Текст книги "Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий"

Алексею же в таких условиях не оставалось ничего другого, как согласиться на просьбу великого князя о благословении Митяя. К тому времени произошли изменения и в Константинополе: после свержения очередного императора патриарх Филофей, поставивший Киприана, оказался в заточении. Потому-то московские послы, зондировавшие почву относительно будущей хиротонии Митяя, нашли на берегах Босфора полное понимание.

Когда посольство вернулось на Русь, митрополита Алексея уже не было в живых. Он скончался 12 февраля 1378 г. и был похоронен в Чудовом монастыре, основанном им самим.

Стиль правления митрополита Алексея, максимально сблизившегося с московским правительством в силу субъективных причин (происхождение, малолетство великого князя), конечно, соответствовал византийскому идеалу «симфонии» властей, но он не отвечал реальной исторической ситуации, существовавшей на северо-востоке Руси в третьей четверти XIV в. Здесь по прежнему сохранялась система городов-государств, а соответственно, сохраняла достаточно сильное влияние община, не ушли в прошлое и древние вечевые традиции. Наконец, власть князя московского не только не распространялась на всю Русь, но была далека от монархического идеала и в своей собственной земле – Москве. А потому попытка выработать какой-либо общий политический курс светского и духовного властителя была явно поспешной.

Участие митрополита Алексея в делах управления Московской землей отнюдь не было вызвано эволюционным развитием церкви как политического института, оно стало форс-мажорным обстоятельством, которое возникло вследствие ранней смерти Ивана Красного и близостью Алексея к московскому боярству. Но, как бы то ни было, именно такое стечение обстоятельств позволило церковной организации в решающий момент выступить на стороне нового быстрорастущего политического центра в Северо-Восточной Руси – Москвы. После митрополита Алексея, с помощью которого Дмитрий Иванович сумел серьезно укрепить позиции своей земли, окончательно был снят вопрос о том, вокруг какого княжества произойдет в будущем объединение Руси в единую державу.

Негативным же результатом такого положения стало резкое усиление влияния князя на поставление митрополитов. После 1378 г. на митрополичьем престоле началась «чехарда»: князь имел тогда возможность непосредственно влиять на выбор первоиерарха, но никак не мог извлечь из этого ощутимую выгоду, а потому вынужден был менять митрополитов.

Однако, рассуждая обо всем этом, нельзя забывать о том, что сам Алексей исполнял обязанности пастыря, в том числе и в тех моментах, которые были тесно связаны с политикой, с глубоким сознанием долга; он нес свой нелегкий крест, воспринимая при этом служение Отечеству как часть сужения Богу. Потому им и было положено столько сил на прекращение разделения русских земель, на сплочение их вокруг нового центра – Москвы. Пусть для объединения еще не пришло время, но Алексей уже тогда осознавал, что именно в консолидации залог успеха Руси. Далеко не всеми современниками такая политика была оценена по достоинству, зато с высоты прошедших веков ясно видна ее оправданность: именно единство (пусть временное) помогло Дмитрию Ивановичу одержать славную победу на Куликовом поле, что стало предвестием освобождения земли Русской от иноземной зависимости и ее объединения в единое государство – Россию.

В области собственно церковного управления пребывание на митрополичьей кафедре Алексея ознаменовалось проведением монастырской реформы, под которой понимается перевод иноческой жизни на общежитийную основу (киновию). Именно во времена Алексея на Руси резко растет количество монастырей, большинство из них как раз и были общежитийными. Б. М. Клосс, проследив ареал распространения новых общежитийных монастырей, пришел к выводу, что они появлялись, как правило, на территориях, для которых архиереем являлся сам митрополит. Конечно, в этой области существенную помощь первоиерарху оказывали монахи-подвижники, но все же действия митрополита были здесь определяющими.

Помимо этого новый уклад монастырского бытия приносил и политический эффект: многочисленные, сами обеспечивающие себя и связанные строгой дисциплиной обители более подходили для условий, в которых начинался процесс консолидации земель. А потому и в этой, казалось бы, сугубо церковной области Алексей не мог обойтись без того, чтобы приспособить идею преобразования монашеской жизни к нуждам московской политики. Впрочем, здесь иначе он действовать, скорее всего, просто не мог: ведь в своих нововведениях он должен был опираться именно на тех, кому доверял, и, разумеется, таковые люди находились прежде всего на подотчетной ему территории. Сторонники проводимой Алексеем реформы, в свою очередь, выступая на стороне митрополита, объективно оказывались на стороне Москвы в борьбе за верховенство Руси.

Рассуждая о времени митрополита Алексея и иноческой жизни в ту эпоху, совершенно невозможно не вспомнить о выдающейся личности Сергия Радонежского. До сих пор мы сознательно оставляли за скобками личность «игумена всея Руси», не только сумевшего снискать прижизненную славу и посмертное почитание за свои духовные подвиги, но и оказывавшего достаточно сильное влияние на судьбоносные политические процессы, происходившие в Русской земле во второй половине XIV в. Подчеркнем, что влияние это зиждилось исключительно на духовно-нравственном авторитете, ведь в руках этого человека не было собственно властных рычагов – ни церковных, ни тем более светских. И все же его слово подчас означало для современников даже больше, чем воля великого князя. Потому нет ничего удивительного, что сообщения об этом человеке, как мы увидим ниже, содержат в себе массу сведений полулегендарного характера, поверить в которые наш современник может с трудом, тем более что один из основных источников наших знаний о Сергии – его житие, составленное Епифанием Премудрым по всем канонам агиографического жанра, то есть с описанием сопровождавших жизнь главного героя чудес. Мы не будем спорить с древним автором или пытаться опровергнуть его. В конце концов, в каждом чуде можно усмотреть какое-то рациональное зерно или же просто принять произошедшее на веру, а потому разумнее всего в данном случае оставить выбор за читателем. Перейдем же к рассказу о жизни подвижника.

Родился Сергий в семье некоего ростовского боярина Кирилла и его жены Марии. Год рождения его точно неизвестен: либо 1314-й, либо 1322-й (первая дата более вероятна; вообще в хронологии начального этапа жизненного пути Сергия Радонежского существует некоторая путаница, связанная с состоянием источников). При крещении мальчик получил имя Варфоломей. Житие сообщает, что, еще будучи в материнской утробе, святой указал на свое будущее предназначение: однажды во время воскресной литургии, на которой присутствовала беременная Мария, мальчик трижды подал голос. Появившись на свет, младенец будто бы отказывался принимать грудь матери, если та не соблюдала пост в положенные дни. Чуть позже он уже сам отказывался пить в постные дни молоко. В средневековой Руси традиционно детей мало-мальски обеспеченных родителей с семилетнего возраста отдавали для обучения «книжной премудрости». Так же произошло и с Варфоломеем, начавшим учиться вместе с братьями Петром и Стефаном. Здесь возникла трудность: грамота мальчику почему-то никак не давалась. Не помогали ни брань родителей, ни наказания учителя, ни насмешки товарищей. Непонятно, как вообще могла сложиться судьба будущего инока «всея Руси», если бы не произошло чудо: однажды в поле мальчик повстречал старца, по молитве которого вдруг получил способности к изучению грамоты.

В пятнадцатилетнем возрасте Варфоломей должен был вместе с родителями переселиться из Ростовской земли на одну из окраин владений московского князя – Радонеж. Произошло это из-за оскудения Ростова от налоговых тягот, которыми усиливавшаяся Москва облагала попадавшие в сферу ее влияния территории. В результате некогда богатый и занимавший у себя на родине достаточно высокое положение Кирилл вместе со всем семейством вынужден был обосновываться на новом месте.

Впрочем, земные печали уже не так сильно тревожили сердце юноши, в нем укреплялось желание принять иноческий постриг. Родители не препятствовали этому, однако настояли на том, чтобы Варфоломей дождался их смерти, ведь другие сыновья к тому времени уже женились и не могли оказать им необходимую помощь. Вскоре Кирилл и Мария скончались, наследство полностью перешло к младшему брату Петру (Стефан к тому времени овдовел и ушел в монастырь), а Варфоломей наконец получил возможность воплотить в жизнь свою мечту – стать монахом. Но пока он не чувствовал себя достаточно подготовленным для этого.

К тому же простое выполнение обетов казалось Варфоломею недостаточным: его привлекала жизнь в «пустыне» по примеру древнейших подвижников; нет, он не стремился к полному отшельничеству, просто ему казалась неправильной принятая на Руси практика устройства обителей неподалеку от городов. Так повелось со времени принятия христианства, и до поры в этом был смысл: необходимо было вести проповедь среди языческого населения, а делать это удобнее всего было там, где этого населения было больше всего, то есть в городах. Но проходили века, христианство прочно вошло в жизнь русских людей, более того, церковь была очень мощной политической силой, а потому все актуальнее становилась идея монашеского удаления от мира в прямом смысле. В последующие столетия эта идея будет реализована, вдали от людских жилищ будут появляться новые и новые монастыри, но это потом, а пока кто-то должен был стать первым, кто-то должен был указать путь другим. Этим первым и суждено было стать Сергию Радонежскому.

Около 1337 г. он решает вместе со старшим братом Стефаном отправиться в лесную глушь, для того чтобы найти уединение. Они прошагали десятки верст в поисках подходящего места. Наконец, они увидели холм на берегу небольшой речушки, на котором и решили обосноваться. Это была очень живописная гора Маковец, неподалеку бил ключ, откуда можно было брать воду.

Прежде всего, была сооружена келья и небольшая церковь, которая использовалась пока как часовня. Через некоторое время Стефан решил покинуть брата, он ушел в Московский Богоявленский монастырь, и Варфоломей остался совсем один. Это был самый трудный период на пути его духовного совершенствования. Автор жития описывает многочисленные искушения, нашествия бесов, требовавших от святого бежать с Маковца. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов и трудности чисто бытового характера (заготовка дров, припасов и т. д.), которые преследовали отшельника. Однако ничто не могло поколебать решимости Варфоломея, он мужественно переносил все тяготы, а свою скудную трапезу в течение года делил поровну с медведем, который повадился приходить к келье подвижника и всякий раз находил оставленный для него кусок хлеба.

Тем временем жизнь постепенно входила в определенный ритм: отшельник иногда получал провизию от младшего брата Петра и из отдаленных селений, была освящена во имя Святой Троицы построенная братьями церквушка, изредка приходил священник – иеромонах Митрофан – для совершения литургии, а через некоторое время (7 октября 1341 г.) над Варфоломеем был совершен наконец и монашеский постриг, он получил при этом имя Сергий.

Слава о столь строгом подвижнике стала доходить до других монахов, некоторые из них стали приходить к Сергию для беседы, кто-то решил и вовсе остаться подле него, дабы разделить уединение. Вокруг святого собралось двенадцать человек братии, для каждого были сооружены кельи, которые были обнесены тыном. Так и зародился знаменитый Троицкий монастырь. Для совершения литургии приглашался священник со стороны, не было даже своего игумена (Сергий, ссылаясь на свои молодые лета, отказывался взять на себя управление монастырем)! Проблему на некоторое время решил приход иеромонаха Митрофана, который и стал игуменом, но через год он умер и братия настояла на том, чтобы Сергий принял руководство братией. Ему в ту пору было лишь тридцать лет. Однако еще на протяжении целых десяти лет он не имел священнического сана.

Монастырь продолжал расти, постепенно вокруг него стали строить свои жилища и миряне, даже дорога, которая вела из Москвы в северные города, несколько изменила свое направление – ближе к обители. Это позволило снять вопрос снабжения братии. Заселение прилегавших к Маковцу территорий – яркий пример так называемой «монастырской колонизации» – процесса, который в течение последующих двух-трех столетий наберет достаточно мощные обороты. В ходе освоения новых пространств на Русском Севере инок и крестьянин постоянно будут идти рука об руку. Неслучайно, что земледельцы, которых интересовали свободные пригодные для пахоты земли, следовали за монахами. В. О. Ключевский писал об этом: «Не всегда возможно указать, где которое из обоих движений шло впереди другого, где монахи влекли за собой крестьян и где было наоборот, но очевидна связь между тем и другим движением». Как видим, и здесь Сергий фактически был первопроходцем.

Кроме этого, в Троицком монастыре было введено еще одно очень важное новшество: именно отсюда началась так называемая общежитийная реформа, о которой мы упомянули выше. Первоначально устройство быта в обители на Маковце было таким же, как и в прочих монастырях Руси той эпохи, то есть здесь господствовало «особножительство» – порядок, при котором каждый монах имел свою келью, сам заботился о своей пище (в том числе и о ее приготовлении). Об этом свидетельствует Житие Сергия Радонежского, в котором сообщается, что сам игумен однажды в особенно голодные дни заработал на хлеб, пристроив сени к келье одного из братьев. Сергий осознавал, что такая практика есть нарушение заветов подвижников древности, тем более что и на Руси «общежитие» не являлось совсем уж новостью: об его устроении заботился еще Феодосий Печерский (XI в.), но с течением времени в русских монастырях утвердился другой тип иноческого жития – идиоритма, то самое «особножительство». Теперь же Сергий решается на достаточно сложный шаг: переустроить в своем монастыре жизнь по новому типу, на основе «общего жития». Это вызвало ропот среди некоторых его товарищей. Однако нашлись и союзники, среди них оказался митрополит Алексей и даже вселенский патриарх Филофей, приславший Сергию в знак своего благословения крест.

Такое внимание сильных мира сего к нововведениям в Троицком монастыре было отнюдь не случайно: дело в том, что обители, устроенные на принципах киновии, более централизованны, они в большей степени могут быть управляемы из единого центра (так как каждый из братьев лишен какой-либо хозяйственной самостоятельности). Это могло способствовать централизации страны в целом. Кроме того, «общежитие» открывало путь к укреплению экономической силы обители, ведь имущество теперь принадлежало не индивиду, а монастырю в целом, что в свою очередь давало возможность интенсивно развивать хозяйство и приобретать главное богатство – землю. Подобная реформа позволяла в перспективе сосредоточить в руках монашества и церкви весьма крупные богатства (прежде всего земельные), что в действительности и произошло в течение второй половины XIV–XVI в. Из Сергиева монастыря «общежитие» распространилось по всей Руси. Конечно, этого не могло произойти без санкции высшей церковной власти, и правы исследователи, подчеркивающие, что непосредственным инициатором монастырской общежитийной реформы выступал, прежде всего, митрополит Алексей [Клосс 2002: 60], но справедливо и то, что митрополит едва ли достиг бы своей цели, если бы не опирался на авторитет Радонежского игумена и его учеников, подготовивших в конечном счете аскетическое и монастырское возрождение Руси [Смолич 1997: 49–50].

Появление общей собственности позволило шире развивать благотворительность монастыря. Сергий и здесь выступал пионером. Как писал историк Русской церкви Е. Е. Голубинский: «Благотворительность эта могла иметь место только в монастырях общежитных, но не особножитных (по весьма понятной причине). А так как монастыри общежитные начались в Северной Руси только с Сергия, то и благотворительность могла начаться только с него». Забота о «бедных и убогих» была предметом постоянного попечения игумена Троицкой обители.

Новый устав изменил и внешний облик монастыря: появились общая трапезная, поварня, некоторые другие хозяйственные постройки. Сам Сергий давал пример смирения: носил едва ли не самую плохую одежду, никогда не позволял себе каких-то послаблений.

На такой прочной основе и зиждился огромный духовный авторитет Сергия. К тому времени он уже был достаточно известен и митрополиту, и великому князю. Несколько пошатнуло положение игумена возвращение в монастырь его старшего брата Стефана, который всячески старался подчеркнуть свое первенство. К тому же вокруг последнего сплотились все недовольные строгостями введенной недавно киновии. В результате Сергий даже был вынужден покинуть обитель, Он основал новый Благовещенский монастырь при впадении реки Киржач в Клязьму. Но братия не желала расставаться с настоятелем. На Киржач потянулись посольства, однако Сергий оставался непреклонен. Ситуацию разрешило личное вмешательство митрополита, обеспокоенного происшедшим. Алексей своею властью приказал Сергию вернуться, обещав убрать из монастыря всех недовольных его деятельностью. Подвижник повиновался, но при этом вновь основанный им монастырь сохранился: игуменом там стал ученик преподобного Роман. Со временем Сергий и его последователи основали еще множество других обителей. По словам В. О. Ключевского, «колонии Сергиевой обители, монастыри, основанные учениками преподобного или учениками его учеников, считались десятками, составляли почти четвертую часть всего числа новых монастырей во втором веке татарского ига, и почти все эти колонии были пустынные монастыри, подобно своей метрополии». Конечно, это имело очень важное значение для последующей истории России.

Прочные отношения сложились у Сергия и с великим князем Дмитрием Ивановичем, у которого он крестил двоих сыновей – Юрия (1374 г.) и Петра (1385 г.). В Троицком монастыре была сооружена надвратная церковь Дмитрия Солунского – святого покровителя великого князя. При этом духовное общение Дмитрия Ивановича и Сергия иногда переходило в политическую сферу.

Так произошло в 1365 г., когда понадобилась помощь союзнику великого князя Дмитрию Константиновичу, родной брат которого Борис не желал уступать Нижний Новгород.

Общеизвестен также сохранившийся в источниках факт благословения Сергием Дмитрия Ивановича в 1380 г. на сражение с полчищами Мамая на Куликовом поле. Для беседы с преподобным великий князь лично приезжал в монастырь. Дабы показать явно свою поддержку выступавшему в поход русскому войску, игумен отправил с Дмитрием двух монахов, которых постриг в схиму, – Александра Пересвета и Андрея Ослябю. Оба этих инока были известны народу, до ухода от мира они занимали весьма важное положение в обществе, и их появление под боевыми знаменами в «духовном доспехе» – одеянии схимников – должно было вселить дополнительную уверенность в победе и способствовать сбору ополчения.

Необходимо оговориться, что в последние десятилетия историки критично относились к сообщению источников о приезде Дмитрия к Сергию за благословением перед сражением и об участии в Куликовской битве иноков, под сомнение был поставлен даже сам факт этих событий. Однако оказалось, что скепсис исследователей по этому поводу все же не имел под собой достаточных оснований (см.: [Борисов 2001: 182–187]).

Куликовская битва, начавшаяся утром 8 сентября 1380 г., происходила за сотни километров от обители Святой Троицы. Но позже братия монастыря вспоминала, что Сергий знал обо всех ее подробностях, как будто видел происходящее. Он молился за победу соотечественников, здесь же поминал по именам павших, а когда на берегах Непрядвы и Дона все было кончено, объявил о победе русского оружия.

Вернувшись в Москву, Дмитрий Донской немедленно поехал к Сергию. Он благодарил старца за помощь, они вместе молились за павших. Тем самым было положено начало традиции посещения Сергиевой обители высшими лицами Российского государства. В последующие столетия правители России питали к Троицкому монастырю особенный пиетет. Почти каждый из них побывал тут как паломник.

Однако отношения Дмитрия Донского и Сергия вовсе не были безоблачными, иногда между ними происходили и некоторые недоразумения. Связаны они были, прежде всего, с непростой ситуацией в управлении Русской церковью, которая сложилась после смерти митрополита Алексея (1378). Как было сказано чуть выше, великий князь желал видеть его преемником Митяя (Михаила), совсем незадолго до этого принявшего иноческий постриг. Это вызывало недовольство духовенства, скорее всего, не был сторонником князя в этом вопросе и Сергий, однако открыто против все же не выступал, более того, он отказался претендовать на митрополичий сан, к чему его незадолго до смерти склонял Алексей. «Прости меня, владыко, – отвечал Сергий на это предложение митрополита, – ибо от юности не был златоносец, в старости же тем более хочу в нищете пребывать» [Житие Сергия Радонежского: 376–375].

В 1382 г. монахи Троицкого монастыря вместе с настоятелем должны были спасаться бегством от нашествия нового грозного завоевателя Тохтамыша, сумевшего скрытно подойти к Москве и обманом овладеть ею (1382). В качестве временного убежища Сергий выбрал Тверь.

В 1385 г. Сергию еще раз довелось сыграть посредническую роль в межкняжеском конфликте. На сей раз его путь лежал в Рязань, к давнему противнику Москвы князю Олегу. Поход оказался успешным: старец сумел склонить противника Дмитрия к заключению мира, которое положило начало нормализации отношений прежних врагов. Спустя несколько лет князья даже породнились: дочь Дмитрия вышла замуж за сына Олега.

Конечно, Сергий действовал тогда в интересах Москвы, понимал это и Олег. Но все же игумену, как сказано в Никоновской летописи, «кроткими словесы и речми и благоуветливыми глаголы» удалось склонить его к заключению договора, за что Сергий «достойно хвалим быть и славен и честен от всех» [ПСРЛ, т. XI: 86–87]. Это пример того, что, прежде всего, именно авторитет священнослужителя (а не его положение) заставлял прислушиваться к его голосу. Мы видели, что явно пристрастные интердикты митрополита Алексея оставались зачастую гласом вопиющего в пустыне, а кроткие увещевания игумена могли принести вполне реальные плоды.

Сотрудничество Сергия и Дмитрия Донского продолжалось вплоть до смерти последнего, последовавшей 19 мая 1389 г. Имя Радонежского игумена упомянуто среди прочих свидетелей, присутствовавших при составлении завещания великого князя.

Сам Сергий к тому времени тоже чувствовал приближение конца своего жизненного пути. Все больше давала знать о себе немощь старости. За полгода до кончины, которую он предвидел, игумен передал управление монастырем своему ученику Никону. 25 сентября 1392 г. Сергий Радонежский скончался, его тело было предано земле внутри монастырского Троицкого храма. Всю жизнь он стремился к спасению собственной души, но, достигнув высот духовного совершенства, не мог оставаться в стороне от политических реалий той эпохи. Вероятно, великий подвижник тяготился этим, блеск и суета мира были для него все-таки абсолютно чужды, и прикасался он к этому крайне неохотно, но когда ему все же приходилось это делать, его нравственная сила немедленно превращалась в силу материальную и позволяла разрешать даже трудно решаемые задачи.

Не иссякло влияние преподобного на общество и после его кончины, в полной мере сохранила и даже преумножила свое значение и основанная им обитель. Еще при жизни Сергию были видения, в которых Богородица обещала процветание созданному им монастырю, и после смерти старца эти пророчества сбылись в полной мере. В 1422 г. в ней в камне была отстроена Троицкая церковь, расписанная чуть позже Андреем Рублевым (фрески до наших дней не сохранились). При постройке храма были обретены мощи Сергия. Его местное почитание как святого, разумеется, началось сразу же после кончины, а не позже 1449–1450 гг. последовало и общерусское прославление. Это еще больше способствовало росту авторитета монастыря. В последующие века все здания здесь были переделаны в каменные. Как уже было сказано, великие князья и цари не однажды посещали эти места. От их щедрот, да и от вкладов рядовых богомольцев преумножалось богатства, достигшие со временем огромных размеров.

Не однажды окрестности Маковца становились ареной драматических и судьбоносных для истории России событий. Именно здесь был схвачен в 1446 г. Василий II, отсюда его под конвоем отправили в Москву, на двор его двоюродного брата Дмитрия Шемяки, для того чтобы совершить над ним страшную экзекуцию – ослепление. Здесь замаливал грехи Иван I V. Особенно благоволил к обители Борис Годунов, и есть действительно что-то судьбоносное, что в ее ограде нашла последнее упокоение вся его семья. В период Смуты с сентября 1608 по январь 1610 г. монахи и немногочисленное войско выдерживали осаду польско-литовских интервентов, именем святого Сергия братия призывала народ на борьбу с захватчиками. В 1689 г. в обители нашел прибежище от стрелецкой угрозы Петр I, именно здесь он собирал верные себе полки, что в конечном итоге и позволило ему одержать победу над сестрой Софьей. В 1742 г. Елизавета Петровна возвела Троицу в ранг лавры.

Величие созданного Сергием монастыря сказалось на его судьбе и в XX в. Закрытый в 1919 г., он стал одной из первых открытых обителей после изменения курса советского правительства по отношению к церкви в 1943 г. Уже в 1946 г. в Троице-Сергиевой лавре вновь торжественно отмечали Пасху.

После смерти Алексея будущность Русской митрополичьей кафедры, казалось, была предопределена. Митяй жил на митрополичьем дворе, пользовался всеми знаками власти первоиерарха, и для закрепления высокого митрополичьего сана ему оставалось лишь съездить к патриарху для хиротонии, которая, как представлялось, будет не более чем простой формальностью. Немного подточили спокойную уверенность Митяя и великого князя Дмитрия действия Киприана. Тот летом 1378 г. постарался добиться передачи в его руки власти, принадлежавшей когда-то митрополиту Алексею. Ведь, как мы помним, изначально предполагалось, что Киприан станет наследником святителя. Как можно было добиться этой цели? Он решает действовать решительно и ехать в Москву. Ведь не осмелится же князь применять к нему – архиерею – репрессии! Для того чтобы привлечь на свою сторону духовенство и паству, Киприан обратился предварительно с посланием к наиболее авторитетным монахам-подвижникам – Сергию Радонежскому и его ученику и племяннику Федору Симоновскому.

Узнав об этих замыслах, Дмитрий Иванович приказал установить заставы на дорогах и не пропустить Киприана к столице, но тот окольными тропами сумел-таки добраться до Москвы. Однако здесь его ожидал отнюдь не радушный прием: он и его слуги были арестованы, ограблены и изгнаны с позором. В защиту великого князя, поступившего так с иерархом, можно сказать, что он действовал так же, как когда-то поступили с митрополитом Алексеем в Литве. К тому же в Москве в Киприане видели только лишь ставленника Ольгерда Литовского.

И тем не менее оппозиция княжескому ставленнику Митяю по-прежнему оставалась сильной. Возможно, это задерживало его на Руси. Летом 1379 г. в Москве был созван собор епископов для решения вопроса о поставлении Митяя в архиерейский сан (иногда в литературе можно встретить утверждения о том, что собор этот вообще должен был возвести Митяя в митрополичий сан без санкции Царьграда). Однако единодушия среди русских епископов не было. Резко против кандидатуры Митяя выступил Дионисий Суздальский, отказавшийся идти под благословение нареченного митрополита. Между архиереями, если верить летописи [ПСРЛ, т. XI: 39–40], произошла достаточно серьезная перепалка. К тому же Дионисий, видимо, и сам думал о поездке к патриарху, где он мог рассчитывать на получение митрополичьего сана. Чтобы этого не допустить, князь решил задержать Дионисия, однако тот дал слово остаться на Руси, его поручителем выступил сам Сергий Радонежский. Митяй же тем временем выехал в Константинополь. Сразу после этого Дионисий нарушил собственное слово и отправился вслед за своим противником в столицу Византии.

Суздальский епископ, в отличие от «новука»-Митяя, прошел долгую школу иноческого послушания, есть основания полагать, что постриг он принял в Киево-Печерском монастыре, затем жил анахоретом в окрестностях Нижнего Новгорода. У него были ученики, ставшие впоследствии известными подвижниками, например, Евфимий Суздальский. Архиерейская хиротония была совершена над ним в 1374 г. Дионисий способствовал идеологическому обоснованию антиордынской борьбы, которая в итоге вылилась в смертельную схватку на Куликовом поле, в частности, как показано в работах Г. М. Прохорова, по его настоянию существенно была переработана вошедшая в состав созданной в 1377 г. Лаврентьевской летописи Повесть о нашествии Батыя. Князья, погибшие в ходе первого ордынского похода на Русь, здесь были представлены как святые герои-мученики, кроме того, в Повести содержался «почти неприкрытый призыв к освободительной антитатарской борьбе» [Прохоров 1988: 188].

Авторитет Дионисия позволил ему выступить категорически против планов великого князя относительно будущего митрополии. Причем именно демарш епископа Суздальского, по сути, сорвал соборное поставление Митяя в архиереи. Теперь же поехавший на свой страх и риск в Византию Дионисий рассчитывал не допустить его хиротонии и в Константинополе.

Меж тем, отправляясь в путь, Митяй собрал огромную свиту. Великий князь снабдил его всеми необходимыми документами. К тому же с собой у путешественников были подписанные князем, но не заполненные листы-харатьи. Их надлежало использовать в случае крайней нужды для составления каких-либо документов, в которых могла возникнуть необходимость. Пройдя через Рязанские пределы, Митяй оказался во владениях золотоордынского правителя. Здесь он получил ярлык хана Тюляка, подтвердивший прежние льготы Русской церкви. Далее посольство морем отправилось к берегам Византии. Но когда на горизонте уже был виден Константинополь, Митяй скоропостижно скончался.