьими хозяйствами, вставшими на путь капиталистического развития. Нужно было лишь, чтобы перемены совершились наиболее мирным путем, с наименьшим ущербом для материальных интересов шляхты и наибольшей выгодой для ее политических планов. Поэтому и «Wiadomości Polskie», и князь Адам в своих речах напоминали шляхте о необходимости жертв, об опасности промедления, подчеркивая, что «не только христианская и патриотическая совесть, не только взгляд на доброе имя и будущее нации, но и собственный интерес каждого, безопасность собственная и безопасность своих семей велит полякам активно благоприятствовать задуманной и неотвратимой реформе». Оттягивание же ее, предупреждал Чарторыский в речи 3 мая 1859 г., «будет приписано крестьянством, обманувшимся в своих ожиданиях, усилиям алчности и злонамеренности шляхты». Он хотел, чтобы шляхта убедила в своих добрых намерениях не только крестьян, но и «господствующие власти», которые, как он рассчитывал, не захотят «потерять в глазах Европы» и позволят польским помещикам осуществить реформу. Ее главным условием должно было стать «незыблемое» сохранение помещичьей собственности; на этой основе предполагалось заключение между паном и «равным» ему «свободным» крестьянином «добровольных соглашений […] различной формы и содержания согласно местным условиям и нуждам». Предусматривалось как очиншевание крестьян, так и «постепенное допущение» их к «приобретению собственности» и даже предоставление им за плату земельных участков, «крайне необходимых» «для покрытия неотложных нужд». Осуществить эту программу Отель Ламбер советовал как всем помещикам Королевства Польского, так и особенно польской шляхте «забранных провинций», подчеркивая, что «дело идет здесь о существовании, о жизни», и чтобы избежать «пожара братоубийственной войны» и «кровавой ненависти», нужно продать крестьянам землю в рассрочку и по умеренной цене²⁰⁸.

Избавившись от угрозы крестьянской революции, рассчитывали консерваторы, можно было бы проводить мирную «органическую работу», не «пренебрегая частичным благом народа». Идеологи Отеля Ламбер утверждали, что легальная деятельность во всех областях является «главнейшей […] задачей настоящего времени, первейшим условием будущего освобождения», «ближайшей и безошибочной подготовкой к будущему восстанию». «Wiadomości Polskie» доказывали, что Польша воскреснет постепенно, так же, как постепенно она умирала, и нужно ждать назначенного судьбой часа свободы «в кровавом зное ежедневной работы, под гнетом ежедневного самоотречения, в огне раскаяния». «Бессильная нетерпеливость, – писала газета, – лишь увеличит слабость, продлит рабство, уготовит следующему поколению новые горести и опасности! Ибо хоть сейчас и плохо, может быть еще хуже». И хотя конечной целью называлась война с Россией за свободу Польши, но подчеркивалось, что такая война должна стать венцом всех усилий польского народа. В этой связи консерваторы – «патриоты завтрашнего дня» – указывали на необходимость решать вопросы дня сегодняшнего, накапливать моральные и материальные ресурсы нации, развивать «польский дух», чтобы «сразиться сначала на духовной арене», то есть заняться самоусовершенствованием. В день 30-летия Ноябрьского восстания, в речи 29 ноября 1860 г. Чарторыский потребовал от польской нации «оживления и утверждения в себе принципов порядка, чести, религии, морали» на пути легальной «органической» деятельности, а еще ранее, в речи 3 мая 1857 г., он говорил о необходимости внутреннего воспитания, обогащения нации в моральной, интеллектуальной, научной, хозяйственной и промышленной сферах. Он указывал на эти сферы, призывая следить за потребностями каждого нового дня: «Богоугодные и благотворительные заведения; школы – надежда будущего, городские и сельские училища, торговые, промышленные, сельскохозяйственные предприятия; поддержка научных, литературных изданий и трудов; распространение спасительного просвещения среди всех слоев общества; в высших же слоях – поощрение, при помощи примера, хозяйствования, экономии на нужды страны, отвлечение от бесплодных излишних и разорительных расходов; направление молодежи на путь долга, веры, нравственности, труда и порядочной жизни – сколько же прекрасных занятий, важных трудов, похвальных стремлений»²⁰⁹.

Пропагандируя путь легальной «органической» работы как путь, ведущий к свободе, сторонники Чарторыского невольно проговаривались: в частности, «Wiadomości Polskie» утверждали, что «народы, желающие остаться цивилизованными, должны ценить справедливость, порядок и нравственность больше, чем свободу, больше даже, чем независимость». Таким образом, становилось ясно, что «органическая» работа должна была не только и не столько способствовать экономическому прогрессу в Польше, сколько отвлечь народ с революционного пути, а также сблизить между собой классы польского общества, нивелировать социальные противоречия, создать «единство нации». Эти мысли аристократическая эмиграция несла в польские земли, активизировав контакты с ними через расширенную сеть агентов и корреспондентов. В Познани, как и в Галиции, распространялись документы Отеля Ламбер, в частности, упомянутый выше циркуляр 1860 г., призывавший шляхту временно воздержаться от политических выступлений. Особое внимание уделялось Королевству Польскому, где назревали реформы. Поэтому самые активные сношения Отеля Ламбер были установлены с помещичьим Земледельческим обществом и его главой графом Анджеем Замойским. Тот факт, что в России в это время появились признаки назревания революционной ситуации, не мог не отразиться на позиции аристократической эмиграции. Отрицая революционный путь борьбы, она не видела в русском революционном народе потенциального союзника Польши. «Wiadomości Polskie» противопоставляли «чувство справедливости» поляка «обману и коварству», характерным для «москаля», который «не способен понять голос свободы». Газета утверждала, что русская революционная демократия не выражает «ни мысли нации, ни нужд страны», что Россия дозреет до свободы и союза с Польшей лишь спустя несколько поколений, а пока русских «непреодолимо» разделяют с поляками «политические, общественные и религиозные представления», и это исключает «взаимопонимание и соглашение». Особенно яростно консервативная эмиграция выступала против социальных и социалистических моментов в программе русских революционных демократов, так как боялась влияния на польские массы революционной постановки крестьянского вопроса в России. «Социалистическое признание права на землю» «Wiadomości Polskie» называли «совершенным уничтожением прав собственности» и противопоставляли ему «освящающее эти права благоразумное согласие на выкуп земли»²¹⁰.

Отмежевываясь от революционного пути освобождения Польши и от революционных союзов, Отель Ламбер в то же время проявлял большое внимание к положению, складывавшемуся в Европе, которое, по его мнению, «давало столько поводов для надежды, основывающейся и на собственном усилении, и на слабости врагов». Стремясь укрепить контакт с Западом как «золотую нить, связующую Польшу с бессмертием и спасающую от гибельных объятий восточного варварства», польский аристократический лагерь видел необходимость завоевать «симпатии Европы», ее «участие и признание». Выступление под лозунгом «органического труда» должно было объявить Западу о продвижении Польши по пути мирного развития в направлении прогресса и свободы, продемонстрировать как признаки национальной жизни, так и «трезвость», умеренность взглядов поляков. К такой демонстрации приглашали «Wiadomości Polskie», а К. Шульчевский, призывая на страницах газеты к энергичному «развитию в стране духа предпринимательства и кооперации», обещал информировать об этом Европу. В распространении информации, как и в разъяснении своих взглядов, партии Чарторыских помогало наличие собственной печатной трибуны. Использовалась и иностранная, прежде всего, французская пресса. Брошюры с речами Чарторыского рассылались в Лондон, Геную, Милан, Турин и другие европейские центры. В выдвижении польского вопроса на обсуждение европейской общественности помогал также специально созданный французский комитет²¹¹.

Активную работу Отель Ламбер развернул и на Востоке, где с 1858 г. сетью агентов руководил Владислав Иордан. Существовали постоянные связи с турецким двором, при его тайной помощи была организована экспедиция Т. Лапиньского на Кавказ, где поляки заключили с абхазами договор о совместной борьбе против России и в дальнейшем посылали туда оружие. Активные действия они пытались также вести в Дунайских княжествах: агенты Отеля Ламбер занимались там трудоустройством молодых эмигрантов и их военным обучением. Стремясь направить энергию молодежи на борьбу за освобождение славянских народов от Османского ига, они пытались в этом отношении выступить в качестве соперников России. Эту же цель они преследовали, стараясь играть роль посредников между турками и балканскими славянами. На уменьшение российского влияния на Балканах была направлена и деятельность Отеля Ламбер в Болгарии, имевшая целью внести раскол в болгарскую православную церковь путем создания параллельной болгарской униатской церкви. При Бюро Отеля Ламбер был создан Комитет по вопросу болгарской церковной унии, а сам Чарторыский состоял в переписке с главой болгарского униатства епископом Иосифом Сокольским. Интерес его к этому вопросу был связан с тем, что князь Адам, как и весь консервативный лагерь в целом, отводил Польше роль вождя славянства, а потому он требовал, чтобы католическая церковь взяла болгарский народ под свое попечение²¹².

Глава IV
Общественный подъем в королевстве польском в начале 1860-х годов. Манифестационное движение и польская политическая эмиграция

1. Манифестации в Королевстве Польском и Отель Ламбер: попытки партии Чарторыских подчинить эмиграцию своему
руководству

В 1860–1861 гг. в Королевстве Польском развернулось широкое манифестационное движение. Центром патриотического энтузиазма стала Варшава, однако оппозиционные настроения распространялись и в провинции, где так же, как и в столице, создавались подпольные революционные организации. Политическую обстановку в стране осложняло и ширившееся крестьянское движение, связанное с отменой крепостного права в России.

На почве патриотического подъема возродились надежды шляхты. Помещичье Земледельческое общество, созданное по инициативе наместника Королевства Польского М.Д. Горчакова с целью побудить польское дворянство согласиться с проведением крестьянской реформы в Королевстве и принять участие в ее подготовке, направило царю адрес с просьбой о предоставлении Королевству более широких прав. Власти, пытаясь маневрировать, колебались между политикой несущественных уступок и подавлением общественного движения вооруженной силой. В итоге в феврале 1861 г. царские войска открыли в столице огонь по демонстрантам. Похороны пяти погибших стали в Варшаве очередной, еще более грозной манифестацией, что свидетельствовало о неуклонном нарастании кризиса в стране. Страны Запада выражали сочувствие жертвам и возмущение политикой царизма. Стремясь подчеркнуть свою солидарность с выступлениями в Королевстве Польском, поляки-эмигранты служили торжественные молебны в память о жертвах расстрела. Такие богослужения в 1861–1862 гг. прошли в Париже, Лондоне, Брюсселе, Стамбуле, на них присутствовали также англичане, французы, немцы, русские. Герцен выступил со статьей «Vivat Polonia!», а затем в «Колоколе» была напечатана статья «Mater Dolorosa», полная сочувствия к Польше. Откликнувшись на это, «Przegląd rzeczy polskich», поблагодарив Герцена, выразил надежду на «полную солидарность» и общность пути с «Колоколом». В одном из номеров польского издания была помещена заметка, где деятельности Герцена давалась высокая оценка, и эту оценку подтвердил факт вручения ему в Париже 4 июля 1861 г. адреса, подписанного 436 польскими эмигрантами. О благодарственных адресах и письмах, направленных Герцену, писал «Колокол», публиковавший полученные из Королевства Польского сообщения и статьи, посвященные польской теме. И напротив, материалы по «польскому вопросу», опубликованные в русском революционном журнале, становились известны в России и Польше. Так, статья Герцена «Vivat Polonia!» распространялась в виде листовки в российской армии. Тогда же в Польше и в эмиграции появилась масса брошюр, где воздавалось должное патриотическому духу манифестантов, но по-разному оценивался сам факт национально-освободительных проявлений: в частности, звучали предупреждения об опасности перерастания движения в революционную борьбу. Авторы таких публикаций, сочувственно принимая уступки царизма, склонялись к компромиссу с ним и хвалили в этой связи главу Земледельческого общества А. Замойского за удержание поляков на пути легальности и мира. Жесткую позицию заняли «воскресенцы», выступавшие против любых проявлений революционного характера: они осуждали даже пение патриотических гимнов во время манифестаций. В отличие от них, сторонники А. Товяньского призывали поляков вернуться на «высоты» духовного сопротивления. Их проповедь в чем-то перекликалась с теми советами, какие в это время направляла в Польшу «Prawda» Генрика Каменьского. Хотя демократические и революционные убеждения издателя газеты в корне отличались от взглядов «товианьчиков», но сходными были призыв к «духовной зрелости» и благосклонное отношение к царским реформам. Товяньский одобрил реакцию Александра II на адрес Земледельческого общества и заявил: «Если бы соотечественники, получив такой умеренный ответ царя, искренне поблагодарили бы его и сказали “мы верим тебе и будем терпеливо ждать”; если бы даже сложились и послали ему какой-либо подарок, то, может быть, такое чувство тронуло бы его душу, по природе своей способную к благородным движениям». Он советовал польскому народу, опираясь на моральную силу, направить острие борьбы против внутреннего зла, против собственных грехов и пороков²¹³.

Аристократическая эмиграция на первых порах не решалась открыто осудить политический характер манифестаций, как это сделали приверженцы Товяньского или «воскресенцы». Тем не менее, в своем кругу сторонники Чарторыских называли манифестации «безумием, студенческой выходкой», несвоевременной, компрометирующей и чреватой жертвами. «Это уроки и веяние Мерославского, – писал А. Козьмян 28 февраля 1861 г. – Глупая Варшава думает, что Гарибальди уже тут и с ним Мерославский, что оба они спасители». Но когда Земледельческое общество постаралось взять движение под свой контроль и придать ему форму морального протеста и проявления национально-религиозного чувства, тогда Отель Ламбер заговорил о «чуде», «деле Провидения», о дарованной Богом благодати, о «прекраснейшей моральной революции, самой могучей духом при полном материальном бессилии». Его восхищали «это единомыслие, это согласие, эта умеренность, эта покорность властям, вызывающим доверие». Желая «помочь стремлениям, мужеству, самоотверженности, разуму тех, кто там в Варшаве взял в свои руки руководство делом», консерваторы призвали поляков «не сходить с избранного пути» манифестаций, тем более что и французское правительство сочло его «наилучшим». О «духовной высоте», «моральной мощи» нации говорил 3 мая 1861 г. Владислав Чарторыский, умолявший поляков не опускаться до «гневных вспышек», до «низменной» вооруженной борьбы. «Самая великая сила на земле состоит в том, чтобы не дорожить жизнью, – заявил он. – Иметь эту силу и одновременно быть кротким и великодушным, чуждым всякой идее мщения, всякому стремлению вредить даже своему врагу – это преимущественное достоинство и истинный политический разум». В связи с этим «подстрекательство нетерпеливых к беспорядкам» осуждалось как «тяжкий грех», вредный для Польши, борьба же, осуществлявшаяся «целиком на основе законности», приветствовалась, так как создавала благоприятный имидж поляков и давала основания для дипломатического вмешательства Запада. Добиться такой «помощи соответствующего характера» от Франции и Англии пытались В. Чарторыский и В. Замойский, а К. Чарторыский обращался также в Ватикан за поддержкой против «партии насилия», стремящейся «ввергнуть Польшу в опасности кровавой революции»²¹⁴.

Подчеркивая, что для «медленного, постепенного» подъема нации «нужны только разум, умеренность, а более всего терпение», аристократическая партия организовала в Париже в марте 1861 г. сбор подписей под адресом, представленным царю Земледельческим обществом, а уступки царского правительства были восприняты как «прекрасное преддверие к святыне». Но когда с осени 1861 г. царизм усилил репрессии, восторг исчез, однако это не привело Отель Ламбер к изменению позиции: решено было лишь временно приостановить «мирное» патриотическое движение. Оставался расчет на осуществлявшего властные функции в администрации Королевства Польского маркиза А. Велёпольского, с которым аристократическая эмиграция вела переговоры и который, хотя и шел дальше деятелей Отеля Ламбер в вопросе о полной лояльности царизму, но так же, как и они, был противником революции. Для предотвращения революционного взрыва Отель Ламбер считал необходимым, чтобы Земледельческое общество, в котором он видел «двигатель и гордость всей провинции», «доказательство немалой зрелости» общественного мнения, как можно скорее сделало крестьян собственниками земли, и требовал придерживаться мирного курса. С руководством Общества велась регулярная переписка, обсуждались проекты документов, которые шляхта Королевства Польского намеревалась представить властям. Но в 1861 г. буржуазно-помещичьи круги Королевства оформили создание партии «белых» во главе с тайной Дирекцией, и консервативная эмиграция была отодвинута на вторые позиции: ей пришлось удовольствоваться тем, что в ее руках оставалась внешняя политика, внутренние же дела Польши, а также в значительной степени финансовые ресурсы передавались созданному «белыми» в феврале 1862 г. Центральному фондовому комитету и Расчетной делегации, о чем с Бюро Отеля Ламбер был заключен договор²¹⁵.

Включение в Комитет и Делегацию отдельных представителей «умеренной» демократической эмиграции стало результатом определенного влияния либеральных элементов. Боровшиеся против революционных тенденций «белые» звали к «широкому» объединению сил. К такому же единству они призывали эмиграцию. Еще в конце 1860 г. они потребовали «примирения» заграничных партий, пригрозив отказом в финансовой помощи, и 31 марта 1861 г. на празднике Пасхи в Батиньольской школе сторонники Отеля Ламбер в присутствии посланцев Королевства Польского сделали попытку объединения эмиграции. Призыв к единству звучал и в речи В. Чарторыского 3 мая 1861 г. И хотя тогда «примирение» было отвергнуто демократически настроенными эмигрантами, выступившими против претензий Чарторыских на «руководство делами страны», поиски согласия продолжались. Повод для этого дали торжественные похороны князя Адама в июле 1861 г. Они проходили с королевскими почестями, и консерваторы развернули широкую кампанию по увековечению памяти покойного: собирались деньги на сооружение костела в Париже, было решено выбить памятные медали и гравюры, воздвигнуть памятники как за границей, так и в Польше после ее освобождения. «Над столь великой могилой, – утверждалось в польской эмигрантской прессе, – противники должны подать друг другу руки». Оглашенное вскоре политическое «завещание» князя Адама напоминало о претензиях рода Чарторыских («фамилии») на польский престол, на руководящую роль в эмиграции. В завещании излагалась концепция внешней политики: «объяснять действия в стране, защищать национальные права перед общественным мнением и правительствами Европы […] завязывать и развивать те отношения с иностранными правительствами, которые могут помочь Польше и в освобождении ее от рабства, и в ее будущей независимой жизни и деятельности». Все эти обязанности взял на себя «наследник» князя Адама, его младший сын Владислав. В Манифесте к польскому народу и эмиграции, оглашенном 15 сентября 1861 г., он заявил о готовности «нести бремя польской службы за границей», пока его не заменит тот, кого назначит «законное и явное» правительство Польши. В. Чарторыский указывал на «милость Провидения», которое в лице его партии дало порабощенной Польше «собственную заграничную службу, способную отстаивать и защищать ее внешние интересы и нужды нации». На этом основании он требовал от поляков признания и поддержки и, прежде всего, рассчитывал на объединение под началом Отеля Ламбер эмиграции, необходимое для завоевания европейского общественного мнения. Эти претензии Чарторыского были поддержаны «Голосом с родины» – документом, появившимся за границей в начале сентября и, скорее всего, фальсифицированным. «Голос с родины» «призывал и умолял» эмигрантов установить согласие по примеру Польши и создать «единый национальный эмигрантский комитет объединенных стремлений», который утверждал бы все политические документы эмиграции и распоряжался ее материальными средствами. Подчеркивалось, что комитет будет «заниматься чисто национальными интересами, отбрасывая все чуждое, как панславизм, утопическая демагогия, социализм, диктатура», и не делая различия между аристократической и демократической эмиграцией. «Единственным нашим цветом» «Голос с родины» объявлял «цвет польской национальности». Такое решение проблемы эмиграции, утверждали авторы документа, дало бы Польше «истинную гарантию согласия, единства и порядка» и стало «незыблемым фундаментом освобождения нации из оков рабства». Они старались доказать, что Польша «глубоко проникнута отвращением ко всякому анархизму» и столь же глубоко «ощущает необходимость порядка», ради которого польский народ, якобы, был готов всем «пожертвовать»²¹⁶.

Твердыми сторонниками «порядка» были князья Чарторыские, и потому «Голос» прочил князя Владислава в руководители будущего «комитета объединенных стремлений». Напоминая о «влиянии, которое оказывал при жизни» Адам Чарторыский, авторы «Голоса» предлагали «назначить его сыну […] соответственное его трудам и заслугам место в коллективе […] объединения». Приводились, в частности, доводы о значении имени Чарторыского в глазах Запада, о важности личных связей князя. На этом основании делался вывод, что князь Владислав имеет больше прав стать вождем эмиграции, чем любой другой даже более заслуженный политик. Сторонники Отеля Ламбер составляли большинство среди кандидатов, рекомендованных «Голосом» в члены комитета. Но в числе 30 предложенных имен были также имена сторонников демократии и повстанческого курса Ю. Высоцкого и Я. Ледуховского, что должно было подтвердить «единство» эмиграции. Такое «подтверждение» содержалось и в речи агента Отеля Ламбер Н.Ф. Жабы, выступившего 21 октября 1861 г. на собрании эмигрантов в Лондоне. Призвав к «тесному согласию», которого «требует Родина», и отказу от «всякого поклонения какой бы то ни было политической теории» ради исполнения «святого долга поляка», он провозгласил: «Братья, последуем прекрасному примеру Отчизны! Ныне нет ни аристократов, ни демократов – все мы поляки!». О «распаде» прежних партий говорил и сам В. Чарторыский в речи 29 ноября 1861 г. Он повторил утверждения о задачах эмиграции «просвещать правительства и общественное мнение Запада» и еще раз напомнил о необходимости ее объединения по примеру Польши: «Возвышенное состояние умов, так счастливо побуждающее к согласию и рассудительности в стране, переносится также и в наш изгнаннический круг, распались партии, рассеялись так ясно выраженные прежде лагери; сложились лишь группы, которые выражают какую-либо потребность страны или эмиграции либо стараются выполнить какую-нибудь общественную функцию […]. Я не сомневаюсь, что когда нас призовет интерес родины, то мы все последуем примеру Варшавы, и что эти группы, а с ними и весь эмигрантский коллектив сумеет в данную минуту объединиться и начать более широкую и подсказанную событиями деятельность»²¹⁷.

Хотя Чарторыский подтвердил отказ от руководства внутренними делами Польши, но демократическая эмиграция в целом не поверила этим обещаниям, не откликнулась на призыв консерваторов. С протестом выступил генерал М. Рыбиньский, обвинивший Адама Чарторыского в измене делу польской независимости. Возмущение эмиграции вызвало «завещание» князя Адама: газета «Demokrata Polski» увидела в нем «непонятное безумие», «мираж гордости», а Я. Ледуховский на торжественном собрании 29 ноября 1861 г. заклеймил позором «людей, позволяющих себе считать польскую эмиграцию как бы собственностью известной фамилии […], которая может быть завещана наследникам».

Манифест В. Чарторыского от 15 сентября 1861 г. орган ПДО назвал «смехотворным», выступив против подобных попыток «без общественного полномочия и контроля брать на себя руководство национальным делом и распоряжение общественными средствами». Он разоблачил «Голос с родины» как состряпанное за границей «политическое шарлатанство», как «жалкую жульническую халтуру». О фальсификации этого документа, на самом деле созданного в Париже, писал и «Przegląd rzeczy polskich», в его аутентичность не поверила основная масса демократической эмиграции. Горстка эмигрантов, собравшихся 17 сентября 1861 г. по призыву Владислава Чарторыского, не смогла прийти к соглашению, а 21 октября на собрании в Лондоне был единогласно принят Манифест польской объединяющейся эмиграции, отмежевавшейся от «претендентов на корону, диктаторов, верховных и прочих вождей», хотя собравшиеся подтвердили необходимость для эмиграции, следуя примеру Польши, объединиться, чтобы лучше служить родине. Попытку создания «аристократическо-демократического комитета под облупленной княжеской фирмой», толкующего о «национальной дипломатии как о единственной своевременной работе», высмеял и орган польской молодежи в Париже «Głos». А сторонники Мерославского на страницах своего печатного органа «Baczność» заявили, что хотя «эмиграция не имеет претензии быть вождем и руководителем нации, но она никогда не унизится, не станет […] нищим, вымаливающим стране дипломатическую помощь. Пресмыкаться в парадных министров – эта роль уж слишком опошлена ясновельможными эмигрантами»²¹⁸.

Столкнувшись с отпором эмиграции, Отель Ламбер направил усилия все в то же русло «просвещения» Европы «относительно важности польского вопроса и необходимого и быстрого воскрешения родины». Поскольку «Wiadomości Polskie» прекратили свое существование, консерваторы пытались создать новый печатный орган, но не получили от властей разрешения на издание. В связи с этим Бюро Отеля Ламбер установило более широкие контакты с английской и французской прессой и рядом журналистов, чьи услуги щедро оплачивались; использовались также европейские телеграфные агентства. Масштабную печатную пропаганду консерваторов дополняла организация всякого рода национальных манифестаций – митингов, молебнов, торжественных богослужений, петиционных кампаний и т. и. Они проходили как в Париже, так и во французской провинции, а также в Англии и других странах Европы. В Швеции, в частности, 8 июля 1861 г. состоялась контрманифестация в память Полтавской битвы. Продолжались и стали еще более активными действия Отеля Ламбер на Востоке: делались попытки организовать на Кавказе военный отряд, велись переговоры с Дагестаном, Бухарой, Персией. Агенты Чарторыских действовали на Балканах, в Дунайских провинциях, они установили контакт с венграми, чехами, хорватами, сербами и черногорцами, манили их обещаниями денежной помощи. В Турции они пытались провести реорганизацию корпуса «султанских Козаков» Садык-паши, рассматривая его как преданный Франции военный резерв на будущее. Были также предприняты усилия для формирования польского легиона в Италии под командованием генерала Ф. Бреаньского: по данным царской агентуры, закупались оружие и амуниция для экипировки 6 тыс. человек, заготавливались артиллерийские орудия. Интерес Отеля Ламбер к подготовке военной силы нашел выражение и в попытках поставить генерала Бреаньского во главе военной школы, созданной в Генуе в 1861 г. для обучения польской молодежи²¹⁹.