Текст книги "Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий"

Л. В. Черепнин почти не уделял внимания этому городу, видимо, не считая Звенигород наделенным теми признаками, которые позволяли бы ему тяготеть к отделению – так, как это обстояло с Галичем [Черепнин 1960: 744]. А. А. Зимин видел лишь недостатки столицы удела Юрия Дмитриевича, выраженные, прежде всего, в ее географическом положении: «Звенигород находился вблизи от Москвы, был слабо укреплен и соседил с Литвой, враждебной Юрию Дмитриевичу и благосклонной к Василию II. Поэтому князь Юрий сосредоточием своих сил избрал Галич, имевший к тому же довольно солидные крепостные сооружения» [Зимин 1991: 33].

И все же бегство Юрия Дмитриевича из Звенигорода вряд ли можно объяснить только лишь его расположением. Последнее было объективно удобнее для ведения боевых действий против Москвы, чем положение того же Галича. Звенигород был хорошо укреплен и в течение десятилетий являлся постоянным местом пребывания этого князя.

Вероятно, Звенигород не подходил Юрию Дмитриевичу по иным причинам. Галичане постоянно выступают как боевая сила мятежной семьи, в Галич стекаются люди, готовые воевать за Юрия Дмитриевича против великого князя, но во время военных столкновений второй четверти XV в. в источниках нет упоминания о звенигородском полке, который вряд ли мог отсутствовать в городе, несущем оборонную функцию[287]287
  Звенигородское ополчение участвовало в походе Дмитрия Донского 1386 г. на Новгород [ПСРЛ, т. IV: 345]. У Н. М. Карамзина при описании начала новгородско-московского конфликта 1393 г., в котором по поручению брата войсками руководил Юрий Дмитриевич, при перечислении полков встречаются и звенигородские: «Полки московские, коломенские, звенигородские, дмитровские, предводимые дядею великого князя, Владимиром Андреевичем Храбрым, и сыном Дмитрия Донского, Юрием, взяли Торжок и множество пленников в областях Новагорода» [Карамзин 1993: 77]. В «Задонщине» и в «Сказании о Мамаевом побоище» есть упоминание о «звенигородских боярах», погибших на Куликовом поле [ПЛДР, вып. 4: 187].


[Закрыть].

Весь предшествующий период развития города до 1425 г. характеризовал Звенигород исключительно в качестве одного из локальных центров Московской земли. На протяжении XIV в. формировалась устойчивая политическая традиция: местную власть в Звенигороде представлял ставленник Москвы, второй сын великого князя, звенигородские села и волости доставались княгине-вдове. А. А. Юшко, характеризуя боярское землевладение в Звенигородской земле XIV в., делала вывод о том, что «территория удела – один из регионов, наиболее рано вошедших в состав Московского княжества» [Юшко 2005: 19].

Разорвать связь Звенигорода и Москвы было не по силам ни Юрию Дмитриевичу, ни его сыновьям. Конечно, часть землевладельцев могла оказаться под политическим влиянием местного князя. Бояре Морозовы, представлявшие собой звенигородских вотчинников, оказались на службе у Юрия Дмитриевича [Синелобов 2003: 85]. Среди наиболее известных звенигородских вотчинников, выступивших на стороне Юрия Дмитриевича, можно назвать Семена Федоровича Морозова, владевшего селами Покровское и Никольское в Звенигороде [Веселовский 1969: 68]. Однако нельзя не принять во внимание комментарий А. А. Юшко: «Во владении Семена Федоровича они оказались где-то в первой трети XV в. в качестве компенсации со стороны князя Юрия Дмитриевича ему за службу» [Юшко 2002: 146–147]. Вряд ли Юрий Дмитриевич мог найти в Звенигородской земле широкое сочувствие своим амбициям, а для созыва людей из более отдаленных владений Звенигород действительно не годился из-за близости к Москве.

Возможно, что во время конфликта галицких князей с Василием II звенигородские земли могли иметь значение лишь экономического ресурса, служить воплощением их прав на наследование «вотчины».

С начала XV в. и на протяжении второй четверти этого столетия Звенигородские владения, находящиеся в руках местных князей, претерпевали определенные изменения в своем составе. Вероятно, в начале княжения Василия II часть звенигородских волостей была предана безземельному князю Константину Дмитриевичу, младшему сыну Дмитрия Донского, вернувшемуся после опалы из Новгорода[288]288
  «Того же лета (6929) князь Константин из Великого Новгорода отъеха на Москву» [ПСРЛ, т. XI: 237].


[Закрыть]. Это было зафиксировано в договоре 11 марта 1428 г. За звенигородские волости Константин должен был вкладываться в общую дань от владений Юрию Дмитриевичу, как это делали княгини-вдовы, имевшие села в уделах своих сыновей: «А князю Константину Дмитриевичу давати тобе дань и ям с Шачебала и Ликурги, и с тех волостей Звенигородских, которые за ним, как давал при моем отце, при великом князе» [ДДГ: 64 (№ 24)]. А. Е. Пресняков, комментируя данный эпизод, считал: «Юрий уступил Константину часть Звенигородских волостей, но дань с них Константин вносит в казну Юрия; эти отношения сходны с обычными отношениями между великим и удельным князем и могли создать некоторую связь владельческих интересов между братьями-князьями» [Пресняков 1998: 457].

Какие именно звенигородские волости отошли во владение Константина, можно реконструировать по духовной грамоте Юрия Дмитриевича 1432 г.: «А с Сурожика, и с Лучинского, и с Шепковы, дети мои то розведут по тому окладу, как аз имал оу своего брата, оу князя Константина» [ДДГ: 74 (№ 9)].

А. А. Юшко писала о местонахождении волости Сурожик: «Территория древней волости Сурожик распространялась от р. Молодильни и частично Тростянского озера на западе до низовьев Малогощи и р. Истры на востоке, течения р. Малогощи на севере и верховьев р. Разводни на юге» [Юшко 2002: 146–147]. Волость была ближе всего к Дмитрову и ограничивала северный рубеж звенигородских владений Юрия Дмитриевича. Есть свидетельство конца 20-х годов XV в. о том, что ее территории непосредственно примыкали к землям княгини Ефросиньи, вдовы Петра Дмитриевича[289]289
  Граница земель волости была обозначена «от княгини от Офросиньины земли» [РД: 11].


[Закрыть]. Таким образом, уступка волости Сурожик с селами Лучинским на р. Малогоще и Шепковым, расположенным севернее Скирманово, не только позволила великому князю наделить землей младшего брата Константина, но и помогла провести четкую границу между Дмитровской и Звенигородской землями.

Звенигород наряду с другими городами Центральной Руси, видимо, сильно пострадал от эпидемий и недорода 20-х годов XV в. В договорной грамоте 1428 г. великий князь освободил Звенигород от выплаты ордынской дани на четыре года[290]290
  «А з Звенигорода и з Звенигородских волостей отложил ти есмь дани и яму на четыре годы, опричь тех волостеи звенигородских, что я еси съступил брату своему молодшему, князю Константину Дмитриевичу» [ДДГ: 64 (№ 24)].


[Закрыть]. О том же разорении свидетельствует и вкладная грамота Авраамия Микулина в московский Чудов монастырь на села волости Сурожик [РД: 11–12]. А. В. Антонов и К. В. Баранов так комментировали этот документ: «Очевидно, старец Авраам потерял всех ближайших родных и остался один в своем роде, что могло произойти во время одного из моровых поветрий 1410–1420-х годов» [Антонов, Баранов 1997: 9].

Несколько противоречиво выглядит духовная грамота Юрия Дмитриевича 1432 г.[291]291
  По Л. В. Черепнину, духовная была составлена в начале зимы 1433 г. и имела политическую направленность ввиду назревания нового этапа политической борьбы [Черепнин 1948: 109–110). А. А. Зимин относил ее составление к осени 1432 г., когда князь вернулся из Орды [Зимин 1958: 297].


[Закрыть] [ДДГ: 73–74 (№ 29)]. В ней как будто показан экономический рост в Звенигородском уделе. По сравнению со второй духовной грамотой Дмитрия Донского увеличился ордынский выход со Звенигорода, с города стало браться 511 руб. вместо 272 руб. [ДДГ: 74 (№ 29), 35 (№ 12)] А. М. Сахаров приводил этот факт в качестве доказательства процветания Звенигорода [Сахаров 1959: 88]. С. М. Каштанов, рассматривая этот пример, отмечал, что к 1433 г. «раскладка ордынской дани существенно изменилась» [Каштанов 1988: 10]. Однако П. Н. Павлов так не считал: «Номинальные размеры дани не менялись» [Павлов 1958: 104]. Этому исследователю принадлежала иная интерпретация: «Состав Звенигородского удела почти не изменился, в духовной Юрия Дмитриевича называются только некоторые новые села» [Павлов 1958: 104]. В ней появляются лишь два новых населенных пункта – села Михайловское и Никифоровское, расположенные друг против друга на р. Москве [Аверьянов 1993 г: 30]. Павлов предполагал, что Юрий Дмитриевич платил два выхода – со Звенигорода и с Галича, а по завещанию 1432 г. к выходу со Звенигорода и волостей могла быть прибавлена сумма с Дмитрова (111 руб.), уже обозначенная в духовной Дмитрия Донского, и «остальное приходилось на Вятку» [Павлов 1958: 104]. Однако имеет ли предположение, что дань с Дмитрова и Вятки была прибавлена именно к звенигородской части, достаточно аргументов?

По завещанию Юрия Дмитриевича город Звенигород должен был отойти старшему сыну и первому наследнику князя – Василию Юрьевичу [ДДГ: 73 (№ 29)]. Звенигородские волости и села были поделены между всеми сыновьями. Василий Юрьевич получал Угожь, Плеснь, Дмитриеву слободку, Тростну, Негучу и Андреевское; Дмитрий Юрьевич – Юрьеву слободу, Замошье, Кремичну, Скирманово с Бельми, Ростовцы, Фоминьское; Дмитрий Меньшой – Суходол, Истье, Уборичную слободу и Смоляную [ДДГ: 73–74 (№ 29)]. Таким образом, основные владения Шемяки оказывались на юго-западе Звенигородской земли, а Дмитрия Красного – на северо-западе.

Духовная грамота 1432 г. отразила прогрессивные тенденции в развитии Звенигородской земли. В ней появились новые городские центры, так как два волостных территориальных образования Руза и Вышгород получили набор признаков, позволивших считать их городами.

Руза, расположенная на левобережье р. Рузы, по археологическим данным возникла в XIII в. [Голубева 1953: 162]. В завещании Ивана Калиты она названа третьим пунктом в доле наследства князя Ивана [ДДГ: 7 (№ 1)]. Первое упоминание Рузы в летописных источниках относится к концу XIV в., когда город пострадал от татарского набега 1382 г. [ПСРЛ, т. XI: 76]. В своих работах А. М. Сахаров и Л. В. Черепнин связывали начальный период существования Рузы с с. Рузьским [Черепнин 1960: 331; Сахаров 1959: 88], но археолог А. А. Юшко обратила внимание на ошибочность таких выводов, разделив эти два пункта [Юшко 2002: 37]. Впервые в духовной Юрия Дмитриевича Руза упомянута как город, она переходила второму сыну князя Дмитрию Шемяке «с волостьми, и с тамгою, и с мыты, и з бортью, и с селы, и со всеми пошлинами» [ДДГ: 73 (№ 29)].

В завещании 1432 г. «со всеми пошлинами, и с мыты, и з борьтю, и с селы» назван был также Вышгород [ДДГ: 74 (№ 29)]. Он достался самому младшему брату Дмитрию Меньшому. Типографская летопись содержит несколько странное свидетельство о том, что после похода в Орду хан «князю Юрью придалъ к Галичю Звенигородъ, Рузу, Вышгородъ, Дмитровъ» [ПСРЛ, т. XXIV: 182]. Конечно, князь и ранее владел всеми этими городами, исключение составляет лишь Дмитров. Но, вероятно, именно ко второй четверти XV в. Руза и Вышгород превратились в собственно города и стали заметнее на карте Северо-Восточной Руси.

П. А. Раппопорт отмечал, что новые крепости Рузы, Вышгорода и Звенигорода представляли собой простой мысовой тип укреплений, характерный для городов Московской земли XIV–XV вв. [Раппопорт 1961: 51]. С одной стороны, умелое использование при их постройке естественного рельефа местности вполне успешно отвечало задачам обороны, для решения которых они возводились. С другой стороны, такой тип фортификационного строительства можно признать малозатратным по людским и материальным ресурсам.

По-видимому, функции Звенигорода, Рузы и Вышгорода в распоряжении мятежной княжеской семьи были очень близки и даже взаимозаменяемы; как правило, в подмосковных городах-крепостях оказывалась в заточении семья Василия II.

Среди летописных свидетельств о событиях второй четверти XV в. Звенигород и Руза в нескольких случаях меняются местами. Впервые такая путаница встречается в сюжете о бегстве Юрия Дмитриевича из Москвы после его первого пребывания на великокняжеском престоле в 1433 г.: по свидетельству большинства летописей, он отъехал в Звенигород, но есть упоминание и о Рузе[292]292
  В большинстве летописей назван Звенигород [ПСРЛ, т. V: 265; т. VI: 66; т. XXVI: 190; т. XXVII: 104; т. XXXIX: 144]. Руза указана в Ермолинской летописи [ПСРЛ, т. XXXIII: 147].


[Закрыть].

В 1433 г. между Юрием Дмитриевичем, потерявшим великое княжение, и Василием II был заключен мирный договор [ДДГ: 75–80 (№ 30)]. По нему звенигородский князь уступал московский престол и возвращал ханский ярлык на Дмитров. В свою очередь великий князь утвердил состав земель, переходящих Юрию Дмитриевичу и его младшему сыну Дмитрию Меньшому. За Юрием Дмитриевичем остался его наследственный Звенигород, а Дмитрию Меньшому согласно завещанию отца отошел Вышгород на Протве [ДДГ: 76 (№ 30)]. Возможно, что переход Вышгорода к младшему из Юрьевичей, проявлявшему безусловную лояльность к великокняжеской власти, был в интересах Василия II, так как город располагался на границе с землями его менее верного союзника Ивана Андреевича Можайского.

Юрию Дмитриевичу были возвращены звенигородские волости, которые ранее были отданы им Константину: «…что мне ся еси нынча отъступил Сурожика, да Лучиньского, да Шепковы» [ДДГ: 76 (№ 30)]. Возможно, что Сурожик был захвачен Юрием Дмитриевичем до этого соглашения. Звенигородский князь во время своего великого княжения в Москве с 25 апреля по 28 сентября 1433 г. подтвердил вкладную грамоту Авраамия Микулина на села этой волости в московский Чудов монастырь [РД: 12]. Датировать грамоту этим периодом позволяет состав свидетелей, среди которых были названы бояре И. Д. Всеволожский и А. В. Лыков [Антонов, Баранов 1997: 5–6].

По всей видимости, договор 1433 г. между Василием II и Юрием Дмитриевичем являлся поиском безопасного компромисса со стороны великого князя, хотя в целом он ознаменовал собой победу Василия II на данном этапе междоусобной борьбы.

Во время второго правления Юрия Дмитриевича в Москве, длившегося с 31 апреля 1434 г. по 5 июня 1434 г., звенигородские владения князя – по разным летописным версиям, города Руза или Звенигород – послужили местом ссылки для Софьи Витовтовны и Марии Ярославны[293]293
  Летописные источники по-разному указывают город, ставший местом заточения: Руза [ПСРЛ, т. XXIII: 148; т. XXVII: 270; т. XXXIX: 144.]; Звенигород [ПСРЛ, т. V: 266, т. XXVI: 190; т. XXVII: 105]. Софийская вторая летопись упоминает оба города [ПСРЛ, т. VI: 67]. Весомые доводы в пользу Рузы привела Н. Д. Мец, связавшая монетный клад, найденный в Рузе, с пребыванием в городе Софьи Витовтовны [Мец 1974: 54].


[Закрыть].

Остается неясным вопрос: кто владел Звенигородом после смерти Юрия Дмитриевича 5 июня 1434 г.? По завещанию 1432 г. город должен был перейти Василию Юрьевичу [ДДГ: 73 (№ 29)]. Однако ряд исследователей считает, что оно не было выполнено и, скорее всего, Звенигород был отнят великим князем после его утверждения в Москве в 1434 г. [Карамзин 1993: 146; Соловьев 1988: 388; Пресняков 1998: 268; Назаров 1975: 56; Аверьянов 1993 г: 30]. Другие ученые полагали, что Василий Юрьевич продолжал владеть наследственным Звенигородом [Черепнин 1948: 122; Зимин 1991: 72; Борисов 2003: 54].

В источниках нет указаний на пребывание в Звенигороде старшего сына бывшего владельца Василия Юрьевича. Отсутствует упоминание о Звенигороде и в тексте договора Василия II и Василия Косого, заключенного весной 1435 г. Непонятно, что Василий Юрьевич подразумевал под «своея отчины»: только пожалованный великим князем Дмитров или же и другие свои земли [ДДГ: 101 (№ 36)].

Лишь договор 13 июня 1436 г., заключенный после победы над Василием Косым, великим князем Василием II и его союзником князем Дмитрием Шемякой, определил судьбу Звенигорода. Город целиком с основными своими владениями отходил великому князю, кроме одного села: «…Звенигород с волостьми, и путьми, и с селы… оприсно того села, што еси взял оу Семена оу Аминева пасынка а Тростне в своем имяни, и то село твое со всем, што к нему потягло, а судом и данью тянет к Звенигороду по старине» [ДДГ: 90 (№ 35)]. Недостаточно аргументировал свой вывод К. А. Аверьянов, который посчитал, что село отошло Дмитрию Меньшому. Он писал, что село «оставалось за Дмитрием Красным. После смерти Дмитрия Красного в 1440 г. все звенигородские земли сосредоточились в руках великого князя» [Аверьянов 1993 г: 30]. Скорее всего, оно отдавалось великим князем Дмитрию Шемяке. Статья об этом селе присутствует и в договоре Дмитрия Шемяки и Василия II 1441–1442 гг., заключенном после смерти Дмитрия Красного [ДДГ: 108 (№ 38)].

Также по договору 1436 г. великий князь подтвердил передачу братьям Юрьевичам волостей, некогда бывших за Константином Дмитриевичем, которые он оставлял их отцу по договору 1433 г. (Сурожик, с. Лучинское и Шепково) [ДДГ: 90 (№ 35)]. В договоре предусматривался раздел земель, перешедших к Шемяке, с младшим братом Дмитрием Красным («как ся есмы ныне подели съ братом, со княземь с Дмитрием Юрьевичем с Меньшим» [ДДГ: 90 (№ 35)]). По всей вероятности, звенигородские города и земли были распределены по завещанию их отца Юрия Дмитриевича: Руза досталась Дмитрию Шемяке, а Вышгород – Дмитрию Красном у.

В следующем договоре Василия II с Дмитрием Шемякой 1441–1442 гг. подтверждались условия соглашения 1436 г. [ДДГ: 108–110 (№ 38)], оговаривался факт принадлежности Рузы и Вышгорода галицким князьям. А. М. Сахаров обратил внимание на то, что в грамоте впервые была указана дань, собираемая с Рузы и Вышгорода[294]294
  «А што есмь, брате, на твоеи отчине на Рузе и на Вышгороде взял дань, и меня тое дани дошло четыреста рублев и двадцать рублев, а то ми тебе, своему брату, завести по розочти, а досталь ти ми отдати» [ДДГ: 108 (№ 38)].


[Закрыть]. Он писал: «В 1441–1442 гг. с Рузы и Вышгорода собиралось 420 руб. дани в Орду, что указывает на значительные доходы, которые князья получали в этих городах, а тем самым является косвенным свидетельством их экономического развития» [Сахаров 1959: 89]. Такое повышенное внимание к городам Звенигородской земли можно объяснить кончиной в сентябре 1440 г. младшего из сыновей Юрия Дмитриевича Дмитрия Красного. Естественно, что Дмитрий Шемяка хотел позаботиться и закрепить за собой наследство брата.

Из земель брата Дмитрию Юрьевичу перешла вышгородская волость Суходол. Вероятно, на 30–40-е годы XV в. приходился период роста звенигородских пригородов, время хозяйственного освоения волостей. Одним из доказательств этого может служить то, что в 1444 г. в Суходол пришел святитель Пафнутий Боровский. На новом месте, «благоугодном к устроению на березехъ между двумя реками» при впадении р. Истерьмы в Протву, им был основан Рождественский монастырь [Житие преподобного Пафнутия Боровского: 122]. Основание монастыря стимулировало развитие земель, привлекало людские ресурсы: «…и мнози прихожаху отъ странъ хотящее жити у него… место убо распространяшася и братиямъ умнжающимся» [Житие преподобного Пафнутия Боровского: 122]. Становится вполне понятна зависть соседнего князя Василия Ярославича Серпуховско-Боровского, толкавшая его на противоправные действия против святителя: «…виде свою обитель оскудевающу новую же идеже отець основа наипаче процветающу, и сего ради многимъ гневомъ яряся на святого хотя отгнати его от места» [Житие преподобного Пафнутия Боровского: 123]. Можно предположить, что некогда оказанное покровительство в устройстве монастыря со стороны владельца Суходола Дмитрия Шемяки заставило святого хранить о нем добрую память и поминать его имя на службе даже наперекор воле митрополита [Зимин 1977: 44–45].

В середине 40-х годов XV в. свою роль сыграла и Руза. Л. А. Голубева писала: «Руза оказалась втянутой в череду политических событий, служила опорной базой заговорщиков. В ней концентрировались войска звенигородских князей; вероятно, она была тогда сильно укреплена» [Голубева 1953: 145]. В усобице Юрия Дмитриевича и Василия II значение Рузы как опорного пункта сомнительна, но во время Дмитрия Шемяки в 1446 г. она стала местом подготовки нападения на великого князя. В летописях, содержащих «Повесть об ослеплении Василия II», отражено, что Дмитрий Шемяка и Иван Можайский «совокупившееся стояху в Рузе, готови сущее, яко псы на ловъ» [ПСРЛ, т. XXV: 264; т. XXVI: 200; т. XXVII: 110]. Я. С. Лурье обратил внимание, что в более ранней версии этой летописной повести, представленной в Музейном летописце, встречается формулировка «стояху в Лузе» [Музейный летописец: л. 225; Лурье 1981: 565] (см. также: [ПСРЛ, т. XXVI: 200; т. XXVII: 110]). Но вряд ли есть основание видеть в этом указание на какой-либо другой населенный пункт.

Скорее всего, город подошел мятежникам своим географическим положением. Близость Рузы и Можайска должна была облегчать контакты двух союзников – Дмитрия Шемяки и Ивана Андреевича – накануне готовящегося переворота. Так, в Ермолинской летописи представлено, что войска обоих князей не были слиты: «…собравше около себя силу многу, и дръжаху втайне в Рузе и в Можаисце» [ПСРЛ, т. XXIII: 152]. Руза располагалась недалеко от Москвы, поэтому оставались возможными сношения заговорщиков со своими сторонниками в столице: «…вести по вся дни посылаеми бяху с Москвы от изменниковъ» [ПСРЛ, т. XXV: 264]. Л. В. Черепнин считал: «…выезд Василия II из Москвы был ловко подготовлен его противниками, действовавшими согласованно в Рузе и в Москве»[295]295
  А. А. Зимин считал этот вывод не мотивированным данными источников [Зимин 1991: 247].


[Закрыть] [Черепнин 1960: 794–795]. А. А. Зимин предполагал, что Руза могла быть выбрана местом воссоединения войск Дмитрия Шемяки, Ивана Андреевича Можайского и Бориса Александровича Тверского [Зимин 1991: 247].

В княжение Дмитрия Шемяки Руза также могла являться местом ссылки Софьи Витовтовны. Ермолинская летопись указывает, что в феврале 1446 г. туда первоначально была отправлена Софья Витовтовна, потом переведенная в Чухлому [ПСРЛ, т. XXIII: 152]. Однако этого факта нет в текстах Софийской первой летописи, Музейного летописца и в последующем великокняжеском летописании [Бальзеровский список: л. 301 об; Музейный летописец: л. 228; ПСРЛ, т. XXV: 266; т. XXVI: 202].

Есть все основания думать, что Дмитрий Шемяка мог распоряжаться Рузой, Вышгородом и звенигородскими волостями по праву наследства до перемирной грамоты 1447 г., которую можно условно назвать последним соглашением галицкого и московского князей. Оказавшись в изгнании, потеряв великое княжение, Шемяка в этом договоре, обращенном к великому князю, был вынужден окончательно признать за Василием II свои наследственные владения Звенигород и Вятку [ДДГ: 141 (№ 46)].

По договору 1450 г. между Василием II и Михаилом Андреевичем Верейским великий князь уступил своему союзнику звенигородскую волость Плеснь и город Вышгород на р. Протве [ДДГ: 164–168 (№ 55)]. Вероятно, это было сделано потому, что они располагались на границе с уделом Михаила Андреевича. Вскоре после этого в Вышгороде вспыхнули волнения, в ходе которых был убит митрополичий десятинник и перебита его свита. Митрополит Иона направил послание Михаилу Верейскому, «жалуяся на твоихъ поповъ на сборныхъ на Вышегородскихъ, да на мирянъ, и на ихъ товарищовъ» [АИ: 98 (№ 50)]. О бедственном положении города свидетельствует освобождение от выплаты дани: по договору с великим князем Михаил Андреевич мог «пять лет выхода не дати» [ДДГ: 165 (№ 55)]. А. А. Зимин писал: «Впрочем, даже такая льгота не обеспечила покой и порядок в Вышгороде, сохранявшем, наверное, преданность галицким князьям» [Зимин 1991: 145]. О правомерности последнего вывода можно спорить. Вероятно, обессиленным новыми поборами горожанам ничего не оставалось, как вновь вспомнить о своем общинном единстве и выразить протест властям.

В 1454 г. Звенигород с большим числом волостей был передан союзнику Василию Ярославичу Серпуховскому[296]296
  А. А. Зимин датировал этот договор летом 1454 г. – 10 июля 1456 г. [Зимин 1958: 314]. К. А. Аверьянов уточнил время его заключения 17 апреля 1454 г. – 22 октября 1455 г. [Аверьянов 1993 г: 31].


[Закрыть] [ДДГ: 180 (№ 58)]. Но уже в 1456 г. после пленения князя он окончательно влился в состав Московских земель великого князя.

Ю. В. Кизилов относил Звенигород к числу городов, переданных во время княжения Василия II Темного татарским царевичам, перешедшим на русскую службу [Кизилов 1984: 131]. А. А. Зимин также считал, что город в период с 1445–1449 гг. мог оказаться в руках татар [Зимин 1991: 136, 254]. Исследователь опирался в своих выводах на летописное указание за 1446 г., когда татарские царевичи Касым и Якуб «ступили на Литовские же порубежья» [ПСРЛ, т. XXIII: 153]. Не менее важно оказалось и свидетельство 1449 г., когда царевич Касым, вышедший из Звенигорода, отразил набег Сеид-Ахмета на р. Пахре [ПСРЛ, т. XXV: 270; т. XXVI: 206; т. XXVII: 115]. Это вполне укладывалось бы в русло политики Василия II по привлечению татар на пограничную службу Русского государства. Кроме того, земли могли быть отданы Касыму и Якубу в начале 1447 г. в качестве вознаграждения за помощь, оказанную великому князю в борьбе с Дмитрием Шемякой[297]297
  Сыновья Улуг-Мухаммеда перешли на службу к Василию II в 1446 г. [ПСРЛ, т. XXVI: 110–114; т. XXV: 268].


[Закрыть].

Однако в современном исследовании Б. Р. Рахимзянова была отвергнута версия о переходе Звенигорода Касыму: «Царевичи во время заключительного этапа феодальной войны 1445–1453 гг. попросту не могли находиться в одном месте, так как они поддерживали Василия II и находились там, где более всего нужна была их боевая конница и пешие отряды. Это мог быть как Звенигород, так и другой населенный пункт…» [Рахимзянов 2001: 126–127]. Все же, если допустить вероятность хотя бы временного размещения татар в Звенигороде, становится ясно, насколько малое значение имело то, кто оказывался во главе города с санкции великого князя московского.

Звенигород возник как пригород Москвы в XIV в. В первую очередь город-крепость должен был выполнять оборонную функцию на юго-западных подходах к Москве. Сохраняя это качество и во второй четверти XV в., Звенигород не мог быть оппозиционно настроен к своему главному городу или служить базой для междоусобной борьбы против московского князя. Во время княжеских усобиц Звенигород, как и Коломна и Дмитров, продолжал оставаться неотъемлемой частью собственно Московской земли, поддерживавшей всей своей земщиной московского великого князя Василия II.