Текст книги "Записки финдиректора"

10. Коммерческий директор

Петр Петрович Кузодуев (кличка Кузя) – друг, соратник и правая рука господина Сыщенко. Так считали мы все в начале деятельности Кузи на фирме. Он единственный сотрудник «Ньюполиграфа», присланный сюда по настоянию нашего Генерального директора. Должность советского коммерческого директора долгое время оставалась вакантной, но отнюдь не из-за того, что не было желающих занять ее, а потому, что Геннадий Иванович выторговывал у руководства объединения «Станкоэкспорт» право взять на эту должность «своего» человека, за которого он ручался. Таким человеком оказался Петр Петрович. Он прибыл в Кельн через полгода после открытия фирмы. По распределению обязанностей должен заниматься поиском потенциальных покупателей наших замечательных станков на рынке ФРГ, составлением контрактов купли-продажи, рассмотрением возможных претензий и другой оперативной работой.

Для этого ему надо было знать товар, владеть немецким языком, разбираться в некоторых правовых вопросах, знать экономику. И все это должно было присутствовать на фоне безупречной биографии и отличной характеристики.

Мой очередной герой мог похвастаться только последним, а именно безупречной биографией и блестящей характеристикой. Парадокс при командировании за границу часто заключается в том, что, желая избавиться от нерадивого сотрудника, руководители организации, где он трудится, не скупятся на похвалу, лишь бы избавиться от этого молодца.

Петр Петрович, похоже, оказался героем именно такой ситуации: блестящая характеристика и полное незнание дел, которые ему предстояло вершить.

Итак, Кузя влился в наш смешанный советско-западногерманский коллектив последним. Он был давнишним знакомым Геннадия Ивановича. Вместе они окончили Академию внешней торговли, после окончания которой оба в течение трех лет работали в Торгпредстве СССР в Италии. Оба занимали в Торгпредстве одинаковые должности – старших инженеров. Но курировали разные объединения. Сыщенко – экспортные, а Кузодуев – импортные. По работе у них точек соприкосновения не было, а одинаковая зарплата создавала у обоих иллюзию дружеских отношений. Да еще национальность – оба украинцы, оба говорят с одинаковым украинским акцентом. После Италии Кузя попал в объединение, занимавшееся исключительно импортом оборудования в СССР, и с экспортными операциями знаком не был. Немецкого языка он не знал и, главное, не хотел знать. Выделенные объединением «Станкоэкспорт» деньги на обучение его скоростным методом немецкому языку в школе «Верлиц» израсходованы не были, так как загнать Петра Петровича в немецкий класс оказалось невозможно. Как ему казалось, он прекрасно обойдется своим итальянским. Немцев за глаза называет «фрицы недобитые». Произносит он это всегда даже как-то горделиво, демонстрируя свой патриотизм.

Петр Петрович обладает привлекательной внешностью и с первого же взгляда вызывает симпатию. Среднего роста, плотненький, приятные черты лица, благородные седины. Лукавая, располагающая к себе улыбка. Он носит очки без оправы, что делает их почти незаметными на лице и уж во всяком случае не портят его внешность. У него удручающий шоферский юмор. Цитаты из «Золотого теленка» употребляет довольно часто, но не всегда к месту.

Жену его зовут Вероника. Она похожа на пиковую даму из карточной колоды. Витя Резников ее иначе за глаза и не называет, иногда для простоты опуская слово «пиковая», то есть просто «дама». С мужем они ровесники, обоим близко к пятидесяти. Но за счет своей чернявости Вероника выглядит постарше мужа. Форма одежды у супругов – итальянские шмотки, выходящие из моды.

В отличие от Генерального, который Италию не вспоминал и никогда ничего о своем пребывании в этой стране не рассказывал, Кузя с женой с первых же дней начали ругать все немецкое и, предаваясь сладостным воспоминаниям об Италии, проводили странные сравнения с Германией, основанные исключительно на ценах ширпотреба.

Вероника по своей натуре – общественница. Член КПСС. Среди жен такое редкость. Поэтому и была вскоре после приезда в ФРГ избрана в женсовет Торгового представительства СССР в ФРГ.

Есть такая общественная организация в советских учреждениях за границей, которая должна удерживать жен сотрудников от дурных поступков, занимая их досуг уроками этикета, политзанятиями, конкурсами рукоделия и прочей ерундой. Общественная работа Веронике по душе. Кроме того, она дает возможность быть в курсе всех событий в колонии: ссор, сплетен и ЧП местного значения.

Кузодуевы живут дружно, в обиду друг друга не дают, вкусы у них что на еду, что на одежду, что на друзей совпадают полностью. Главное увлечение Петра Петровича в жизни – это автомобили. И хотя Вероника водить машину не умеет, увлечение мужа она разделяет полностью. После автомобиля «Волга», добытого праведным трудом и жесткой экономией в Италии, здесь, в ФРГ, Кузя получил в свое распоряжение новенький «Мерседес», что, конечно, вызывает зависть у торгпредских.

Кузя «Мерседес» обожает. Как-то шутя (а в каждой шутке есть доля правды) проговорился: «Эх, зачем я институт и академию закончил. Больше всего с детства мечтал стать таксистом». И, действительно, машину он водит мастерски, в двигателе разбирается лучше любого автомеханика. Нет у него большей радости, чем сесть за руль и поехать неважно куда. И довольно часто по выходным мы совершаем с ним длительные поездки по стране. Я разрабатываю маршрут и оплачиваю бензин, а он с радостью садится за руль. Исторические и географические достопримечательности его совершенно не интересуют, поэтому он никогда не спорит со мной о конечной цели наших поездок. Направление движения ему безразлично. Веронике тоже. Благодаря этой его страсти нам с женой удалось посетить многие города и городки Западной Германии. За что ему большое спасибо.

По моему статусу в «Ньюполиграфе» мне тоже полагался автомобиль. Но, увы, машину я водить не умею, а учиться уже поздно.

Отношения между Генеральным и Коммерческим директорами первое время были светлы и ничем не замутнены. Называли они друг друга по именам – Гена, Петя. Но вскоре ситуация стала меняться. Эйфория встречи после разлуки кончилась быстро. Генерального вдруг стало раздражать панибратское отношение к нему Кузи. И он, как ему казалось, по-дружески попросил Кузю называть его в присутствии третьих лиц либо Геннадием Ивановичем (если рядом были свои, советские), либо господин Сыщенко (в присутствии немцев). Дальше – больше. Обнаружив вскоре полную некомпетентность своего друга в делах служебных (свою некомпетентность он обнаружил раньше), начал выражать недовольство, демонстративно переходя на «вы».

Поводов для недовольства хватало. Но поскольку Кузодуев был его ставленником, жаловаться на него в Москву он никак не мог. А Кузе казалось, что Сыщенко к нему придирается. В Италии-то они так хорошо дружили! А тут из себя большого босса строит. Не может Кузя скрыть свое уязвленное самолюбие. И годы их самоотверженного совместного труда в «Ньюполиграфе» стали временем скрытой войны и мелкого пакостничества друг другу.

11. Наши инокорреспондентки

Слово «инокорреспондентка» отнюдь не означает, как это может показаться, иностранная корреспондентка, то есть журналистка. В каждом оперативном подразделении внешнеторговых объединений имеется такая штатная должность, на которой работают женщины, владеющие иностранным языком. В их служебные обязанности входит перевод иностранной корреспонденции на русский язык и наоборот. Иногда их приглашают на переговоры в качестве переводчиц, каковыми они, в сущности, и являются. Но почему-то во всех штатных расписаниях внешторговых организаций указано не переводчик, а инокорреспондентка. Всегда в женском роде. Хотя известно несколько случаев, когда на эту должность назначали выпускников-мужчин из института иностранных языков, что всегда давало хлеб острословам и шутникам. У нас на фирме «Ньюполиграф» также имелась должность инокорреспондентки. За время моего пребывания здесь эту должность занимали две женщины. Обеих зовут Люсями. Первые два года на фирме работала Люся Бабочкина, уступившая свое место Люсе Лукашенко, которая и сейчас находится здесь.

Хотя имя и возраст у них совпадают, но трудно представить себе более разных женщин. Острый на язык Виктор Семенович прозвал госпожу Бабочкину Люська – старая, а госпожу Лукашенко Люська-новая, чтобы было понятно, о ком из них идет речь. Буду и я в своем повествовании пользоваться этими прозвищами, хотя возраст к прозвищу Люська-старая никакого отношения не имеет.

Люська-старая

Когда Люська-старая приехала на работу в Кельн, ей было около 35 лет. Выглядела она значительно моложе. Высокая, худощавая, стройная. Правда, портила она свою фигуру тем, что ходила всегда съежившись, будто ей холодно. Она и впрямь была мерзлячкой. Но и в теплую погоду, и даже в жару ходила, зажавшись и скукожившись. Люся очень недурна собой – правильные черты лица, всегда аккуратная прическа. Если улыбалась (а это случалось очень редко), лицо еще больше хорошело. То, что она приехала в долгосрочную командировку, говорит о ее семейном положении – не замужем. И не была замужем. Отсюда комплекс неполноценности, ущербность. Есть незамужние женщины, спокойно переносящие одиночество (или умело скрывающие свою неудовлетворенность). Люся же, будучи девушкой красивой и понимая это, считала себя несправедливо обиженной судьбой и постоянно требовала внимания и защиты. Не умея кокетничать, делала это крайне неловко. За границей, где семьи стараются жить обособленно, а мужчины все женаты, ей если и доставалось это внимание, то всегда сопровождалось злословием и насмешками.

Немецкий язык знает она блестяще. До этой командировки пару лет работала переводчицей в ГДР, где и имела возможность отшлифовать свои знания немецкого, полученные в институте иностранных языков. Немецкий персонал ее очень уважал за знание немецкого, за всегда ухоженный внешний вид, за воспитанность. К ней относились с искренней симпатией. Немки охотно делились с ней всякими бытовыми секретами, сведениями о том, как оформить покупки в кредит (что, кстати сказать, советским гражданам не разрешалось, и Люся этим советом воспользоваться не могла), где продается самая хорошая обувь, какой цвет в моде, чем мыть кастрюли, мазать лицо и прочими женскими секретами. Надо отдать Люсе должное – она высоко держала марку советской женщины. На туалеты не скупилась, покупала вещей немного, но в хороших магазинах. В средствах она, как и все мы, была стеснена, поэтому любая ее покупка вместе с радостью приносила огорчение. Особенно когда «доброжелательницы» из Торгпредства настойчиво доказывали ей, что такое же платье или такие же туфли можно купить на рынке или в другой лавке в три раза дешевле. Люся жила в одном подъезде с нами и за утешением приходила к моей жене, которая не очень-то следила за модой и относилась к этому явлению безразлично, но всегда умело находила нужные слова, которые успокаивали Люсю.

С генеральным директором отношения у нее складывались неважно. Оказывается, еще в Москве они, работая в одном объединении, невзлюбили друг друга. Как-то признался мне Сыщенко, что командировали Люсю в «Ньюполиграф» против его желания, но поскольку сам он стремился сюда любой ценой, то не стал возражать против ее кандидатуры, тем более не зная, с чьей подачи Люсю утвердили на эту должность. То, что ей предложили работу в такой стране как отличному переводчику, ему и в голову не приходило. Но в душе затаил неприязнь, которая дала новые ростки, когда оказалось, что Люсю оформили быстрее, чем его, и что она раньше него оказалась в Кельне, наслаждаясь целый месяц вольной жизнью без сурового начальника.

Люся тоже согласилась, несмотря на неприязнь к Сыщенко, уехать в ФРГ в ожидании перемен в своей жизни. Правда, после приезда Сыщенко часто плакалась мне в жилетку, сожалея о своем согласии. Она даже, якобы, готова все бросить и уехать домой, лишь бы не видеть «эту рожу». Но это, конечно, были пустые слова.

Скрыть на фирме их взаимную нелюбовь не удавалось. Все было на виду. Немцы, как я уже упомянул, Люську очень уважали. В том числе и за безукоризненное знание немецкого языка.

Генерала же уважать пока было не за что, так как даже немецкого он не знал. А то, что складно выступает на партсобраниях и политзанятиях в Торгпредстве, немцам было неведомо. Поэтому во всех конфликтах между госпожой Бабочкиной и господином Сыщенко немцы молчаливо были на стороне нашей инокорреспондентки. А это еще больше подогревало ненависть нашего Генерального. Его жена, милая и интеллигентная женщина, зная его отношение к Люсе, старалась успокоить и смягчить своего мужа. Иногда ей это удавалось.

Больше всего первое время Генерального раздражала необходимость подвозить нас с Люськой на работу на машине. Мы все жили в одном подъезде, и было бы не «по-советски» (смотри «Кодекс коммуниста»), если бы он на казенном «Мерседесе» отчаливал на работу, не предложив нам, «безлошадным», доехать вместе с ним. Первые полтора года после создания фирмы она размещалась в старой мастерской нашего компаньона «Тонолер» на правом берегу Рейна, а жили мы все недалеко от Торгпредства на левом берегу, то есть, по кельнским масштабам, далековато. Отсюда вполне естественно желание, особенно по утрам, добраться до работы на казенной машине. И начал Геннадий Иванович придумывать различные уловки, чтобы избежать, как ему казалось, унизительной для себя роли водителя. То ему, якобы, с утра надо в Посольство, то в Торгпредство, то, наоборот, усвистит с фирмы за 15 минут до конца рабочего дня куда-нибудь «по делам», не предупредив Люську, что вызывало у нее горькую обиду со слезами на глазах. (Я через неделю освоил дорогу и пересел на трамвай, причем с большим удовольствием.)

Немцы во всех этих хитростях Генерального директора разобрались очень быстро, и авторитет у них он не заработал. Нам ведь зачастую только кажется – вот мы какие ловкие и хитрые, а со стороны выглядим непорядочно. Хитрость быстро разгадывается, особенно когда ее вводят в систему.

Был у Генерала еще один повод для недовольства. Еще до приезда советского персонала «Ньюполиграфа» в ФРГ господин Кэтман по просьбе руководства В/О «Станкоэкспорт» арендовал четыре абсолютно одинаковые двухкомнатные квартиры в новом доме, обставленные стандартной мебелью. Договор аренды был заключен от имени фирмы сроком на три года. Все четыре квартиры находились в одном подъезде. В них мы и вселялись по мере прибытия в Кельн: Резников, Бабочкина, я и Сыщенко. В такой последовательности. Через полгода после своего приезда Сыщенко вдруг спохватился – как это у инокорреспондентки такая же квартира, как у него. Жилье оплачивалось фирмой, и в смете была заложена соответствующая сумма. Тем не менее, в один прекрасный день Генеральный обращается ко мне как к финдиректору со следующим упреком: «Вы что, не знаете, что в Торгпредстве существуют нормы жилой площади на человека, согласно которым госпожа Бабочкина не имеет права проживать в двухкомнатной квартире. Или она должна оплачивать излишки жилой площади. И вообще, это несправедливо, что инокорреспондентка живет в такой же квартире, как и мы с вами».

Я предложил ему снять для Люси однокомнатную квартиру (против чего она, кстати говоря, не только не возражала, но с радостью бы уехала подальше от шефа).

«Но учтите, Геннадий Иванович, экономии это нашей фирме не принесет, так как за освобождающуюся двухкомнатную квартиру «Ньюполиграф» будет платить домовладельцу до окончания срока аренды, хотя в ней никто и не будет жить. Нам придется писать объяснение в Москву». Он не нашелся, что возразить (хотя мог бы), и Люська прожила в этой квартире до отъезда в Москву, передав дела и свое жилище Люське-новой.

Люська-новая

Высокая крашеная блондинка с плохим перманентом. Нос как у уточки, глаза крупные, голубые, рот слегка провален. Верхняя часть туловища (до талии) и нижняя как будто взяты от двух разных женщин. Узкие плечи, небольшая грудь, талия на месте. А ниже все непропорционально крупное. Тяжелые бедра, очень полные ноги. Некоторым, может быть, такая стать и нравится. Мне нет. Одевается Люська-новая очень ярко, очень дешево, очень безвкусно. В нормальной жизни (а жизнь за границей нормальной не назовешь) наверняка хозяйственна и домовита. Здесь же на всем экономит отчаянно. Она вдова. У нее есть дочка, постоянно живущая с ее родителями в Минске. Сама Люся уже лет двенадцать как перебралась в Москву.

В квартире у нее чисто, по стенам развешаны фотографии родственников, знакомых, собственные изображения, а также открытки с известными киноактерами.

Немецкий язык, в отличие от Люськи-старой, знает очень плохо. Но говорить не стесняется. Любимое развлечение – хождение по магазинам и, конечно, телевизор. В кинотеатры из-за экономии не ходит, но фильмы, демонстрируемые по пятницам в клубе Торгпредства, не пропускает. Она общительна и быстро завела себе подружек из Закупочной комиссии (есть такая таинственная организация). Там секретарями и бухгалтерами работают одинокие женщины, примерно люсиного возраста. Немки и немцы Люську-новую невзлюбили. Контраст с Люськой-старой, которая им нравилась, был уж очень велик. Но не только в этом дело. Причиной антипатии немецкого персонала к Люське-новой является ярко выраженное покровительственное отношение к ней Генерального директора. Если Люську-старую он заметно обижал, постоянно демонстрируя свое недовольство ее работой, то отношение к новой инокорреспондентке было совершенно иное. Думаю, что первое время это делалось назло старой, он как бы демонстрировал свою объективность. Мне, дескать, наплевать, какую должность занимает человек, главное, как он работает. Потом, похоже, это переросло в симпатию, которая постоянно подогревалась Люськиным неуемным кокетством.

Начав работать на фирме, Люська-новая первое время проявляла рвение, бралась энергично за любую работу, которую приносили ей коллеги. Но, пообвыкнув, чувствуя расположение начальника, на просьбу отпечатать какую-либо бумажку частенько уверенно отвечала: «Это не входит в мои обязанности». Стала капризной и несносной. Особенно доставалось коммерческому директору, товарищу Кузодуеву, бумаги которого она фактически не печатала. Поняв, что Кузя не пользуется расположением господина Сыщенко, делала это очень нагло. Ее нерасположение к Кузодуеву распространялось и на его жену. Но объективности ради надо сказать, что первый шаг по тропе войны сделала именно мадам Кузодуева. Но не на ту напали! Когда фирма через полтора года перебралась из Кельна в маленький городок Бенсберг-Рефрат (о чем расскажу отдельно), всему советскому персоналу было предложено переехать на жительство в этот городок, ближе к фирме, чтобы решить транспортную проблему. Согласился только я. Все остальные воспротивились. В том числе и госпожа Лукашенко. Понять людей можно. Городок находится в 16 километрах от Кельна. Там нет больших магазинов, Торгпредство далеко. Добраться оттуда в Кельн можно либо на поезде, либо на трамвае с двумя пересадками. После вынужденного переезда в Бенсберг-Рефрат и Генерального директора (о чем речь впереди) кто-то должен был возить Люську на работу и с работы. Резников возил своих специалистов. Оставался Кузодуев. Ему Генеральный и приказал захватывать по пути Лукашенко. Первые две поездки прошли спокойно. Только Вероника поворчала, что Петру теперь, дескать, надо вставать на полчаса раньше. А с третьей вышла накладка. Люська проспала и вышла из дома минут на десять позднее обусловленного времени. Что тут началось! Петра, обожавшего езду на машине все равно куда, жутко оскорбляла роль водителя для Люси. Вероника возмущенно всем докладывала, что Люська садится на «ее» место, то есть рядом с Кузей. А Люська старалась досадить обоим. Теперь уже умышленно опаздывала каждое утро на пару минут. Одновременно среди своих подружек распускала слух, что Вероника злится на нее из-за того, что ревнует к ней Петра. Но это, видит Бог, была чудовищная ложь. Петр на дух ее не переносил, его аж трясло от ненависти при одном только упоминании ее имени.

Г-же Лукашенко сейчас 37 лет, но выглядит она постарше, может быть, за счет своей крупности. В отличие от Люськи-старой держится очень уверенно, если не сказать нагло. Бесцеремонна. Как бы шутя, легко употребляет слово «любовник» по отношению к своим московским знакомым. Любит прозрачно намекнуть на якобы оставшиеся в Москве связи с высоким начальством. Рассказывая какие-нибудь истории из своей жизни, упоминает о себе в третьем лице так: «Ну видит, стоит красивая женщина», – или «хорошо одетая женщина», или «молодая женщина». Одевается она хоть и ярко, но очень плохо. «Главное для женщины – это красивое и дорогое белье», – говорит, поправляя выскользнувшую из-под короткого рукава майки несвежую бретельку купленного еще в Москве бюстгальтера.

Сравнивая наших двух переводчиц, признаюсь, что мои симпатии на стороне Люськи-старой.