Текст книги "«Серебряная роза. Женщины в искусстве. Строфы и судьбы». Том первый"

Она умерла в 1963 году. (В других источниках ошибочно указан почему – то – 1967 год!)

А в 1972 году, стараниями сыновей, вышел ее посмертный сборник стихов «Вечерний свет». Он ничем не напоминал давние, первые два, изданные еще в 1919 и 1921 годах, и полные строк, светлых, пленительных, кружащих голову слегка лукавой, шаловливой прелестью Любимой и Любящей…

В нем, последнем, посмертном, было собрано тяжким, жемчужным, переливчатым грузом, все Бессмертие Мудрости зрелой Женщины. Евы, надкусившей яблоко и передавшей его – Другой. И ставшей – Лилит. И – написавшей в стихах – «Дневник сердца». Оставшийся с нами. Возникающий в неслышной «памяти Души» строфами, четверостишиями, строками. Как, например, сейчас у меня…

Я ищу ответа на эту загадку и не нахожу. Просто отзвук давней мелодии, так тронувшей сердце, что возникла – своя… Невольная, не точная. Но – близкая, созвучная.

Мы все так похожи друг на друга. Женщины, дочери Лилит и Евы… Может быть, потому то иногда наши голоса звучат в унисон? Даже почти столетия спустя.. Яблоко, надкушенное Евой, по-прежнему лежит в травах Эдемского сада…

При написании данной новеллы использованы материалы личной библиотеки и памяти автора.

Фото из коллекции М. В. Картузова. Москва. Россия

Инна Филиппова 30.04.2015 01:56:12

Отзыв: положительный

Как волшебно и грустно ты о ней написала…

Какая живая, пропущенная через сердце, получилась новелла… или эссе? или биография? я не подберу названия, просто – спасибо тебе еще раз.

Ди. Вано 29.04.2015 08:11:21

Отзыв: положительный

Как много у меня сегодня дум и чувств при прочтении…

Новое для меня имя…

Образ и внутренний мир раскрыт вами удивительно… музыкально и трогательно..

И ваши стихи в начале..камертон.

Схватываешь эту высокую ноту и чувствуешь …СОЗВУЧИЕ..

И это неслучайность..это волна ваших сердец, ваших поэтических душ.

С сердечной признательностью.

Д. Иванова (Ди. Вано)

Ольга Александровна Ваксель. Выстрел Миньоны…

Фото из коллекции автора. Источник: журнал «Литературная учеба» 1988 г. №2. (Фотосканирование).

Она сама оборвала этот странный, полувоздушный роман, в стиле Серебряного века, но кто знает теперь может, не раз потом за два года в далеком Осло вспоминала слова и мечты Мандельштама о поездке в Париж, о горячем чае в холодной его квартире, о встречах в Фонтанном дворце, где жила Ахматова и где собирались поэты известные и не очень и до глубоких белых ночей читали стихи…

Когда на выстрел револьвера вбежали в комнату, было слишком поздно… Странно, ее тонкие прелестные черты почти не исказила смерть… Просто они стали еще тоньше, но теперь в них как бы сквозила безмятежность… Может быть, в Смерти она, наконец нашла то, что искала? Обезумевший от горя муж позже найдет и бережно сохранит в ящике своего кабинетного стола все, что так недолго – неполных два года – связывало его с обожаемым Лютиком – Ольгой Ваксель. Среди бумаг и писем, дневников и мемуаров, очень тонко и интересно написанных – им еще предстоит быть узнанными широкой публикой нашел Христан-Иергенс Винстендаль – норвежский дипломат, бывший вицеконсул в Ленинграде – листочек с такими вот стихами:

 
Я расплатилась щедро, до конца
За радость наших встреч, за нежность ваших взоров,
За прелесть ваших уст и за проклятый город,
За розы постаревшего лица.
Теперь вы выпьете всю горечь слез моих,
В ночах бессонных медленно пролитых…
Вы прочитаете мой длинный-длинный свиток
Вы передумаете каждый, каждый стих.
Но слишком тесен рай, в котором я живу,
Но слишком сладок яд, которым я питаюсь.
Так, с каждым днем себя перерастаю.
Я вижу чудеса во сне и наяву,
Но недоступно то, что я люблю, сейчас,
И лишь одно соблазн: уснуть и не проснуться,
Всё ясно и легко – сужу, не горячась,
Все ясно и легко: уйти, чтоб не вернуться…
 

Ольга Ваксель в детстве. Фотоскан из коллекции М. В. Картузова. (Москва. Россия) Впервые опубликовано в книге А. Ласкина. Подарено автору статьи.

***

Кто же была все-таки эта женщина, которая «ушла, чтобы не вернуться», так просто решив все для себя и оставив загадку для других?.. Впрочем, эту загадку мало кто пытался разгадывать.

Ольга Александровна Ваксель родилась 18 марта 1903 года в г. Паневежис (Литва). Она принадлежала к старой петербургской интеллигенции, хорошему дворянскому роду. Мать ее, Юлия Федоровна Львова – известная в петербургских музыкальных кругах пианистка и композитор, была дочерью политкаторжанина – петрашевца Федора Николаевича Львова и, как не парадоксально, близкой родственницей автора знаменитого царского гимна «Боже, царя храни», известного скрипача и композитора, создателя хоровой капеллы, Алексея Федоровича Львова.

Отец Ольги Александровны, Александр Александрович Ваксель – потомственный военный, служил в Кавалергардском полку, вышел в отставку, был предводителем местного дворянства, и как типичный дворянин сохранил «гусарские привычки» – его кутежи и охоты славились на всю округу. Вскоре после женитьбы и рождения дочери (в 1905 году) супруги Ваксель разъехались и мать, решительная и волевая женщина, увезла девочку в Петербург.

«Женщина в восточной одежде». Рисунок О. А. Ваксель. Из собрания А. Ласкина. Фотоскан из коллекции М. В. Картузова (Москва). Подарено автору.

Ольга, или Лютик, как ее называли родные, рано проявила тонкие художественные и музыкальные способности, начала учиться рисованию, играла на рояле и скрипке, очень рано научилась читать и читала очень много. Училась всегда хорошо, ровно. Да иначе и не могло быть в привилегированных частных школах и старинном дворянском женском институте Св. Екатерины – с их строгими правилами, жесткой дисциплиной. Но удивительно – при кажущейся казенности и всеобщей обязательности манер, правил этикета, знания языка эти заведения нередко накладывали на человека, окончившего их какой-то особенный отпечаток – изысканности, редкости, неповторимости что ли… А может, просто менялась эпоха, и то, что было нормою, становилось удивительным? (К сожалению).

Вот некоторые из отзывов родных и близких знакомых Ольги Александровны Ваксель: «Лютик была красива. Светло-каштановые волосы, зачесанные назад, темные глаза… Ни одна из фотографий не передает ее тонкую одухотворенную красоту… Она была необыкновенной, незаурядной женщиной. Чувствовался ум, решительный характер. И в то же время ощущалась какая – то трагичность» (Ирина Чернышева – близкая подруга Ольги)

«Ей нравилась острота жизни. Могла легко увлечься, влюбиться… Влюблялась она без памяти и вначале все было хорошо. А потом тоска, полное разочарование и очень быстрый разрыв. Это была ее натура с которой она не могла совладать… Браки ее быстро заканчивались. Она уходила и все оставляла. Её сильный характер оказывал влияние на других. Заставлял как-то подтягиваться, что ли. Лютик делала много глупостей, но всегда чувствовалось, что она выше окружающих на несколько голов…» (Елена Тимофеева, тоже одна из близких подруг, та что до конца жизни сохранила память о ней, ее стихи и ученические тетради… Она продолжает.) «В ней не было ничего такого, что называют мещанством… За модой не гналась никогда, но все в ней казалось модным и полным изящества…

Анна Ахматова сказала о ней: «Ослепительная красавица».

От признанной всеми чаровницы Ахматовой трудно было ожидать такой похвалы, тем более, Анна Андреевна, несомненно знала, что Николай Степанович Гумилев пытался ухаживать за Ольгой Александровной вплоть до ее брака с А. Ф. Смольевским, которого он терпеть не мог! Ухаживал серьезно за Ольгой и брат Осипа Мандельштама, Евгений, даже был с нею помолвлен, ездил на Кавказ, куда она отправилась отдыхать с маленьким сыном, но все закончилось размолвкой и поздними сожалениями «О том, что Лютик от него ускользнула…»

Да она ускользала и упархивала от многих, но так ли уж легка и беспечна была ее жизнь, как на первый взгляд казалось подругам, пусть и ближайшим?

Выйдя замуж в июне 1921 года за Смольевского – преподавателя математики и механики в Институте путей сообщения – предмет своей давней детской влюбленности (о, она влюблялась с 10 лет – признак раннего развития души и бурных страстей – вспомним Лермонтова и Байрона!), она вынуждена была оставить учебу на всевозможных курсах, на которые записалась, так как муж требовал ее постоянного присутствия дома, хотя сам был днями занят в институте. Оставаясь в доме одна, в промежутках между всяческими бытовыми хлопотами, Ольга самозабвенно писала стихи, а вечерами вместе с мужем проверяла работы студентов. Арсению Федоровичу был несколько чужд ее восторженный и тонкий внутренний мир, он смеялся над ее стихами, долго не хотел иметь ребенка, но Ольга Александровна настаивала, считая, что ребенок укрепит их союз, и ее жизнь будет иметь внутренний смысл. Однако, вскоре после рождения сына (в ноябре 23 года) она тяжело заболела и едва не умерла. Врачи признали острую форму менингита, последствиями которого остались острые периоды подавленного настроения в осеннее время. Семейный разлад обострялся, Ольга ушла от мужа и добилась развода, что было нелегко: А. Ф. Смольевский не давал развод, преследовал Ольгу письмами раскаянья, мелко шпионил за нею, устраивал бурные скандалы и в конце концов, нанес последний удар, оставил у себя сына, запретив матери приходить к нему.

Чтобы убежать от отчаянья, найти применение своему внутреннему богатейшему потенциалу, Ольга стремится найти работу, обрести независимость.

К этому времени относится начало ее занятий в производственной студии «ФЭКС» – «Фабрика эксцентрического актера» – и встречи с Осипом Мандельштамом и его женой Надеждой Яковлевной.

Осип Мандельштам, помнивший Ольгу еще подростком дворянского института, которую он навещал вместе с близким другом ее семьи Максом Волошиным, был сражен мгновенно!

Кто может заглянуть в душу поэта и сказать, как развивается любовь? Кому это под силу?..

Осип Эмильевич вообще был очень влюбчивым человеком, «тонким ценителем тонких душ», как было сказано где-то позднее, а тут еще и родственная натура – сошлись два человека близких духовно, с общностью интересов… Это был странный роман. Ольга Александровна познакомилась с Надеждой Яковлевной, очень полюбила эту «умную, теплую и сердечную женщину», как писала она сама в своих воспоминаниях. Ее смущал и мучил, а иногда и смешил тот треугольник, который образовался из-за чувств поэта к ней.

Он настойчиво приглашал ее к себе домой, говорил ей о чувствах, о том, что увлечен ею. «Он был большим поэтом и неудачником в жизни» – заметит в своих мемуарах Ольга Ваксель, хотя ее саму Надежда Мандельштам назовет «беззащитной принцессой из волшебной сказки потерявшейся в этом мире»

Беззащитная принцесса не говорила признанному поэту, что пишет стихи и пишет серьезно (сохранилось около 150 ее стихотворений и набросков в рукописях). Она считала это частью своего внутреннего мира. И предпочитала выслушивать рифмы Мандельштама, отрывки из его переводов, правленые рукою Надежды Яковлевны…

Вероятно она не оставалась равнодушной к проявлениям чувств поэта, к его строкам, написанным тайно и посвященным ей.

Но она не могла брать то, что не принадлежало ей. Она не могла предать женщину, которую считала подругой и которая уже начинала видеть, ревновать и страдать… Осип запутался окончательно во всех этих противоречиях и было жаль на него смотреть… «Для того, чтобы увидеть меня лишний раз и говорить о своей любви ко мне, он изыскивал всевозможные способы встреч… Он отчаянно цеплялся за остатки здравого смысла», – с горечью пишет Ольга Александровна.

«Однажды он снял номер в „Англетере“ и назначил мне встречу там, Чтобы переговорить о том, что касается только нас. Я заранее знала, что это будет и пришла сказать, что мне все это надоело и я более не смогу бывать у них, он пришел в такой ужас, плакал, становился на колени, уговаривал меня пожалеть его, говорил в сотый раз, что он не может без меня жить и так далее… Скоро я ушла и больше у них не бывала», – продолжает Ольга Александровна… «Я ничего не слыхала о Надюше (Н. Я. Мандельштам) в течение трех лет, пока не приехала на съемки в Детское Село, где мы мельком и увиделись с нею…»

Она сама оборвала этот странный, полувоздушный роман, в стиле Серебряного века, но кто знает теперь может не раз потом за два года в далеком Осло вспоминала слова и мечты Мандельштама о поездке в Париж, о горячем чае в холодной его квартире, о встречах в Фонтанном дворце, где жила Ахматова и где собирались поэты известные и не очень и до глубоких белых ночей читали стихи…

Иллюстрация из архива автора. Подарено В. М. Батарышкиной (Омск. Россия) Фотоколлаж.

Стихотворения Мандельштама, посвященные «беззащитной Принцессе» носят глубоко личный характер, и нельзя поверить тому, что весть о ее смерти он принял равнодушно, как сказала позже его вдова.

Чем же объяснить тогда глухую ревность и ненависть к Ольге Ваксель спрятанную в несправедливых, неправильных строках Надежды Яковлевны в ее «Второй книге» воспоминаний?.. Болью отвергнутой Женщины, более ничем, ведь как говорила о ней Ольга Александровна, «Она всегда претендовала на монополию»… Это, конечно, было полным правом жены Поэта. Не об этом сейчас разговор.

Он ласково звал ее: «Миньона» – за ее тоску по солнцу и югу. Она уехала в далекую пасмурную Норвегию… Чтобы там забыть его? Чтобы там вспоминать его?.. Чтобы уйти, оставив близким и немногим друзьям легкую, как дымка вуали, загадку своей трудной и яркой жизни и загадку тайной, оборванной любви, о которой мало кто знал.

Лишь однажды у него в стихах вырвется: «Я тяжкую память Твою берегу». А она и вовсе промолчит, ведь мемуары писались под диктовку…

Останутся четыре бессмертных стихотворения с посвящением ей и заметка Ахматовой на полях рукописи – книги: «Кто такая Ольга Ваксель мы не знаем…»

Ди. Вано 27.04.2015 15:05:49

Отзыв: положительный

Спасибо.

Судьба … Так угасают звёзды…

Я расплатилась щедро, до конца

За радость наших встреч, за нежность ваших взоров…

Тональность отправляет к вашим главным героям..к мировосприятию фея.

Ахматова писала:

«Кто такая Ольга Ваксель мы не знаем…»

Спасибо, мы теперь знаем.

Спасибо за ауру поэзии…

С теплом.

Д.

Аделаида Казимировна Герцык – Жуковская. «Судгейская сивилла»…

А. К. Герцык с супругом и сестрой, Евгенией Казимировной. (в середине) (Фотосканирование из журнала «Наше наследие»» 1991 год №4. Личное собрание автора.

Поэтесса переводчица, автор «Подвальных очерков», изданных посмертно.

В зимней Москве 1911 года, в квартире издателя Дм. Жуковского в Кречетниковском переулке состоялась встреча трех поэтов, тогда только что выпустивших свои первые сборники: Волошина, Цветаевой и Аделаиды Герцык. Максимилиан Волошин слыл в Москве первооткрывателем талантов и, с восторженностью увлекающегося человека, немедленно привел 18тилетнюю Марину Цветаеву знакомиться с хозяйкой и поэтессой Аделаидой Казимировной Герцык-Жуковской.

Марина позже вспоминала об этой встрече: «Макс (Волошин) живописал мне ее: глухая, некрасивая, немолодая, неотразимая: Любит стихи, ждет меня к себе. Пришла и увидела – только неотразимую. Подружились страстно.» Аделаиде Казимировне было тогда около тридцати пяти лет. Понятие возраста слишком условно: для нас тридцать пять – возраст расцвета, в начале 20 века понятия – иные. А может быть, так судила Марина с максимализмом восемьнадцатилетия, оставив, впрочем, эпитет: «неотразимая».

Для Цветаевой каждое слово значило много. Что же хотела она сказать этим эпитетом об Аделаиде Герцык – Жуковской, чье имя почти забыто в мире поэзии? Попробуем угадать:.

Аделаида Казимировна Герцык родилась в январе 1874 года (дата рождения не установлена) в г. Александров, Московской губернии, в семье инженера – путейца, потомка обедневшего польского дворянского рода Казимира Герцык. Ада и ее сестра Евгения рано лишились матери, росли под руководством воспитателей и гувернантки, но домашнее образование было серьезным – только языков девочки знали пять, среди них – итальянский и польский.

По воспоминаниям Евгении Казимировны, Ада росла вдумчивым, замкнутым ребенком, проявляла большую настойчивость в учении. К поступлению в московский дворянский пансион ее готовил поэт – народник М. А. Карлин, который и привил ей вкус к сочинительству. Учитель и ученица часами сидели в классной комнате, сочиняя каждый – свое. Уже в детстве проявились основные черты характера Аделаиды: вдумчивость, серьезность, способность и умение говорить с каждым и сопереживание чужому горю, как своему.

Сама поэтесса, склонная к самоанализу, позже в своих статьях, посвященных детской психологии («Из мира детских игр». «Детский мир» и других, опубликованных в разных журналах того времени – «Русская Школа», «Северные записки»), поднимала вопрос о том, какова роль в формировании человека его детских игр, как в этом может проявиться характер и индивидульность. И считала, что игры и весь строй детства – основополагающий материал характера,«завязь будущего» человека. В стихотворении «Дети», написанном в последний год жизни, есть строки:

 
Резвясь, спешат, – толчок – и из сосуда
Все вылилось: И разум заодно:
Но все, чего они коснутся – чудо —
Все превращается в вино.
Оно играет, бродит вместе с ними,
Они пьянеют и пьянеем мы:
И все бледнеее, все неуловимей
Разлитой мудрости следы
 

«Дети», 1925 г. Крым.

Имя Аделаиды Герцык появилось в периодической печати в самом начале века как переводчицы и автора небольших литературно – критических и мемуарных эссе, опубликованных в толстых и серьезных журналах. Самой первой публикацией было эссе о Дж. Рёскине «Религия красоты», напечатанное в журнале» Русская Библиотека» в 1899 году. В 1901 вышел ее перевод книги Рёскина «Прогулки по Флоренции. Заметки о христианском искусстве.»

Известна Аделаида Казимировна и как переводчик (совместно с сестрой) самых популярных в России трудов Ницше: «Сумерки богов» и «Несвоевременные мысли» (1900—1905 годы) Она перевела также на русский язык стихотворения Ницше, что было отмечено и критикой и публикой. С 1905 года Аделаида Казимировна сотрудничала с журналом Валерия Брюсова «Весы». Ее публикации-рецензии в рубрике «Новые книги» появлялись под псевдонимом В Сирин, тем самым, знаменитым – набоковским. Каких только скрещений судеб не бывает в литературном мире!

Первая значительная стихотворная публикация поэтессы появилась в 1907 году в крупном альманахе символистов «Цветник Ор. Кошница первая.» и встретили восторженный отклик в кругу поэтов – символистов, да и не только. Поэтессу называли полушутя – полусерьезно: «сивиллой, пророчицей, вещуньей – так много было в стихах мистически – сказочных мотивов, предсказаний, предчувствий. Трагизм одинокой, ищущей души, затерянной в ранодушии и скептицизме мира, тонкость лирических описаний, ритмичность поэзии Герцык, все это было отмечено в рецензиях и отзывах на публикации ее стихов и выход первой (и единственной!) книги «Стихотворения 1910 года» (106 страниц.). Вячеслав Иванов писал в своем сонете, характеризуя творчество А. Герцык, давая ему психологическую оценку:

 
Так ты скользишь, чужда веселью дев,
Замкнувши на устах любовь и гнев,
Глухонемой и потаенной тенью.
Глубинных и бессонных родников,
Внимая сердцем рокоту и пенью,
Чтоб вдруг взрыдать про плен земных оков.
 

В. Иванов. Сонет.

В 1908 году Аделаида Герцык вышла замуж за Дмитрия Евгеньевича Жуковского, ученого, издателя, переводчика философской литературы. С 1905 года Дмитрий Жуковский издавал в Петербурге журнал «Вопросы Жизни», в редакции которого сотрудничали: Н. Бердяев, С. Булгаков,, Дм. Мережковский, Вяч. Иванов, А, Блок, А Белый, Ф. Сологуб. Главным делом жизни Дмитрия Жуковского – по образованию биолога! – было издание философской литературы. Им было выпущено более 20 книг, в том числе» История новой философии» Куно Фишера, труды Ницше, статьи Владимира Соловьева.. Аделаида Казимировна помогала ему, деятельно и много: переводами, правкой корректур, подбором материала:. А их дом в Москве, в Кречетниковском переулке, стал знаменитым в начале 1910 – х литературно – философским салоном.

Аделаида Казимировна по прежнему писала стихи, пряча их в стол, воспитывала двоих сыновей:

На вид обычная жизнь светской московской дамы с приемами, завтраками, музицированием, вечерними беседами в гостиной при зажженных свечах. Она вязала ажурные шарфы, похожие на ожерелье или тонкую сеть, слушала разговоры своих гостей, редко говорила сама, потому что развивалась все сильнее глухота, которой она немного стеснялась. Ничего, пожалуй, и не было в ней особенного. Только глаза – огромные, почти всегда грустные, поблескивали в неверном свете свечей, выдавая напряженность работы внутренней, душевной, что ни на минуту не прекращалась.

В 1925 году Сергей Николаевич Булгаков, узнав о смерти Аделаиды Казимировны, написал ее сестре Евгении из парижского изгнания следующие строки:

«У меня давно – давно, еще в Москве было о ней чувство, что она не знает греха, стоит не выше его, но как – то вне. И в этом была ее сила, мудрость, очарование, незлобивость, вдохновенность. Где я найду слова, чтобы возблагодарить ее за все, что она мне давала в эти долгие годы – сочувствие, понимание, вдохновение и не только мне, но всем, с кем соприкасалась?! Не знаю даже, не могу себе представить, что были слепцы, ее не заметившие, а заметить ее, это значило ее полюбить, осияться ее светом..

Видел я ее в последний раз в Симферополе, в двадцатом году. Она сильно изменилась, состарилась, но внутренний свет ее оставался все тот же, только светил еще чище и ярче. Она провожала меня на почту, я как – то знал, что вижу ее в последний раз, что в этом мире не увидимся. Ее письма всегда были радостью, утешением, светом. Чем больше для меня самого раскрывались на моем пути глубины сердца, тем лучезарнее виделся ее образ. В ней я любил все: и голос и глухоту, взгляд, особую дикцию. Прежде я больше всего любил ее творчество, затем для меня нужна и важна была она сама с дивным неиссякаемым творчеством жизни, гениальностью сердца..» (С. Н. Булгаков Из письма Евг. Герцык 1925 год. Париж.)

Именно эта гениальность сердца, внутренний свет, неиссякаемая жажда жизни и «творчество жизни» и давала силы Аделаиде Герцык выживать в нелегкие годы революции и спасать от голодной смерти семью. Жили они в то время в Крыму, в г. Судак. Как и чем – известно мало. Муж Аделаиды Казимировны, профессор Симферопольского университета, работу потерял, попал в число лишенцев из – за происхождения, как и вся семья. Неболььшое имение было конфисковано или реквизировано новой властью. В 1921 – 22 годах Аделаида Казимировна была арестована и провела несколько месяцев в тюрьме – подвале г. Судака. Потом она опишет эти месяцы в знаменитых своих «Подвальных Очерках», опубликованных посмертно в рижском журнале «Перезвоны» в 1926 году. В России эти очерки стали известны лишь в 1991 году, да и то в отрывках.

О чем они?: О расстрелах, холоде смерти, безвестности, непосильной работе, о потерях и страхах. Да, вроде бы – об этом… Но и еще о многом другом. О том, что, помимо физической сути страдания, есть еще его высшая духовная суть, которая и открывает сердцу истинную цену жизни, бытия, боли, творчества:

«Ведь все страдания и желания наши и все, что мы здесь терпим, все в рамках времени.. Откиньте его и все отпадает. И видишь то, другое, то, что время заслоняло собой.. Вечность. Дух.. Бога.» (Из очерка «Приговоренный к смерти»)

Б Пастернак, познакомившийся с творчеством Аделаиды Казимировны Герцык в тридцатые годы, сказал: Конечно, поэтический опыт у нее был и ранее, но если бы он был смешан с горечью того, жизненного, что пришел поздно, перед смертью, то все это вознесло бы ее Бог знает куда» Б Пастернак. (Из разговора с сыном А. Герцык – Даниилом Жуковским, автором обширных, неопубликованных до сих пор, мемуаров.)

…Бог всегда ведает, куда возносить своих избранников. Вот только на месте их земного успокоения порою не остается ни креста, ни камня, ни надписи.

«И смерть пришла – и смерти не узнала» – горько напишет Волошин в стихотворении памяти А. Герцык. Этим она была сродни Марине Цветаевой, очаровавшейся когда-то ею: глухой, немолодой, неотразимой. Оставившей нам свои стихи, в которых: «думы, шепоты, виденья,// узнают вновь, что смерти нет.»

И еще один куплет из чудом уцелевших стихов:

 
Как знать, дождусь ли я ответа
Прочтут ли эти письмена?
Но сладко мне перед рассветом
Будить родные имена.
 

Симферополь 1924—25 гг.

Письмена прочтены. Значит и ответ – получен. Неважно, что ушел он в звездные выси.

А, может быть, в крымские ветры, что веют на Судгейских равнинах так же вольно, как в морских просторах. Веют, как бы нашептывая что – то.. Может, строчки стихов?

P. S. Аделаида Казимировна Герцык Жуковская умерла 25 июня 1925 года (нов. стиль) в г. Судак, Крым. Место захоронения не сохранилось.

28 апреля 2001 года.

Из отзывов к очерку:

Ди. Вано 11.05.2015 16:50:49

Отзыв: положительный

Знакомое имя.

Именно по Судаку (и запискам Волошина

(В музее Волошина, в Планерском).

Вы раскрыли дух СИВИЛЛЫ…

через отклики.., через Цветаевские строки…

Спасибо за память, за возрождение имён. значимых для души.

В сети есть публикация «Подвальные очерки».

Попробую дать сноску.

Поклон, дорогой Автор.

Шостакович 07.05.2015 18:59:54

Отзыв: положительный

Светлая! Здравствуй ненаглядная! Прости, что пропала… дача. Двенадцатого всё перечитаю-восхитюсь!! Очерк замечательный!! Какие судьбы… Счастье прикоснуться к Твоим граням!! Тебя и твоих дорогих с Победой!! Победа – хорошее дело! Над всеми бедами и страданиями! Будем жить!! Я тебя очень люблю, ты всегда со мной! Обнимаю и преклоняюсь…

Твоя Наташа.