Текст книги "Адриан Моул: Годы прострации"

Пятница, 7 декабря

Дуги приехал слишком рано, что, по-моему, наглость с его стороны. Он сидел в машине с включенным двигателем, пока я принимал душ, одевался и сражался с Грейси, натягивая на нее школьную форму.

Когда я сел в такси, Дуги первым делом сказал:

– Отвезу вас – и сразу домой, хочу посмотреть это шоу Кайла. Моя супружница позвала кое-кого из соседей, будем глядеть вместе.

Салли заметила мою нервозность, и я признался ей, что сегодня утром мои родители, сестра и бывший любовник матери появятся на «Шоу Джереми Кайла». Я ожидал, что она ужаснется, но она воскликнула:

– Обожаю вашу маму!

Мы что, больше не нуждаемся в частной жизни? Было время, когда люди не болтали о своих проблемах с кем ни попадя.

Растянувшись на высокой койке с оголенным низом живота, я подумал, что готов остаться здесь навсегда. Вся моя энергия куда-то испарилась. После процедуры Салли пришлось помочь мне слезть с кушетки. Она отвела меня в коридор, усадила в кресло. Через полчаса мне стало немного лучше, и я потащился на работу. В витрине магазина «Сони» я увидел родителей на огромном телеэкране. Мать выглядела чрезвычайно гламурно, отец в инвалидной коляске казался бесконечно жалким. Лукас и Рози сидели рядом, держась за руки. Лицо отца показали крупным планом, когда одна-единственная слеза потекла по его левой щеке. Оросив усы, слеза исчезла.

Ноги сами понесли меня в магазин в отдел телевизоров. Я оказался среди сотни экранов, и каждый показывал «Шоу Джереми Кайла». Ко мне приблизился продавец. Судя по бэджику, его звали Мухаммед Анвар.

– Все в порядке, сэр? – тихо спросил он.

– Собираюсь приобрести пятидесятидюймовый плазменный телевизор, – соврал я.

Продавец подвел меня к гигантскому экрану:

– В первый год вы ничего не платите…

– Хотелось бы проверить качество звука, – перебил я.

Вынув из кармана пульт, он включил звук.

– Ты лгала мне все эти годы, мама! – кричала на экране Рози.

– Так, Полин, – рычал отец, – а откуда мне знать, мой ли сын Адриан?

Джереми Кайл проворно обернулся к матери:

– Адриан – это ваш сын, Полин?

Мать кивнула.

– Я хочу, чтобы его проверили на ДНК, – бушевал отец. – Мне нужно знать, мой ли он!

– Полин, вы уверены, что Адриан рожден от Джорджа? – допытывался Джереми.

– На семьдесят процентов, – фыркнула мать.

– На семьдесят! – воскликнул я. – И только?

Продавец рассмеялся:

– И где они берут этих людей?

– Ума не приложу, – ответил я.

Мухаммед опять принялся нахваливать 50-дюймовый плазменный экран. Я опять соврал, сказав, что должен подумать.

Продавец вздохнул:

– Никто больше ничего не покупает. У всех уже все есть. – Он замер на секунду, словно пораженный какой-то мыслью. – А что будет, если ваще перестанут покупать? Меня выпрут с работы.

По пути в магазин я припоминал то, что однажды услыхал от своей матери. Речь шла о фермере, разводившем опарышей. Звали его Эрни, и мать была в него сильно влюблена. Она цитировала наизусть любовные стихи, которые он сочинял в ее честь. С отцом она познакомилась, когда еще встречалась с Эрни. Уж не сын ли я этого опарышного фермера? И не от него ли я унаследовал литературный дар? Очевидно, что с отцом у меня нет ничего общего. Он полагает, что стихи пишут только тюфяки и педики. Однако я к нему привязан. И для меня было бы ударом узнать, что мы не одной крови.

Полночь

Не могу много писать. Я совершенно разбит. Мать отказалась отвечать на мой вопрос, является ли тот, кого я последние тридцать восемь лет называю папой, всего лишь человеком, за которого она вышла замуж. Вместо ответа она велела мне связаться с Эрни и попросить его предоставить образец ДНК для тестирования.

Суббота, 8 декабря

Терапия.

Бернард принимал заказ от преждевременно облысевшего молодого человека на книгу, изданную в Америке, под названием «Дерзновенность надежды», автор – некий Барак Обама. Когда молодой человек назвал свое имя, Дрю Читси, Бернард хохотнул:

– С такой кликухой в жизни непрухи не оберешься, а?

Дрю Читси озадаченно посмотрел на него:

– Прошу прощения?

– Родители на вас точно отыгрались, – продолжил Бернард. – У вашей матери были тяжелые роды?

Челюсть мистера Читси поползла вниз. Он повернулся ко мне, взглядом моля о помощи.

– Бернард, – пояснил я, – имеет в виду устаревшее обозначение полового акта, «дрючиться». Ну как в выражении «Иной раз дрючиться все равно что поле пахать».

Читси, которому на вид едва перевалило за двадцать, сказал:

– Никогда не слышал такого термина.

– А я раньше частенько его употреблял, – беззаботно продолжал Бернард. – Бывало, звоню кому-нибудь из подружек: «Привет, Глэдис (или Марсия, или как там ее звали, эту дуру), слабо подрючиться вечерком?»

Лицо Дрю Читси побелело как простыня. Похоже, он переосмысливал всю свою предыдущую жизнь.

– Вчера я записывался в библиотеку, – бесцветным тоном произнес он, – и теперь понимаю, почему пожилая библиотекарша хихикнула. А на моей свадьбе… викарий… когда он спросил: «Согласны ли вы, Дрю Читси…» – прихожане громко засмеялись.

Когда Читси ушел, я упрекнул Бернарда:

– Впредь, пожалуйста, не комментируй имена и внешность посетителей. Они в нашем магазине антикварная редкость.

– Это ты мне говоришь, – отозвался Бернард. – Да я в эскимосском борделе видел больше клиентов, чем здесь за целый день.

Когда я усомнился в осведомленности Бернарда насчет эскимосских борделей, он обиделся:

– Я представлю документальное свидетельство.

Воскресенье, 9 декабря

Под давлением Грейси согласился выйти из дома и купить рождественскую елку (я считаю неправильным ставить и наряжать елку ранее последней недели перед Рождеством). Одолжили у матери «мазду», и Георгина повезла нас в первый из трех садовых центров. Мать по-прежнему отказывается вписывать нас в автостраховку, и нервы мои всю дорогу были на пределе. Я каждую минуту ждал, что нас остановит полицейский. Почти все елки были затянуты в зеленую сетку, как индейки, и невозможно было определить, насколько ровные и симметричные у них ветки.

В третьем садовом центре Георгина вспылила:

– Адриан, если мы сейчас же не выберем елку, клянусь, завтра я куплю в «Вулвортсе» синтетическую.

Мы сидели в кафе в окружении людей среднего возраста, одетых в практичные и удобные для автомобилистов куртки и обувь. Я так устал, что мог бы запросто уснуть, положив голову на стол. Сказал жене, пусть она выберет елку, любую, а мы с Грейси подождем ее в машине. Георгина, печатая шаг, вышла через автоматические двери и вскоре затерялась среди хвойных деревьев. Вновь мы увидели ее, когда уже стемнело. Рождественская елка была слишком большой и не влезала в машину, пришлось крепить ее сверху на крыше. Веревку мы нашли в багажнике.

Возникает вопрос: зачем мать держит в багажнике мотки старой веревки? Кажется, такого сорта запасливость свойственна только маниакальным убийцам?

Несуразно высокая елка упирается в потолок. И фея, насаженная на верхушку, горбится, как Квазимодо. Гирлянды с лампочками ярко сияли, пока мы методично развешивали игрушки и шары. А когда мы сели полюбоваться проделанной работой, лампочки перегорели.

Неужели у нас ничего не может быть хорошо?

Понедельник, 10 декабря

Терапия.

Салли пытается забронировать билет на самолет в Канаду. Энтони попал в больницу, и она хочет за ним ухаживать. Я успокаивал ее: современные пластические хирурги отлично восстанавливают поврежденные ткани на лице. А про себя надеялся, что ей не удастся купить билет. Она нужна мне здесь, в Лестере.

Позвонил мистер Карлтон-Хейес спросить, как Бернард и Хайтиш восприняли известие о том, что мы закрываемся. Я признался, что до сих пор ничего им не сказал.

– Ах ты господи, – вздохнул он, – значит, придется мне самому это сделать. – Я принялся извиняться, но он меня остановил: – Я не должен был вас об этом просить, дорогой мой, у вас доброе сердце, и мне следовало предвидеть, что столь огорчительное поручение причинит вам боль.

Пообещал мистеру Карлтон-Хейесу, что в конце рабочего дня Бернард и Хайтиш узнают, что в новом году контракт с ними продлен не будет.

Полночь.

Я не смог. Скажу им завтра, прямо с утра.

Вторник, 11 декабря

После терапии мать подбросила меня до работы. Хайтиш ковылял по залу в гипсе, Бернард сидел на диване и читал «Ярмарку тщеславия» (книгу, а не журнал). Я попросил их внимания и выложил новость: магазин закрывается.

Лицо у Бернарда вытянулось:

– Так вот, значит, как. Пойду и довершу смертоубийство. Англия не нуждается в старых пердунах вроде меня, геморрой и гнилостный запах изо рта здесь не приветствуются. Синие пти-и-цы-ы над скалами Дувра-а[60]60
  «Синие птицы над белыми скалами Дувра» – песня, полюбившаяся англичанам во время Второй мировой войны и до сих пор популярная среди ветеранов военных действий.


[Закрыть]…

– Мне положена компенсация по сокращению? – перебил Хайтиш.

– Я это выясню, – ответил я.

– А я встречу Рождество в работном доме, – сказал Бернард.

И тут я пригласил его провести Рождество со мной и моей семьей.

Зачем? Зачем? Зачем я открыл рот и позволил этим словам сорваться с языка?

Бернард отвесил мне поклон:

– Премного благодарен, юный сэр. За мной бутылка.

Позже я погуглил «действующий закон о компенсации» и сообщил Хайтишу, что ему ничего не положено, поскольку он проработал у мистера Карлтон-Хейеса менее двух лет.

– У одного моего родственника франшиза KFC[61]61
  KFC – международная сеть ресторанов быстрого питания «Жареные цыплята из Кентукки».


[Закрыть], – задумался Хайтиш. – Попрошу его взять меня на работу.

– Что такое KFC? – полюбопытствовал Бернард. – Крысиный футбольный клуб?

Мы смеялись дольше и громче, чем того заслуживало невежество Бернарда. Наверное, нам просто нужно было расслабиться.

В магазин ворвалась мать и спросила, можно ли оставить у нас пакеты с рождественскими подарками. Я помог ей дотащить покупки до подсобки. Она взяла с меня честное слово не заглядывать в пакет из «Маркса и Спенсера». Уже уходя, она заметила:

– У вас здесь ужасная атмосфера. Вы что, девочки, поссорились?

Я сказал ей, что магазин закрывается.

– Ничего удивительного, – откликнулась мать. – Где у вас тут дамское чтиво и биографии знаменитостей? А ваша витрина похожа на библиотеку мисс Хэвишем[62]62
  Мисс Хэвишем, персонаж романа Чарльза Диккенса «Большие надежды», – старая дева, затворившаяся в фамильном особняке после того, как ее бросил жених, и возненавидевшая весь свет.


[Закрыть], паутины только не хватает. Ягоды с омелы осыпались, а остролистник с плющом высохли, как промежность монахини.

Позже я заглянул в пакет из «Маркса и Спенсера». Мать купила мне бледно-лимонный, на 100 процентов акриловый джемпер слишком большого размера.

Надеюсь, она сохранила чек.

Пятница, 14 декабря

Куча грязного белья растет, утром с трудом нашел пару чистых трусов. В процессе поисков открыл ящик, где хранится белье Георгины, и обнаружил там три новых комплекта кружевных лифчиков с трусиками черного, красного и белого цветов. Они на порядок качественнее ее старых, некогда белых трусиков и посеревших от стирки лифчиков.

Мои трусы нашлись в стопке для глажки.

И когда Георгина наконец постирает? Это же просто – нужно всего лишь забросить белье в машину, положить таблетку моющего средства в сетчатый мешочек и нажать кнопку. И все дела. Погладить тоже не проблема, любой дурак способен провести утюгом по ткани, разве не так?

По дороге на терапию спросил у матери совета, что подарить жене на Рождество.

– Сумку «Марк Джейкобс», – не раздумывая, ответила мать. – Модель «Бруна» – классические формы, зеленая расцветка с металлическим отливом и золотая фурнитура.

– А это не слишком дорого? – усомнился я.

– Ну, не дешево, – нехотя согласилась мать. – Но она о такой сумке мечтает.

Я был благодарен матери. Она сэкономила мне кучу времени, которое я потратил бы, прочесывая магазины. Вручил ей карту Visa и попросил заказать сумку по Интернету.

Энтони перевезли в частную больницу в Лестере, где ему делают пересадку кожи. Его родители продали одну из своих овощных лавок, чтобы заплатить за лечение сына.

– С их стороны это очень великодушно, – заметил я Салли.

– Не совсем. Они его боятся.

Суббота, 15 декабря

Утром в машине мать спросила:

– Ты собираешься поучаствовать в расходах на бензин?

Я был ошарашен. Ее меркантильность не знает границ.

Напомнил матери, что скоро я окажусь безработным и в данный момент должен беречь каждый пенни.

– Но покупать не глядя сумку «Марк Джейкобс» для работающей жены ты можешь себе позволить, – съязвила мать. Она протянула мне мою карту: – «Секьюрикор» доставит сумку сегодня. Отец примет заказ и запрячет твой подарок так, что Георгина точно не увидит его до Рождества. Что-что, а это отец делать умеет.

«Секьюрикор»! Почему они взяли на себя доставку дамской сумочки? Ведь они занимаются только по-настоящему дорогими вещами.

Гленн и Финли-Роуз обручились. Сын позвонил, когда я ехал на терапию:

– Если меня в Афгане хлопнут, Финли будет получать вдовью пенсию.

По-моему, в своем прагматизме они заходят слишком далеко.

Воскресенье, 16 декабря

Поливая гусиным жиром запекавшуюся картошку, я поинтересовался у Георгины, нарезавшей морковь, что подарить матери на Рождество. Замерев на секунду с ножом в руке, она ответила:

– Ей бы понравилась серебряная цепочка с кулончиком из розового кварца.

– И где я такое добуду?

– На сайте «Тиффани».

– «Завтрак у Тиффани», – припомнил я. – Это та же фирма?

– Точно, – кивнула Георгина. – Твоя мать ждет, когда твой отец подарит ей что-нибудь от «Тиффани», с 1961 года, с тех пор, как они посмотрели этот фильм. Выходя из кинотеатра, Джордж пообещал, что если она выйдет за него замуж, то на каждый день рождения он будет дарить ей украшение от «Тиффани».

Я сунул картошку обратно в духовку:

– Первое из длинного ряда обещаний, которые он не сдержал.

Как можно более непринужденным тоном попросил Георгину нарезать морковь поровнее, а то некоторые кусочки у нее получаются почти прозрачные, зато другие слишком толстые. Но моя жена не выносит даже намека на критику. Она мгновенно взбесилась и забегала по кухне, угрожающе размахивая нашим самым острым ножом. От «моркови» она мигом перешла к моей «зацикленности на себе», затем к доктору Пирс и, конечно, Пандоре. Остановилась более подробно на моей одержимости «старыми вонючими книжками», а затем рывком перескочила к личным отношениям:

– Ты потерял ко мне всякий интерес – эмоциональный, сексуальный и романтический! – На этом она умолкла и разразилась горестными слезами.

Вошла Грейси и с упреком посмотрела на меня:

– Если мамочка будет из-за тебя плакать, тебя посадят в тюрьму.

Я велел ребенку прекратить говорить глупости, никого не сажают в тюрьму за то, что они кричат.

– А вот и сажают, – стояла на своем дочь. – Я видела передачу по телевизору. Называется «По закону. Раздел 5»[63]63
  Грейси смотрела сериал «По закону», который показывали на британском ТВ с 1984 по 2010 г. В Разделе 5 соответствующего закона речь идет о наказаниях за нанесение морального и физического вреда детям и уязвимым взрослым.


[Закрыть].

– Мы даже не можем поругаться спокойно! – взвыла Георгина. – То Грейси вмешается, то твои родители станут подслушивать через стенку!

– Почему ты вдруг начала покупать кружевное белье? – заорал я в ответ.

Георгина ухватилась за мои слова, чтобы злобно порассуждать о моем «скупердяйстве», «антисоциальном поведении и вечных подозрениях», а затем, что было непростительно с ее стороны, выкрикнула:

– Твоя писанина, это же смешно! На твоем фоне Барбара Тейлор Брэдфорд[64]64
  Барбара Тейлор Брэдфорд (р. 1933) – английская писательница, автор женских романов, неизменно попадающих в списки бестселлеров.


[Закрыть] выглядит нобелевским лауреатом. Дальше ящика стола твоим рукописям хода нет! Задумайся, Адриан, почему никто не хочет ни публиковать, ни экранизировать то, что ты пишешь вот уже более двадцати пяти лет?

Ответом я ее не удостоил. Надел самую теплую куртку, перчатки, шарф, балаклаву и вышел из дома, обронив, прежде чем хлопнуть дверью:

– Не знаю, когда вернусь.

К сожалению, в половине четвертого на улице почти темно, поэтому я прошелся несколько раз до изгороди и обратно, а потом вернулся домой. К моему удивлению, часы показывали только 4.05.

С Георгиной я весь вечер не разговаривал. Разве что сунул ей карту Visa со словами:

– Расплатись за цепочку.

Понедельник, 17 декабря

На терапии сообщил Салли, что испытываю серьезный дискомфорт, когда избавляюсь от жидкостей.

– Насколько серьезный по шкале от одного до десяти? – строго спросила она.

– Я – писатель, Салли, и выбираю выражения очень тщательно.

– Но вы также склонны к преувеличениям, Адриан.

Почему с женщинами так трудно? Мужчины никогда меня не переспрашивают, не обсуждают мой характер и не обвиняют в сексуальной холодности.

В магазине застал толпу народа – вот уж чего я никак не ожидал. Все посетители оказались закадычными приятелями Бернарда, те, с которыми он выпивает. Он пообещал им 50-процентную скидку на все рождественские книги. Я подметил, что многие выбирали названия, связанные с алкоголем. Один из них, мужчина с объяснимо красным носом (все-таки сейчас зима), купил для своей матери киносценарий «Дни вина и роз».

Вторник, 18 декабря

Мы с Георгиной все еще не разговариваем, и это начинает доставлять неудобства. Мы как двое глухонемых – объясняемся жестами и хмыканьем. Очень скоро придется нарушить молчание, поскольку нам необходимо обсудить приготовления к Рождеству.

По пути в больницу спросил мать, хороший ли я писатель, по ее мнению. Она долго не отвечала, потом лиса перебежала дорогу перед нашей машиной, и мать нажала на тормоза. Когда мы снова двинулись с места, я повторил свой вопрос:

– Так я хороший писатель, мам?

– Кое-что из твоих вещей мне нравится.

Я потребовал, чтобы она назвала хотя бы одну.

– «Кран». Я его очень люблю. – И она процитировала: – «Кран течет и не дает уснуть. К утру на кухне будет жуть».

– Тебе нравится банальное стихотворение, которое я написал в возрасте тринадцати лет и девяти месяцев! – воскликнул я. – А как насчет моих более поздних сочинений?

Дневник, я испытывал сильное искушение признаться, что читал «Девочку по имени Срань», и порекомендовать матери поставить крест на этом явно обреченном проекте, но благоразумно промолчал.

Из больницы мы с матерью отправились в начальную школу Мангольд-Парвы на рождественское представление. Георгина была уже там, в первом ряду, вместе с отцом и его инвалидной коляской. Отец держал в руках видеокамеру. Между ним и Георгиной обнаружилось свободное место, куда я и сел. К моей досаде, явился и мой тесть, Майкл Крокус, – все такая же неряшливая борода и все тот же свитер с оленем ручной вязки. Мать изготовилась снимать происходящее на дешевенький фотоаппарат. На сцену вышла миссис Булл и попросила тишины. Одета она была в дурно сшитый зеленый костюм, в котором всегда ходит на работу, но ради праздника директриса подмазала губы оранжевой помадой. Просьба ее не была сразу услышана, и миссис Булл повысила голос:

– Минуточку внимания, пожалуйста!

Публика – срез населения деревни, то есть публика из муниципальных домов, простонародье вперемешку с обладателями гламурных шмоток, – затихла.

– Прежде чем начнется наш праздничный спектакль, прослушайте ряд объявлений. Прежде всего, я бы очень хотела назвать этот спектакль рождественским, но из уважения к обостренной чувствительности мусульманского сообщества на этот термин наложен запрет.

– От чертовой политкорректности у нас скоро совсем крыша съедет, – пробормотал отец.

– Позор! – громко произнес Майкл Крокус.

Присутствующие начали оглядываться в поисках мусульман. С платком на голове была только миссис Ладлоу, которая по средам ведет занятия с пенсионерами, но она – ревностная прихожанка англиканской церкви.

– Боюсь, те, кто принес с собой фотоаппараты и видеокамеры, не смогут ими воспользоваться, – продолжила миссис Булл. – Запрет продиктован стремлением оградить детей от возможного выкладывания снимков и видеозаписей в Интернете с целью возбуждения взрослых.

– Шайка детей в простынях и полотенцах на голове не способна возбудить ни одного взрослого, – встряла моя мать.

Миссис Булл свирепо глянула на нее и перешла к следующему пункту:

– И наконец, младенцев и малышей, если они начнут кричать или плакать, попросят покинуть помещение. Наши дети репетировали пьесу несколько месяцев, и я не допущу, чтобы во время выступления им помешал шум в зале.

На сцену вышел маленький мальчик в полосатой простыне из хлопка с начесом и бело-голубом полотенце с надписью «СТАКАНЫ». Его появление и облик словно задали тон – спектакль получился откровенно пародийным. Репетиций детям явно не хватило, о сценических навыках они и представления не имели. Когда Иосиф, поправляя свой головной убор, уронил его на пол, откуда-то из задних рядов раздался пронзительный женский вопль:

– Не волнуйся, Бенедикт, говори дальше, милый!

Но дальше стало только хуже. Музыка не поспевала за действием. А когда на сцену вывалились тридцать снежинок, оттеснив коров, овец, мудрецов и пастухов на самый край, директрисе с учителями пришлось встать живой цепью вокруг сцены, оберегая актеров от падения в зал.

– Боже упаси нас от любительских постановок, – шепнул я матери на ухо.

Минуло двадцать томительных минут, а Грейси (Полярная Звезда) до сих пор не появлялась.

Забыв, что мы не разговариваем, я наклонился к Георгине:

– Разве Полярная Звезда не должна присутствовать на сцене с самого начала? Иначе какая-то чушь получается. Ведь по сценарию эта звезда указывает путь волхвам.

– Полный завал, – прошептала Георгина.

В итоге, уже ближе к концу, Полярная Звезда таки вышла на сцену под бурные аплодисменты семьи Моул и дедушки Крокуса. Зрителям она объявила, что очень, очень долго сидела в туалете. Это признание вызвало смех и хлопки; впрочем, миссис Булл к аплодисментам не присоединилась.

Родители в нарушение инструкций фотографировали и снимали на видео мою девочку, которая должна была провозгласить:

– Утро настало, и Полярная звезда поблекла на небесах.

Грейси, однако, широко улыбаясь, махала своим родным, сидевшим в первом ряду. Мария к этому времени рассеянно качала Иисуса (куклу-младенца), держа его за ногу. А один из волхвов, рухнув со сцены, лежал у ног моего отца, крепко прижимая к груди коробочку с благовониями.

Майкл Крокус встал и поднял мальчика обратно на помост под вопль миссис Булл:

– Взрослым нельзя дотрагиваться до детей!

– Страсбургские бредни, мадам, нам не указ, – заявил мой тесть. – Я знаю, когда нужно помочь ребенку!

После нестройного исполнения «Звените, колокола» публика потянулась к выходу. Я решил извиниться перед миссис Булл от имени семейства Моул за экстремистские политические убеждения моего тестя.

– На самом деле я разделяю его убеждения, мистер Моул, – горячо откликнулась директриса, – но сейчас не время и не место их обнародовать.

Когда Полярная Звезда переоделась в повседневную одежду, мы зашагали домой. Майкл Крокус вызвался везти коляску отца. Мне лишь почудилось или он намеренно направлял коляску в самые глубокие лужи? Мы были вынуждены пригласить Крокуса разделить с нами вечернюю трапезу. Выпив полторы бутылки красного вина, мой тесть многословно и душещипательно вспоминал свою первую жену Кончиту, мексиканскую мать Георгины. Он клялся, что всегда любил только ее, и объявил, что надеется вновь завоевать ее сердце. Затем Крокус принялся за меня: якобы доктора попросту меня застращали, и я, как полный идиот, согласился на лучевую терапию.

– Давай глянем правде в глаза, Адриан, – разглагольствовал тесть. – Твой рак – результат плохого питания и нездорового образа жизни. Если ты всерьез хочешь выздороветь, тебе нужно революционизировать свою диету. Георгиночка, – обратился он к дочери, – завтра же пойдешь и наберешь черники, да больше, чтобы запас был, а потом надавишь овощных соков. Еще ему необходим зеленый чай и антиоксиданты. И, самое главное, не забывай ставить мужу компресс из маракуйи, чечевицы и папайи, размятых в кашицу, – на гениталии.

– И как на гениталиях удержится компресс? – осведомился я.

– Закрепишь его на яичке с помощью клейкой ленты, – ответил Крокус и добавил: – Я гляжу, у вас окна всегда закрыты.

– Папа, сейчас декабрь, – напомнила Георгина.

– Мы не приспособлены для жизни в чересчур теплых помещениях, – не согласился Крокус. – Прошло совсем немного времени с тех пор, как мы вышли из пещер!

Посоветовав мне висеть вниз головой по меньшей мере полтора часа в день, тесть удалился восвояси. Мы стояли в дверях и махали ему вслед.

Когда огни его фургона «фольксваген» исчезли из виду, Георгина скосила на меня глаза:

– Напомни внести в список покупок клейкую ленту.

Отсмеявшись, мы отправились в постель и спали в обнимку, пока мне не пришлось встать в туалет.