Текст книги "Колокол Нагасаки"

4. Облегчение

Утром 9 августа 1945 года в одиннадцать часов две минуты атомная бомба с плутониевым ядерным зарядом взорвалась на высоте около пятисот пятидесяти метров над кварталом Мацуяма, в центре района Ураками города Нагасаки. В результате высвободилась огромная энергия атомного взрыва. И эта энергия, превратившись в ударную волну, движущуюся со скоростью около двух километров в секунду, разнесла и превратила в пыль все на своем пути. Вакуум, образовавшийся в центре взрыва, вобрал в себя то, что оказалось поблизости, поднял высоко в небо, а затем обрушил на землю. Раскаленный металл лился, словно дождь, немедленно выжигая все вокруг. Считается, что тридцать тысяч человек погибли мгновенно, более ста тысяч получили повреждения различной степени тяжести, а у бесчисленного множества людей возникли заболевания, вызванные радиацией. Облако дыма в небе, появившееся в результате взрыва, обломками и пылью заслонило солнце, и Ураками накрыла тьма, будто произошло солнечное затмение. Примерно через три минуты это огромное облако начало рассеиваться и стало менее плотным. Солнечный свет снова озарил Землю.

Итак, я был завален кучей обломков и мусора. Вскоре мне удалось высвободиться и добраться до рентген-лаборатории, где я увидел профессора Фусэ, старшую медсестру Хасимото и других коллег. Они бросились ко мне, и мы обнялись. Я смотрел на их лица. «Как же драгоценна жизнь, – подумал я. – Как хорошо, что я жив! Но здесь не все, – отметил я. – А где же Ямасита? А Иноуэ? А Умэдзу? Давайте искать других, может быть, им нужна помощь. Расходимся по отделению и возвращаемся сюда через пять минут». Мы вышли из лаборатории и разошлись по больнице. Профессор Фусэ и Сиро пошли в лабораторию проявки рентгеновских снимков. Разбирая завалы, отбрасывая обломки и заглядывая вглубь груд мусора, они кричали: «Эй! Есть тут кто?» И замирали, ожидая услышать ответ, но ответа не было.

«Мориути, ты жив?» – прохрипел Сиро. В ответ – тишина. С залитым кровью лицом Умэдзу выбежал в коридор из кабинета лучевой терапии со словами: «Я ослеп!» «Не говори глупостей! С твоими глазами все в порядке», – успокоил его Тёро, осматривая рану. Под обеими бровями у Умэдзу были глубокие порезы, и все тело было испещрено осколками. Тёро привел Умэдзу на место сбора. «Все в порядке, все в порядке», – успокаивала пострадавшего старшая медсестра, обрабатывая его раны йодом, накладывая марлю и умело перевязывая. Я взял руку Умэдзу, оценил пульс и на его примере продемонстрировал коллегам, как следует оказывать первую помощь.

Те, в ком теплилась искра жизни, выбирались из-под огромной и неподвижной груды мертвых тел. Цепляясь за мои ноги, они молили охрипшими голосами: «Доктор, помогите! Доктор, помогите мне!» Кто-то поднял окровавленную руку. «Мамочка! Мама!» – кричала маленькая девочка. Женщина, корчась в предсмертных муках, звала ребенка по имени. «Где выход?» – ослабевшим голосом спросил крупный мужчина, пробегая мимо нас. «Носилки! Носилки!» – кричал возбужденный студент. Все, что нас окружало, погружалось в хаос. Мы начали оказывать первую помощь. У нас быстро кончился перевязочный материал, и мы рвали свои рубашки на лоскуты.

Не успели мы помочь и десяти пострадавшим, как подошли еще десять, а потом еще и еще. Люди молили: «Помогите! Помогите!» Количество раненых увеличивалось в геометрической прогрессии, и казалось, что им не будет конца. Мне приходилось работать одной рукой, а второй плотно зажимать кровоточащую рану. Всякий раз, когда я забывал о ней и, пытаясь помочь очередному пострадавшему, убирал руку ото лба, кровь, как красные чернила, брызгала повсюду: и на стены, и на халат ассистирующей мне медсестры. Была повреждена правая височная артерия. Рана была не очень крупной, и я решил, что кровотечение хоть и опасно, но не угрожает жизни и с таким темпом кровопотери продержусь около трех часов. Иногда я замирал, чувствуя, как угасает мой пульс, но затем необходимость помочь пациентам пересиливала инстинкт самосохранения, и я, забывая о ране, продолжал бороться за спасение своих пациентов.

Хасимото и Цубакияма, которые уходили на поиски друзей, вернулись с мрачными новостями «Их нигде не найти, – сообщили медсестры. – Они, наверное, пошли на овощное поле – бывшую спортплощадку. Мы пытались пробраться туда, но не смогли из-за огня, упавших деревьев и трупов. Корпуса фундаментальной медицины больше нет. На его месте беснуется огонь. Центр здания – один большой котел огня, и никакой возможности добраться до запасного выхода. Количество раненых и пострадавших просто неисчислимо».

Ямасита, Иноуэ, Хама, Оянаги, Ёсида – лица этих пяти медсестер проплывали в воображении одно за другим. Погибли ли они? Или, будучи смертельно ранены, метались в агонии, как эти пациенты, которых я вижу перед собой? Или же медсестрам удалось укрыться в убежище и они не пострадали? Но ведь будь они живы, обязательно пришли бы сюда, чтобы помогать нам. В любом случае, сегодня произошло что-то ужасное, чего раньше никогда не происходило ни на какой войне. Это трагедия колоссальных размеров. То, что произошло сегодня в Нагасаки, будет считаться одним из самых трагических событий в истории человечества. И все же, несмотря ни на что, мы должны сохранять спокойствие и решительность.

Я вернулся в рентгеновский кабинет и сел на пол, скрестив ноги. Доктор Фусэ и старшая медсестра нанесли на мою рану лекарство и наложили плотную повязку, чтобы остановить кровотечение. Но так как была повреждена артерия, этих мер было недостаточно, повязка быстро побагровела, и кровь, стекавшая по моей щеке, начала капать с подбородка. Я отдал команду проверить работоспособность медицинских приборов, и все мои коллеги быстро разошлись по разным кабинетам. Я стал размышлять. Университетская больница превратилась в полевой военный госпиталь, куда в огромном количестве поступали раненые. Нашей первоочередной задачей стала сортировка раненых и оказание неотложной медицинской помощи. Но настоящая работа только начиналась. Несомненно, противник продолжит сбрасывать бомбы. В ближайшее время, вероятнее всего, вражеская армия ступит на нашу землю[21]21
  Весной-летом 1945 года американские вооруженные силы захватили острова Иводзима и Окинава и вплотную приблизились к основным островам японского архипелага с юга. Первым на их пути был остров Кюсю, морскими воротами которого является Нагасаки.


[Закрыть], и начнется последний бой, смертельная схватка.

Для сомнений и колебаний не останется времени. Если мы хоть на мгновение замешкаемся, то не сможем помочь раненым. Мы соберем оставшихся в живых сотрудников и организуем работу университетского госпиталя. Мы подсчитаем количество имеющихся в распоряжении лекарств и продуктов питания, затем подготовимся к эвакуации. После этого нам придется наладить эффективную систему связи и выбрать подходящее место для госпиталя. Рано или поздно Нагасаки подвергнется обстрелу с моря. Мы должны быстро эвакуировать пациентов, временно расположив их в соседней долине.

В какое бы окно я ни смотрел, не было видно ничего, кроме огня. Окрестности университета превратились в пустыню, объятую пламенем. Огонь, вероятно, уже перекинулся на угол здания, в котором мы находились, потому что до нас доносилось его приближающееся потрескивание. Те, кто ушел проверять приборы и инструменты, возвращались один за другим. «Беда, кошмар – все трубки повреждены, электрические провода оборваны. Мы не смогли вытащить трансформатор, потому что путь был заблокирован. Мы не нашли лабораторных реактивов, а без них приборы бесполезны» – новости были одна хуже другой. Все пристально смотрели на меня, ожидая дальнейших указаний. Мимо нас, не говоря ни слова, пробегали преподаватели, студенты и медсестры из других отделений, залитые кровью. Они держались за руки по двое или по трое. Что делать? Снаружи бушевал огонь, в окна влетал пепел. Я посмотрел на лица друзей и коллег, стоявших вокруг. Важно было продемонстрировать ожидаемую от меня решимость и не выказать ни капли паники. И все же, если бы мы только сохраняли спокойствие и ничего не делали, мы бы сгорели. Надо было действовать. Решительно. Когда эти мысли пронеслись в моей голове, я невольно рассмеялся. Моя реакция была настолько внезапной и неожиданной, что все присоединились ко мне.

«Видели бы вы себя со стороны! – сказал я. – Нет, такими мы не готовы помочь даже себе, не говоря уже о других! Встретимся перед главным входом. А сейчас всем разойтись, привести себя в порядок и взять с собой свои обэнто![22]22
  Обэнто – коробка с порцией еды для однократного приема, включает в себя рис, овощи и рыбу или мясо.


[Закрыть] Никто не может сражаться на пустой желудок!»

«Пойдем за обедом!» – подхватили мои друзья с энтузиазмом и разошлись по кабинетам. Наблюдая за ними, я почувствовал, что шок прошел, все немного успокоились и скоро мы сможем начать работать.

Доктор Фусэ нашел мне обувь, а старшая медсестра принесла стальной шлем и одежду. Очень медленно я побрел к главному входу. В коридоре перед отделением гинекологии медсестра ходила по кругу с потерянным видом. Я подошел и постарался приободрить ее. Но она, казалось, не замечала меня и продолжала ходить кругами. Шок от только что увиденного и пережитого стал слишком сильным потрясением и вызвал у нее помутнение рассудка.

Пространство перед главным входом было завалено телами мертвых и раненых. И в это море человеческой плоти нескончаемым потоком вливались искалеченные люди из города. Они подходили, уточняли, где находится пункт первой помощи и приемное отделение больницы. Некоторые выбрались из разрушенных больничных палат и несли раненых на спинах. Все эти люди собрались у главного входа и смотрели на меня. Честно говоря, я не знал, что делать.

Каждая человеческая жизнь бесценна. Для каждого тело – это драгоценный сосуд. Всех заботили только свои раны, серьезные и не очень. Каждый хотел, чтобы его лечил опытный врач. Такова была реальность: множество раненых, стремительно сокращающиеся запасы лекарств, пожар и очень мало медицинского персонала.

Вскоре после перевязки первой партии пострадавших я понял, что, если я не оценю ситуацию в целом, мы будем все глубже и глубже тонуть в этой лавине прибывающих пациентов.

После взрыва прошло уже двадцать минут, и Ураками превратился в пылающий котел. От центра больницы пламя распространялось по университетскому городку. Насосы, шланги, резервуары для воды, энергичные люди, способные бороться с огнем и погасить это пламя, – все исчезло после того, как взорвалась бомба. И теперь никто и ничто не мешало огню распространяться. Единственным местом, свободным от огня, был холм с восточной стороны.

Выжившие были поражены ионизирующей радиацией. Одежда некоторых превратилась в лохмотья, а многие были полностью обнажены. Некоторые бежали из центра города, зигзагом взбирались на холм, пытаясь избежать участков, захваченных пламенем. С трудом волоча своего мертвого отца, прошли мимо два ребенка. Пробежала молодая женщина, прижимая к груди обезглавленное тельце младенца. Пожилая пара, взявшись за руки, медленно поднималась вверх по склону. На охваченной огнем крыше одного из домов я увидел человека, который дико приплясывал и орал песни. Видимо, он сошел с ума. Некоторые люди бежали, постоянно оглядываясь назад, другие же двигались вперед, ни разу не посмотрев по сторонам. Какая-то девочка ругала свою младшую сестренку, которая отставала и умоляла ее подождать. Пламя выдавливало людей из города. Только каждому десятому посчастливилось выжить. Большинство людей погибли, сгорели, остались под обломками рухнувших домов.

Когда направление ветра изменилось и заревел огонь, издалека донеслись голоса, зовущие на помощь. Сложив руки, я стоял в ужасе, пытаясь осознать увиденное. Никогда в жизни я так глубоко не чувствовал собственное бессилие. И не было никакого способа помочь этим несчастным, которых смерть забирала прямо на моих глазах.

«Доктор, вы похожи на хранителя огненного храма!» Я огляделся. Двое студентов третьего курса, Нагаи и Цуцуми, стояли рядом со мной. Все выжившие с рентгенологического отделения собрались вместе и были готовы к действиям. И Мориути, который во время взрыва был в земляном укрытии, тоже был тут. Потом кто-то подбежал и обнял старшую медсестру. Это была Косаса-сан, рентгенотехник из отделения гинекологии. Ее волосы были опалены огнем. Она вызволила двух медсестер из пасти бушующего огня и пробралась к нам, сюда, через пламя. Таким образом, единственными отсутствующими рентгенологами, судьба которых была не ясна, оказались Сакита и Канэко, рентгенотехники отделения дерматологии и хирургии.

Я принял решение. «Оборудование может подождать. Давайте позаботимся о людях», – сказал я. Разделившись на группы по два человека, мы начали выносить раненых из горящих больничных палат. Косаса и Мориути вернулись в бушующий огонь в поисках Сакиты и Канэко. Тёро взвалил на спину Умэдзу и взбирался на холм. Все происходившее было похоже на ожившую картину, изображавшую русско-японскую войну.

Когда мы вернулись в здание больницы, пациенты, которые наконец-то сумели выбраться из-под обломков, выбегали к нам с дикими сверкающими глазами. Охваченные ужасом, они казались безумными. «Но если они убегут сейчас отсюда, – подумал я, – то куда же они пойдут и кто о них позаботится?» «Без паники!» – крикнул я им. Но они не обратили на меня никакого внимания.

Я пошел обследовать состояние здания, начав с операционной, которая находилась в подвале, и обнаружил, что водопроводная труба лопнула и все залито водой. Затем я перешел в соседнее аптечное помещение, где хранились лекарства и инструменты, но там все оказалось еще печальнее. Носилки были раскурочены, хирургические инструменты разбросаны по всему полу, контейнеры с жидкими лекарственными средствами, порошки и инъекционные растворы – все было разбито, перемешано в общую массу, на которую лилась вода из поврежденной трубы.

Какой ужас! Разве не сегодня утром мы собрали и разложили все эти материалы и медикаменты? Разве не какую-то пару часов назад мы тренировались с этими носилками и проводили занятия по оказанию первой помощи? Теперь здесь царил хаос. Как краб, у которого оторваны клешни, мы оказались с пустыми руками в ситуации, когда нашей помощи ждут сотни, тысячи раненых. Все, что мы могли предложить этим несчастным, – это самая примитивная первая помощь, помощь на уровне допотопной медицины. Наши знания, наша любовь, наши заботливые руки – у нас было только это, чтобы спасать людей. Подавленный увиденным, я поднялся по ступенькам и, стоя у выхода из подвала, оглянулся, чтобы еще раз осмотреть помещение.

Несмотря на то что я был обескуражен масштабом произошедшего, я знал, что рядом со мной доктора, медсестры и студенты – всего около двадцати человек, которые будут работать, пока не упадут от усталости. Группы по два человека обходили палаты, вынося пациентов. Всех размещали в пустом сарае для угля, который находился рядом. Это единственное место, где можно было избежать огня. Пожар разгорался, огонь вокруг становился все сильнее и сильнее. Черный дым кружил в небе; густое облако, отражающее пламя, пылало зловещим красным заревом. Передо мной развернулась картина, совершенно подавляющая волю. И я, беспомощный, стоял посреди всего этого.

«Мы спасли ректора!» – сообщил чей-то голос. В дверях стоял Томокио и держал на руках что-то большое и ярко-красное. Подбежав, я увидел, что это был ректор, профессор Цуно. Седые волосы, бледное лицо, белый халат, брюки и даже носки – все в крови. Его знаменитых очков на нем не было.

«Ах! Нагаи. Это ужасно. Ты молодец, что все это организовал», – одними губами прошептал он. Я проверил его пульс, который, как ни странно, не был значительно ослабленным или нерегулярным. «Холм позади университета – самое безопасное место, – сказал я Томокио. – Отнеси ректора метров на двести вверх по холму и найди подходящее место, где он сможет отдохнуть». Доктор Фусэ поставил ректору обезболивающий укол и последовал за ними. Когда упала бомба, ректор был на амбулаторном приеме. Один доктор, который тоже получил серьезные ранения, помог ему выбраться в коридор, но затем сам потерял сознание. Именно там Томокио и обнаружил ректора.

Маэда, старшая медсестра отделения внутренних болезней, выбежала из палаты и поинтересовалась состоянием ректора. Я заверил ее, что он в порядке и доктор Фусэ сопровождает его в безопасное место. Ее лицо было смертельно бледным, а одна из бровей рассечена и кровоточила. И все же она сразу бросилась в сторону холма. Я с удивлением наблюдал за тем, как стремительно она исчезала из поля зрения. И откуда столько сил и прыти в таком не очень хрупком теле?

Хасимото было семнадцать лет, а Цубакияма недавно отметила шестнадцатилетие. Мы звали медсестер Бочоночек и Фасолинка. Невысокие и коренастые, они пробрались в приемный покой, где беспомощно стонали семь человек – пациенты и студенты. Первым они обнаружили одного довольно крупного пациента, лежащего прямо у входа, вдвоем осторожно подняли и понесли его вниз по ступенькам. Затем девушки вернулись и таким же образом эвакуировали следующего.

Справившись со всеми в приемном покое, они перешли во врачебный кабинет. Здесь они обнаружили знакомую медсестру, которая была без сознания. Взяв ее на руки и перенеся вниз, Бочоночек почувствовала глубокую радость, которой никогда не испытывала прежде. Это была благородная радость, сопровождаемая настоящим счастьем. «Эта же медсестра Хамадзаки, она сейчас без сознания, постанывает и не может знать, что я выношу ее из огня на руках. Если Фасолинка не расскажет Хамадзаки, та никогда и не узнает, что мы спасли ей жизнь. Когда все это закончится и мы вернемся к нашей повседневной работе, придет день, и она встретит нас в коридоре больницы, и тогда Хамадзаки, проходя мимо, слегка наклонит голову, приветствуя нас, и уйдет, не имея ни малейшего представления о том, что произошло и кто спас ее сегодня», – когда Бочоночек думала об этом, ее лицо озаряла улыбка.

Вдруг воспоминания перенесли ее в детство. Тогда самым драгоценным для нее была бутылка, где она хранила красные ягоды. Эту бутылку она прятала в углу маленькой кладовой, в месте, которое знала только она. Даже старшая сестра ничего не подозревала, а вот брат догадывался, но так и не смог найти бутылку. Утром и вечером Бочоночек тайком пробиралась к сокровищнице и съедала одну ягодку. Она дорожила ими, будто рубинами.

Тем временем Фасолинку занимали иные мысли. Почему сегодня люди такие легкие? Раньше она переносила раненых и больных, которых привозила скорая помощь, помогала перекладывать пациентов с каталки в приемном покое. И порой даже втроем медсестры с трудом управлялись с одним пациентом. Но сегодня они все казались легкими. Это было странно. Может быть, их вес уменьшился из-за потери крови? Она вспомнила уроки гражданской обороны, которые проводил профессор Нагаи. Если настоящая война такая же, как то, что она испытывала сейчас, то тренировки не должны были быть такими тяжелыми и изматывающими…

Вскоре после поступления в медучилище она прошла испытание страхом. Студенты старших курсов и медсестры, игравшие роль мертвых или раненых, стонали в плохо освещенной комнате, а первокурсники, которые еще не начали изучать анатомию, должны были войти в эту комнату и проверить у всех пульс – никто не знал, что пациенты были ненастоящими, а «неживые» – живыми. Фасолинка подумала, что страх, охвативший ее тогда, почему-то не вернулся сегодня, когда она держала на руках настоящих раненых и мертвых.

Она вспоминала упражнения по транспортировке раненых и как они обвязывались веревками на головокружительной высоте крутого склона горы Анакобо. Тогда было намного страшнее, чем в реальности, с которой она столкнулась сегодня. А еще в памяти Фасолинки всплыло, как они тренировались тушить бомбы. В комнату бросили настоящую зажигательную бомбу, и ей сказали: «Немедленно погаси ее – или разгорится пожар!»

Потом она подумала о подругах Коянаги и Ёсиде, с которыми провела последний год. Вместе они и плакали, и смеялись, и тренировались, и дежурили во время воздушных налетов. Без них она чувствовала себя одинокой. Их разделяла стена огня, и Фасолинка не знала, живы они или мертвы. Ей оставалось только верить, что она еще встретит своих подруг. Высунув голову из окна, она закричала: «Ёсида-са-а-ан! Ёсида-са-а-ан!» Бочоночек, стоявшая рядом, тоже крикнула: «Иноуэ-са-а-ан! Мит-тя-я-ян!» Но ответа не последовало. Пламя ревело, а здания рушились уже совсем рядом.

Когда девушки начали помогать следующему пациенту, то увидели, что огонь, захватывая новые помещения, почти приблизился к ним. И все же, когда они заползали в окутанные дымом комнаты – с полотенцами, плотно обвязанными вокруг головы, закрывающими носы и рты, – и вытаскивали раненых, то испытывали трепет ответственности, которого не знали до этого дня. Выбравшись из пожарища, они заметили, что края рукавов обгорели. Но обе чувствовали непередаваемую радость и гордость оттого, что выполняют свой долг и спасают людей.

Как оказалось, легче помогать пациентам, находящимся без сознания. Те, кто был в сознании, создавали неудобства: жаловались на раны, причинявшие боль, и просили при транспортировке быть осторожней и медленнее. Другие просили медсестер вернуться за какими-то забытыми вещами или документами, заставляя тратить драгоценное время. Более того, они не понимали масштаба трагедии, которая обрушилась на Нагасаки вместе с бомбой, и не догадывались, что почти вся больница охвачена пламенем. Пожалуй, их капризы только раздражали.

В отделении внутренних болезней, в одной из палат, лежал больной с острым ревматизмом суставов. Доктор Оокура и медсестра Ямада попытались взять его на руки, чтобы вынести из палаты, к которой подобрался огонь. Но только они приподняли пациента, как он закричал и заявил, что предпочел бы остаться на месте, чем терпеть такую боль. Тогда они занялись эвакуацией других пациентов. Наконец, после того как помогли всем, они снова вернулись к больному с ревматизмом. Снова они приподняли его. Но он причитал и требовал носилки. Медработники бросились искать носилки повсюду, но нигде не смогли найти исправный инвентарь. Потеряв уйму времени, они вернулись к палате и обнаружили, что она горит.

«Там остался один пациент. Он отказывался от нашей помощи!» – с болью в голосе сообщил мне доктор Оокура. «Ты сделал все, что мог, – ответил я и добавил: – Я беру ответственность за смерть этого пациента на себя». Но лица моих коллег были печальны. Казалось, они физически ощущали боль из-за смерти этого человека и беспомощно стояли у палаты, которой безраздельно владел огонь.

Я посмотрел на часы. Два часа дня. С момента взрыва прошло три часа. Пожар достиг максимума. Ветер долго дул с запада. Языки пламени росли вверх на десятки метров – мы видели их так высоко, насколько позволяло зрение. Казалось, сполохи огня соревновались, пытаясь подняться один выше другого, пока ветер не отнес их дальше на восток. Теперь ветер дул в сторону университета, сарай перестал быть безопасным местом, и я решил, что пациентов нужно эвакуировать выше по склону холма. Но это оказалось очень сложно! Узкая тропинка почти вся была завалена обломками, а мы должны были лезть через острые камни и заборы, перенося пациентов одного за другим. Я сам дважды поднимался по склону с пациентами на спине. Но когда вернулся к третьему, почувствовал, что силы оставили меня и я не могу сделать следующего шага. Височная артерия кровоточила не переставая, к тому времени я сменил уже три повязки. Старшая медсестра обратила внимание на мое ужасно бледное лицо. Я проверил пульс, он оказался очень слабым.

Вот Бочоночек и Фасолинка ловко подняли на плечи крупного человека. Где-то неподалеку плакал младенец, а его мать, тяжело раненная, лежала рядом с ним без сознания. Младенцу было не более двух месяцев, пупок у него был выпячен, а сам он кричал не переставая. Поскольку огонь приближался очень быстро, я решил, что должен попытаться спасти хотя бы ребенка. Я взял его на руки и, поднявшись на холм, положил рядом с медсестрой Хамадзаки. В этот момент она издала глубокий стон и перекатилась на другой бок. Понимая, что конец близок, я взял ножницы, срезал с головы медсестры[23]23
  По поверьям, душа умершего человека остается связанной с телом, если есть волосы на голове. Когда срезают волосы, эта связь обрывается, и душа покидает тело. Созвучно с древнегреческой мифологией, в которой считается, что Танатос проводит душу умершего человека в Подземный мир, срезая у него прядь волос.


[Закрыть] и положил в карман прядь ее волос. Ямада и старшая медсестра сказали, что было бы ужасным грехом разлучать ребенка с матерью, и принесли ее сюда же. Когда они положили ребенка на грудь матери, тот закричал еще сильнее. Удивительно – мать, хоть и лежала без сознания, сделала движение рукой по направлению к ребенку.

Накрапывал дождь, на землю падали большие черные капли. На поверхности земли они оставляли маслянистые пятна. Казалось, черная туча, висящая над нами, роняет эти капли прямо на нас. Весь мир вокруг помрачнел. Огонь поглотил почти весь кислород, и в воздухе скопилось огромное количество углекислого газа, так что дышать становилось все труднее. Работавшие вокруг люди дышали как собаки – высунув языки.

Я посмотрел на часы, они показывали четыре часа дня. Пациентов мы благополучно эвакуировали подальше от огня, на склон холма, и они лежали там, на траве. Огненное море захватило почти весь университетский городок, и не было лучшего укрытия, чем то, которое мы выбрали. Студенты метались в поисках, чем бы накрыть пациентов.

Наконец мы сели, чтобы поесть. Сначала медсестры возражали, говорили, что они не очень хотят и готовы работать, чтобы не терять времени. Мне пришлось им объяснить, что такое положение дел вполне может продолжаться в течение нескольких дней или даже месяцев, тогда они согласились, и мы немного перекусили. После еды мы немного успокоились и смогли чуть-чуть расслабиться. Набравшись сил, мы стали выслушивать жалобы пациентов и старались оказать им посильную помощь с предельным вниманием к их просьбам. Мы поправляли треугольные повязки, обрабатывали йодом раны, делали перевязки, накладывали шины, поили пациентов водой. Студенты принесли одеяла и циновки – ими мы и укрыли пациентов.

Огонь только разгорался. Он проник и в подвал клиники, где хранились снимки. Раздался взрыв, за которым последовал оглушительный рев, и из подвала повалил черный дым, терзаемый красным пламенем.

«Дым, дым идет из архива, где хранятся рентгеновские снимки! Архив горит! Прощайте, наши медицинские документы!» – это был голос молодого Нагаи. Какая жалость! Эти снимки – плод более чем десятилетнего труда! Все это на наших глазах исчезало.

Так как все силы и время были отданы оказанию помощи людям, мы не смогли спасти ни снимки, ни инструменты. Документы и медицинские записи – доказательства наших научных успехов, все инструменты, которые мы считали своим продолжением, будто бы они были частями наших тел или нашими детьми, – все теперь было отдано огню. На наших глазах уникальные медицинские и научные данные становились черным дымом, который развеивал ветер. Мы, ошеломленные, молча наблюдали эту сцену. Мои колени задрожали, и я почувствовал, как силы покидают меня. «Это конец», – пробормотал я и осел на землю.

Медсестры зарыдали. Университетский городок превратился в огненный шар. Это действительно был конец. Ректор, профессор Цуно, получил серьезные повреждения. Никто не видел главного врача университетской клиники профессора Найто, и мы решили, что его постигла та же участь, что и больницу, которую он возглавлял. По сообщениям студентов, только профессора Кояно и Тё были в безопасности. Почти все остальные пропали, хотя кто-то сообщил, что профессора Китамура и Хасэгава были спасены, другой видел, как они в окровавленных одеждах поднимались на холм. Восемьдесят процентов студентов, преподавателей, врачей и медсестер погибли. Среди тех, кто выжил, многие были серьезно ранены. Общее количество выживших не превышало и пятидесяти человек. Мы – выжившие – были словно «отряд белого тигра»[24]24
  «Отряд белого тигра», Бяккотай – группа молодых самураев, сражавшихся за княжество Айдзу во время войны Босин (1868–1869). Отступая во время сражения, двадцать самураев «Отряда белого тигра» увидели дым, поднимающийся над замком их сюзерена, ошибочно решили, что их княжество проиграло войну, и совершили ритуальное самоубийство (выжил лишь один из них). Эта трагедия стала одним из символов несгибаемого духа японцев.


[Закрыть], перенесенный из Бакумацу[25]25
  Бакумацу («Конец сёгуната») – период в истории Японии с 1853 по 1869 год, включавший в том числе войну Босин.


[Закрыть] в эпоху Сёва[26]26
  Сёва («Просвещенный мир») – девиз правления императора Хирохито, период в истории Японии с 25 декабря 1926 года по 7 января 1989 года.


[Закрыть]. Мы стояли на холме и смотрели, как исчезает в огне университет.

Доктору Оокура удалось раздобыть белоснежную простынь. Собрав в ладони кровь, капающую с моего подбородка, я обагрил центр простыни так, что она превратилась во флаг Японии. Прикрепив «Восходящее Солнце» к побегу бамбука, мы подняли его и увидели, как оно развевается на горячем ветру.

С закатанными рукавами и хатимати[27]27
  Хатимаки – белая повязка на голове, символизирующая непреклонность намерений и поддерживающая боевой дух.


[Закрыть] на голове молодой Нагаи схватил флаг обеими руками и поднял высоко вверх. Затем медленно двинулся вперед, неся кровавое восходящее солнце на холм, скрытый дымом. Мы последовали за ним торжественной молчаливой процессией. Так мы отдали последнюю дань нашему медицинскому университету Нагасаки, который проиграл эту битву, превратившись в золу и пепел. Было пять часов дня.