Текст книги "Сходство"

– Значит, апартаменты на Лазурном Берегу с ним делить не будем, – сказал Фрэнк. – Переживу. Как тебе моя теория?

Я смотрела в окошко на Нейлора, чувствуя, как Фрэнк буравит меня взглядом.

– Не знаю пока, – ответила я. – Слишком мало я этого парня видела, чтобы мнение составить.

– Зато на Лекси ты насмотрелась вдоволь – косвенно, но все равно знаешь о ней достаточно. По-твоему, была она способна на такое?

Я пожала плечами:

– Кто ее знает. В том-то и штука: никто не представлял, что она может выкинуть.

– Ты все это время помалкивала. Так долго молчать на тебя не похоже, тем более когда спрашивают твоего мнения. Я хочу знать, на чьей ты будешь стороне, если парень твой выйдет ни с чем и придется начинать спор по новой.

Открылась дверь допросной, Сэм зашел туда с двумя кружками чая, придержал дверь плечом. Вид у него был бодрый, почти веселый: стоит оказаться наедине с подозреваемым – и усталость как рукой снимет.

– Тсс, – шепнула я. – Хочу на это посмотреть.

Сэм сел поудобнее, подвинул Нейлору кружку.

– Ну, – начал он. Деревенский говор у Сэма, как по волшебству, стал слышнее: мол, мы заодно, против городских. – Детектива Мэкки я отправил в бумажках ковыряться, он нам здесь только мешал.

Нейлор оборвал песню, призадумался.

– Не нравится он мне, – сказал он наконец.

Уголок рта у Сэма дрогнул.

– Мне тоже, уж поверьте. Но приходится его терпеть.

Фрэнк, стоявший со мной рядом, негромко хохотнул, придвинулся ближе к окошку.

Нейлор пожал плечами.

– Может, вы и готовы его терпеть, а я нет. Пока он тут, мне сказать нечего.

– Отлично, – с готовностью согласился Сэм. – Он ушел, и я вас говорить не принуждаю, просто послушайте. Рассказали мне об одном давнем случае в Глэнскхи. По-моему, это многое объясняет. А вы мне скажите, правда это или нет – и все.

Нейлор глянул на него с подозрением, но концерт не возобновил.

– Ну так вот, – начал Сэм, отхлебнув чаю. – Жила в Глэнскхи девушка, еще в Первую мировую…

Рассказ его представлял собой изысканную смесь услышанного им в Ратоуэне, почерпнутого мною из опуса дядюшки Саймона и мелодрамы с Лилиан Гиш[27]27
  Лилиан Гиш (1893–1993) – американская актриса, карьера которой длилась 75 лет, но популярность ей принесли немые фильмы Дэвида У. Гриффита, ставшие золотой классикой. Особенно впечатляюще у нее получились образы несчастных сироток.


[Закрыть]. Красок Сэм не пожалел: отец выгнал бедняжку из дому, та побиралась на улицах Глэнскхи, прохожие в нее плевали, дети швырялись камнями… А под конец недвусмысленно намекнул, что девушку растерзала злобная толпа односельчан. Только плача скрипок не хватало!

Под конец этой слезовыжималки Нейлор снова качался на стуле и смотрел на Сэма ледяным, исполненным отвращения взглядом.

– Нет, – сказал он, – Боже сохрани! Отродясь такой белиберды не слыхал! Кто вам наплел?

– Так мне рассказали. Если никто не поправит, вынужден буду придерживаться этой версии.

Однообразно, противно поскрипывал стул.

– Скажите, детектив, с чего вдруг вы интересуетесь такими, как мы, и нашими старыми байками? Мы здесь, в Глэнскхи, люди маленькие, вниманием шишек вроде вас не избалованы.

– Этим он нас потчевал всю дорогу сюда, в машине, – сказал мне Фрэнк, как-то скособоченно стоя рядом со мной и глядя через стекло. – У нашего малыша мания преследования.

– Тихо!

– В “Боярышнике” уже какое-то время творятся неприятные вещи, – продолжал Сэм. – Да вы и без меня знаете. По нашим сведениям, обитатели дома и жители Глэнскхи друг на друга в обиде. Мне нужно знать правду, чтобы выяснить, есть ли связь.

Нейлор засмеялся хрипло, невесело.

– В обиде? – повторил он. – Называйте как хотите! Так вам сказали в Доме?

– Сказали, в пабе им были не рады, вот и все. Да с чего их там привечать? Они же пришлые.

– Повезло им. У них, значит, неприятности, и вы тут как тут, на помощь спешите. А если неприятности у местных, где же вы? Где вы были, когда ту девушку повесили? Записали как самоубийство и пошли в паб?

Брови Сэма взлетели вверх:

– Так это не самоубийство?

Нейлор остановил на нем взгляд, заплывшие глаза-щелки смотрели дерзко, с вызовом.

– Хотите правду?

Сэм сделал знак: слушаю.

Нейлор качнулся на стуле, сжал кружку в ладонях – сломанные ногти, содранные в кровь костяшки.

– Девушка служила в усадьбе горничной, – начал он. – А один из тамошних парней, из Марчей, стал за ней ухлестывать. Может, она надеялась по глупости, что он на ней женится, а может, и нет, – в общем, попала она в беду.

Он смерил Сэма взглядом хищной птицы, убедился, что тот понял.

– Из дома ее не выгоняли. Отец ее бушевал, грозился подкараулить этого Марча где-нибудь на тропинке темной ночью, да только на такое способен разве что чокнутый. Совсем чокнутый. Дело было еще до независимости, понимаете? Марчи были хозяева Глэнскхи. Кто бы эта девушка ни была, они владели и домом ее отца, и скажи он хоть слово, вся семья оказалась бы на улице. Вот он и молчал.

– Нелегко ему, наверное, было удержаться, – заметил Сэм.

– Проще, чем кажется. Местные старались с обитателями усадьбы без крайней нужды не связываться. Слава о ней шла дурная. Боярышник – ведьмино дерево, понимаете? – Он улыбнулся Сэму то ли мрачно, то ли насмешливо. – Даже в наше время не всякий пойдет ночью мимо боярышника, а почему – и сами не знают. Сейчас остались отголоски, а в те времена кругом были суеверия. А все темнота – электричества не было, зимние ночи длинные, мало ли что примерещится. Многие верили, что в “Боярышнике” с эльфами якшаются или с дьяволом, уж кто во что горазд. – И все та же кривая, жестокая усмешка. – А вы что думаете, следователь? Все тогдашние люди – дикари дремучие?

Сэм покачал головой.

– У моего дяди на ферме есть ведьмин круг[28]28
  Ведьмины круги на полях образуют грибы, как правило ядовитые. В Ирландии бытует поверье, что в таких местах эльфы или лесные духи по ночам водят хороводы.


[Закрыть], – сказал он ровным голосом. – В нечистую силу он не верил и не верит, но когда пашет, его обходит.

Нейлор кивнул.

– Вот какие слухи ходили в Глэнскхи, когда та девушка забеременела. Говорили, будто она спуталась с эльфом из “Боярышника” и в животе у нее эльфеныш. И поделом ей.

– Думали, подменыш родится?

– Охренеть! – присвистнул Фрэнк. – Чудны дела твои, Господи!

Его трясло от беззвучного смеха. Так бы его и пнула.

– Да, именно так и думали, – холодно ответил Нейлор. – И не смотрите на меня так, следователь. Это же наши с вами прадеды. Можете поклясться, что не поверили бы, если б сами в те времена родились?

– Времена были другие, – заметил Сэм.

– Не все так говорили. Кое-кто, старики в основном. Но, так или иначе, дошли слухи и до того парня, отца ребенка. То ли он ждал повода от ребенка избавиться, то ли у него было с головой не в порядке. Многие в их роду были с придурью, потому, может, и считали, что они с нечистой силой якшаются. Сам он точно в это верил. Верил, что с ним что-то не так, что его дурная кровь сгубит ребенка.

Его разбитые губы дернулись.

– И однажды вечером, когда подходил уже срок родиться ребенку, назначил он девушке встречу. Та пошла, не чуя подвоха, – он же ее любовник как-никак. Думала, он хочет обсудить, как о ней с ребенком позаботиться. А он прихватил веревку да и повесил ее на дереве. Вот вам и правда. Все в Глэнскхи об этом знают. Не убивала она себя, и никто из местных ее не убивал. Отец ребенка ее убил, из страха перед своим же отродьем.

– Дикари болотные, – буркнул Фрэнк. – Ей-богу, стоит выехать из Дублина, и попадаешь в другой мир. Джерри Спрингер[29]29
  Джерри Спрингер (р. 1944) – американский ведущий популярного ток-шоу, главными темами которого были всевозможные скандалы, от супружеской измены до педофилии.


[Закрыть] отдыхает!

– Земля ей пухом, – тихо сказал Сэм.

– Да, – отозвался Нейлор, – земля пухом. А ваши это назвали самоубийством, нет бы засадить аристократа из Большого дома. Ее похоронили в неосвященной земле, ее и ребенка.

Может, это и правда. Любая из версий могла быть правдой – а может, и ни одна, через сто лет до истины уже не докопаешься. Главное, Нейлор верил в эту историю, до последнего слова. И вел он себя не как преступник, но это не так уж важно. Почти наверняка он верил, что совесть у него чиста, – столько горечи и страсти было у него в голосе. Сердце у меня билось быстро и тяжело. Я представила, как ждут меня ребята в читальном зале, склонившись над книгами.

– Почему в деревне никто мне об этом не рассказал? – спросил Сэм.

– Потому что не ваше это дело. Мы себе не хотим дурной славы – дескать, деревня чокнутых, где псих убил своего выблядка-подменыша. Мы здесь, в Глэнскхи, – народ порядочный. Люди как люди, не дикари, не идиоты, и не хотим быть посмешищем, ясно? Оставьте нас в покое, и все.

– Но кому-то здесь точно не до покоя, – заметил Сэм. – Кто-то написал на стене дома “ДЕТОУБИЙЦЫ”, дважды. Кто-то два дня назад выбил камнем окно, а когда за ним погнались, дал бой. Кто-то тревожит прах младенца.

Долгое молчание. Нейлор поерзал на стуле, потрогал пальцем рассеченную губу, нет ли крови. Сэм ждал.

– Не в одном ребенке тут дело, – сказал наконец Нейлор. – История скверная, спору нет, но она лишь показала, что это за семейка, все нутро их гнилое. Я не знал, как иначе это выразить.

Он почти признался в хулиганстве, но Сэм это оставил без внимания: он вел крупную игру.

– А что они за люди? – переспросил Сэм. Он сидел расслабленно, держа кружку на колене, будто за беседой в любимом пабе.

Нейлор снова рассеянно потеребил губу. Он напряженно думал, подбирал слова.

– Все вы, ищейки, что-то вынюхиваете в Глэнскхи. А знаете, откуда пошло-то?

Сэм широко улыбнулся.

– Ирландский я подзабыл основательно. “Глэн” – это ведь “боярышник”, да?

Нейлор коротко, с досадой мотнул головой:

– Нет-нет-нет, я не про название. Я про место. Про деревню. Как она, по-вашему, появилась?

Сэм молчал, выжидая.

– От Марчей. Они ее основали, для своего же удобства. Получили землю, построили дом, согнали людей, чтоб на них работали, – горничных, садовников, конюхов, егерей… Хотели слуг держать под боком, в подчинении, но не слишком близко – чтоб не смердели. – Рот у него злобно, брезгливо кривился. – Вот и построили деревню для холопов, как строят бассейн, или теплицу, или конюшню для пони. Небольшая роскошь, удобство.

– Не дело это, так с людьми обращаться, – поддержал Сэм. – Но это же было давно.

– Да, давно. Когда-то Марчам нужна была Глэнскхи. А теперь выгоды от нее никакой, вот они и устранились, а деревня у них на глазах умирает. – В голосе Нейлора послышались новые нотки, беспокойные, грозные, и впервые за все время в голове у меня совместились два образа: человек, рассуждающий с Сэмом об истории здешних мест, и дикий зверь, что пытался на ночной тропе выцарапать мне глаза. – Деревня-то разваливается. Еще несколько лет – и ничего от нее не останется. Все отсюда бегут, кроме тех, кому бежать некуда, вроде меня, а деревня вымирает и нас за собой тянет. Знаете, почему я в колледж не пошел?

Сэм покачал головой.

– Мозги у меня есть, баллов мне хватило бы. Но пришлось остаться в Глэнскхи, за родителями ухаживать, а работы образованному человеку здесь нет, одни фермы кругом. Для чего мне диплом – на чужой ферме в навозе ковыряться? Этим я и занялся, как школу закончил. А что еще делать? И таких, как я, здесь десятки.

– Марчи тут не виноваты, – благоразумно заметил Сэм. – Что они могли бы сделать?

И снова грубый, лающий смех.

– Сделать они могли бы многое. Очень многое. Приезжал сюда лет пять назад один из Голуэя, земляк ваш. Застройщик. Хотел купить “Боярышник”, превратить в шикарный отель. Кое-что достроить – крылья, флигеля, поле для гольфа и все такое, планы были большие. Представляете, что это значило бы для Глэнскхи?

Сэм кивнул:

– Новые рабочие места.

– Не только это. Туристы бы стекались, фирмы открывались, чтобы их обслуживать, люди бы приезжали здесь работать. Молодежь оставалась бы, а не бежала в Дублин, едва окончив школу. Дома бы строились, дороги хорошие. И школа бы снова открылась, не посылали бы детей в Ратоуэн. Нашлась бы работа учителям, врачам, агентам по недвижимости – образованным людям. Не все сразу, не один год бы на это ушел, но если начало положено… Всего-то и нужен был толчок. Один-единственный. И Глэнскхи ожила бы.

Лет пять назад – как раз перед налетами на усадьбу. Психологический портрет к нему подходил тютелька в тютельку. Представив, что “Боярышник” превратили бы в отель, я почти перестала жалеть, что мы так разукрасили Нейлора, и все же страсть в его голосе невольно завораживала, перед глазами возникали дорогие его сердцу картины: возрожденная деревня, вновь полная жизни.

– Но Саймон Марч отказался продавать? – спросил Сэм.

Нейлор отвернулся, морщась, потер распухший подбородок.

– Один в доме, рассчитанном на десятки человек. На что ему дом? А продавать – ни в какую. От этого дома с самого начала был один вред, а он в него вцепился мертвой хваткой – нет бы отдать, другим на благо. И после его смерти та же история. Молодой Марч в последний раз в Глэнскхи мальчишкой приезжал, семьи у него нет, не нужен ему дом, так нет, уперся! Вот что они за люди, эти Марчи. Своего не уступят, хоть гори все огнем.

– Это же родовое гнездо, – заметил Сэм. – Может, оно им дорого.

Нейлор вздернул подбородок, уставился на Сэма, сверкая глазами-щелками из-под лиловых распухших век.

– Если ты что-то создал, – начал он, – ты за это в ответе. Так поступают честные люди. Дал жизнь ребенку – заботься о нем, пока он жив, ты не можешь его взять и убить. Построил деревню – ты за нее в ответе, как можешь поддерживаешь в ней жизнь. И не имеешь права сидеть сложа руки и смотреть, как она умирает, лишь бы сохранить дом.

– Здесь я на его стороне, – сказал Фрэнк, стоявший со мной рядом. – Похоже, общего у нас больше, чем я думал.

Я его почти не слышала. Как выяснилось, в мой психологический портрет вкралась ошибка: этот человек не ударил бы ножом Лекси за то, что она от него беременна или просто живет в “Боярышнике”. Я думала, он мститель, одержимый прошлым, а он оказался намного сложнее и опасней. Его волнует будущее, будущее его дома, что утекает как вода. А прошлое слито с будущим, они как два темных сиамских близнеца, и определяет его, направляет.

– Только этого вы и хотели от Марчей? – вполголоса спросил Сэм. – Ждали от них порядочности – чтобы они продали дом, подарили Глэнскхи надежду?

Нейлор, подумав, нехотя кивнул.

– И для этого решили нагнать на них страху.

Тот снова кивнул. Фрэнк тихонько присвистнул сквозь зубы. Я затаила дыхание.

– А лучший способ их припугнуть, – сказал Сэм спокойно и взвешенно, – подкараулить одного из них ночью, пощекотать пером. Пустяки, никаких серьезных повреждений. Пусть поймут: им здесь не рады.

Нейлор грохнул кружку на стол, отодвинулся подальше, обхватил себя руками.

– В жизни я никого не трогал. Никогда.

Сэм поднял брови.

– Троих ребят из “Боярышника” кто-то сильно избил в ту самую ночь, когда вам наставили синяков.

– Это была драка. Честная драка, а их было трое. Неужто не видите разницы? Саймона Марча я мог бы десять раз укокошить, будь у меня желание. А я его пальцем не тронул.

– Саймон Марч был старик. Вы знали, что жить ему осталось несколько лет, а наследники скорее продадут дом, чем переедут в Глэнскхи. Можно было и подождать.

Нейлор открыл было рот, но Сэм продолжал говорить, тяжело, монотонно, не давая вставить слово:

– Но когда появились молодой Дэниэл и его друзья, все перевернулось. Они никуда не собираются, а баллончиком с краской их не напугаешь. И вы стали играть по-крупному, да?

– Нет. Я бы не…

– Вы хотели дать им понять, четко и ясно: убирайтесь – или вам несдобровать. Вы видели, как Лекси Мэдисон гуляет по ночам, – может, вы ее выслеживали?

– Я не…

– Вы вышли из паба, пьяный, с ножом. Думали о том, как Марчи губят Глэнскхи, и решили этому положить конец. Может, вы хотели ей пригрозить, только и всего?

– Нет…

– Так как же было дело, Джон? Расскажите. Как?

Нейлор встрепенулся, сжал кулаки, хищно оскалился, готовый броситься на Сэма.

– Тошнит меня от вас. Стоило этим, из Дома, свистнуть, и вы тут как тут, как послушный пес. Они вам жалуются на наглого холопа, которого надо на место поставить, вы меня сюда тащите и говорите, что я кого-то из них ножом пырнул, – это бред. Мне нужно, чтоб они убрались, – и они уберутся, попомните мои слова! – только зачем мне их калечить? Мне и в голову не приходило, слишком много чести! Когда они соберут вещички и свалят, хочу им вслед посмотреть, помахать на прощанье.

Казалось бы, разочарование, но меня, наоборот, пьянил азарт – в висках застучало, дыхание перехватило. Такое чувство – я быстро отвернулась от Фрэнка, чтобы он не заметил, – будто мне дали передышку.

Нейлор не умолкал:

– Грязные ублюдки, воспользовались вами, чтобы меня на место поставить, полиция-то у них на побегушках уже триста лет! Вот что я вам скажу, следователь, – и то же самое сказал бы тому, кто вам лапши навешал про толпу линчевателей. Ищите в Глэнскхи сколько хотите – дело безнадежное. Никто из наших на девочку с ножом не бросался. Знаю, богача труднее к стенке прижать, чем бедняка, но если вам преступник нужен, а не лишь бы на кого свалить, ищите в усадьбе. У нас таких не водится.

Он скрестил на груди руки, качнулся на стуле и запел “Ветер, что колышет ячмень”. Фрэнк отвернулся от окошка и засмеялся – украдкой, про себя.

Больше часа бился Сэм. Вспомнил все случаи хулиганства за четыре с половиной года; перечислил доказательства, что Нейлор разбил стекло и участвовал в драке – как достоверные (синяки, мое описание), так и вымышленные (отпечатки пальцев, анализ почерка); зашел в наблюдательную комнату, не глядя на нас с Фрэнком, схватил пакеты с вещдоками и выложил перед Нейлором на стол; грозился его арестовать за взлом, за разбойное нападение – за все, кроме убийства. В ответ тот ему выдал “Стриженого”, “Четыре зеленых поля” и, для разнообразия, “Шла она с ярмарки”.

В конце концов Сэм вынужден был сдаться. Оставил Нейлора одного в допросной и (казалось, спустя вечность) зашел в наблюдательную комнату – в руке болтаются пакеты с вещдоками, лицо усталое, измученное как никогда.

– По-моему, все отлично, – бодро сказал Фрэнк. – Ты у него чуть не выбил признание в хулиганстве, да только погнался за большим призом.

Сэм не обратил внимания.

– А ты как думаешь? – спросил он у меня.

Я думала, что лишь в одном, почти невероятном случае Нейлор мог бы рассвирепеть и броситься на Лекси с ножом: если он был отцом ребенка и узнал, что она решила сделать аборт.

– Не знаю, – ответила я. – Честное слово, не знаю.

– Вряд ли это наш человек, – сказал Сэм.

Пакеты с уликами он отложил, а сам тяжело навалился на стол.

Фрэнк, казалось, был удивлен.

– Он всего одно утро продержался, а ты его торопишься исключить? По мне, тут все как на блюдечке: мотив, возможность, настрой… Только из-за того, что он мастер байки плести, ты его готов привлечь за мелкое хулиганство, а на убийство махнуть рукой?

– Не знаю, – ответил Сэм и стал тереть глаза. – Не знаю, как дальше действовать.

– Значит, – сказал Фрэнк, – будем действовать по-моему. Уговор дороже денег: твой план не сработал. Отпустим Нейлора, посмотрим, что Кэсси удастся из него вытянуть по части антиквариата и приблизит ли это нас к разгадке убийства.

– На деньги ему наплевать, – сказал Сэм, не глядя на Фрэнка. – У него душа болит за родные места, отсюда и обида на “Боярышник”.

– Значит, он борец за идею. Нет на свете человека опасней фанатика. На что он, по-твоему, ради правого дела готов пойти?

Вот почему тяжело спорить с Фрэнком: не успеваешь следить за ходом его мысли и в итоге забываешь, из-за чего спор. Я запуталась, вправду ли он верит, что Лекси подворовывала безделушки, или на все готов, лишь бы одержать над Сэмом верх.

У Сэма взгляд был расфокусированный, как у боксера, на чью долю пришлось слишком много ударов.

– Не верю, что Нейлор убийца, – настаивал он. – И с чего ты решил, будто он укрыватель краденого? Никаких указаний на это нет.

– Спросим Кэсси, – предложил Фрэнк. Он не спускал с меня глаз. Фрэнк человек азартный, но хотела бы я знать, почему он сделал на это ставку. – Что скажешь, детка? Прав я насчет антиквариата?

Множество картин промелькнуло передо мной в ту секунду. Наблюдательная комната, знакомая мне до мелочей, вплоть до пятна на ковре от кофе, что я пролила два года назад, – и куда я теперь пришла как гость. Мой костюм Барби-сыщика на вешалке в шкафу; хриплый утренний кашель Мейера. Ребята, ждущие меня в читальном зале. Свежий аромат ландышей в моей комнате в “Боярышнике”, нежный, словно кисея.

– Может быть, – отозвалась я, – пожалуй. Я бы не удивилась.

Сэм, успевший устать за день, все-таки сорвался.

– Господи, Кэсси! Что за бред? Ты и впрямь веришь в эту чушь? На чьей ты стороне?

– Давай попробуем в этих категориях не рассуждать, – великодушно предложил Фрэнк. Он привалился к стене, руки в карманах, и ждал, что будет. – Все мы здесь заодно.

– Хватит, Фрэнк, – отрезала я, пока Сэм на него не бросился с кулаками. – И вот что, Сэм, я на стороне Лекси. Не на твоей или Фрэнка, а только на ее. Ясно?

– Этого-то я и боялся. – Сэм перехватил мой изумленный взгляд. – Думаешь, я из-за этого алкаша? (Фрэнк ткнул себя в грудь, изобразил на лице обиду.) Он, конечно, тот еще подарок, но за ним я могу хотя бы приглядывать. Но эта девушка… не приведи бог очутиться на ее стороне. Друзья всю дорогу были на ее стороне, а она, если Мэкки прав, у них под носом распродавала их добро, и совесть ее нисколько не мучила. Ее парень в Штатах был на ее стороне, любил ее, – и посмотри, как она с ним обошлась. Бедняга на куски разваливается. Ты письмо его видела?

– Письмо? – переспросила я, обращаясь к Фрэнку. – Какое письмо?

Фрэнк пожал плечами:

– Чед ей письмо отправил, знаю от моего приятеля из ФБР. Очень трогательное и все такое, но я его читал чуть ли не с лупой – и ничего полезного не высмотрел. Вот и решил тебя не отвлекать.

– Ради бога, Фрэнк! Если есть у тебя хоть что-то о ней, хоть малость…

– Потом поговорим.

– Прочти его, – сказал Сэм. Голос у него прерывался, а лицо было белое, как тогда, в первый день, на месте преступления. – Прочти письмо, а если Мэкки не даст, принесу тебе копию. Этот Чед, черт подери, раздавлен, сломлен. Четыре с половиной года прошло, а он до сих пор женщин сторонится. Видно, не сможет уже никогда довериться женщине. И как доверять, если ты проснулся однажды утром, а жизнь твоя разбита вдребезги? Все мечты сгорели синим пламенем.

– Потише, – сказал Фрэнк вкрадчиво, – не то ваш шеф прискачет.

Сэм не слышал.

– И учти, в Северную Каролину она не с неба упала. Где-то она была до этого, а прежде, наверное, где-то еще. Где-то есть люди – сколько их, одному богу известно, – которые гадают, где она: то ли в могиле, то ли покатилась по наклонной и очутилась под забором, то ли ей всю дорогу было на них плевать, раз она так запросто им жизнь разбила. Все они были на ее стороне – и видишь, чем кончилось? Все, кто был на ее стороне, оказались обмануты, Кэсси, все до единого, и тебе то же самое светит.

– Все у меня в порядке, Сэм, – ответила я. Голос его окутывал меня предрассветным маревом – то ли есть, то ли нет.

– У меня к тебе вопрос. В последний раз ты всерьез встречалась с парнем перед первой спецоперацией, так? Как его звали, Эйдан?

– Да, – кивнула я, – Эйдан О’Донован. – Хорош со всех сторон: умный, энергичный, блестящая карьера, нешаблонное чувство юмора – мог меня рассмешить даже после самого тяжелого дня. Впервые за долгое время я вспомнила о нем.

– Куда он делся?

– Расстались, – ответила я. – Во время спецоперации.

Мне вспомнились глаза Эйдана в тот вечер, когда он от меня уходил. Я спешила к себе, на встречу с тем торчком, который спустя несколько месяцев меня чуть не убил. Эйдан посадил меня на двухэтажный автобус, и когда я, глядя в окно с верхней площадки, увидела его глаза, в них, кажется, блестели слезы.

– Из-за твоей спецоперации. Потому что конец всегда один. – Сэм обернулся к Фрэнку: – А ты, Мэкки? Есть у тебя жена? Или подруга? Хоть кто-нибудь?

– Хочешь меня на свидание пригласить? – спросил Фрэнк веселым голосом, но в глубине прищуренных глаз притаилась угроза. – Сразу предупреждаю, у меня запросы большие.

– Значит, нет. Так я и думал. – Сэм вновь повернулся ко мне: – Всего три недели прошло, Кэсси, и смотри, что с нами творится. Ты об этом мечтала? Что нас ждет, если ты будешь год эту версию дурацкую отрабатывать?

– Давайте попробуем так, – сказал Фрэнк мягко, стоя неподвижно у стены. – Ты отвечаешь за свой участок работы, я за свой. Согласен?

От его взгляда трепетало и начальство, и наркобароны, а Сэму хоть бы что.

– Нет, черт возьми, не согласен. Твой участок работы – это зона бедствия, ты сам не видишь, а я-то вижу, слава богу! У меня тут за стенкой подозреваемый, и неважно, убийца он или нет, но я его нашел обычными методами. А ты чего добился? Три недели идиотского спектакля – и все коту под хвост! И вместо того чтобы обойтись малой кровью, ты нас вынуждаешь рисковать, делать новые глупости…

– Я тебя не вынуждаю. Я спрашиваю Кэсси – сейчас она мой агент, а не твой напарник-следователь, – готова ли она продолжить операцию.

Долгие летние посиделки на траве, жужжанье пчел, сонный скрип качелей. Я стою на коленях возле грядки с зеленью, собираю урожай; пахнет дождем и костром, а от моих рук – свежесорванным розмарином и лавандой. Метель за окном, я сижу на полу в Лексиной спальне, заворачиваю подарки, а за стеной Раф играет на пианино рождественские гимны, и Эбби ему подпевает из своей комнаты, и в доме витает аромат имбирных пряников.

Сэм и Фрэнк смотрели на меня не мигая. Оба молчали, и внезапная тишина в комнате была глубокой, умиротворяющей.

– Конечно, – ответила я. – Почему бы и нет?

Нейлор затянул “Эйвондейл”, из коридора доносилось ворчанье Квигли. Я думала о том, как мы с Робом сидели здесь, в наблюдательной комнате, и смотрели на подозреваемых, как шагали смеясь по коридорам, а потом рассыпались на части, словно метеоры, в отравленном воздухе операции “Весталка”, взорвались, сгорели дотла, – и ничего не чувствовала, лишь казалось, будто стены комнаты расступаются, облетают, словно лепестки. Глаза у Сэма округлились и потемнели, будто я его ударила, а Фрэнк смотрел на меня так, что любому разумному человеку на моем месте стало бы страшно, но я ощущала лишь полную свободу, словно мне восемь лет и я качусь колесом вниз по зеленому косогору или ныряю в прохладную синюю глубину и могу плыть хоть тысячу миль, ни разу не вынырнув на поверхность, не глотнув воздуху. Я не ошиблась: свобода пахнет грозой и порохом, свежим снегом, костром, скошенной травой, а на вкус отдает морем и апельсинами.