Текст книги "Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века"

Все эти «военные приготовления» имели в виду подготовку на случай будущего вооруженного вмешательства держав при постановке польского вопроса. В качестве фактора, который можно было бы использовать в интересах решения этого вопроса, Отель Ламбер рассматривал и русское революционное движение как ослабляющее царскую Россию. До 1860-х годов непосредственных связей между ним и русскими революционными эмигрантами не существовало. Последние подчеркивали «разномыслие» с «олигархами партии Чарторыского», от которых, по словам Герцена, «Колокол» «был всего дальше». В свою очередь, аристократическая эмиграция на страницах своей печати, в речах своих деятелей, в «научных» лекциях Ф. Духиньского не переставала выступать против революционной партии «Колокола». Но огромная популярность русского революционного журнала не могла не обратить на себя внимания лидеров аристократической партии. И хотя, как признавался 3. Иордан, всякие революционные формы борьбы, а особенно сотрудничество с русскими, вызывали у консерваторов «отвращение к союзникам такого рода», но из сношений с «монгольскими демократами» они надеялись извлечь хотя бы косвенную выгоду для борьбы «против общего врага» – царизма. Решив действовать по отношению к русским революционерам «с простотой голубя и мудростью змеи» и использовать их авторитет в общественных кругах за границей, Бюро Отеля Ламбер в 1861 г. обратилось к Герцену с приглашением выступить на митинге в Лондоне. Тогда согласие не было достигнуто, но Герцен, отметив различия поляков и русских во взглядах, подчеркнул общность их борьбы против самодержавия и призвал Отель Ламбер доказать осознание им этой общности, выступив в защиту угнетенного царизмом русского крестьянства. Видимо, подобные мысли содержались в его письме Чарторыскому, переданном через Иордана, который счел, что этот документ «можно похоронить среди других ненужных бумаг», заявив в письме В. Калинке: «Я никогда не считал, что нам нужно свидетельство какого-то мужика, чтобы показать его Европе как знак нашего существования». Тем не менее, в начале 1862 г. Иордан вновь вступил в переговоры с редакцией «Колокола». Речь шла о взаимной помощи в пересылке революционной литературы в Россию и Польшу, и после долгих колебаний партия Чарторыских решилась «заключить сделку», «приобщившись к разрушительному процессу и к ускорению взрыва». В Бюро Отеля Ламбер была создана специальная «русская комиссия» в составе В. Калинки, К. Рупрехта и Г. Вызиньского. Однако по вопросам, затрагивавшимся русскими революционными демократами при переговорах, о сближении двух славянских народов, о будущих их отношениях Иордан занял жесткую позицию: «отказываясь на будущее от славянского сообщества», консерваторы предлагали после свержения самодержавия «сказать друг другу “прощай” и идти каждому в свою сторону». Будущий строй России, заявил Йордан Герцену, «это ваше внутреннее дело, которое нас мало касается»²²⁰.

Но то, что происходило в российской части Польши, привлекало первостепенное внимание аристократической эмиграции. Хотя, согласно договору с Дирекцией «белых», Отель Ламбер был должен курировать лишь внешнюю политику, его деятели не прерывали попыток давать указания Польше. Чарторыский установил также связь с галицийской шляхтой, которая регулярно финансировала группировку Чарторыских. От своих сторонников в Галиции Отель Ламбер систематически получал политическую информацию через Краковское бюро в лице его членов Людвика Водзицкого, Станислава Козьмяна, Яна и Станислава Тарновских, а также через агента Станислава Плятера. Князь инструктировал помещиков, предостерегал от необдуманных действий, призывал к осторожной и «умеренной» политике. Постоянный контакт Отель Ламбер поддерживал и с «белым» Комитетом в Познани, также получая оттуда деньги и информацию и направляя туда эмиссаров и агитационную литературу. Но в Королевстве Польском, в сношениях с которым консервативная эмиграция была особенно заинтересована, ее ждали трудности. Февральское соглашение 1862 г., заключенное с Дирекцией, оказалось непрочным. Отель Ламбер был недоволен своей второстепенной ролью и ощущал «неуверенность», подозревая существование в среде «белых» «раскола мнений», отсутствие «полного и искреннего объединения». Действительно, в Дирекции возобладало мнение тех, кто хотел ловко «прибрать к рукам» демократические элементы польского общества. Они требовали «гибкости» и от Отеля Ламбер, настаивая на объединении эмиграции путем создания Межпартийного комитета. Однако прибывшая в Париж делегация «белых» с трудом вела переговоры с демократически настроенными эмигрантами, среди которых были Я. Ледуховский, Я. Н. Яновский, Э. Корабевич, Э. Хоецкий, Л. Зенкович. Предложение делегации о выдвижении кандидатов в Межпартийный комитет и проведении голосования встретило протест объединившихся вокруг Мерославского молодых эмигрантов, которые отрицали право «белых» делегатов диктовать эмиграции свою волю. Но представители Отеля Ламбер заявили, что делегация является «выразительницей воли всей Польши», а «не только каких-то течений в общественном мнении». Чарторыский в беседе с Высоцким потребовал «не толкать страну в бездну», отвергнув всякую мысль о восстании²²¹.

2. Централизация Польского демократического общества и «умеренные» демократы в борьбе за объединение польской политической эмиграции. Споры вокруг вопроса о русско-польском революционном союзе

Вопрос о путях борьбы, о восстании был тем вопросом, который в условиях подъема национального движения в Польше в начале 1860-х годов становился особо актуальным и кардинально противопоставлял аристократическую партию демократическому лагерю в польской эмиграции. Все демократы отозвались на манифестации в Королевстве Польском, заявив о стремлении к активной борьбе. Однако в среде «левых» отсутствовало организационное единство, различные группы действовали обособленно друг от друга, и в этом заключалась их слабость. Крайне «левое», социалистическое, крыло эмиграции было скомпрометировано в результате провокации Береншпрунга против Революционной громады «Лондон» и сильно ослабело. Незрелость социалистических теорий лондонских эмигрантов, их сектантская замкнутость способствовали тому, что бурное развитие событий, опрокидывавшее утопии и обнаружившее политическую изоляцию социалистов, вызвало разочарование и толкало их к другой крайности – в сферу «умеренного» демократизма, более популярного в обществе. Громада в ряде воззваний с одобрением откликнулась на подъем национально-освободительного движения в Королевстве Польском, она призывала англичан «заявить […] святую веру в то, что на стороне Польши справедливость, и она имеет право ввести ее в действие». Члены Громады Л. Оборский, Я. Крыньский, Г. Абихт по-прежнему рассчитывали на собственные силы польской нации и на поддержку революционных народов, но каких-то практических действий с их стороны трудно было ожидать, хотя агентурные данные свидетельствовали об их планах, рассчитанных на развитие революционной борьбы на нижнем Дунае. Активную позицию занял Абихт: он выехал в Королевство Польское, переслав туда оружие, сумел связаться там с революционерами, готовившими вооруженное выступление, и впоследствии встал на службу образованного в Варшаве Центрального Национального комитета (ЦНК). Абихт непосредственно участвовал в подготовке восстания 1863 г., распространяя в стране приказы ЦНК, его листовки, брошюры, газеты, создавая революционные кружки в провинции, собирая средства для борьбы, решая вопросы вооружения на местах. Придавая большое значение работе с крестьянством, он вел агитацию в деревне Королевства Польского и Литвы, вовлекал в эту работу студенческую молодежь. Деятельность его оборвалась трагически: в ноябре 1862 г. он был схвачен царскими властями и 12 июня 1863 г. повешен²²².

К началу 1860-х годов ослабело и Польское демократическое общество. Централизация не имела прочных связей с родиной, за границей за ней шла лишь часть демократической эмиграции. Однако, воодушевленная событиями в Королевстве Польском, она активизировалась. К членам ПДО обратилась представительная Лондонская секция Централизации. В воззвании 18 августа 1861 г., подписанном Ю. Даничем и Я. Толькемитом, подчеркивалось: все, происходящее в Польше, является утверждением демократического принципа и подтверждает, что только демократия может освободить родину. Членов ПДО призывали установить связь с Лондоном. Ответом явилась декларация парижских членов ПДО от 4 сентября 1861 г., переданная на подпись польской демократической эмиграции во Франции: в ней отмечалось значение национального движения в Королевстве Польском и давалось обещание поддержать усилия Централизации. Многие секции во Франции и Англии также откликнулись на призыв и обещали поддержку. Для осуществления таких обещаний имелись серьезные основания. Польские демократы за границей проявляли активность с самого начала варшавских событий, их реакцией стали организация митингов и манифестаций, выступления с воззваниями. В одном из воззваний, датированном 2 января 1861 г. и исходившим от Комитета польских эмигрантов в Шеффилде, приветствовалось проявление национальной жизни и духа в Польше и выдвигалась цель борьбы за восстановление ее независимости. Отмечая сложившуюся в Европе благоприятную ситуацию, авторы воззвания в то же время подчеркивали необходимость рассчитывать лишь на собственные силы. Это обращение, звавшее эмиграцию к объединению, было поддержано общим собранием эмигрантов в Шеффилде, их призыв долетел и до Королевства Польского и Галиции. Он вполне соответствовал той позиции, которую занимали Централизация и ее печатный орган «Demokrata Polski»: как и прежде, они считали восстание единственным путем к освобождению Польши, а «легальные» формы сопротивления добровольным признанием ее покорности захватчикам. 2 ноября 1861 г. газета выдвинула лозунг восстания, напечатав воззвание «Народ! Будь бдителен!». В воззвании говорилось: «Иди, народ, туда, куда увлекает тебя вихрь Божий! Иди, пока на часах вечности не пробьет час, когда ты поднимешься как великан, оглядишься вокруг, схватишь железо, камень, палку и одним ударом, памятным во веки веков, раздавишь саранчу, которая объедает твою землю»²²³.

В новой обстановке Централизация особенно настойчиво требовала выполнения «первого догмата национальной веры» – немедленного разрешения крестьянского вопроса, предоставления «земельной собственности крестьянам, уравнения их со всеми жителями Польши». По мнению ее руководителей, это создало бы основу для сглаживания классовых противоречий, помогло бы избежать революционных проявлений со стороны крестьянства и обеспечило единство нации в борьбе за свободу Польши. «Только в решительном и искреннем объединении помещиков с сельским людом, – заявляла газета «Demokrata Polski», – лежит единственная надежда на спасение родины». Она приветствовала все факты «сближения» шляхты с народом в манифестациях, считая «эти собрания вместе с крестьянством в церквях, на кладбищах, на исповеди, эти совместные процессии к святым, чудесным или прославленным национальными воспоминаниями местам» «средством, прямо ведущим к цели». Хвалил шляхту и Гельтман, выступая 7 июня 1861 г. на собрании, посвященном памяти скончавшегося И. Лелевеля; он утверждал, что шляхта осознала необходимость искупления старых «грехов» и готова разрешить крестьянский вопрос, несмотря на препятствия со стороны царских властей. Но действительность опровергала этот оптимизм, и орган ПДО очень тревожился за «единство нации», констатируя 9 ноября 1861 г., что «крестьянский вопрос […] оказался едва затронутым». Поэтому газета не уставала агитировать шляхту, вновь и вновь призывая ее к «жертвам» во имя спасения Польши. Все это свидетельствовало о сохранении идеологами Польского демократического общества либеральных иллюзий, что мешало им выработать реальный политический курс²²⁴.

Это сказалось на их попытках объединить все демократические силы эмиграции в поддержку движения, развернувшегося на родине. В начале ноября 1861 г. Централизация обратилась к Корреспондентской комиссии с воззванием, где предлагала создать Объединение эмиграции, признающей демократические основы. Такими основами должны были стать принципы, провозглашенные Краковским манифестом 1846 г. и манифестационным движением в Королевстве Польском. Каждый член Объединения был обязан признавать эти принципы и быть готовым к жертве за родину. Идея создания Объединения встретила широкую поддержку, и в результате в конце 1861 г. возник Временный комитет польской эмиграции, признающей демократические основы, под председательством Яна Ледуховского, активного противника консерваторов. В Комитет вошли также Л. Зенкович, Э. Хоецкий, Я. Чиньский, А. Хрыстовский, Я. Н. Яновский, Э. Корабевич. Большинство из них, как и их окружение, являлись представителями той части демократической эмиграции, которая стремилась продолжить традиции Польского демократического общества. Но и для них было характерно наличие иллюзий насчет перспективы «национального единения». Пример такого «единения» они видели в Королевстве Польском: «От каст и исповеданий, разделявших старую Польшу, ныне остался мертвый след, – говорилось в Манифесте Временного комитета 12 января 1862 г. – Нет двух отчизн, двух лагерей, двойных знамен – есть только одна отчизна, один лагерь, одно знамя». Эти утверждения воспринимались польскими эмигрантами как призыв к объединению, провозглашенный самой Польшей «не словами, а делами и жертвами», как «лозунг, которому каждый поляк обязан послушанием». В Манифесте подчеркивалось, что «страна объединяется на основе демократического развития» и «на той же самой основе должна объединяться и эмиграция». Авторы документа напоминали, что «польская демократия есть не что иное, как только плод развития элементов, издавна тлеющих в истории нашей родины, […] это призыв всех членов нации к заботе о всеобщем благе; наделение каждого поляка равными правомочиями, равными привилегиями на получение полного продукта своего труда, на действительную награду за оказанные родине услуги; равная мера защиты против насилия, против беззакония, против злоупотреблений […]. Демократия бесконечно облагораживает, […] прославляет стремление к самоотвержению и любит жертву, сердечно открывает объятия ближним». Манифест объявил о подготовке к выборам Постоянного комитета Объединения польской эмиграции, признающей демократические основы, и предстоявшему в связи с этим роспуску Централизации. В марте 1862 г. было проведено голосование, результаты которого засвидетельствовали, что идею объединения на демократической основе поддерживают более 700 человек, осознавших, что только такой союз мог бы обеспечить демократическое направление развития борьбы в Польше²²⁵.

Сообщение о результатах голосования Временный комитет польской эмиграции, признающей демократические основы, смог опубликовать лишь в мае 1862 г. Причиной была развернувшаяся среди эмигрантов борьба взглядов на то, каким должно быть единство эмиграции. Так, Мерославский выступал против «беспринципного», «выдуманного» единства, ведущего, с одной стороны, к искусственному сглаживанию противоречий, а с другой, дающего «вольный простор для всяких споров и претензий». Перед лицом близящегося восстания он требовал организации эмиграции в «особое политическое тело», отказа от «хаоса» и четкого «разделения этого хаоса на лагери». Эта позиция, хотя и продиктованная претензиями генерала, желавшего самому возглавить эмиграцию, принципиально не противоречила позиции Временного комитета польской эмиграции, признающей демократические основы. Иную точку зрения разделяла та часть эмиграции, которая шла за «умеренной» демократией, возглавленной парижским Польским коло. «Умеренные», видевшие в варшавских манифестациях «прекрасное единодушие» и «братское согласие», писали на страницах своего органа 20 ноября 1861 г. о состоянии польского общества: «Стерлись различия вероисповеданий и классов, усилия оказать справедливость сельскому люду стали повсеместными; никто не допускает, чтобы рождение было привилегией, дающей право руководить национальным делом, действительные заслуги перед общественным мнением заняли подобающее место». Это было почти дословное повторение того, о чем писала газета «Demokrata Polski», но далее «Przegląd rzeczy polskich» заявлял: «Когда братство и равенство становятся истиной для всех вероисповеданий и классов, тогда нечего думать о перевесе магнатов, привилегиях шляхты или триумфе иезуитизма […]. В таком положении вещей […] борьба за принципы становится излишней». Иными словами, «излишними» становились «демократические основы» объединения, провозглашенные Временным комитетом эмиграции²²⁶.

Отразившееся в позиции «умеренных» демократов стремление затушевать и сгладить остроту социальных противоречий в Польше сближало их со сторонниками аристократической партии: не случайно и те, и другие выступали за «широкое», «беспартийное» объединение эмиграции. Часть «умеренных» участвовала в кампании «объединения», развернутой Отелем Ламбер с подачи Дирекции «белых», а затем те же лозунги «единства» выдвинула Комиссия объединяющейся эмиграции, возникшая в Париже почти одновременно с Временным комитетом польской эмиграции, признающей демократические основы. Организатором Комиссии была батиньольская группа демократов; в нее вошли Л. Чеховский (председатель), Л. Мазуркевич (секретарь), Р. Петровский (кассир), Ю. Михаловский, А. Валигурский, И. Богданович, В. Левандовский. 6 октября 1861 г. они призвали эмиграцию «следовать за родиной, побрататься, как она, и, как она, слить все силы воедино к общей цели». Комиссия звала на выборы Комитета, который бы занимался всеми делами и финансами эмиграции, издавал ее орган и сносился с Польшей. Авторы воззвания доказывали, что «идейные различия не должны быть препятствием для объединения», и призывали «под чисто национальное знамя», выдвигая лишь общий лозунг «единой, целой, великой, независимой и счастливой родины». Туманно упоминалось о «христианской любви и справедливости», конкретные же лозунги принципиально отбрасывались: «Какие же могут возникать между нами различия? О чем же еще нужно спорить? О формах правительства, о будущем общественном устройстве? Ведь все это не наше дело, ибо мы не должны предрешать за всевластие нации». Эмиграции предлагалось встать «на вспомогательную позицию», не вмешиваться во внутренние дела Польши, вести работу по «приобретению симпатий европейского общественного мнения», набираться знаний и опыта для «будущего развития национальной жизни и институтов» в свободной стране. В следующем воззвании 10 января 1862 г. Комиссия заявила, что «отныне страна способна сама о себе позаботиться и быть инициатором в деле завоевания своей независимости в границах 1772 г.». С удовлетворением отмечалось, что в Польше были апробированы лозунги «личной свободы, наделения крестьян землей в собственность, уравнения прав вероисповеданий и гражданского равенства для всех жителей Польши». Что касается еще не выработанных родиной принципов будущего государственного устройства, Комиссия требовала от эмиграции не навязывать их нации и лишь идти за ней, являясь для нее только «поддержкой». Говорилось и о тех, кто «под видом защиты демократических принципов» пытается свести эмигрантов «с пути полезного и практичного служения национальному делу». Это был прямой выпад в адрес Временного комитета польской эмиграции, признающей демократические основы, с которым Комиссия объединяющейся эмиграции вступила в конкурентную борьбу²²⁷.

В этой борьбе Комиссия имела союзника – консервативную эмиграцию, что было закономерным: ведь призыв «слепо» подчиниться любому политическому курсу в Польше означал согласие Комиссии на консервативный и даже реакционный облик страны. Ряд «умеренных», ставших ее членами, настаивали на соглашении с консерваторами еще во время распространения «Голоса из Польши», поэтому уже в декабре 1861 г. Комиссия объединяющейся эмиграции пошла на сотрудничество с агентом Отеля Ламбер Н. Ф. Жабой. Он создал в Лондоне комитет, ставший как бы филиалом Комиссии, и 5 января 1862 г. издал воззвание к эмиграции, предлагая избрать общее представительство. Комитет Жабы вместе с Комиссией боролся против Временного комитета польской эмиграции, признающей демократические основы, который выступал с резкой критикой «бесцветности» воззваний Комиссии, «не выражающих общественных принципов». Комиссия, в свою очередь, обвиняла Комитет в пропаганде вражды и раскола среди эмиграции. Попытки примирить Временный комитет и Комиссию объединяющейся эмиграции разбивались о неприятие последней термина «демократия» в трактовке Комитета: в этой трактовке он, якобы, становился равен понятию «коммунизм» и потому был неприемлем для Польши, а также и для наполеоновской Франции²²⁸.

Батиньольская Комиссия развернула активную деятельность: в Париже и других центрах Франции создавались организации ее сторонников, в Лондоне действовали два комитета, связь была установлена с Генуей и даже с Востоком. Поскольку с конца 1850-х годов партия «умеренной» демократии неизменно стояла на позициях борьбы собственными силами и вооруженного выступления, она привлекла к себе значительную часть эмиграции, что способствовало популярности созданной ею Комиссии. Кроме того, стремясь завоевать симпатии эмигрантов, Комиссия создавала институты, направленные на оказание им помощи. Ее усилия приносили плоды, число ее сторонников росло и в апреле 1862 г. уже приближалось к тысяче. В апреле – мае проходило объявленное Комиссией голосование по выборам Комитета объединения, оно было открытым, список кандидатов состоял из 134 лиц от различных партий. 14 июня были подведены итоги: в выборах приняли участие 818 эмигрантов, абсолютное большинство голосов получили 6 человек, но за счет кандидатов, получивших относительное большинство, состав Комитета объединения был увеличен до 14 членов. Однако часть избранных отказалась войти в Комитет, а некоторые оговорили свое членство определенными условиями²²⁹.

Комитет объединения заявил о своих задачах: «поддерживать идею объединения, осуществлять связь с эмиграцией, а если обстоятельства позволят, то и со страной; заниматься делами эмиграции как в общественном, так и в частном отношении», «издавать орган эмиграции; поддерживать все честные труды и стремления, связанные с национальным делом, и остерегаться вредных; собирать средства на общественные нужды, ведать их расходованием и оборотом». Таким образом, эта программа не ставила задачу непосредственного конкретного участия эмигрантов в борьбе Польши за свободу. Правда, поддерживая связь с Варшавой, партия «умеренной» демократии, в отличие от партии Чарторыских, с надеждой хватавшейся за царские уступки, выступала за продолжение манифестаций и отказ от соглашения с властями Королевства Польского. «Przegląd rzeczy polskich» продолжал пропаганду идеи восстания, а эмиссары Комитета объединения готовили его военные силы в Молдавии, но их использование предполагалось лишь тогда, когда в Королевстве возникнет обстановка, не грозящая перерастанием восстания в крестьянскую революцию. Это в очередной раз свидетельствовало о социальной позиции и ограниченном характере революционности «умеренных» демократов. Подтверждением были и связи их с тайным сторонником варшавских «белых» К. Маевским, который финансово поддерживал Коло. Возможно, именно он подал Дирекции «белых» мысль вступить в переговоры с «умеренными», и осенью 1861 г. в Париж был направлен представитель варшавского Земледельческого общества С. Карский с просьбой помочь предотвратить «гибельное» восстание. Правда, Высоцкий, к которому обратились, счел невозможным избежать взрыва, заверив при этом варшавскую Дирекцию в поддержке восстания Францией, но сам факт обращения организации помещиков к партии «умеренной» демократии говорил об определенной близости их взглядов и взаимопонимании²³⁰.

В составе избранного ранее Постоянного комитета польской эмиграции, признающей демократические основы, также были члены, недостаточно последовательно придерживавшиеся этих основ и склонные к компромиссу с «умеренными». С другой стороны, Ю. Высоцкий, А. Жабицкий и Т. Малиновский, получившие большинство на выборах Комитета объединения, согласились войти в его состав лишь при условии слияния его с Постоянным комитетом. 28 июля 1862 г. было объявлено о таком слиянии и создании Главного комитета польской эмиграции из 9 членов (Я. Ледуховский, Я.Н. Яновский, С. Эльжановский, Э. Корабевич, А. Жабицкий, Л. Мазуркевич, С. Бобровский, Ю. Высоцкий, А. Хрыстовский). Создание нового органа, представлявшего 1400 эмигрантов, означало роспуск Польского демократического общества, замену его печатного органа «Demokrata Polski» новым изданием под названием «Głos wolny». Этот «независимый орган общественного мнения Польши и эмиграции», имеющий «исключительный характер служения делу освобождения Польши из-под иностранной агрессии и угнетения», начал выходить с 1 января 1863 г. В обращении к эмигрантам 8 сентября 1862 г. Главный комитет призвал их установить с ним связь через постоянных корреспондентов, избранных на местах, ежемесячно сообщать о членском составе и пересылать членские взносы²³¹.

Главный комитет польской эмиграции являлся «довольно эклектичным» и «весьма компромиссным» организмом, став «как бы соединением всяких оттенков крайней и демократической эмиграции». Он выдвигал идею «вооруженного восстания всего народа» – выступления по собственной инициативе и борьбы собственными силами. При этом пожар восстания должен был охватить «все польские земли бывшей Речи Посполитой», то есть зажечь и «забранные провинции». «Мы не можем делить любовь, и родину нашу мы любим в тех границах, какие определил ей Бог и завещали исторические традиции», – говорилось в воззвании Комитета 20 ноября 1862 г. Авторы воззвания утверждали, что «чувство цельности глубоко укоренилось в совести нации», и об этом свидетельствовали происходившие в Польше манифестации. Видя в восстании «пробный камень и вместе с тем исходный пункт новой жизни», «святейший и настоятельнейший долг» поляков, Комитет выступал против «фальшивых» и «антинародных» попыток отложить восстание на неопределенный срок, пока в Польше не произойдут органические изменения. «Głos wolny» не отрицал значения «органической деятельности», но рассматривал ее как «подсобную» работу в процессе выработки внутренних сил восстания. Поэтому он осуждал стремление консерваторов к частичным уступкам и их «автономичные фантазии», дав им отпор в рецензии на брошюру К. Рупрехта «Требование настоящей минуты». По мысли радикальных демократов, чтобы «восстание развернулось батальонами и эскадронами и вылилось в великую и решительную борьбу за независимость Польши», нужны были серьезные приготовления – охват всей страны военной организацией, подготовка вооружения и кадров будущей национальной армии, превращение административных единиц в единицы боевые. Эмиграция также должна была готовить оружие и военные кадры, формировать отряды и вести повстанческую пропаганду. Как писал «Głos wolny», она была призвана «занять соответствующее положение вовне и заполнить пустоту, дающую себя чувствовать в связи с отсутствием независимого польского органа». Важнейшей ее задачей объявлялось установление «духовной связи с теми, кто работает и жертвует собой на родной земле, а также распространение путем письменной пропаганды принципов, являющихся основой и необходимым условием эффективности столь великого предприятия». В результате эмиграция становилась «явным истолкователем общественных и политических нужд» Польши²³².

Основополагающими в программе Главного комитета польской эмиграции были лозунги свободы и демократии. Ее авторы доказывали необходимость демократических преобразований как «вернейшей гарантии» «возрождения и будущей мощи» Польши. Заявляя, что идеи свободы и гражданского равенства являлись «коренными понятиями исторического существования» Польши, Комитет призывал поляков «сплачиваться и работать под знаменем демократии», «перенести на все общество свободу и гражданское равенство, распространить ее блага на всех жителей польской земли безотносительно к различию общественного признания, религиозного исповедания или происхождения». Но, выдвигая, таким образом, программу буржуазно-демократических реформ, в которой на первом месте стояла крестьянская реформа, Комитет тут же утверждал, будто «демократические принципы во всей полноте» уже нашли в Польше осуществление. В воззвании 12 августа 1862 г. говорилось о «развитии внутренних сил с целью завоевания политической независимости, об осознании этой обязанности всеми членами разорванной отчизны», об «уравнении в гражданских правах всех классов и религий» и «наделении крестьян земельной собственностью» как о свершившихся фактах. А в воззвании 20 октября 1862 г. руководство Комитета вновь утверждало, что социальные проблемы в Польше решены: «Крестьянский вопрос, являющийся краеугольным камнем национального возрождения, приобрел соответствующее значение. Помещики в русском захвате поняли, наконец, необходимость наделения крестьян землей в собственность и наверняка не будут щадить жертв, чтобы вознаградить его за многовековую недолю, чтобы вырвать его из-под влияния вражеского правительства и обеспечить в его лице миллионы защитников национального дела. Пусть только это патриотическое стремление найдет осуществление и пусть этому осуществлению сопутствует истинно братское чувство»²³³.

О тщетности столь благих пожеланий и надежд заявило «левое» крыло вновь созданного органа: Я. Н. Яновский доказывал, что «касты и проникнутые их духом индивиды […] никогда легко и быстро не отрекаются от своих стремлений», а потому «согласие и единство, якобы царящие в стране, являются лишь видимостью». Но «умеренное» большинство в Комитете выдвигало на первый план вопрос о «согласии» и «единстве» только потому, что стремилось «склонить» шляхту «к энергичным мерам для удовлетворения требований крестьян». В этом они видели лишь средство привлечения крестьянства к участию в восстании. Кроме того, достижение «национального согласия», так же, как утверждение демократических преобразований, должно было повысить престиж Польши в глазах «братского союза народов» Европы. «Очищенные от средневековой плесени национальные учреждения, – говорилось в воззвании Комитета 12 августа 1862 г., – поставят нас на уровень нынешнего развития человечества и сделают способными вновь занять то положение цивилизатора на Востоке, которое мы некогда занимали с такой явной пользой для Европы». Главный комитет польской эмиграции высоко оценивал европейское революционное и демократическое движение, выступая за «чистое и безотносительное понятие международной справедливости». «Głos wolny» призывал поляков завоевывать «симпатию и активную помощь» народов Европы, давать всем угнетенным национальностям «постоянные доказательства непоколебимой веры в международную солидарность». Что касается отношения к европейским правительствам, газета, отражая мнение радикальной части Главного комитета, направляла критику в адрес наполеоновской Франции, утверждая, что во Второй империи французский народ утратил внутреннюю свободу. В то же время на ее страницах высказывались надежды на поддержку со стороны западных правительств, подчеркивалась необходимость завоевать их расположение. Это был результат влияния «умеренных», имевших в Комитете перевес, оно дало основание В. Гельтману писать о «склонности Комитета, окутанной антиреволюционной дипломатией». «Левые» боролись против этой «склонности»: в воззвании 12 декабря 1862 г., напоминая о предстоявших 15 января 1863 г. выборах нового состава Главного комитета, они призывали эмигрантов голосовать только за демократов – подлинных патриотов. «Страна требует от эмиграции не контингента дипломатов, – писал «Głos wolny», – а людей действия и самопожертвования»²³⁴.