Текст книги "Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века"

4. Борьба за объединение польской политической эмиграции. Конфедерация польского народа. Централизация Польского демократического общества и Великий манифест ПДО 1836 г

В годы наибольшей активности «Молодой Польши» в союзе с лелевелистами не прекращались их попытки объединить под своим началом эмиграцию, распадавшуюся на 200 маленьких огулов, которые вели между собой борьбу. Лелевель планировал возродить сейм и пытался при помощи Я. Ледуховского и Ф. Тщиньского созвать бывших парламентариев в Брюсселе. В то же время так называемая Корреспондентская комиссия, взявшая на себя объединительные функции после роспуска в мае 1834 г. Национального комитета польской эмиграции под руководством Дверницкого, разрабатывала новый устав в духе установок Польского демократического общества. В июле 1834 г. она выступила против партии консерваторов, приняв документ, «заклеймивший систему, которая убила Польшу». Документ стал актом осуждения бывшего главы повстанческого правительства

A. Чарторыского, который к тому же усердно хлопотал в это время о посылке польских военных частей в разные страны Европы и Африки. Это было не первое выступление демократов: еще за два года до этого, в июле 1832 г., Я. Н. Яновский обращался в редакцию парижской газеты «Le Messager des Chambres» («Вестник Палаты»), протестуя против хвалебной статьи, представлявшей Чарторыского воплощением борьбы поляков; протест был опубликован в 1833 г. в брошюре «Последние моменты революции в Польше в 1831 г.». Теперь, в 1834 г., за восемь месяцев объединились 2840 эмигрантов, подписавших акт с осуждением князя Адама. При этом Огул в Пуатье заявил, что «не только не питает доверия» к князю, но и считает его «врагом польской эмиграции», а эмигранты в Невере назвали Чарторыского «не достойным имени поляка, изменником родины» и «предавали его общественному презрению и проклятию потомков». Однако консерваторы и их глава получили поддержку части эмиграции: в пользу князя Адама подписались 248 человек, а от имени группы военных в Оксере Мохнацкий обратился 17 октября к Дверницкому с открытым письмом, где оправдывал действия Чарторыского. В то же время он призывал эмигрантов не ожидать от Европы освобождения Польши, а действовать собственными силами: «Ничьей помощи мы не отвергаем, – писал он, – но ни в чью помощь не верим». Подчеркивая необходимость создания «центральной повстанческой власти», Мохнацкий утверждал: «Для нескольких десятков миллионов поляков, если они хотят одного и того же, нет ничего невозможного». Свою концепцию он развивал и в переписке с В. Замойским, указывая на необходимость «объединить под верховным руководством одного лица всю эмиграцию, чтобы затем поднять на восстание всю польскую нацию». За этой монархическо-инсуррекционной концепцией Мохнацкого просматривался все тот же его взгляд на А. Чарторыского как на вождя польской нации, главу всей страны, что объясняло и оправдание им действий князя как в восстании 1830 г., так и в эмиграции⁶².

Поскольку объединительная акция Корреспондентской комиссии не удалась, группа эмигрантов в Ажане создала новую Объединительную комиссию и провела выборы в Комитет, куда вошли К. Дверницкий (как председатель), B. Зверковский, Я. Ледуховский, К. Ружицкий, Л. Ходзько, Б. Залеский и издатель газеты «Nowa Polska» Ю. Б. Островский. Против участия последнего выступили члены Комитета-лелевелисты, и в сентябре 1835 г. Комитет распался. К этому времени обозначился успех другого объединительного центра: наиболее сильная секция Польского демократического общества в Пуатье при поддержке других секций взяла на себя функции осуществления программного и организационного объединения – создания четкой исполнительной власти эмиграции и опубликования манифеста, содержащего новые идеи. Секция выиграла выборы в конце 1834 г. и в июне 1835 г. стала Центральной. Огул эмиграции принял разработанный ею новый устав. Сохранялась структура ПДО – деление на секции, по большей части пятичленные. Путем тайных выборов формировалась исполнительная власть – Централизация в составе девяти членов (позже их стало пять). Первые выборы состоялись 5 июля 1835 г., но работа Централизации началась позже, в начале 1836 г. Ее членами стали Ян Непомуцен Яновский, Томаш Малиновский, Александер Мольсдорф, Виктор Гельтман, Генрик Якубовский, Роберт Хмелевский, Люциан Зачиньский, Адольф Хрыстовский и Винцентый Ципрысиньский (последний вскоре умер). Большинство членов Централизации составляли «умеренные» демократы, выступавшие как против революционно-демократических, так и либеральных «крайностей». В. Гельтман, например, был против выдвижения лозунга общественной земельной собственности, критиковал программу ПДО, принятую в 1832 г., как чересчур либеральную и считал нужным ее изменить. Противниками «крайностей» были также Я. Н. Яновский, И. Р. Плужаньский и другие деятели Польского демократического общества. На этой платформе осуществлялась и «чистка» состава Общества⁶³.

Новый проект Манифеста, в подготовке которого участвовали Гельтман, Малиновский, Хмелевский, Якубовский, обсуждался в секциях в течение года; в декабре 1836 г. его подписали 1135 членов ПДО, и он был издан на польском, немецком, французском и английском языках. В это время соперники ПДО продолжали попытки объединить различные группы эмигрантов. В 1836 г. Дверницкий, Ледуховский, Стемповский и другие основали Конфедерацию польского народа. Новая организация выдвинула программу борьбы за освобождение Польши, которая должна была стать «первой гарантией европейского равновесия». Подчеркивалось, что это цель польской эмиграции, и она имеет право и обязанность ее добиваться. Конфедерация выступила с лозунгом безвозмездного наделения крестьян землей в собственность после победы восстания как проявления доброй воли помещиков, и этот закон предстояло принять сейму будущей свободной Польши. Проведение выборов в сейм брала на себя Рада Конфедерации, так же, как и осуществление власти во время восстания. Польское демократическое общество не поддержало этот акт. «Nowa Polska» выступила с критикой, а Петкевич назвал положения программы Конфедерации «глупостью и вздором». Но ряд членов «Молодой Польши» присоединились к Конфедерации: Зверковский и Чайковский стали редакторами ее печатного органа «Naród Polski» («Польский народ»), что способствовало ее популярности и помогло присоединить также лондонский Огул. Осенью 1836 г. организация уже насчитывала 300 членов, а затем соглашение с Дверницким подписал и Мадзини от имени «Молодой Европы». Предполагалось, что восстания в Польше и Италии должны произойти одновременно; предусматривались взаимопомощь в подготовке революций людьми, оружием, деньгами, отправка эмиссаров, пропаганда и агитация в войсках стран-угнетателей. Однако сотрудничества добиться не удалось. Так как Мадзини считал Дверницкого «нулем в политике», «Молодая Польша» рассчитывала на преимущественное влияние среди эмигрантов, к тому же у союзников существовали расхождения программного характера: Конфедерация выступала за немедленное «освобождение и наделение землей крестьян», и те, кто подписывали ее программу, обязывались передать крестьянам землю в своих имениях, «младополяки» же боялись утратить поддержку шляхты в Польше и откладывали этот акт на неопределенное время. В результате уже в августе 1836 г. Конфедерации пришлось приостановить работу, чему способствовали репрессии французских властей: по требованию союзных держав членов Конфедерации выслали из Франции, а ее руководство выехало в Англию, издав обращения к эмиграции и к французскому народу с протестом. Тем не менее, сторонники Дверницкого продолжали разрабатывать планы сплочения эмиграции, стараясь при поддержке части лондонского Огула создать новый комитет. В то же время «младополяки» пропагандировали в лондонском Огуле объединительные идеи Лелевеля: с начала 1837 г. А. Н. Дыбовский стал издавать в Лондоне журнал «Republikanin» («Республиканец»), с которым сотрудничали Штольцман, Гляйних, Калуссовский – «младополяки», тесно связанные с Лелевелем и Мадзини⁶⁴.

Польское демократическое общество отвергло возможность беспринципного объединения. Когда 4 декабря 1836 г. появился так называемый Великий (Пуатьерский) манифест, в нем содержалось категорическое заявление: «Людям другой веры мы не подадим руки, ради мнимого единства не пожертвуем политическими убеждениями и не будем покупать минутного согласия полумерами». Манифест определял цель борьбы за свободу Польши собственными силами во имя установления демократического республиканского строя. Его авторы утверждали, что поляки – единственная нация, сохранившая и развившая демократические идеи славянства, которые у других славян были задавлены, что Польша одна «заслоняла европейскую цивилизацию» против «толп» татар, турок и москалей. «Польша, – говорилось в Манифесте, – эта исконная выразительница демократических идей, передовая стража европейской цивилизации, верная своей миссии, первой сразилась в бою и в этой борьбе пала», а «с ее падением шестидесятимиллионная семья славян потеряла единственного представителя, народы же – вернейшего союзника». Как подчеркивалось в документе ПДО, Польша «пала не в силу чужого превосходства, а в результате пороков социального состояния»: на всех этапах борьбы, как в 1794 г., так и в 1830–1831 гг., препятствием была позиция шляхты, которая «предпочитала скорее погубить дело родины, чем расстаться со своими привилегиями». В Ноябрьском восстании 1830–1831 гг. Польшу убил «эгоизм привилегированных», так как, когда господствующие слои польского общества поняли грозящую им опасность, они, хитро перехватив руководство в восстании, «превратили революционное движение в простую военную кампанию» и вместо того, чтобы поднять народ, «бросились в объятья лживых кабинетов», стали искать помощь у «соучастников убийства» Польши, вступили в переговоры с врагом. Но «польская нация жива, […] она уверена в своем будущем», – заявляли авторы Манифеста, утверждая:

«Польша ощущает в себе неугасшие силы, ее воскрешения требуют народы и боятся угнетатели». Они подчеркивали: «Только независимая и демократическая Польша способна исполнить свою великую миссию, разорвать абсолютистский союз, уничтожить его губительное влияние на цивилизацию Запада, распространить демократическую идею среди славян, ныне служащих орудием угнетения, объединить их вокруг этой идеи и даже своей добродетелью, чистотой и силой своего духа дать начало всеобщему освобождению европейских народов». В этой связи ПДО провозгласило лозунг: «Через Польшу для человечества!». На социальном облике «возрожденной независимой, демократической» Польши был сделан особый акцент. Одним из главных демократических постулатов Манифеста являлось «равенство» как «кардинальный, непременный национальный принцип»: каждому должно было быть гарантировано «обеспечение физических, умственных и моральных потребностей», «публичное, единое и общедоступное образование», «полная, неограниченная свобода выражения своих мыслей», свобода совести; провозглашался также принцип выборности власти и предоставления всем равных политических прав. Утверждая, что «единственной причиной бед Родины и всего человечества» является «общественный порядок, опирающийся на присвоении», авторы Манифеста провозглашали «право на владение землей и каждой иной собственностью», причем подчеркивали связь этого постулата с борьбой за независимость Польши: «первым лозунгом, зовущим к бою, должно быть освобождение люда, возвращение отнятой у него земли в его безоговорочную собственность, возвращение прав, призыв пользоваться выгодами независимой жизни всех без различия вероисповедания и происхождения». Примечательно, что передача крестьянам в собственность их наделов в первый же день восстания предусматривалась независимо от позиции шляхты и даже вопреки ей, но при этом ничего не говорилось ни о правах безземельных крестьян и батраков, ни о судьбе помещичьих фольварков, так как сохранение собственности шляхты должно было, по мысли идеологов ПДО, обеспечить национальное единство в борьбе. Таким образом, оставшийся в новом Манифесте старый лозунг «Все для люда – все через люд» теперь подразумевал не крестьянство (люд), а весь польский народ (нацию) без социальных различий. Он отражал главный принцип демократии, ее цель и форму⁶⁵.

Члены Централизации считали, что в Польше имеются все условия для завоевания независимого демократического существования собственными силами и что «независимая, демократическая Польша» будет восстановлена. Они утверждали, что все ее граждане «без различия вероисповедания и происхождения обретут в ней интеллектуальную, политическую и социальную самостоятельность; новый, основанный на принципе равенства, порядок, охватывающий собственность, трудовую деятельность, промышленность, образование и все общественные отношения, займет место той анархии, которую присвоители до сегодняшнего дня именуют законами. Возрожденная Польша не может быть аристократической республикой. Вся власть будет возвращена народу, класс, который прежде господствовал, распадется окончательно, вольется в ряды народа, станет народом, все будут равными, свободными детьми одной матери-родины». Руководство ПДО утверждало, что задачей Польского демократического общества является «свободное развитие главной мысли», а на них возложена обязанность перенести эту мысль на родную землю и тем ускорить ее победу над внешним врагом и внутренними противниками. Поэтому программа ПДО разъяснялась и уточнялась в циркулярах и воззваниях Централизации, на страницах печати. Так, в 1836 г. публиковались материалы обсуждения проекта Манифеста в секциях, свидетельствовавшие о существовании в среде демократической эмиграции достаточно радикальных позиций. В частности, высказывалось мнение, что «право обладания землей и всякой иной собственностью может быть признано только труду». На протяжении 1830-х годов обсуждался вопрос о роли шляхты: утверждалось, что Польское демократическое общество «не может сотрудничать со шляхетским сословием как с классом, как с поработителем крестьянства. Демократия по самому своему названию является антишляхетской». К шляхте обращались с предупреждением: «Не с мечом Архангела, не путем поджогов и убийств мы хотим восстановить Польшу […]. Но […] если те, кто до сих пор угнетал люд, вызовут его реакцию своим упорством в сохранении присвоенного, то пролитая братская кровь падет только на их преступные головы». Это было развитием тезиса Манифеста: его авторы провозглашали дозунг национально-освободительной революции без кровопролития, но предупреждали помещиков, что в случае «бурных потрясений» крестьянство станет судьей и мстителем. Они приходили к заключению, что «горстка привилегированных» не стоит «счастья 200 миллионов»⁶⁶.

Разъяснительная работа, которую Польское демократическое общество вело в этот период, шла по определенным направлениям: социальные и политические проблемы анализировались в его печатном органе «Pamiętnik TDP» («Дневник ПДО»), вопросы истории – в издании «Przegląd dziejów polskich» («Обзор польской истории»), за политико-литературное направление отвечал «Noworocznik» («Ежегодник»), военным вопросам посвящался «Kurs sztuki wojskowej» («Курс военного искусства»). Полемические материалы публиковал преимущественно «Demokrata Polski», кроме того, для сатирических выступлений использовался журнал «Pszonka» («Пшонка»). Авторами материалов и статей часто бывали идеологи ПДО и создатели его Манифеста Я.Н. Яновский и В. Гельтман. Последний не уставал напоминать: «Демократия – это наша родная идея, возникшая на родимой земле много веков назад, и в течение веков ее кормили и пестовали; ее мощи мы были обязаны всем блеском нашего народа, а ее нарушению – его упадком; в ней наше прошлое, а тем самым и наше будущее». «Возрожденная независимая Польша будет демократической», – утверждал он. Но, как отмечалось в одном из документов ПДО, «демократическая идея не является только национальной польской, это всеобщая идея современной эпохи», и именно ее воплощает Польское демократическое общество. В связи с этим 29 ноября 1838 г. на торжестве в Париже Гельтман заявил, что миссия Польши – «возглавить народы в их борьбе против рабства»: народы сочувствуют Польше, и поляки готовы пролить за них кровь, осуществляя лозунг «Через человечество для Польши!». «Все наши надежды, – подчеркивал Гельтман, – мы связали с народами […]. В освобождении чужих народов мы видели освобождение собственной родины». Он напомнил о событиях в Лионе, Савойе и Франкфурте и участии в них польских эмигрантов, но отмечал, что после того как революция в Европе пошла на спад, поляки поняли: симпатия к ним означает лишь умение плакать над несчастьем другого, а не умение «подать ему смелую руку». Поэтому, заключал Гельтман, силы для борьбы нужно искать не в чужих сердцах, а в собственной груди. «Борясь за свою родину, – утверждал он, – мы исполняем священную миссию, боремся за дело всего человечества». В соответствии с этим и провозглашался новый лозунг ПДО: «Через Польшу для человечества!»⁶⁷.

Новые условия требовали выработки новой стратегии и тактики, и ПДО разработало установки по важнейшим вопросам, в том числе о внутренних силах польского восстания в социальном и политическом отношении, о причинах прежних неудач в освободительной борьбе и средствах избежать этого на будущее; намечались и контуры будущего облика независимой Польши, разъяснялись принципы организации законодательной, исполнительной и судебной власти в демократическом обществе, а также принципы организации гмин – власти на местах. В 1838–1841 гг. появились статьи об организации в восстании центральной власти и подчиненных ей властей, о том, какие права нужно отменить на время восстания, о принципах создания и организации его вооруженных сил. Так, подчеркивая необходимость для свержения иноземного господства «слить воедино» «мысли и души», авторы статей разъясняли, что во имя этого в восстании должны быть ограничены политические «индивидуальные» права, то есть отменена выборность. Право на свободу слова как в печати, так и на публичных собраниях, признавалось для выражения приверженности отчизне и люду. Признание свободы личности сопровождалось предостережением: тот, кто будет действовать во вред делу народа, предстанет перед судом. Признавалась свобода религиозных убеждений, «если только они не содержат губительных антисоциальных догм и тем самым не являются вредными и противными всеобщему благу». Протест против религиозной нетерпимости прежде всего был направлен против католицизма, с которым «шляхта поженила свою золотую вольность». Как подчеркивалось, католицизм «не только оказался губительным и неблагодарным для Польши, но и сделался послушным орудием деспотизма», подтверждением чего явилось осуждение папой Григорием XVI польского восстания.

При разъяснении будущих прав и свобод встал вопрос о собственности. Признавалась ее неприкосновенность, но делалось исключение для привилегии земельной собственности: предполагалась ее ликвидация или модификация. Это было напрямую связано с важнейшей задачей формулирования тех положений программы восстания, которые были призваны заинтересовать крестьянство и обеспечить его участие в борьбе за национальное освобождение. В статьях идеологов ПДО одним из главных мотивов было представление крестьянства в качестве «несомненно, величайшей силы» Польши как в политическом, так и в социальном отношении; отмечалось, что «его ненормальное, антиобщественное положение лишает его, правда, тех сил, которые могут развивать и воспитывать только свободные народы при законе равенства; но, с другой стороны, это же положение рождает в нем мощь, какой не знают другие народы». «Если рассматривать массы нашего народа в политическом аспекте, – писал в 1838 г. В. Гельтман, – в них заложена величайшая сила восстания; своей огромной массой, естественной жаждой выйти из состояния нищеты, подчинения и унижения, в котором они до сих пор находились, они победят внешних врагов, а внутренних заставят замолчать. В социальном отношении эти же силы, расширенные и подкрепленные во время восстания, являются для нас гарантией того, что освободившееся общество извергнет из своего лона элемент привилегированности, сделает опорой своей организации принцип равенства». «Вера в люд» была верой деятелей ПДО. Они видели свой «величайший, важнейший долг» в усилиях по «извлечению тех сил, которые до сих пор дремлют в массах не разбуженные». Заявляя: «Когда люд будет наш, то и Польша будет нашей», они подчеркивали: «Только при искренним, братском, а не двусмысленном, как по большей части было раньше, отношении к люду мы можем надеяться на счастливый конец наших национальных усилий». Важной задачей являлось формулирование тех положений программы восстания, которые были призваны заинтересовать крестьянство и обеспечить его участие в борьбе. «Гарантиями для духовного освобождения люда» должны были служить «отмена крепостной зависимости, служебных работ, ликвидация всех привилегий рождения, шляхетства, титулов князей, графов и баронов; отмена законов, устанавливающих различия в возможности выполнять общественные функции, и тех, что дают преимущество одним вероисповеданиям перед другими». Но «для люда, – утверждали идеологи ПДО, – наряду с моральным элементом – свободой, нужен и элемент физический – земля, с которым неразрывно связаны и другие элементы, необходимые для жизни». Поэтому установление «гражданского, политического и религиозного равенства» предполагалось дополнить обеспечением и «материального освобождения». Оно выражалось в «отмене существующих прав на собственность, являющихся результатом присвоения, отмене барщины, чиншей, дармовых отработок, пожертвований и всяких других поземельных тягот, ликвидации всякого рода торговых и ремесленных монополий и привилегий, а вместо этого в превращении жителей, занимающихся земледелием, в собственников, в освобождении труда и даже, насколько будет возможно, в его организации». Все это предполагалось сделать «с первым кличем “К оружию!” и, возможно, путем оглашения торжественного акта, который обнародует и введет в действие правительство». Таким образом, утверждалось в прессе Польского демократического общества, «будущее восстание не может быть простой инсуррекцией; оно станет революцией, революцией социальной. В этом понятии заключена вся тайна будущего существования Польши»⁶⁸.

Говоря о принятии в первый момент восстания постановления о раздроблении помещичьих земель, идеологи ПДО подчеркивали, что не нужно «считать этот предварительный акт справедливости полным ее выражением»: окончательно справедливость наступит при проведении «дальнейших реформ после освобождения от чужого ярма». «Для крестьянства, – писал Гельтман, – […] самой верной гарантией счастливого будущего является свобода, основанная на земельной собственности и как воздух необходимая для его политической жизни». Кроме того, указывал он, акт о наделении землей в собственность будет не только лозунгом к бою для зависимых от помещиков крестьян-земледельцев, но и примером для безземельных, гарантией того, что после победы восстания они получат землю. Гарантией для сельского люда должны были стать и выборные органы – сеймики, но их создание предполагалось отложить также до освобождения, поскольку они могли стать источником конфликтов, а во время восстания была необходима единая неограниченная власть. В статье Гельтмана затрагивался также вопрос о «национальном долге», то есть о падающей на всех выплате за передаваемую крестьянам земельную собственность. Заявляя о «безусловном наделении землей в собственность 7 миллионов крестьян» как о «жизненном условии всех гарантий и жизненном вопросе восстания», идеологи ПДО подчеркивали, что речь не идет о вознаграждении помещиков, о котором говорила либеральная шляхта, потому что «Польша возродится не через шляхту, а через люд, ибо только через люд она может восстать. В люде таится здоровый, чистый, не испорченный элемент». Поэтому, говорилось в статье Гельтмана в 1841 г., так важно ознакомить крестьян с политической и социальной программой будущего восстания: «таким образом, огромная масса, охватывающая 15 миллионов населения, та, что составляет сущность, опору, основу нашего общества, земледельческий класс получит сильную уверенность в духе и результатах революции». Что же касается шляхты, то она оценивалась как «бессильный элемент, как класс, как масса, представляющая Польшу, которая дала самые наглядные доказательства того, что не может встать во главе общества и вырвать его из пропасти несчастий». Тем не менее, Гельтман, отделяя шляхту от аристократии, признавал, что, в отличие от последней, названной им «антинациональным элементом», шляхта не обделена национальным чувством и также испытывает «жажду сбросить чужое ярмо», но выступает против социальной революции, опасаясь утратить свои привилегии. Он возлагал надежды на сознательность «здоровой» части шляхты, уповая на то, что она «больше не будет класть на одни весы собственный интерес и интересы страны и реабилитирует себя, искренне бросившись в объятия народной революции». Демократы твердо верили, что такие времена наступят: Польша, утверждали они, «восстанет либо одна, либо вместе с другими народами Европы, когда придет час восстания». При этом чужая помощь считалась за «самое второстепенное» условие, акцент делался на собственную готовность. «Если мы объединимся вокруг одной общей мысли, – писал Гельтман в 1841 г., – […] будем все как один человек думать, говорить и действовать, станем единством, сделаемся силой сначала моральной, потом политической; а когда наша мысль, все лучше понимаемая, охватит, наконец, все элементы движения и это движение вызовет, тогда мы достигнем цели нашего существования […], вернемся к источнику, давшему нам начало, к народу»⁶⁹.