Текст книги "Потерянное солнце"

– Вино, так вино, – он ловко справлялся с бутылкой. Достал бокалы, разлил вино.

– Вика, давай за стол, ужинать.

– Мы готовы.

Они сидели за столом, в ожидание ужина.

– Ну хвались, что там у нас сегодня?

– Курочка, но довольно аппетитная, – она открыла крышку блюда, которое подносила к столу только по торжественно – семейным застольям:

– Пар-ам, налетайте.

– Выглядит изумительно, давайте пробовать – Дима с легкостью начал разделывать курицу как глава семейства, накладывая по тарелкам порционные кусочки.

Семья ужинала. Они говорили, смеялись. Вика рассказывала о школе, о ее достижениях. Она гордилась спортивными занятиями, которые ей давались с легкостью. Она рассказывала насколько стали интересными уроки английского, как учительница погружает своих учеников в мир Англии.

– Это настолько захватывающее, Вы даже не представляете. Мы весь урок просидели с открытыми ртами, никто даже не осмелился шептаться. Учительница меня хвалит, говорит, что я – молодец, у меня хорошее произношение и все схватываю налету. – Я сказала, что это наверно наследственное, от бабушки. И что я буду, как она, переводчиком.

– О, дорогая, я бы этого не хотела.

– Почему, мам? Я бы смогла ездить по миру, переводить, ну что там понадобится, то и буду переводить. Это же так интересно.

– Потому, что это тяжелая работа.

– Ну, если на то пошло, сейчас очень трудно найти не тяжелую, но интересную работу. Современную, да чтоб еще денег приносила и удовольствие, – добавил Дима, глядя на жену, – вырастет, сама решит, правда?

– Несомненно, но все-таки, я думаю, что это не самая интересная работа на свете. Тем более, я знаю эту работу изнутри, изнанку так сказать. Понимаешь Вика, моя мама и папа – тоже, они были переводчиками. Она очень трудилась, старалась, часто ездила в командировки, я ее редко видела. В детстве хотелось этого чаще. Мне ее не хватало. Я не хотела идти по ее стопам. Если бы я была сейчас переводчиком, ты меня тоже редко видела. Ты бы этого хотела?

– Нет, мамуль. Но сейчас все не так как было раньше. И у меня пока нет детей.

– Вика, милая, сейчас многое изменилось, но работа всегда требует отдачи, а то, что пока у тебя пока нет детей, это не отговорка. Если ты сейчас выберешь себе эту профессию и посвятишь сейчас все свое время только этому развитию, то потом назад пути не будет. Да, у тебя будет престижная работа, и многое другое, о чем ты говорила. Но семья у тебя тоже будет, это неизбежно, только профессию ты к тому времени не поменяешь. Пойми, милая, я совершенно не против изучения языка, я очень «за». Знание языка всегда потребуется на работе, знание его только приветствуется, я просто не хотела бы, что бы ты сейчас так твердо принимала решение о профессии переводчика.

– Не переживай, дорогая, она всего лишь высказала предположение о своем будущем, – Дима положил свою руку на руку жены, будто успокаивая, зная о ее отношении к этой профессии.

– Спасибо, папочка. Да, мам, я совершенно не хотела этого сказать, что это точно. Я просто говорю, что меня хвалит учительница, и что хотелось бы, ну когда-нибудь потом об этом подумать. Вика попросила налить ей еще сока, Катя встала из-за стола, чтоб налить еще сока дочке.

– Как ты относишься к тому, что папа тебя завтра отвезет в гости к бабушке и дедушке?

– Хорошо мамочка, я соскучилась по ним.

– Я приеду к Вам в воскресенье, жаль, что завтра мы не увидимся.

– Ничего, мамуль, не расстраивайся, пару дней и мы опять вместе Они улыбались. Катя увела беседу в другое русло, что бы не расстраивать ни себя, ни дочь. Ей не очень-то хотелось говорить о том, что несло столько воспоминаний из детства. Дима начал саркастически говорить с дочкой, еле-еле сдерживай смех. Он подначивал дочь разговорами о работе.

– Ну, что все? Школьная пора закончилась, скоро деньги пойдешь зарабатывать. Ага, а ты как хотела, все с нами жить? Нет, говорят, что пора, значит, скоро пойдешь на работу.

Катя уже мыла посуду находясь в своих раздумьях, когда муж и дочь побежали в комнату. На последнем слове папа ринулся за дочкой, и та пустилась, от него смеясь в комнату, предугадывая о том, что ее завалят на диван и будут мучить и щекотать.

Дима боготворил свою дочь. Даже почти, уже в подростковом периоде она оставалась для него маленькой. Ей уже скоро десять, но в это никак не верилось, он совсем недавно нянчил ее на руках, купал в маленькой ванночке. Как быстро пролетело время. Еще совсем недавно они с женой не могли нарадоваться на маленький комочек, завернутый в пеленки. Он не хотел, чтоб она вырастала, по-отцовски, не желая выпускать ее из дома. Не верилось в то, что она вообще, когда-то выйдет замуж и оставит их дом. Если Кате не нравился разговор о выбранной профессии, то Дима начинал ерзать, когда жена говорила о скором потомстве единственной дочери. Этот разговор ему казался заблаговременным и тучным.

У Вики с папой всегда находилось время для друг друга, она любила, когда папа гулял с ней, когда он проверял уроки. Она обожала зимние прогулки с папой. Он был самым активным из всех пап на площадках и на горке. Он строил самых лучших снеговиков, он придумывал самые веселые игры, втягивая всех со двора, разбивал детей на команды, они стреляли снежками, строили за приз лучший зимний замок. И каждый мальчишка хотел быть в его команде. А с каким восторгом они катались со снежных горок, тогда Вика думала о том, как сильно ей повезло с папой. Он всегда чувствовал себя молодым, и легко вливался в компанию друзей, играющих в снежки, во дворе. Вика задирала нос и говорила: «Это мой папа». Не любила она – футбол. Когда она заходила в комнату, видя, как папа, смотрит футбол, все становилось ясно, что бесполезно сейчас его о чем-то спрашивать. Он не раз с ней обсуждал этот вопрос, что у всех могут быть какие либо увлечения. Что это в полнее нормально, когда люди чем-то заинтересованы.

– Вот ты ходишь в художественную школу, – объяснял он ей, тебе же нравится, – Когда ты рисуешь дома, никому в голову не придет тебя отвлекать. И мы с мамой не обижаемся на тебя.

– Я знаю, – Вика смотрела вниз, – понимаю, но почему-то мне хочется, чтоб ты всегда мог немного побыть со мной, когда этого хочется.

– Ну, зато честно, – он ее обнимал, понимая, что это еще ребенок, которому просто все так же хочется тепла и немного заботы. Катя не могла нарадоваться на их идиллию в отношениях. Иногда она даже ревновала, когда они секретничали, не желая рассказывать ей то, о чем шептались.

– Не обижайся мам, у всех есть секреты, у нас с тобой – свои, а с папой – свои.

Дима толкал ее в бок, улыбаясь. Катя точно знала, чьи это слова. Глядя на мужа, она понимала, что довольнее его просто не бывает. Он гордился собой и своей игрой, в которой были вовлечены все, да еще так, как он это задумал. Она знала, что он будет хорошим отцом, но и не могла предположить, что настолько. Она очень трепетно относилась к дочери. Она, понимая ее с первого взгляда, с первого жеста, они по-девичьи, делились самым ценным, с друг другом. И Катя вкладывала всю душу, в любимую ей дочь. Но то, что они имели с папой, не было ни у кого. Ей казалось, что они одно целое, что Вика – его продолжение в юбке. Что у них есть, что-то не ведомое никому. Какой-то шар, который светиться только для них, когда они вдвоем. Ей было приятно, что папа проявляет такую заботу о дочери, что никому из них не в тягость, а просто за чистую радость проведенного время с вместе.

Когда, наконец, все угомонились, и в квартире наступила тишина, дающая понять о приближение сна. Дима начал приближаться к жене, заигрывая с ней и целуя. Они были настолько рядом, что ближе просто не возможно. Их тянуло к друг другу невидимыми нитями, и они с легкостью отдавались этому сладкому чувству. Оно их захватывало, притягивало и уносило. Они упали на кровать, отдаваясь друг другу. Отдаваясь любви, нежности, трепетности, которая исходила от них и наполняла комнату. Они засыпали с улыбками на лицах, проведенное время вместе, сближало их и заставляло вернуться к той идиллии, которую они потеряли, упустили. Они были обычными людьми, которые боролись за свое счастье и право на любовь и семейное тепло. У них были ошибки, промахи, падения, они знали об этом. Каждый из них думал о тех жертвах, которое они принесли и готовы принести еще, только бы сохранить этот чуткий, нежный и нужный мирок, в котором так уютно и тепло. В мире для двоих, в котором хотелось жить, а не проживать.

Утром чересчур улыбчивые родители, собирались на работу. Мама впопыхах собирала все самое необходимое дочке на дачу, теплые вещи, любимые книги, мольберт.

– Ты когда доберешься до дачи, обязательно позвони, чтоб я не волновалась, хорошо?

– Не волнуйся мамочка, все будет хорошо, позвоню обязательно. И вообще ты зря переживаешь, меня же папа везет, а не дедушка.

– Если б тебя вез дедушка, я бы позвонила тебе сама раз пять не меньше…

Утренняя трапеза была скорой из-за нехватки времени, потраченного на сборы родителей. Дима собирался еще в командировку, в которой обязанность была выглядеть подобающе, выступать в роли переговорщика, наблюдателя одновременно. Они целовались, обнимались в дверях как раньше, не в силах расстаться с друг другом. Когда церемония прощания была все-таки завершена, время подгоняло, Дима вызвался подвезти жену на работу.

– Все равно, уезжаю сегодня, имею право немного опоздать.

Она без промедления согласилась, еще десять минут пути вместе. В дороге, Дима настраивался на выходные вне дома, Катя – на выходные одной дома. Они подбадривали друг друга, обещаниями хорошо себя вести. Катя не стала омрачать солнечное утро, долгими прощаньями. Она еще раз поцеловала мужа, потрепала его за щеку.

– Я буду ждать твоего возвращения.

– Я вернусь, ты даже не заметишь, я позвоню тебе. Я уже за тебя волнуюсь. Ты же у меня такая… – он впился в ее губы своими губами, закрепляя сказанное.

Выбегая из машины, она послала ему воздушный поцелуй. Люди, шедшие на работу, посматривали на Катерину с улыбкой. Она вся светилась, ее лицо излучало счастье, энергия, которая исходящая от нее, говорила только об одном, что у этого человека все хорошо, что она счастлива. Она не спешила туда, так не хотелось погружаться в то, о чем душа явно не хотела думать, ей нужно было другое. Нега, ей хотелось отправиться с семьей в отпуск, желательно на остров, где была бы бирюзовая вода с белым песком, и нависающей пальмой, которая вот-вот соприкоснется с морем. Всегда наступает период, когда работа отходит на второй план, когда в личной жизни все хорошо. Люди стремятся на работу когда дома не все гладко, когда они хотят сбежать оттуда, где царит недопонимание. Или когда дома никто не ждет, нет того, ради кого имело бы смысл бежать домой. Еще люди могут погружаться в работу, когда наступает невыносимое спокойствие, привыкание ко всей обстановке, к размеренной жизни, дома ждут, все хорошо, подождут еще не много, я же работаю ради них. Таким образом, человек реализует сам себя, что вполне нормально, но из-за чувства вины, которое грызет его внутри, от того, что он мало время уделяет семье, он прикрывается тем, что это все ради вас и для вас.

Но если личная жизнь приносила радость, то так как хотелось, ускорить шаг, выходя с работы, бежать навстречу новым чувствам, волнительным встречам. И пусть даже если это не новое, а доброе старое, но оно может быть не менее приятное и притягательное. Это то невероятное когда людям удается на протяжении долгой жизни вместе сохранять тепло и необъяснимую никому нежность к друг другу.

И Катя думала о том, о чем хотелось, об отпуске. Как бы они смогли хорошо провести время у берега моря, наслаждаясь друг другом. Что никто и ничто им не смогло помешать. Чтоб были бы только они и песчаный берег моря.

Катя прошла по крылу первого этажа, где как обычно люди утром ждали лифта. Где каждый был занят своими мыслями. Она увидела ту девушку с наушниками, которая казалась совсем еще недавно, была так счастлива, в то время как теперь грустила. Ее лицо не казалось счастливым, она казалась озадаченной, хмурой и унылой. Какие проблемы могли ее тронуть? Может быть, союз, который так радовал ее в самом начале весны, не удался, распался? А может просто у нее другие, свои проблемы, как у всех других. Можно было только догадываться, смотря на нее. Спрашивать было неудобно, но было понятно, что что-то у нее пошло не так. Но Кате не хотелось забивать голову, чужими проблемами, у нее все было хорошо.

В рабочем кабинете все было неизменно, те же лица, те же столы, и та же работа. Она, конечно приносила моральное удовлетворение, писать слоганы, ей действительно нравилось. Вносить жизнь в товары, в рекламу что-то свое, было приятно. Это продавалось и покупалось под ее слоганами. Но место работы начинало ненавистно надоедать. Одна и та же тропа до работы и обратно. Одно и то же офисное здание, рабочий кабинет, те же лица. Сколько я здесь работаю? Лет семь? Да, скоро будет семь. Это много. Все приобретало какой-то томный оттенок, хотелось каких-нибудь перемен. Чего-то нового. Если уж не смены профессиональной деятельности то, по крайней мере, смены самой работы. И не что бы зарплата не устраивала, и начальство было всегда довольно мною, наверно именно это и задерживало меня на протяжении стольких лет, думалось ей. Но почему именно сейчас так захотелось перемен, задалась она вопросом. Что изменилось? Может возраст, этого требует. А может просто сложившееся обстоятельства, изменилось одно, хочется поменять другое.

На землю ее спустил голос начальника, который со свойственной ему любезностью просил о помощи, в разборе документов по клиентам.

«Я никак не пойму, просто в толк не возьму, почему он просит вечно об этом меня? Почему не наймет себе секретаря? И как же надо заполнять документы по клиентской базе, что бы потом самому не понять, что он там написал и что этим хотел сказать? Почему человек так твердо не хочет делать свою работу, взваливая ее на других, ничуть при этом не краснея? Это же целиком и полностью его работа», – думала девушка.

Если б Геннадий Юрьевич знал, о том, как работает его непосредственно второе лицо, коммерческий директор. Что именно он занимается клиентами. И именно он категорически отказывается от секретаря, который бы делал за него, или за Катю половину работы, которую он так охотно «сбагривает». По поводу его категорического отказа, о приеме на работу секретарши, ходили всякие слухи. Что жена ему запрещает, чтоб перед ним виляли женские ноги из-за дня в день, зная своего мужа, она не хотела бы, что бы он боролся со страстным желанием получить то, что ему недоступно. Но запретный плод, видимо и, правда сладок, и он всегда находил другие возможности полюбоваться женскими прелестями. Еще говорили, что он героически строит из себя перед «генеральным» трудягу и гения, который не нуждается в помощи каких-то там секретарш. Еще один слух был, который Кате не очень нравился, что он якобы влюблен в свою подчиненную и другого повода как время от времени подкидывания работы, он не находил, чтобы зайти к ней и в очередной раз полюбоваться на вожделенный объект своих желаний.

– Да, Валерий Алексеевич. Доброе утро.

– Доброе утро, Катерина, я к Вам как обычно, – он протянул ей папку, – Вы сегодня прекрасно выглядите, впрочем, как всегда, – он кашлянул, прикрывая рукой рот, дабы замять последние словосочетание, вырвавшееся у него.

– Спасибо. Я займусь этим, оставляйте.

– Я зайду к Вам позже.

Она кивнула в знак, того, что поняла, он вышел, из кабинета, не оборачиваясь.

Ну, вот опять не совсем интересная работа совершенно меня не касающееся. Переписываться сегодня все равно не с кем, а если и есть с кем-то с ним не хочется. Муж уехал. «Димастый» – тоже. Что вроде бы одно и тоже, хотя она давно начала разграничивать их, как будто они совершенно разные люди, не имеющих к друг другу никакого отношения. Так было удобней, чувство вины не гложет, когда переписываешься просто с другом, но никак не своим мужем. Она посидела еще, не много, оглядывая кабинет, в котором на удивление воцарилась тишина, все были занят своими, по-видимому, неотложными делами. Она взяла папку, начав разбирать предназначенные ей документы. Сверху была прикреплена записка, она прочитала:

«Катерина я заметил, что Вы исправили свои данные в «аське», не знаю с чем это связанно, но к имени Леля, как-то не очень привык, не могли бы Вы исправить исходное положение своих данных».

Да какое твое дело? Она перевернула записку и написала:

«Валерий Алексеевич, если Вам не совсем привычно, то Вы можете изменить мое имя у себя в окошке, чтоб Вам было удобней, видеть меня, не меняя мои данные, которые я имею право менять так, как мне хочется».

Он еще указывать будет, как и что писать! И спокойно занялась работой.

Ближе к вечеру Валерий Алексеевич, зашел в кабинет.

– Я могу забрать?

– Да, конечно, все готово, вот, пожалуйста.

Он забрал папку и ушел. Катя смотрела в окно, тучи сгущались на небе, почти черный цвет, начал преобладать: «Ну вот, скоро дождь начнется. А я только начала радоваться ясной погоде. Минус весны, впрочем, как и осени, это частые дожди переменно с ливнями, и наливными облаками и тучами которые устрашающе проплывают по небу пугая не только детей, но и некоторых взрослых которые где-то в глубине души, хотя и не признаются в этом, бояться грома и молнии. Как не хочется дождя. Как мои там поедут».

Через пятнадцать минут в окошке у нее загорелся конвертик, от начальника.

«Долго думал», – пронеслось у нее в мыслях. Открыла сообщение, там был улыбающийся смайлик и приписка: «Изменил, но так и не пойму, зачем Вам понадобилось это?

Ответ:

– Просто хочется скрыться под чужим именем, как впрочем, многим.

– Не хочется лезть в Вашу личную жизнь, но это не связано ли с вашей личной жизнью? P.S. простите за тавтологию.

Ответ:

– Спасибо, что не вмешиваетесь, улыбающаяся рожица.

Он прочитал, улыбнулся, отвертелась, рассказывать не хочет.

Катя рассуждала про себя, не хочет он лезть, а что ты делаешь? Ишь, никак ли не связанно, не Ваше дело с чем, кто связан. Она посмотрела на часы, маленькая стрелка стремительно поравнялась с камушком внизу циферблата. Посмотрела в окно, ну, конечно дождь, что еще можно было ожидать от такого темно-фиолетового неба? Она достала косметичку, и ни сколько не стесняясь, села поудобней и занялась обновлением макияжа. В дверь постучались. Ольга Валерьевна громко объявила:

– Заходи, Денис.

Он зашел.

– Никто кроме меня к Вам не стучится что ли?

Все улыбнулись.

– С окончанием рабочей недели Вас, девочки.

– Спасибо, – словно эхо, раздалось по кабинету.

– Привет, Катерина, из кабинета не выходишь, в конце дня здороваемся. Там дождь начался, мне все равно по дороге могу подвезти и временем тоже располагаю.

– Привет, Денис, прекрасно, мокнуть совсем не хочется, к тому же временем я тоже располагаю.

– Хорошо, жду тебя внизу.

– Скоро буду.

Она начала собирать косметику обратно, встала, пошла, одеваясь по дороге, чтоб как-нибудь развеять поселившуюся тишину, она спросила:

– У кого какие планы на выходные?

– Мы на дачу хотели поехать, теперь не знаю, поедем ли. Дождь-то какой зарядил, лужи пузырятся, а это значит надолго, муж не любит мокрые дороги, опасается, – протянула Ольга Валерьевна, поглядывая в окно. Людмила не посчитала нужным отвечать. Катя, выдержав паузу.

– Ничего, не кончится, так завтра поедете.

– Поедем, дел накопилось, теперь до осени. С осени по весну один дом обустраиваем, с весны по осень другой, – она рассмеялась.

– Зато всегда есть чем заняться, жить интересно.

Катя была уже в дверях, когда бросила на прощание оставшимся в кабинете.

– Пока девочки, до понедельника.

– Счастливо тебе.

Спустившись вниз, она увидела выходящего из машины Дениса.

– А то не найдешь еще, новую купил.

– И когда ты только успеваешь? – она села в машину, – хорошая.

– Ну, так плохие зачем покупать, – он поехал медленно то ли, растягивая удовольствие то ли, показывая всем выходящим с работы новое приобретение. Когда они выехали за территорию работы, он нажал на газ, демонстрируя маневренность и быстрый разбег машины.

– Попридержи лошадей для гонок, – Катя спустилась в кресло, – я не тороплюсь, и в больницу тоже не хочется, в лучшем случае, – добавила она.

И он нажал на тормоз.

– Извини, не привык.

Дальше дорога казалась спокойной и размеренной, только барабанящий дождь за окном навевал унылость улиц.

– По какому случаю сегодня располагаешь временем? Редко бывает, чтобы ты не торопилась.

– Хм, муж уехал в командировку, дочка – на дачу, сегодня одна, и торопиться не к кому.

Он развернулся около ее дома, припарковался,

– Не торопишься, давай посидим, поболтаем.

– Уху, ну давай, только не долго, а то дела домашние хотела поделать, пока нет никого. Рассиживаться у нее не было никого желания, но отказать человеку, который так регулярно старался помочь при каждом удобном и не совсем удобном случае, было не совсем приемлемо для нее. И она согласилась, чтоб не расстраивать его.

– Что ж давай, – она вытянулась в кресле, придавая ему домашний вариант.

Он включил музыку, будто не зная с чего начать разговор. Играла красивая, романтичная мелодия, он смотрел на нее, понимая, что ей очень она нравится.

– Красивая песня, кто поет, не знаешь?

– Lauren Christy „The color of the night”.

– Кто?

– Лорен Кристи “Цвет ночи».

– У тебя чистое произношение, ты английских корней не имеешь, случайно?

– Нет, не имею, я родилась в семье переводчиков, любовь к языкам мне прививали с детства. Языки знаю, только не полюбила я их, как мои родители.

– Ничего себе. И папа, и мама, оба переводчики?

– Да, оба.

– Не слышал о таком. В то время вообще казалось, не было других профессий. Кроме как: инженер, технолог, портниха, продавщица, учительница, столяр, сантехник. А переводчик, это казалось, каким-то заграничным, в фильмах такое показывали.

– Так и было, я всегда в детстве с этим мучилась, когда меня спрашивали, кем работают мои родители, мне отвечать не хотелось. Считалось, что наверно хорошо живем, «шикуем», так сказать. Нет, в квартире было много привезенных сувениров, конечно, это ее украшало. Но я не могу сказать, что мы «шиковали». За границу можно было выезжать, когда никто не мог, это да. Мама меня брала иногда с собой, она работала тогда в самых «верхушках», ее часто просили, выезжать, доверяли ей, к тому же она очень эффектная была, там это любили.

– Так ты в маму, значит, красотой блещешь?

Катя смущенно отвернулась в сторону,

– Ну, это просто комплимент, я слушаю дальше.

– Ну, вообще, она этим пользовалась, говорила, что Вы меня слишком часто отрываете от ребенка. И ей разрешали брать меня с собой. Она не любила расставания, как и я. Так и брала меня иногда.

– Ну, ничего себе… И куда ты ездила маленькая?

– Париж помню, Лондон, еще что-то, но больше всего мне запомнилась Мексика. Восхитительные переживания и краски для маленького ребенка. Меня мама куда-то вечно таскала, так в Мексике мы много чего повидали. Очень запомнилась мне та поездка.

– С ума сойти. Все, значит, максимум, к бабушке в деревню, у кого была возможность на море, а она значит Лондон, Париж, и что еще там не помню. Он саркастически улыбался, подстегивая ее. Она опустила вниз глаза, смеясь.

– А как получилось что они оба переводчики?

– Ох, это долгая история…

– Ну, мы же не торопимся, к тому же мне, правда, очень интересно.

– Ладно. Они познакомились на каком-то съезде в Лондоне, все говорили по-английски и они тоже. Когда они понравились друг другу и начали общаться, то их разговорным языком был английский. Они не сразу узнали, что оба русские, приехали на съезд, прикрепленные каждый к какой-то «шишке». Потом очень долго смеялись, когда выяснили, что они русские, да еще и оба из Москвы. Эту историю я слышала с самого своего детства. Знаешь, есть такие любимые, семейные истории, которые рассказываются по сто раз: детям, друзьям, гостям. Так вот это одна из таких историй. Они светились, когда рассказывали ее, смеялись, перебивали друг друга, держались за руки. Они вообще были безумно влюблены в друг друга, это было видно не вооруженным глазом. Папа говорил, что пути Господня неисповедимы, и что если у них не было путей познакомиться здесь, то он их свел там. Таких пар действительно мало, которые излучают любовь за километры, с ними приятно находиться в одном обществе, они как будто притягивают все вокруг своей лучезарностью. Папа и мама были такими. У меня был лучший пример семьи.

– Почему был? Они что развелись?

– Нет, мама умерла. Папа очень трудно переживал потерю одного единственного, настолько близкого человека. Я стараюсь ему помогать, только у меня не всегда получается. То времени нет, то слов нужных не найду. С кем угодно могу, а с папой – нет, кажется, что разревусь, если начну его подбадривать. Я настолько живо помню их любовь, что очень трудно говорить слова утешения, близкому человеку. Ведь это и моя мама тоже, и я очень ее любила. Настолько сильно, что маленькая устраивала ей истерики, не отпускала, когда ей надо было уезжать. Она один раз не уехала, сердце материнское не выдержало, чуть работу не потеряла, ей замену было трудно найти. Она меня очень любила, я знала, чувствовала это. Но мне ее очень не хватало. Со мной папа сидел. А когда и папа уезжал, то бабушка. Мама потом уволилась с большим трудом, чтоб со мной больше времени проводить, от этого у меня знание языка. Она потом в школе преподавателем английского работала, на дом что-то брала, переводила. Она испанский знала, французский.

– Да, история… Ты наверно избалованная была, единственный ребенок.

– Единственный, но не скажу, что избалованный, мама меня вообще очень поздно родила, ей было почти тридцать восемь лет. Первого ребенка в тридцать семь лет, тогда это вообще редкость была, в таком возрасте, да еще первого ребенка. Наверно работы много было. До детей как-то не доходило. Хотя они были женаты десять лет. Так вот она меня как могла баловала. Ее приезды из командировки были праздником в доме. Она мне привозила сувениры, подарки, а потом усаживала на колени и рассказывала всякие истории, из далеких стран. А какие были сказки на ночь, это сладкие воспоминания из детства.

– Да, наверно, все любили сказки в детстве, я обожал бабушкины сказки. В моей жизни вообще много места занимала бабушка. Она меня, можно сказать, воспитывала, «вбивала» правила хорошего поведения. Меня с братом к ней на все лето отправляли. Я оттуда как «шелковый» приезжал.

– У тебя брат есть? Повезло тебе, мне не хватало брата или сестры. Это же так здорово, когда растешь с кем-то очень близким.

– Да, мы с братом любили «покуролесить». У нас таких много историй. У нас разница не большая была, пять лет. Потом она как-то сравнялась и появилось много общих интересов. Главным из них, наверное, стала музыка. Тогда начала альтернатива появляться, мы ее переписывали, ох времена были, достать все было трудно, но мы доставали, куда только не ездили.

– Значит, альтернативу предпочитаешь?

– Да, вкусы со временем не изменились, и сейчас с удовольствием слушаю, вот уже тридцать пятый пошел, а как приятно, что-то из юности послушать.

– А говорил – красивая песня, она же тебе, наверное, даже не понравилось, между прочим очень известная и старая, я сразу подумала, если бы нравилась, знал бы кто поет, – она смеялась, как будто поймала маленького мальчишку на лжи.

– Да, верно, – потирая подбородок, говорил проколовшийся Денис, – просто показалось, что тебе нравится, вот и спросил.

– Ладно, не важно, я знаю, так что там дальше было? С братом и музыкой?

– А, ну, мы увлекались разным, праздники у нас знатные были, кстати, один из них я ему до сих пор вспоминаю. Это было накануне Нового года, мы с друзьями собирались организовать все как полагается, у нас была свободная квартира, предки товарища свалили тоже праздновать. Было все: напитки, музыка, девушки, мы готовились. А мой брат тогда устроился подрабатывать Дедом Морозом, в какую-то фирму. Он отработал, там неделю был в восторге от премиальных. Родители заранее вызывали Деда Мороза на определенное время, он приезжал, поздравлял, детки рассказывали стишки. Так он объезжал несколько квартир за вечер, возвращаясь с деньгами. Он рассказывал, что самая прибыль будет в новогоднюю ночь, что детки постарше не ложатся спать в ожидание Дедушки Мороза, и родители заранее пытаются вызвать его на не очень позднее время. Его график расписан в новогоднюю ночь аж до трех часов ночи. А еще он упомянул о прекрасной Снегурке, которая всего лишь два раз работала с ним в паре, их постоянно меняли, чем он был не очень доволен. Только привыкает к партнерше, а на следующей день опять новая. Но больше ему всего ему хотелось, что бы ему поставили ту «незабудку», и больше не меняли. Он ее так прозвал, у нее глаза небесно-голубые были, и когда один папаша спросил какие цветы большего всего любит Снегурочка, она смущенно ответила, что незабудки, он-то надеялся на другой ответ. Он сказал, что незабудок нет, а вот розы есть. Я подшучивал над ним, что братишка втюрился, а он – отвали, не твое дело. Мне было восемнадцать, ему двадцать три. Так вот, когда я уже был настроен на отмечание, девчонки рубили салаты, мы что-то там для виду помогали, прилетел мой брат. Весь взволнованный, пойдем, поговорим. Мы пошли, и это оказалось надолго. Он меня упрашивал, чтобы я вместо него всего лишь на одну ночь подменил, его. Сходил к радостным детишкам, поздравил их, попел песенки, подарил подарки и все. И все? Моему удивления не было предела.

– Ну что тебе стоит порадовать детей?

– Я на эту работу не шел, мне она была не нужна.

– Но мне очень надо, всего лишь на одну ночь.

– Да, но это ночь новогодняя, давай в другой раз я готов, но не сегодня.

– Мне надо именно сегодня, я бы тебя не просил, если б не было так надо.

– Ты вообще представляешь, о чем ты говоришь? У меня тут все. У меня тут, между прочим, девушка есть, тут одни пары. Как ты представляешь, я должен ей сказать, что прости, но должен срочно уйти, она ради меня чуть с предками не поссорилась, знаешь, как было тяжело ей отпроситься?

Потом я немного остыл, помолчал и спросил:

– Зачем тебе?

Он сел на кровать выдохнул:

– Мне очень надо.

Это все что можно было из него вытянуть.

– Я не могу уйти с работы просто так, я подписывался, что не свалю в новогоднюю ночь, ведь все уже оплачено, я не могу так поступить, не по-мужски это.

– Да, что случилось то у тебя, ты можешь толком сказать?

Он начал рассказывать, я не мог поверить во все это.