Текст книги "Потерянное солнце"

– И что ты написала?

– Я написала ему, я рассказала все и в конце письма действительно поняла, что хочу еще попробовать сохранить самое дорогое, что у меня есть.

– А про свои увлечения ты тоже написала?

– Нет, этого я делать не стала, но думаю, что рассказать надо. Если конечно у нас все получится, – поправилась она, помолчав, добавила, – Нельзя опять начинать со лжи.

– Пожалуй, я налью тебе еще кофе и приготовлю белье, чтоб Вы смогли остаться, – с улыбкой на лице говорил дедушка.

– Папа, мне совсем не до шуток, – она опустила глаза, в которых стояли еле сдерживаемые слезы. – Ты думаешь, что он не приедет?

– Приедет, знаю, что приедет, только не сейчас, попозже, дай ему время все понять. Ты носила это на протяжении нескольких месяцев в себе и только сейчас поняла, что ты хочешь. А на него это вывалили буквально час назад, и ты хочешь, чтоб он все переосмыслил за это время? Терпение, дочка.

Он подошел к окну, наблюдая за мокрыми крышами виднеющихся магазинов. За людьми, которые спасаются от дождя. Он долго стоял, собираясь с духом.

– Что ж, – повернулся он к дочери. – Позволь мне тоже поведать тебе одну историю, может быть как-то связанную с твоей. Я расскажу тебе ее, может, ты все поймешь. Но обещай мне тоже, что не будешь меня перебивать и переспрашивать, и что тоже не осудишь.

– Обещаю, сказала Катя, вытирающая слезы, заинтересовавшись папиным настроем.

– Эта история началась задолго до твоего рождения. Я не буду тебе рассказывать, как мы встретились с мамой, это ты и так знаешь. Но ты не знаешь, почему ты так поздно появилась на свет. Маме было тридцать семь лет, когда ты появилась, и это не потому, что мы не хотели детей или было много работы, – он плохо справлялся с появившейся одышкой, рассказывая о таком личном, сокровенном, тайном.

Он замолчал, вглядываясь в глаза дочери, она молчала, давая ему время продолжить, не подгоняя его.

– У нас был сын.

Катя не выдержала.

– Сын, у меня есть брат? И почему из этого надо было делать тайну, почему я только сейчас об этом узнаю? Николай Алексеевич ждал, пока дочь наговорится. И когда она замолчала, он напомнил ей:

– Ты обещала не перебивать и не осуждать, помнишь? Выводы будешь делать позже, когда узнаешь обо всем до конца.

Опустившая вниз глаза дочь замолчала, и кивком головы просила продолжать.

– Так вот, – продолжил он. – Мы поженились, когда твоей маме было двадцать семь лет, в двадцать восемь у нас родился Максим. Мы были счастливой семьей. И все было хорошо, если бы у Максима не было найдено заболевание крови. Я не хочу рассказывать тебе, на что мы были готовы пойти ради его спасения, что мы делали, чтобы спасти его, как мы бились за его жизнь. Но все было безрезультатно. Даже заграничные врачи разводили руками, не в силах нам помочь Он тух у нас на глазах. Ему было пять лет, когда твоя мама решила везти его в Мексику к одному старику, который обещал ей помочь.

Посещая очередной город, очередные выставки, подписанные соглашения и договора, на которых она присутствовала. Она вывихнула ногу на экскурсии, до больниц было далеко, и ее довезли, до маленького городка, в котором и проживал тот самый старик, знахарь, не знаю, как его еще назвать. За один час он все исправил, мама без боли встала на ногу. Но ее поразил этот человек, его дом, его жена. Она говорила, что когда ее туда доставлял местный житель, которому было явно за сорок, он рассказывал ей, что он ничуть не изменился с тех пор, как он был маленьким. Что он так и остался все тем же стариком, как будто время его не касалось. Его жена была родом из Индии, в его доме было много индийских книг, мудрости были словно натыканы по всему дому. Сам он восхищался их культурой, изучая ее, и преклоняясь перед ней. Так же в его доме было тысячи разных трав собранных со всего света. Когда мама спросила, может ли она его как-то отблагодарить его? Он дал ей список трав, которые росли на нашей территории, с просьбой как-нибудь, если будет возможность доставить ему. Она вернулась туда, сдержав слово. Она собрала все, что он написал, в этом, кстати говоря, помогла твоя бабушка, которая точно разбиралась во всех травках. Когда она отдала ему травы, он сказал что поможет ей и ребенку, который у нее будет. Мы везли туда уже умирающего ребенка. Только большие мамины связи, помогли вывезти нам Максима за границу, это была наша последняя надежда. Но когда мы туда приехали, через один день мы поняли, что надежды нет. Твоя мама бьющаяся в истерике кричала на испанском, что он обещал помочь ее ребенку. На что спокойный старик ответил, уводя из комнаты свою жену, ухаживавшую за Максимом, что он обещал помочь ребенку, который будет у нее. Мама ничего не понимала, сбитая с толку его словами, она кричала, что мне надо спасти этого ребенка у меня он один. Он сказал, что его уже не спасти, что туда, куда он уйдет ему будет лучше. Он просил отпустить его, не мучить его душу. Мама плакала около его кровати, сжимая его маленький кулачок, без конца целуя, будто прощаясь с ним. На рассвете он умер. Мама не отходила от него ни на миг. Она прощалась всю ночь, так и не сумев отдать его, она боролась за него. Я пытался перенять ее боль на себя. Мне было очень плохо. И, глядя на нее казалось, что это только ее потеря. Мы сидели на обрыве каньона. Места там воистину красивые. Именно Мексика – исток, хранитель древних цивилизаций, майя, ацтеки. И можно было бы наслаждаться всем этим, если бы не потеря ребенка, во что мы просто не могли поверить. К нам никто не подходил сутки, давая прийти в себя и поверить в происходящее. Мы долгое время не говорили вообще. Как будто нас ударило током, мы поняли, что стали чужими друг другу, нас просто больше ничто не связывало. Прошел только один день, но все стало ясно, у нас не было будущего. Единственное что мы пытались сделать сообща, это договориться о вывозке Максима домой и о его похоронах. На второй день подошел старик и пригласил нас к себе. Мы знали, что в его комнате не был никто, это колыбель в которую он никого не приглашает. Мы зашли, особо не удивившись, обстановке в комнате, Он был настоящим аскетом, там было практически пусто, но при этом, все так и веяло другим миром, не этим, просто другим, который может, был когда-то. Он усадил нас рядом с собой, войдя в какой-то наверно транс, больше я такого никогда не встречал. Потом он только говорил. Я плохо понимал испанский, но тогда, если мама не успевала переводить, я слышал так, как будто он говорил на чисто русском языке. Он сказал, что мы не сможем перенести потерю ребенка, если мы увезем его домой. Он говорил, что горе будет пожирать нас, поглощая нас самих, мы не выдержим этого, что мы расстанемся и наше солнце потухнет навсегда. Он просил нас о принятии совместного решения. Чтоб мы похоронили Максима у его дома, обещая, что его жена будет ухаживать за могилой, а мы сможем всегда приехать и навестить его, если захотим. Но если мы примем другое решение, он не будет настаивать и поймет нас.

– Но только я хочу предупредить Вас, – сказал он, – Вы будете часто посещать могилу своего сына, это место станет для Вас вторым домом. Вы забудете о себе и что у Вас есть еще Вы сами друг у друга. Я не часто встречаю людей, которым предначертано быть вместе. У вас горит солнце, которое освещает все вокруг, освещает Вас изнутри. Оно соединилось, когда Вы встретились, ведь у каждого из Вас была только половинка. Но если Вы уедете и заберете Максима, То это, то самое испытание, через которое ты не сможешь пройти, – сказал он, глядя на маму. Он смотрел на нее так, как будто знал ее все свою жизнь.

Она спросила, уже без слез:

– Испытание? Это испытание, которое обрекло маленького человека, на мученическую смерть?

Он гладил ее по голове, потом сказал:

– Ты не поймешь всего сейчас, тебе это и не надо. Но ты должна быть сильной, а самое главное решить, какую жизнь Вы выбираете?

Она спросила еще только одно:

– О каком ребенке ты говорил, если не об этом?

– Когда ты приехала ко мне впервые, у тебя уже был ребенок. Я знал, что не смогу ему помочь, все было уже решено. Я говорил тебе о ребенке, который будет у тебя. Но ты не хотела понять то, что я сказал. Тебе хотелось верить, твоему сердцу хотелось верить, что я спасу его. У тебя будет еще ребенок. Если ты выберешь сохранить солнце. Вы будете счастливы. И я помогу твоему ребенку, если он встанет не на тот путь или захочет выбрать ту дорогу, которая не предначертана ему. А теперь идите и решайте, у Вас мало времени, если Вы захотите уехать.

Мы вышли оттуда как будто под гипнозом. Мы ничего не решали. Мы решили все еще там. Когда слушали его. Мы хотели быть вместе. Мы любили друг друга. Я боялся ее потерять, но чувствовал, что там, на каньоне она уже приняла решение и отпустила меня. Мы понимали, что все, что он нам сказал это правда, мы за один день отдалились друг от друга больше чем за все годы. Мы поняли, что это произойдет, и мы потеряем, друг друга, если уедем.

Мы уехали в большой город, чтобы решить проблему похорон и решения оставить Максима не на родине. И опять только уважение и любовь к твоей маме, сотворили чудо. Нам разрешили оставить Максима там. Нам сделали липовые документы, в которых говорилось, что он умер в больнице, и что из-за возможного заражения не представляется возможным перевозить тело. Мы получили свидетельство о смерти, с которым вернулись в дом старика и провели церемонию похорон, на которой не было никого из наших родственников и друзей, только мы. Твоя мама после похорон, подошла к пожилой женщине, которая была женой старика и спросила:

– Имеем ли право знать, что ждет нас? – она обняла ее, перенимая ее на боль на себя, и ответила:

– Не все дороги прописаны, Вы можете знать дороги, которые ждут Вас, но куда идти, выбирать только Вам.

Мы уехали, оставив свое горе там, мы начали новую жизнь. Через три года мама забеременела, и в ее тридцать семь лет родилась ты. Мы еще ездили, на могилу в Мексику, но мы больше там не оставались. Только однажды мама взяла тебя с собой, она хотела, чтоб ты хоть раз побывала на могиле своего брата. Вы провели там два дня. Он впустил Вас во второй раз в свой дом. Мама рассказывала, что он говорил с тобой, играл, а ты понимала его, даже не осознав, что он говорит на испанском. Ты приехала под большим впечатлением оттуда. Говорила что эта самая лучшая поездка, в которой ты была. Тебе понравилась больше какая-то хибара почти выжившего из ума старика чем Париж и Лондон. Мы смеялись над тобой. Но постепенно ты забывала об этой поездке, мы не догадывались почему. Ты знала, что была в Мексике, но больше ничего не могла вспомнить. И тогда ты просила маму рассказать тебе об этом городе и его жителях. Мама усаживала тебя на колени, и вы погружались в тот мир, которого на самом деле не было.

Он замолчал, смотрел в окно, потом перевел взгляд на дочь. Катя подошла к окну, смотрела на практически невидный дождь, он моросил, оставляя на лужах ели видные точки. Она смотрела на вид из окна, пытаясь соединить все воедино. Она вспомнила маму, ее образ встал четким изображением перед ней, ее улыбка, такие милые черты, она вспомнила все те истории, которые так любила слушать, сидя у нее на коленях. Она вспомнила недавно охватившее ее чувство покоя и умиротворенности, связанное с солнечной Мексикой, появившееся, будто из самых скрытых заточенных уголков ее воспоминаний.

– Катя, – окликнул ее отец. Катя, я рассказал тебе это, чтоб ты поняла только одно, – Не теряйте свое солнце, как мы тогда с мамой, чуть не потеряли свое.

– Я думала, что уже потеряла его, – отозвалась она. – Я думала, что уже не возможно ничего исправить и вернуть. Но почему-то каждый, кого я встречаю, мне твердит об обратном. Как будто все в этом мире объединились, только с одной целью, дать понять нам, как дорого все то, что мы теряем, что все это уйдет безвозвратно и второго шанса не будет. А еще мне очень трудно поверить во все это. Папа ты не поверишь, но я не знаю, кого я встретила, кто он, тот старик, который стал моим попутчиком? Это он мне поведал о дорогах жизни? Это он мне твердил о правильном направлении, с просьбой не сбиться с правильного пути, это он мне говорил, что я не смогу опомниться, если сверну не на ту дорогу, которой чуть не стал другой человек, появившейся в моей жизни. Тот ли это старик, который говорил мне, – что слишком много людей ждут первого шанса и терять свой будет просто глупо. Это он сдержал свое обещание, данное тридцать с чем-то лет назад моей маме? Это он, тот самый старик, глаза которого мне были очень знакомы, но я так и не вспомнила, где я его видела. Ты знаешь, если это все так, то он ничуть не постарел и прекрасно выглядит, – уже с улыбкой говорила Катя отцу.

– Я рад, что ты уже улыбаешься, не думай об этом как о мистике, думай об этом как о милости, снизошедшей на тебя. Я вообще старался не вспоминать все то, что с нами там случилось. Я не хотел думать о том, что кому-то уже известна вся наша жизнь. Я не хотел думать о том, что это было решение кого-то старика, у которого мы пошли на поводу. Но твоя мама, мне запрещала даже думать так. Она напоминала мне все тяготы, которые нам пришлось пережить. И что если бы не он, говорила она, неизвестно где бы мы были сейчас.

Они сидели, молча, каждый думал о своем. Каждый находил душевное равновесие и покой, которого так просила душа.

Катя посмотрела на время, чему была крайне удивленна.

– Уже обед, как там Вика? Пойду, посмотрю.

Она зашла к дочери, которая была увлеченная просмотром мультиков, на полу стояла собранная железная дорога, с большой станцией, поездом и маленькими человечками.

– Я смотрю, ты уже наигралась?

– А я смотрю, вы наговорились? – обернувшись на маму, говорила смеющаяся дочка.

– Умница моя, пойдем обедать.

Они сидели за общим столом, как когда-то.

– Дедушка, у тебя так все вкусно, и когда ты научился так вкусно готовить?

– Я всегда умел, солнышко мое, вот только, когда есть женщины в доме, это редко получается, они на кухню не пускают, – он подмигнул внучке.

– Спасибо, папа, – сказала Катя, – у тебя и вправду все очень вкусно.

Она начала убирать со стола. И услышала звонок в дверь, с замиранием сердца, она ахнула, прижав руки к груди.

– Пойдем, дорогая моя внученька, в комнату, покажешь, как ты собрала мой подарок.

– Куда вы, может быть это не тот, кого мы ждем.

– Ты знаешь, я не жду гостей. А сегодня у меня второй звонок за полдня, я связываю это с твоим приездом.

Они ушли в комнату, Вика оглядывалась, улыбаясь маме. Катя прошла к двери, по дороге вспомнила как совсем недавно почти, так же шла к двери, где ее подруга, обретала, как казалось, уже потерянный свет. Она открыла дверь, даже не глядя в глазок. Перед ней стоял немного промокший Дима в с черной куртке с приподнятом воротом.

– У твоего папы невиданный аншлаг из машин, прям как у администрации президента, – пытался припарковаться. Пришлось за домом ставить машину, промок немного, – Ты меня впустишь?

– Проходи.

Он вошел, расстегивая куртку, Катя даже не увидела, как он достал, маленький комочек, шерсти, который смущенно стоял, не зная, может ли он пройти и званный ли он тут гость. У него были несколько рыжих пятнышек, аккуратно растянувшихся на его белой шкурке. Щенок Бернара не решался пройти дальше, осматриваясь по сторонам. Опешившая Катя от такого сюрприза села на пуфик стоявшей позади нее.

– Собака, – вырвалось у нее.

Из комнаты выбежала Вика.

– Папа, папочка, – она тут же, схватила маленького щеночка на руки, – какой ты милый, хороший. Мы с тобой обязательно подружимся, я так долго ждала тебя, – вытирая слезы счастья, бесконечно обнимая и целуя шерстяную мордочку говорила ему Вика.

– Она подслушивала, – сделала выводы Катя, смотря на довольную дочь.

– Ты же не против, мамуль?

– Я даже не знаю, сможем ли мы поладить.

– Ой, мамочка Вы будете лучшими друзьями после нас, конечно.

Она рассмеялась, больше не в силах сдерживать эмоции. Дима смотрел на нее с улыбкой, и с такими искрами в глазах, которых она не видела, очень давно. Когда дедушка забрал Вику со словами:

– Пойдем, им есть о чем поговорить, – глядя на Диму.

Они прошли на кухню, она не знала, что говорить. Она встала около стола, прижавшись к нему. Он не стал медлить, подошел к ней ближе и обнял ее.

– Глупышка, ты моя. Ты даже не представляешь, что было со мной. Я все понял, я чувствовал, что чуть не потерял тебя. Я чуть не потерял самое дорогое, что было у меня.

– Прости меня, я тоже виновата.

– Я знаю, я все знаю, я догадался об этом раньше, чем ты написала мне об этом.

– Как догадался? – Катя не могла поверить в услышанное.

– Да когда был в командировке. Совершенно случайно. Мы должны были вылетать обратно, наш рейс задерживали. Я смотрел на детей, которым было совершенно все равно, где они находятся. Я так залюбовался их игрой, что начал подсказывать, пока они играли в прятки. Одна очень милая девочка с необыкновенно золотистыми кудряшками, водила чаще, чем все остальные, наверно старшие пользовались ее детской наивностью, ее звали Леля. И вот когда наш секрет был почти раскрыт, к ней подошла ее подружка или старшая сестра и сказала: «Леля, Катя все знает». Ты не поверишь, какое сходство в именах. Меня как будто током ударило. Я действительно все понял. Я начал вспоминать все известные мне факты, мне пришлось под напрячь свою память, чтоб вспомнить несколько историй, которых ты мне рассказывала под именем Леля. Я их уже слышал. Я был зол на тебя, невыносимо зол. Я думал о том, как ты посмела? Что ты хотела этим добиться, выуживая информацию из меня. Но потом я простил тебя, когда понял, что ты меня простила и что все это время пыталась наладить отношения. Но только все наши недомолвки мешали нам. Мне было стыдно перед тобой, я хотел поговорить, но никак не получалось. Надо было сразу, когда я вернулся, но той ночью так не хотелось все портить. А потом все было одно за другим, твой день рождение на работе, после которого ты вернулась весьма поздно. На следующей день я хотел тебе написать об этом. Но ты выключила компьютер раньше, чем я отправил тебе сообщение.

– Ты написал: Я хочу увидеть тебя.

– Да, но если бы ты не выключила компьютер и подождала чтоб получить еще одно сообщение, которое я писал, ты бы увидела. Что было написано дальше.

– И что бы написано дальше? – Катя подняла глаза на него с надеждой, ей хотелось услышать, что он хотел увидеть ее, а не Лелю.

– А дальше было: – Моя любимая Катюшка. Ты это обязательно увидишь когда, еще раз воспользуешься «аськой».

– Я не могу поверить во все это, это все как сон. Я тоже на тебя зла. За всю ту боль, которую ты мне причинил, за все те разрушения, которым ты подверг нас. Как ты мог меня променять? Мне было больно, понимаешь?

– Я знаю, прости меня, малыш. Это было наваждение. Это все было не со мной, в другой жизни, я больше не хочу об этом вспоминать. Обещаю больше никаких измен, тайн, лжи. Мы откроем новую страницу нашей жизни. Согласна?

– Да. Но раз, больше никаких тайн, то мне тоже надо тебе кое-что рассказать, – она опустила вниз глаза, готовясь к неприятному признанию. – Я, я тоже, мне хотелось быть любимой, нужной, мне очень этого хотелось, и я…

– Не надо, – он обнял ее, прижав к себе сильней, – Я знаю, что тебе было больно, я знаю. Я знаю, что ты хотела уйти и, наверное, что-нибудь натворила.

– У меня ничего не было, не считая маленького флирта.

– Ты прощена, – он поднял ее лицо, поцеловал в губы, потом в глаза. – Ну, все хватит, слез и молчания. Пойдем у нас сегодня очень много дел.

– Каких?

– Это будет сюрприз.

– А собаку ты зачем принес? – смеясь, спрашивала Катя.

– Собаку, – протяжно произнес он. – Ну, во-первых, дочка давно о ней мечтала, а во-вторых, она должна была мне помочь на пути к примирению, так сказать скрасить первые минуты.

– Ты негодник, – с застывшими слезами радости говорила она, – зато честно.

Он взял ее за руку, они прошли в комнату, где счастливая девочка играла с новым другом. Дедушка с улыбкой смотрел то на Диму, то на Катю.

– Я так понимаю, вы счастливы?

– Непременно, по-другому просто и не могло быть, – он смотрел влюбленными глазами на жену, они блестели то ли от слез, то ли от счастья или от предстоящей счастливой, семейной жизни.

– Нам пора. Вика, пойдем, не забудь Лельку.

– Лельку, почему Лельку? Я думала, что это мальчик, – удивилась Катя.

– Это девочка. И ее зовут Леля.

– Я, правда, сама хотела назвать свою собаку. Но имя Леля мне нравится, – сказала радостная девочка, – Пойдем, Леля, – звала за собой Вика.

Катя смотрела на него с изумлением на лице.

– Она всегда нам будет напоминать, об этом. И потом с моей памятью… Я никогда не забуду, как зовут нашу собаку, – шептал ей на ухо Дима.

Она только рассмеялась в ответ.

Вся семья стояла в дверях, они собирались, но будто выходили они не на улицу, а в новую жизнь. Минуты молчания, скрасил Николай Алексеевич.

– Береги ее, она у меня одна, – он поцеловал дочь в щеку.

– Обещаю. Она у меня тоже одна.

– Береги мне ее, она у меня тоже одна, – он поцеловал внучку в щеку.

– А это я обещаю Вам исправить!

Они выходили на улицу, довольные и счастливые. Для них все было позади, все переживания и мучения, которым они себя подвергли сами. Катя, выходившая из дома, смотрела на небо с благодарностью. Для нее этот миг стал как в замедленной киносъемке. Она видела радостную Вику обнимающею, маленького питомца, заботливо пряча от последних капелек дождя. На небе появлялась радуга. Она видела Диму, который с волнением и ожиданием чего-то нового, тянул ее за руку к машине. Она видела мужчину, выходившего из дорогого автомобиля, около дома своего отца, он был невероятно угрюмый. Она сочувствовала ему, ведь у нее все было хорошо и ей хотелось делиться этой радостью со всеми. Она видела, как спешивший прохожий сбил с ног угрюмого мужчину, извиняясь и оправдываясь, он скрывался из виду. Угрюмый мужчина поднял с мокрого асфальта книгу. Он вытирал ее от капель дождя, ее бордовая обложка была потрепанна, но так прекрасна, говоря о давнишнем времени ее издания. Вслед скрывающемуся прохожему он кричал:

– Книга. Вы забыли книгу.

Прохожий обернулся ему вслед, он улыбался. Катя смотрела на него, разглядывая его вдалеке.

– Мне кажется, я его где-то видела, – сказала она.

Мужчина прокричал в ответ:

– Оставьте ее себе, она вам нужнее.

Она улыбнулась прохожему, забирающему книгу с собой. И поцеловала мужа, он крепко сжимал ее руку, уводя ее в их счастливое будущее.