Текст книги "Шляпа императора. Сатирическая история человечества в 100 новеллах"

44. Иван Грозный

Решив создать крепкое централизованное государство, Иван IV начал с подбора кадров.

Опричнина выдвинула Малюту Скуратова.

– Головы им надо рубить, боярам, – изложил свою программу Малюта.

Царь понял, что перед нем не человек, а клад.

Стали рубить!

Шапка Мономаха, головной убор русского царя

– Учет-то ты ведешь? – спохватывался иногда Иван.

– Веду! – твердо отвечал Скуратов.

Государство крепло. Когда бояр стало мало, убили царевича и отравили царицу.

В случайной стычке с ливонцами погиб Малюта.

– А как у него все-таки было с учетом? – забеспокоился царь.

Учета не оказалось.

– Душегуб, кровопиец! Опозорил меня, колодник! – запричитал Иван и приказал восстановить по расспросам списки убиенных.

Он понимал, что государство – это прежде всего учет.

Еще Иван Грозный был новатором. Во время разгрома, который он учинил непокорному Новгороду, вместо «ручного усечения», как называли тогда отрубление головы, царь придумал казнь «без кровопролития». Женщин и детей бросали в Волхов, а затем шестами заталкивали под лед.

Если на Западе вопрос о нежелательном наследнике часто решался с помощью кинжала, то Иван Васильевич своих незаконнорожденных детей душил лично.

Царские стрелки

– Оно, может, и жалко мне их, – объяснял царь, если кто нибудь из опричников по пьянке заводил разговор на эту деликатную тему, – да ты пойми, дурья голова, помру, сколько претендентов объявится? Поди разберись с ними. Охо-хо, и все самому делать надо, вам, обормотам, разве такое доверишь?

Но самый крупный вклад он внес, несомненно, в дело выбора невест. Был женат семь раз, да еще пытался в старости подъехать с предложением к английской королеве Елизавете.

– Как есть пошлая девица, – жаловался потом царь послу Писемскому, – не хочет иностранка. Не личусь я ей. А раныие-то, бывало, как славно!

Да, когда Иван был помоложе, невесту ему выбирали по конкурсу. В одном случае ко двору свезли 1500 девок.

Девки, тугие на ощупь

– На вид-то они все ничего, да пощупать надо, чтобы тугая была, румяна тоже обман, – беспокоился царь. – Мне ведь не просто так для баловства, мне род надо продолжать.

Пощупав и отмыв румяна, выбрали Марфу Собакину. Та с испугу умерла. Пришлось проводить дополнительные два тура.

Когда через 360 лет гроб Собакиной вскрыли, Марфа лежала, не тронутая тлением. «Уж не подсыпали ли ей яду?» – задумались ученые.

Это сейчас конкурсы красоты кончаются обмороками.

45. Творцы и иллюстраторы

Дон Мигель Сервантес де Сааведра, прежде чем приступить к написанию очередного романа, решил заручиться хорошим художником. Он обратился с письмом к Гюставу Доре.

Дон-Кихот Гюстава Доре

– Помилуйте, за честь почту! – откликнулся тот. – Всю жизнь мечтал сделать с вами книгу. Особенно о рыцарях. Знаете – шпоры там разные, арбалеты, наплечники…

Через неделю он позвонил Сааведре.

– Рисунки готовы, – сообщил маэстро, – можете смотреть. Учтите, издательство отпустило на книгу 20 печатных листов. Я занял рисунками восемь. Так что укладывайтесь в двенадцать.

Нелегкое издательское дело

– Как готовы? – заметался писатель. – Я еще только текст вчерне набросал, Росинанта придумал, а вы уже…

Но мастер оформления был неумолим.

Телефон звонил каждый день.

– В третьей главе убрал одну мельницу, – сообщал Доре. – В последней добавил виньетку. Начальную фразу книги сократите до 70 знаков.

Сервантес жил на валидоле.

– На форзаце нарисовал медный тазик, – информировал Гюстав. – Знаете, такой – брить бороду? Введите в сюжет. И, вероятно, придется снять сцену со львами: клетка плохо смотрится.

Над Севильей, плача, пролетали дикие гуси.

Когда осел вез рукопись в типографию, дона Мигеля уже не было. Он умер, подогнув ноги. Дизайнер, который планировал ему склеп, был тоже творцом – сделал могилу в виде буквы «Г».

Говорят, что этот рассказ – сплошной вымысел: Доре жил после Сервантеса триста лет спустя, – но взаимоотношения оформителя и автора тут отражены правильно.

Рассказ показался нам удобной ступенькой, чтобы незаметно перейти от мрачного Средневековья к радостному и веселому Новому времени. Ведь то, что мы написали о Сервантесе и Доре, сейчас происходит то и дело в литературе, театре, в музыке.

– Передайте своему Баху, что пиччикато в его фуге я играть не буду. Может жаловаться куда угодно. Я слышу эту вещь по своему, – говорит в телефонную трубку солист, поглаживая любимую скрипку.

– Какое мне дело, что у Островского этот вьюноша на сцене в штанах? Штаны снять, артиста поставить спиной к публике, купчихе все время заходить со стороны кулисы и посматривать на его срам. Когда мы живем? Двадцатый век! Киношники что только уже не ухитрились показать, вчера на просмотре я у них соитие на мясорубке видел, а мы все плетемся в хвосте… – Постановщик спектакля свирепеет.

Век оформителей, исполнителей и интерпретаторов… Ночью придите на кладбище, прислушайтесь. Стон и хруст. Это переворачиваются в гробах авторы пьес, романов и симфоний.

Наступило Новое время.

46. Петр I, его жена авдотья и сын Алексей

Авдотья Лопухина была первой женой Петра. Когда ее выдали замуж, ей не было и шестнадцати. Через два года царь решил, что жена уже стара.

– Государству нужна молодая кровь, – объяснил он приближенным и сблизился с Анной Моне, которая была года на три старше.

Не в трех годах дело. Авдотью заточили в монастырь.

По келье, где сидела царственная монахиня, шныряли крысы, от каменных стен леденела простыня. Караульный офицер Глебов поднес царице меховую полсть.

Авдотья влюбилась.

«Лапушка мой, когда дождусь я тебя?» – писала она в письмах Глебову. Аккуратный офицер на каждом письме ставил пометку: «От царицы Авдотьи».

Как-то среди пиров и военных кампаний Петр вспомнил о заточенной супруге.

Посланные лазутчики раздобыли письма.

Царицу били батогами, а Глебова, переломав ему кости, посадили на кол. Стояла зима, и казнимого, чтобы не замерз, одели в козий тулуп.

Анна Моне тоже сошла, на горизонте маячила Анна Скавронская: государству по-прежнему надобилась молодая горячая кровь…

Надо сказать, что с родственниками Петру вообще не везло.

Например, сын Алексей долго жил в Италии.

– Обленится, растеряет деловые качества, – беспокоился государь.

Бояре сидят в очереди к цирюльнику

И тут были посланы лазутчики и те обманом привезли царевича с женой в Россию.

– Как-то неладно получилось, – сообразил отец, – собственное дитя, аки татя, в повозке через всю Европу приволокли. Надо ему для порядка обвинение какое нибудь выставить, что ли. Под стражей подержать.

Царевичу предъявили обвинение в государственной измене и казнили.

– Ведь вот какая петрушка получается! – удивился император. – Стоит замахнуться… Охо-хо! Что там у нас на очереди?

Памятник Петру Первому

На очереди была война со шведами, поход на Хиву, открытие пролива между Азией и Америкой, бритье бород и введение декольте у дам.

Разве тут до своих детей!

47. Мадам де Помпадур

Однажды мадам де Помпадур прибежала к своему Людовику и потребовала, чтобы он казнил кавалера д'Аронвиля.

– Но у меня есть более важные дела! – запротестовал король.

Мадам была непреклонна.

– Хорошо, я займусь его проступком потом.

– Немедленно. Сию же минуту!

– Ну, ладно. Он что, виноват в государственной измене?

– Нет.

– Гугенот? Враг церкви?

Дуэль кавалеров из-за мадам Помпадур

– Не скажу.

– Гм… но не могу же я казнить подданного, не зная, в чем его вина, – усомнился король. – Может быть, крошка шепнет мне на ушко, чем так рассердил ее этот мужлан?

Мадам зарделась и шепнула.

– A-а… это совсем другое дело! – сказал король. – Надо же… А ведь такой ладный, крепкий на вид.

Кавалеру отрубили голову. В те годы от лиц приближенных к престолу требовалось качеств больше, чем теперь. И спрашивали с них жестче.

48. Ньютон

У великого математика Ньютона была бездна достоинств.

Во первых, он оригинально мыслил. Когда его кошка родила двух котят, он приказал прорезать в двери рядом с дыркой, через которую ходила мать, еще две дырки поменьше.

– Им хватит одной, старой! – сказала служанка.

– Во всем должен быть порядок и ясность, – объяснил он ей. – И во Вселенной, и в доме.

Ньютон за мгновение до открытия закона тяготения

Для того чтобы вывести закон всемирного тяготения, работал почти десять лет.

Когда на Ученом совете доложил суть открытия, председательствующий спросил:

– Какие будут вопросы к докладчику?

Встал один нахальный академик и сказал:

– И это называется закон? Земля тянет вниз, все на нее и валится. Дураку ясно… Вы долго над ним работали?

Ньютону стало неудобно: отвлекаешь внимание занятых людей какими-то пустяками.

– Да нет, – смущаясь, ответил он, – ерунду, самую малость. Сидел однажды в саду, вдруг вижу – яблоко с дерева

– бряк! Тут всякий бы сообразил.

Такой ответ очень понравился и Ньютону не набросали черных шаров.

Так же тихо, скромно он понаделал столько открытий и вывел столько законов природы, что правительство ахнуло, ему дали дворянство и избрали в палату лордов.

Среди баронетов и герцогов он несколько лет просидел молча и вдруг однажды попросил слова.

Лорды заволновались, некоторые даже привстали со своих мест. Пресса, если она была в то время в этом месте, заточила перья. Ну вот, сейчас он скажет такое!..

Черные шары для Ньютона

– Закройте, пожалуйста, форточку, тут очень дует! – сказал ученый.

Вся Англия взвыла от восторга.

49. Гений и злодейство

Человечество давно интересовал вопрос: совместимы ли гений и злодейство? Может ли преступник создавать прекрасное?

Первыми на практике это проверили чиновники персидского царя Дария.

– Наскальный рельеф в честь вашего триумфа? Чтобы в полгоры и ни снизу, ни сверху вражьей руке не дотянуться? Будет сделано… А ну, пригнать сюда полторы тыщи преступников. Каждого привязать на веревку, спустить со скалы. Пускай висят и высекают. Как свое отваял, веревку обрезать, пускай летит вниз. На одних харчах сколько сэкономим!

Рельеф, гигантский, поражающий воображение, изваяли. Правда, тут трудно понять, кто были преступниками, да и имя автора затерялось.

В более близкие к нам времена вклад в решение этого вопроса попытался вложить римский император Август. При его дворе мотался поэт Публий Овидий Назон. Это был безусловно выдающийся поэт, но черт его тянул за язык, и помимо классических сюжетов он изредка задевал злободневные темы. Так однажды возьми и напиши:

– Жестокая мачеха готовит смертельный яд…

И – бац! – умирают сразу все законные наследники Августа. Остается одна бездетная жена императора. Молва утверждает…

Тут, конечно, поднимается шум. Жена кричит: «Я так это не оставлю! Это что за намеки?» Август говорит: «Опять этот поэтишка! Прямой какой-то государственный преступник.

Сошлем-ка его подальше, к диким готам. Посмотрим, сможет ли он там писать свои коварные стихи?»

И грузят поэта на корабль и увозят к чертовой матери на самый край римской земли. И там поэт бродит среди черноморских ковылей и овец, бормочет свои чудесные гекзаметры и умирает.

Гений и злодейство

Однако, тут мы должны признаться, что эксперимент, поставленный императором, тоже не был чистым: какой же Овидий законченный преступник?

Тут нам на помощь приходят почти что наши современники – музыкальные критики, которые жили в одно время с композиторами Моцартом и Сальери.

«Итак, приступим, – решили они. – Ну-с Моцартом все ясно, а вот Сальери: сможет ли он сочинять музыку, если заставить его совершить преступление? Сможет ли он, подлая душа, создавать после этого прекрасные симфонии?»

И они покупают в аптеке яд и подсовывают этот яд Сальери.

– Вы только подумайте, – нашептывают они, – ваш друг Моцарт совсем обнаглел – тридцать вторую симфонию валяет. С пяти лет, гаденыш, сочиняет. Сколько можно? А такие, как вы, в тени. Вот вам пакетик, щепоточку в рюмку – и порядок.

Далее мнения историков расходятся, но, по нашему глубокому убеждению, Сальери, хотя и завидовал Моцарту и писал не в пример хуже, от такого гнусного предложения наотрез отказался.

– Ну надо же! Тема горит, – долго сокрушались музыкальные специалисты. – Прямо хоть обоих трави.

На их счастье, Моцарт простудился и умер.

И вот тогда они не растерялись: быстренько распространили слух – Моцарт отравлен. Кем? Сальери. И сразу же их научная тема приобрела результат и законченную форму: «Гений и злодейство несовместимы».

Между прочим, музыковеды яд в аптеку так и не вернули.

Гений откровенничает со злодеем

50. Гаврила Державин

Под хорошее настроение и начитавшись Дидерота, императрица Екатерина велела привести ей поэта. Томила мысль иметь собственного Лафонтена.

Привели Гаврилу Державина.

– Говорят, ты, сударь, зело в версификациях искусен? – милостиво спросила императрица.

Талантливый шельмец

Гаврила поклонился.

– Ну, почитай, а мы послушаем.

– Дней бык пег, медленна лет арба… – начал было поэт.

Лицо самодержицы потеряло плезир.

– Мой стих трудом громаду лет прорвет, – стал читать Гаврила другое.

– Их кант нихт ферштеен! И это стихи? – прервала его императрица по-немецки. – Придется тебе, голубчик, ехать обратно в свои Петушки.

Поэт понял: карьера трещит по швам.

– Богоподобная царица киргиз-кайсацкая орды… – начал он, заикаясь.

Самодержица расцвела.

– Вот это другое дело! – сказала она. – Граф Панин, определите его ко двору да припишите деревеньку, душ двести.

«Талантлив, шельмец, – подумал граф, затачивая гусиное перо. – Глядишь, и лучшим, талантливейшим поэтом эпохи станет!»

51. Марат и Великая революция

Великая французская революция, как всякая революция, была торжеством разума и нравственности.

Для начала вожди революции решили противопоставить разум католическому мракобесию. Для этого артистку Терезу Обри нарядили в белую хламиду, надели ей на голову красную шапочку, а в руки дали копье.

Под радостные клики народа богиню разума сперва провели под сводами собора Парижской Богоматери, а затем провезли под звуки пушечных салютов в конвент. Там депутаты, стоя, приветствовали небожительницу.

– Ну, вот, богиня ушла, теперь примем несколько очередных решений, – сказали депутаты, рассаживаясь по местам. – Главное – как пополнить казну? Разумно отобрать у церкви имущество. Священников, не подчиняющихся этому решению, обезглавливать. Соборы? Соборы изъять… Сколько будет новых складов, тюрем, конюшен!

В конвент Богиню Разума привел прокурор Шометт. Теперь именно он кинулся исполнять решение конвента.

– И что это он так старается? – усомнились депутаты. – Конфискует, расстреливает. Ишь, сколько власти набрал. Сегодня он священников, а завтра нас…

Недолго думая, они отправили прокурора на гильотину.

Разум торжествовал.

А вот среди столпов нравственности особенно выделялся Друг народа Марат. К нему каждый мог прийти и доложить свое дело.

Девицу Шарлотту Корде Друг народа принял голышом, сидя в ванне.

– Что у тебя за дело? – сурово спросил член конвента.

– Письмо из провинции. Там заговор, – пролепетала девица. Она была не замужем и впервые видела голого мужчину.

– Подойди поближе!

Дрожа всем телом, Шарлота приблизилась.

– Что ты боишься, дурочка? Никогда не видела народного трибуна? – ласково спросил Друг народа.

Он хотел было обнять девицу, но вспомнил про заговор.

«Опять аристократы! – подумал он. – Слишком мы либеральны с ними».

В семье Корде уже были расстреляны отец и два сына.

Изобретатель гильотины пал жертвой собственного остроумия

Когда Марат начал мокрыми руками вскрывать письмо, Шарлотта выхватила из за лифа кинжал и вонзила его в спину великого человека.

Девушку тотчас казнили.

Опечатывая квартиру, где было совершено убийство, хозяин дома сказал:

– А ля гер, ком а ля гер! – Он был старый солдат и путал обычную, по правилам, войну с революцией.

Кстати, тут удобно сказать несколько слов, как казнили.

Вопрос: кого казнить? – решался в рабочем порядке. Сперва казнили врагов аристократов, потом – своего брата революционера.

А вот – как?

Выручил скромный доктор из провинции. Мсье Гильотен механизировал топор: лезвие отделил от топорища, привязал к лезвию две веревки, перебросил их через блоки. Рядом он поставил корзину для отрубленных голов.

История бережно сохранила расчет: сколько тонн пороха и тысяч пуль сэкономило это изобретение молодому правительству.

Известна и судьба изобретателя: он пал жертвой собственного остроумия.

Деятели Французской революции, повторившие судьбу врагов революции

52. Шляпа императора

Французский генерал Наполеон Бонапарт был отменным воякой.

– Вам бы повыше рост, – советовали офицеры штаба, – и вы бы в бою смотрелись великолепно. Кроме того, учтите, полководец должен перед атакой говорить что-нибудь выдающееся. Такое, чтобы вошло в историю.

Трон Наполеона

Во время Египетского похода Бонапарт дал бой мамелюкам у селения Гиза. Перед боем, объезжая выстроенные у подножия пирамид полки, он услышал, как пожилой командир роты напутствует своих гренадеров:

– Солдаты, сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид.

Император понял, что это именно те слова, с которыми он сам должен был обратиться к войску.

– А как у этого командиришки с дисциплиной? – спросил он приближенных.

– Образцовый солдат.

– Не ворует?

– Нет.

– А насчет женского пола?

– В рамках, не более.

– Послать его с ротой в самое пекло. На штурм центрального редута. Под картечь, – распорядился император.

Наполеон объявил себя императором

Рота вся до одного человека, вместе с командиром, погибла, а великие слова вошли во все учебники.

Вскоре Наполеон объявил себя императором. Решили и что делать с его ростом: императору заказали высокую треугольную шляпу. Теперь никто не мог сказать, что во главе войск страны стоит недомерок.

Вообще, оглядываясь назад в исторические дали, с грустью понимаешь, как мало нужно для того, чтобы стать великим.

Французские и польские женщины времен Наполеона

53. Михаил Кутузов

Фельдмаршал Кутузов был большой стратег, хотя и имел только один глаз.

Кроме того, он был стар и хорошо знал человеческую природу. Сменив Барклая де Толли, он решил придерживаться своей излюбленной тактики – не суетиться зря.

– Молод французишка, от жены в отъезде, считай, год. Не выдержит! – планировал фельдмаршал.

Один глаз большого стратега

Он оказался прав. Французский император связался с польской графиней Марией Валевской.

– Пускай его, позабавится, – рассуждал русский полководец. – По молодости все это кажется пустяком, да человек-то не трехжильный, есть предел.

Его предвидение оказалось правильным. Наполеон стал двигать дивизии не туда, куда надо, а потом вообще пошел на Москву.

Кровать Наполеона

Император приказал не подпускать к своей спальне графиню. Но было уже поздно. Выпал снег, и русские партизаны рассеяли арьергард отступающей Великой армии.

Михаил Кутузов повел русских на запад. Он любил по ночам останавливаться в крестьянских избах и баловаться слабым чайком.

– Э-хе-хе, – думал фельдмаршал, – старость не радость!

Русские женщины времен Николая I

54. Русские женщины

Царю Николаю I положили на стол прошение жен декабристов. Жены просили разрешения ехать за мужьями в Сибирь.

– Пс-сс! – сказал царь, это выражало крайнюю степень затруднения. – Мой друг, что будем делать? – обратился он к Бенкендорфу.

Граф развел руками:

– С одной стороны, по-человечески, надо бы разрешить. С другой стороны – прецедент!

Царь Николай I

– Надо посоветоваться, – размышлял вслух государь. – Но с кем? С кузеном – английским королем?

– Не авторитет, – заметил шеф жандармов. – Не та страна. Последнюю голову они когда отрубили? Сто лет назад. А глаза шилом вообще не кололи. Тут нужен тонкий человек… Есть у меня один. В Третьем отделении работает. Специализируется на национальном вопросе. Масштабно мыслит, подлец.

– Зови!

Вызванный вошел в кабинет бесшумно. Был он невысок, черен, морда побита оспой. Николай конспективно изложил вопрос.

– Научный подход нужен, – сказал тонкий человек. – Философию надо привлечь, логику тоже.

Царю это понравилось.

– Научный, говоришь? Да ты садись, садись.

– Благодарствую, мы постоим… Значит, так. Ответ не давать, а списочек составить. Годика через два, когда все утихнет, вызвать с вещичками. Мол, едете в Сибирь. С собой по сто килограмм вещей. Или по тысяче. Потом вещички в одно место, а дамочек – в эшелон. И за Читу. На Камчатку хорошо бы. Лесоповал. Или добыча номерных металлов. Три года в забое – и нет декабристок… Таков план, разработанный под вашим мудрым руководством.

– Очумел ты, что ли? – поразился Николай. – Какое мое руководство?.. Нет, граф, уж ты лучше без науки, по старинке. Шут с ними, с бабами, пускай едут. По крайней мере, совесть мучить не будет. Спать буду спокойно.

Тонкий человек не понадобился. Политика репрессий еще переживала период младенчества.