Текст книги "Шляпа императора. Сатирическая история человечества в 100 новеллах"

68. Карл Маркс

Вождю мирового пролетариата Карлу Марксу сильно мешала борода. Во-первых, ее надо было мыть. Мыл он ее в тазу, расплескивая воду и пуская пузыри. Во-вторых, ее надо было то и дело расчесывать.

– Ну, ты скоро? – волновалась жена, собираясь в гости к Лафаргам.

– Мм-мм? – мычал корифей, дергая гребенкой густые волосы.

– Господи, да состриги ты ее! На человека будешь похож. «А ведь она права, – думал Маркс, – надо сбрить к черту.

Работать некогда. Создавать». Взгляд его упал на труды Гегеля и Фейербаха, Рикардо и Адама Смита. Страницы вырезались ножницами. Создавалась гранитная основа. Попутно выяснилось, что материя и дух не главное, главное «товар – деньги – товар».

Вождю мирового пролетариата Карлу Марксу сильно мешала борода

«Как бы теперь толкнуть эту теорию в массы? Вооружить их железным инвентарем. Сделать основополагающей».

Вместе с Энгельсом сели писать манифест: «Призрак бродит по Европе. Срыть и перевернуть. До основанья, а затем. Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей».

Цепей у соавторов не было. У Энгельса была неплохая фабричка в Германии. В своем доме Маркс тоже ничего ломать не собирался. Наоборот, установил центральное, редкое по тем временам, отопление с котелком. Теперь мыться можно было в ванне. Борода больше не мешала.

Первые автомобили

Кстати, о Лафаргах. В гостях у них всегда было очень весело, на третье подавали сладкий пудинг.

Горько стало другим: «срыть и перевернуть» – этим увлекаются до сих пор многие.

69. Первый автомобиль

Когда немец Бенц построил первый автомобиль, для его обсуждения собрались лучшие умы Германии.

– Та-ак, запрягай!.. Ах, запрягать не нужно. Ну, тогда подтолкни, дай начальную скорость… Тоже не нужно… Гляди-ка, сам двинулся!

Странное сооружение, стреляя и пуская клубы синего дыма, сделало круг по площади.

– Смотри-ка, так и рвется вперед. Остановите его… Итак, какие мнения? Может сбоку нарисовать лошадь, чтобы сохранить традицию?.. Не надо – так не надо. В общем, штука удобная, много плюсов, но сначала поговорим о недостатках.

– Дымит. Отравляет окружающую среду, – робко произнес самый умный и дальновидный.

Но его, как всякого умника, затюкали.

– Воняет и сыр. Подумаешь – дым! Закрой нос платком.

– Я боюсь, господа, что если выпустить такое сооружение на проселочные дороги, то оно первым делом передавит всех кур.

– Верно. Но изобретатель говорит, что экипаж рассчитан на город.

– Вопрос: водитель обязательно должен быть мужчина?

– Ну, почему? Может управлять и женщина.

– Серьезное возражение: дама, сидящая так высоко, может стать предметом нездорового любопытства.

– Исключительно верно, придется удлинять юбки… Что у вас, господин Майер? Вы, как практик народного хозяйства…

– Юбки! Майн готт, почему мы не говорим о главном? Не будет лошадей, останемся без навоза.

– О-о, вот это проблема!

В принятом решении совещание отметило, что автомобиль – изобретение ценное, но принесет человечеству неисчислимые бедствия.

Так и получилось.

70. Великий немой

Кино изобрел Люмьер. Но гениальный изобретатель не сразу понял возможности своего детища.

– Начинаем снимать первый в мире фильм, – сказал он, обращаясь к своим сотрудникам. – Какие есть предложения? Может, снимем прибытие поезда?

– Ну, нет! Нужно что то солидное, эпохальное, – возразил один из помощников. – Скажем, Столетняя война. Пять серий. Выведем на съемочную площадку кавалерийский корпус. На заднем плане бабы с граблями. Все декольте. Визг, копны сена!

– Верно! – поддержал его второй. – На роль героини возьмем вашу жену. Будет танцевать и петь.

– Но она у меня не артистка! – испугался Люмьер. – Голоса нет. Танцевала последний раз в школе, сорок лет назад. Да и ноги у нее… гм… гм!

– Неважно. Наложим фонограмму. Ноги будем снимать отдельно – пригласим девочку из Мулен Руж. Чего стесняться!

– Да, да, да, картину – в миллиончик! – потирая руки, сказал третий. – Столы из красного дерева. Гобелены ручной работы…

– Зачем? – ахнул изобретатель. – Ведь экрану все равно. Можно фанеру и холст.

Неудачный дубль на съемках фильма «Прибытие поезда»

Но соратников уже несло.

– Зимой экспедицию на Таити. Летом – в Гренландию. Закупить тигра в Бенгалии. Сценарий никаким Флоберам и Золя не заказывать – сваляем сами…

Предложения сыпались как из рога изобилия.

Люмьер сидел ошарашенный.

«Халтурщики несчастные, – подумал он. – Никого мне не надо. Справлюсь сам».

И снял приход поезда. Скромный немой фильм. Одночастевку, которая почему-то вошла в Золотой фонд.

71. Григорий Распутин

Григорий Распутин любил решать государственные дела в самых неожиданных местах.

– А ну, повернись, отроковица! – говорил он пожилой матроне, приехавшей хлопотать за сына. – Да ты шайку то отведи… Говоришь, сын рудознатец у тебя?

– Металлургический кончал, в Льеже, – смущаясь уточняла матрона.

– Так… так… обмылок не роняй. Рукой упрись. Всякая веревочка тын держит…

– Бордель, а не государство! – возмущались оттесненные от трона царедворцы. – Какой-то грязный мужику власти, во все вмешивается!

Они решили навести порядок. Распутину во время ужина подсунули отравленные пирожные. Тот съел их и не поморщился.

– Топор давайте, топор!

Раскололи череп. Гришка хрипя сел на пол, но умирать не собирался. Тогда его выволокли на реку и сунули в прорубь. Плавая подо льдом, мужик шевелил лиловыми пальцами и закатывал глаза. Кое-как утопили.

Узнав об этой истории, изнеженный Запад ахнул. Лорд Гладстон, выступая в британском парламенте, сказал:

– России предстоит играть в будущем великую роль.

Он смотрел в корень.

72. Императрица Цыси

Китайская императрица Цыси прожила без малого сто лет. Она любила, чтобы ее называли Старый предок или Почтенная Будда. Впрочем, это не мешало ей до последних дней быть проказницей.

Григорий Распутин на медосмотре

В юности Цыси доставили во дворец и она стала наложницей. Император был один, наложниц много – возникла очередь. Чтобы не было самотека, учредили Палату Важных дел. Палата вела список очередности. Когда подходила очередь, наложницу завертывали в теплую накидку и работник палаты относил ее во дворец. В специальной книге делалась запись: «Такого-то числа, во столько-то часов и минут, император соизволил войти…»

Цыси была шустрой девушкой. После первого же посещения она смяла очередь и получила почетное звание Драгоценного человека, а потом и вообще забеременела.

Дальше император умер, а министров, которые начали было править вместо ее малолетнего сына, по приказу Цыси удавили.

Не повезло и самому наследнику: когда он подрос и женился, мать сперва сжила его со света, а потом намекнула молодой вдове, что пора бы и ей честь знать. Молодая учинила голодовку и умерла. Она поступила очень правильно: если бы она сгоряча приняла яд, то по закону всех ее родственников пришлось бы вырезать. Веселенькая была жизнь…

Императрица позирует

Незадолго перед смертью Цыси узнала, что существует такая штука, как портрет. Тут же была выписана художница из Америки.

– Как? Мне, Великой и Охраняемой, сидеть несколько часов на стуле? – возмутилась Цыси. – Посадим кого нибудь вместо меня. Неужели нельзя?

Пришлось сидеть самой. Вместо одного портрета написали два. Второй отправили в США.

– Всю дорогу везти с почтением, стоя! – приказала императрица.

Портрет месяц везли, ни разу не положив.

В общем императрица как императрица. То, что она отравила свою свекровь и перебила несколько десятков тысяч повстанцев, мелочи. Зато как умело оберегала себя от покушений! Когда две молоденькие служанки массировали ей ноги, за ними наблюдали две старухи, за старухами следили два евнуха, за евнухами еще кто-то.

Оглядываясь на ее жизнь, думаешь: что с того, что в небе уже летали аэропланы, а по дорогам бегали автомобили? Прогресс отстает от хитроумия правителей.

73. Лев Троцкий

Лев Давыдович Троцкий не имел законченного образования, но от рождения был очень любознателен. Особенно его интересовали книги по истории Древнего Рима. В них он вычитал про «децимации»: если легион или центурия бежали с поля боя, их потом собирали, строили в одну шеренгу и каждого десятого протыкали копьем.

В революцию он кинулся со всем пылом молодости. Когда его назначили военным наркомом встал вопрос: как руководить войсками? Времени штудировать учебники военного дела не было, пригодилось прочитанное в юности. Когда под давлением превосходящих белых войск красная дивизия оставила Вятку, Троцкий приказал расстрелять в ней каждого десятого.

– Ведь надо же слово такое придумать «децимация», – мрачно обменивались оставшиеся в живых бородатые мужики в шинелях. – Ну, им там наверху, конечно, виднее.

Когда начались продразверстки, нарком решил, что пора от копий Древнего Рима переходить к технике двадцатого века. Он приказал построить бронепоезд, а на борту его написать: «Сторож революции». Всю команду одел в кожаные тужурки и кепки. Винтовки сменили на маузеры. Бронепоезд приезжал на станцию, его ставили на запасной путь и к вагонам подгоняли мужиков, не сдавших вовремя хлеб. Самых упорных расстреливали в ближайшем овраге.

На первый – десятый рассчитайсь!

– Никак опять децимация, – толковали уцелевшие под Вяткой. – Что ж, власть на то она и власть, ей права даны…

Потом пошли съезды. Решали – как жить?

– Гайки, гайки надо закручивать! – убеждал Троцкий. – Чтобы рабочие хорошо работали, надо им создать хорошие условия: свести в трудовые армии, поставить командиров, продумать наказания.

По ходу дела он сцепился со Сталиным. Но настоящей борьбы не получилось. Время было не то: решал не бронепоезд, а аппарат, тот самый, который голосует и исключает. Троцкого исключили из партии, а потом вообще выслали из страны.

Борясь со Сталиным, бывший нарком не учел, что характер у грузина не мед. Бывший семинарист уничтожил сперва тех, кто помогал Троцкому, потом тех, кто не помогал ему самому.

– А где он теперь живет? – спросил как-то вождь народов у приближенных. – В Турции? В Норвегии?

– Давно уже в Мексику ухлестнул, змея, – объяснили приближенные. – Особняк купил троцкист, бетонной стеной обнес, автоматчики на каждом углу. Покушений боится.

– Покушений? Как интересно, – удивился вождь.

Через полгода проникший к Троцкому человек пробил ему голову ледорубом. Ледоруб был маленький, специально изготовленный так, чтобы его можно было пронести незаметно привязанным к ноге.

Пугало революции

Мексиканские власти отдали убийцу под суд. Суд приговорил его к двадцати годам тюрьмы. Судьи хотя и были все сплошь с высоким образованием, но в децимациях не разбирались. Что касается обстоятельств убийства, то они до сих пор тайна. Скорее всего, где-то был список и там фамилия Троцкого стояла десятой.

Товарищ Троцкий ведет народ вперед к коммунизму!

74. Радек

Журналист Карл Радек родился в Польше. С юных лет он с пылом отдался революционной деятельности. Знал много языков и особенно охотно писал прокламации, призывающие к восстанию.

Настольная игра пылких революционеров

Меньше всего тогда для восстаний подходила Россия. Вместо нее виделись объятые пожарами Берлин и Вена, красные флаги, на улицах вооруженные отряды, на телеграфных лентах приветствия от рабочих Чикаго и Лондона.

Однако пожар неожиданно вспыхнул в Петрограде. Позвали друзья – Троцкий и Бухарин. Пришлось мчаться туда.

Вместо прокламаций нужда оказалась в статьях. Теоретических, осмысляющих суть катаклизма: Россия мнилась фитилем, подложенным к главной пороховой бочке – Европе. Мешало незнание языка. Приходилось писать по немецки. В редакции «Правды» с ним всегда работало два-три переводчика.

Когда из Берлина сообщили: и у нас назревают события, – был послан с заданием – «поднять и разжечь!». Рот фронт. Вир зинд партайзольдатен. Москва нас поддержит…

Для поддержки Москва бросила Тухачевского с целой армией. Правда, идти тому надо было через Польшу. Поэтому приказ командарма кончался словами: «Даешь Варшаву! Даешь Берлин!»

Однако, получилось неважно: поляки во главе с Пилсудским разбили армию, одна кавдивизия даже залетела в Восточную Пруссию, где и сдалась в плен.

Когда восстание в Берлине было подавлено, пришлось возвращаться в Москву ни с чем. Снова редакция «Правды». Снова статьи. Но теперь против вчерашних друзей. «Вырвем змеиное жало у Троцкого! Никакой пощады двурушникам!»… Очень любопытно.

Мы назло буржуям мировой пожар раздуем

Когда подоспели процессы 37-го года, замели и Радека. На первом же допросе он сказал следователям:

– Да вы что? Разве так фальсифицируют?! Что тут у вас Бухарин и Серебряков лепечут? А мои признания – разве это признания? Давайте я вам их сам напишу. Круче надо, круче: да, да, собирались убить, взорвать, продать англичанам и японцам… Вот теперь лучше!

Когда трибунал всем объявил расстрел, а ему десятку, Радек уходил из зала, подпрыгивая и улыбаясь. Он считал, что выкрутился и тут.

Радовался он рано. Его расстреляли в лагере. Сколько дней он выгадал, не знает никто.

Сейчас пишут: «Была уничтожена железная когорта».

Все правильно. Когорта. Только насчет «железная» мнения историков расходятся.

Он считал, что выкрутился и тут

75. Писарь и командарм

Однажды к командарму-один Буденному привели пленного.

– В овсах захватили, – доложил комэска. – Еле дышал. Снаряд около него разорвался. Слова не вытянешь.

Пурпурный мак цвел вокруг коней, ветер клонил девственную рожь. Солнце катилось, как отрубленная голова. Пленный от ужаса еле дышал.

– Обшарить его!

Из кармана вытащили удостоверение.

– Бабель, – прочитали бойцы. – Из дивизионной газеты. Писарь у Павлюченко. Свой.

На пленного полили водой. Он раскрыл глаза, вытащил из кармана очки и замычал.

– На писаря он, четырехглазый, конечно, похож, – рассуждал командарм. – А вдруг шпион? Может, его на всякий случай?.. Революция чистеньких не любит… Нуда ладно, пусть живет. Колесников, веди в бригаду!

Он закурил. Конный казак с развернутым знаменем стал впереди лавы. Колесников тронул жеребца. Рука у комбригады была на перевязи. Она лежала у него на груди, как младенец.

Книгу писать – не шашкой махать!

В наготе полей поднялись первые дома Кракова.

– К вечеру возьмем, – сказал Буденный.

Краков не взяли. Разбитые под Варшавой армии отступали, как отступала наполеоновская гвардия. Вместо зимнего снега убитых покрывала июльская пыль.

Об этом всём писарь написал потом книгу. Он написал о девственной ржи, отрубленной голове солнца и нищете галицийских деревень. Заодно он написал, как расстреливали пленных поляков и как, останавливаясь на постой, рубили шашками хозяйским гусям шеи.

– Клевета! – заявил командарм-один, прочитав книгу.

Это он повторил в двух газетных статьях.

Бабелю статьи вышли боком. Его могилу ищут до сих пор.

Революционный крейсер

76. Жена адмирала

Когда в 17-м году революционные матросы взяли в свои руки власть на Черноморском флоте, они первым делом решили поставить на свое место командующего флотом Колчака.

– Пускай саблю сдаст, – решил комитет. – Все равно она у него в шкафу висит. Надо будет на парад надеть – выдадим под расписку.

Сабля была не простая – Георгиевская. Ее Колчак получил за мужество при обороне Порт-Артура.

Когда явились забирать саблю, Александр Васильевич вышел на палубу, поцеловал саблю и бросил ее в море.

– Ну надо же, до чего он чувствительный! – обиделись матросы. – Раз так, мы ему хвост прижмем.

Прижать не успели. Адмирал направил в Петроград Временному правительству телеграмму: «…считаю себя настолько оскорбленным, что командовать таким флотом считаю ниже своего достоинства».

– Без работы не останусь, – рассуждал Колчак.

В начале службы он плавал в тропических морях, а затем с кучкой храбрецов отправился на лодке в Ледовитый океан искать пропавшую экспедицию барона Толя. Следы экспедиции нашлись на заснеженном острове Беннета.

Революционные массы

– Они погибли, – доложил, вернувшись Колчак. За этот поиск Географическое общество наградило его большой золотой медалью.

Но ни капитану, ни географу работы не было. Пришлось работать инженером на железной дороге в Маньчжурии.

Миловидная Аннушка познакомилась с ним еще до того, в Петербурге. Влюбилась, но в суете – балы, танцы – неожиданно для себя вышла замуж за его товарища Тиморева. Товарищ быстро делал карьеру. Адмиралом он остался и при большевиках.

– Надо навести порядок на Тихоокеанском флоте, – сказали ему в Совнаркоме. – Там, говорят, все корабли разбежались, остался один кривоносый сторожевик. Съездили бы, проинспектировали.

– Поедем со мной, Аня?

Впрочем, есть подозрение, что Анна Васильевна сама напросилась в поездку.

Когда поезд пришел на станцию Карымская, что под Читой, в адмиральском салоне пили чай.

– Знаешь, я приказала вынести мой чемодан на перрон. И взяла билет на Мукден, – сказала жена ошеломленному мужу. – Прости, я люблю другого!

– Легкомысленная женщина! И это я, с ней, столько лет! – бормотал адмирал, глядя в окно, как уплывает вокзал.

Насчет легкомысленной женщины он поторопился.

После расстрела Романовых Колчаку предложили стать Верховным правителем России. Адмирал без колебаний согласился. Он не учел одного: гражданская война – это не война с Японией или Германией, а восставшая Сибирь – это пострашнее тропического океана или ледяной Арктики.

Революционные массы во дворце

Весь 19-й год по Великой Сибирской магистрали, как волны, двигались – то на запад, то на восток – эшелоны с войсками. Брели остатки белой армии, катили в теплушках чешские легионеры, затевали бои казаки и партизаны, наступала Красная армия. На дальних путях, то на одной, то на другой станции, в кольце караула стоял обшитый красным деревом вагон главковерха. Анна Васильевна среди ночи приносила крепкий до черноты чай.

– Ну, как? – тревожно спрашивала она.

Александр Васильевич молча вертел ложечкой в стакане. Он не говорил, что Антанта их бросила, что казачьи части разбегаются, что хитрые чехи ради того, чтобы покинуть Россию, готовы на все. Не говорил, сколько приказов «расстрелять», «расформировать», «выпороть публично» подписал. Все грабили всех, и каждый отнимал жизнь у каждого.

Под утро ему снился остров Беннета, снег и предсмертное письмо Толя.

В Иркутске чехи провернули выгодную сделочку. Иркутский ревком разрешил их эшелонам беспрепятственно проследовать на Владивосток, а они за это выдали ему Колчака.

– Скоро будем дома, у камелька! – радовались легионеры. – Адмирала увели?

– Увели.

– Вот и отлично.

Его посадили в тюрьму. В тот же день туда явилась Анна Васильевна:

– Заточите меня вместе с ним!

Бравый чешский солдат Швейк

Их посадили в одиночные камеры на одном этаже. Когда адмирала вели на допрос, она узнавала по шагам: «Это он!»

Его расстреляли в ночь на 7 февраля 1920 года на берегу промерзшей до дна речки Знаменка.

– Камеру освободите, больше вам здесь делать нечего, – сказали Анне Васильевне.

Всю дальнейшую жизнь она провела в нищете и в лагерях. В 50-х освободили. Сказали: «Держали вас, как выяснилось, ни за что». Но жить разрешили только в маленьких городах. Никаких Москва, Ленинград.

У Анны Васильевны была сестра, пианистка. Эта от революции благополучно сбежала в Америку.

Как-то Анна Васильевна Тиморева тайком приехала в Москву на концерт Вана Клайберна. К американскому пианисту подвели после концерта старушку в поношенном, черном, модном в 20-х годах, платье.

– Познакомьтесь, это сестра той русской учительницы, которая сделала из вас знаменитого артиста.

– Очень приятно, – сказал молодой, красивый, полный сил юноша и тут же забыл про старушку. Ему не пришло в голову, что слава преходяща. Неизвестно, сколько будут помнить его.

Женщину, которая однажды сказала: «Я взяла билет на Мукден!», а потом потребовала: «Посадите меня в одну камеру с ним!», будут помнить очень и очень долго.

Среди тех, кто помогает нам раскрывать тайны собственной истории, пальму первенства я бы отдал археологам.

77. Колодец в Чичен-Ице

Среди них есть такие чудаки, что всю жизнь копают один курган. Такой копает, копает, а когда дойдет до дна, вздохнет и скажет:

– Нет, в этом, как видно, ничего не было. Ограбили мазурики. Надо приниматься за следующий.

Британец Смит нашел в лондонском музее несколько глиняных табличек. Аккуратными клинышками на них древние ассирийцы записали что-то похожее на легенду о Всемирном потопе и о старике Ное.

– А где остальные таблички? – спросили его в газете, куда он отнес находку.

– Лежат под землей, в тысячах миль отсюда, в Месопотамии, – ответил Смит. – Хотелось бы поехать, покопать.

– Дайте этому ненормальному деньги, пусть едет! – сказал редактор газеты. – Искать их там, все равно что искать водяную блоху в озере или иголку в стоге сена.

Смит поехал, срыл целую гору и нашел недостающие таблички.

Недавно мир снова ахнул.

Среди индейцев Юкатана давно бытовал слух: в свое время, когда к женщинам в Америке относились попроще, девушек, чтобы задобрить бога дождя, живьем сбрасывали в колодец близ селения Чичен-Ица. В эту жестокую легенду поверил американский консул Томпсон. Он привез в Чичен-Ицу водолазный костюм и землечерпалку. У местной интеллигенции от смеха случились колики.

– Ведь надо же, – говорили интеллигенты, – легенда, а он верит!

Настенная роспись в храме воинов

Томпсон стал таскать из колодца грязь. Он таскал ее год. Однажды в черной жиже глаз исследователя разглядел два желтых комочка. Это была ароматная смола «пом», без которой в древности не обходилось ни одно жертвоприношение.

Потом пошли золотые и деревянные вещички и, наконец, женские черепа. На консула глядели глазницы, лишенные девичьих глаз.

– Ведь надо же! – заахали интеллигенты. – Кто бы мог подумать.

Во время очередного политического переворота в Мексике усадьбу Томпсона сожгли, а землечерпалку утопили.

– Я успел, – только и сказал он.