Текст книги "Сходство"

Сэм приложил ладонь ко рту.

– Ты вот что мне скажи… Ты возвращаешься в агенты?

– Нет. Никогда. Ни за что. Этот раз не в счет, Сэм, особый случай.

– Этот твой Мэкки сказал… – Сэм запнулся, брезгливо мотнул головой. – Сволочь он.

– Что он говорил?

– Да много чего наплел. – Сэм рухнул на диван, будто внутри у него что-то сломалось. – Мол, бывших агентов не бывает, а раз ты втянулась, значит, вернешься, никуда не денешься. И все такое. Я не… С меня и нескольких недель хватило, Кэсси. Если ты вернешься… Не смогу я так. Не выдержу.

Я даже злиться всерьез не могла, так вымоталась.

– Фрэнк лапши тебе навешал. Это он умеет. Он бы меня и в отдел к себе не взял, даже если бы я попросилась, а я не прошусь. Он не хотел, чтобы ты меня уговаривал вернуться домой, вот и все. Дескать, если ты убедишься, что я на своем месте…

– Пожалуй, так, – согласился Сэм, – да. – И опустил взгляд на кофейный столик, провел пальцем по пыльной поверхности. – Так ты, значит, остаешься в Домашнем насилии? Точно остаешься?

– Если меня после вчерашнего не уволят.

– Вчера все произошло из-за Мэкки, – сказал Сэм, и на его усталом лице промелькнул гнев. – Ты не виновата. Все, от начала до конца, на совести Мэкки. Во Внутренних расследованиях не идиоты сидят – разберутся, как и все.

– Тут не один Фрэнк виноват, – возразила я. – Я же там была, Сэм. Я не справилась, позволила Дэниэлу взяться за оружие, а потом его застрелила. Нельзя все валить на Фрэнка.

– А я ему позволил воплотить этот идиотский замысел, теперь мне всю жизнь казниться. Но он был здесь главный. Он это затеял, ему и отвечать. Пусть только попробует перевалить вину на тебя…

– Нет, – возразила я. – Он не из таких.

– А по-моему, как раз из таких, – сказал Сэм. И мотнул головой, будто стряхивая мысли о Фрэнке. – По ходу дела разберемся. Но предположим, ты права и он тебя не подставит, чтобы шкуру свою спасти, ты останешься в Насилии?

– Пока что, – ответила я, – да. А дальше… – Я не ожидала от себя этих слов, они сами сорвались с языка, но, едва произнеся их, я поняла, что они созрели у меня еще тогда, солнечным днем, рядом с Дэниэлом, в беседке из плюща. – Я скучаю по отделу убийств, Сэм. Страшно скучаю, все время. Хочу обратно.

– Понял, – сказал Сэм. Вскинул голову, перевел дух. – Да, я так и думал, ясно. Значит, будущего у нас нет.

Романы с коллегами по отделу у нас под запретом – как изящно шутит О’Келли, служебный ксерокс не для того, чтобы на нем кувыркались.

– Нет, – ответила я. – Нет, Сэм, ничего подобного. Даже если О’Келли согласится взять меня обратно, вакансии наверняка придется ждать не один год, а кто знает, что с нами будет к тому времени. Может, ты сам станешь начальником отдела. (Сэм не улыбнулся.) Если до этого дойдет, просто не будем светиться. Так ведь бывает сплошь и рядом, Сэм. Ты и сам знаешь. Барри Нортон и Элейн Лихи…

Нортон и Лихи десять лет работают в Угонах и из них восемь лет вместе живут. И делают вид, что по очереди друг друга подвозят, а все вокруг, в том числе начальство, делают вид, что ничего не знают.

Сэм тряхнул головой, как большой пес после сна.

– Совсем не о том я мечтаю, – вздохнул он. – Дай им бог счастья и все такое, но я хочу, чтобы у нас с тобой было всерьез. Может, тебя и устроило бы как у них – наверное, поэтому ты про нас молчала, чтобы себе дорогу в Убийства не закрывать. Но мне не интрижка нужна, не случайная связь, не тайный роман, где надо притворяться, будто мы… – Он полез в карман пальто, стал шарить там беспорядочно, как пьяный. – Давно уже это с собой таскаю – купил, когда мы всего две недели встречались. Помнишь, мы гуляли тогда на мысу Хоут? В воскресенье?

Я вспомнила. Прохладный серый день, мелкий дождичек, вольный запах моря, губы Сэма отдавали морской солью. Весь день мы карабкались с утеса на утес, обедали на лавочке жареной рыбой, ноги у меня гудели, и впервые после операции “Весталка” я себя чувствовала по-человечески.

– А на другой день я его купил. В обед.

Он нашел то, что искал, и выложил на кофейный столик. Синяя бархатная коробочка с кольцом.

– Ох, Сэм! – выдохнула я. – Ох, Сэм!

– Я серьезно, – сказал Сэм. – Ну, насчет тебя, насчет нас. Для меня все было всерьез.

– И для меня было всерьез, – ответила я. Вспомнилась наблюдательная комната, его взгляд. Было. – С самого начала. Просто я… потерялась на время. Прости меня, Сэм. Все, что я могла испортить, я испортила, прости меня.

– Да ради бога, я же тебя люблю! Когда ты отправилась на задание, я чуть не спятил, и даже пожаловаться было некому, потому что никто не знал. Я не могу…

Он умолк, стал тереть глаза. Я знала – наверняка есть вежливый способ спросить его об этом, но в глазах рябило, мысли путались. Худшего времени для этого разговора и представить было нельзя.

– Сэм, – сказала я, – я сегодня убила человека. Или вчера, какая разница. Мозг отказывается работать. Объясни мне на пальцах: ты меня бросаешь или предложение делаешь?

Я знала наперед, что он скажет. Скорей бы с этим развязаться, попрощаться, вылакать остатки бренди и уснуть без задних ног.

Сэм смотрел на коробочку с кольцом озадаченно, будто и сам не знал, откуда она тут взялась.

– Боже… – выдохнул он. – Я не… Я не так все представлял. Ужин в хорошем ресторане, с видом. И шампанское. Но теперь – раз уж…

Он взял со стола коробочку, открыл. Я не понимала, что происходит, поняла лишь, что меня не бросают, и сама не ожидала, что будет так радостно и так больно. Сэм слез с дивана и неуклюже опустился передо мной на одно колено.

– Ну… – Он протянул мне коробочку. Лицо у него было белое, глаза большие, испуганные; казалось, он потрясен не меньше, чем я. – Выйдешь за меня?

Меня вдруг разобрал смех – не над ним, а над немыслимым безумием этого дня. Я испугалась, что если дам себе волю, то уже не остановлюсь.

– Знаю, – Сэм сглотнул, – знаю, это значит, что ты уже не сможешь вернуться в Убийства, только по особому разрешению, и…

– А особого отношения ни тебе ни мне в ближайшем будущем не видать, – подхватила я.

И услышала голос Дэниэла – будто черная птица задела меня крылом по лицу или ночным ветром повеяло с гор: Бог сказал: бери что хочешь и за все плати.

– Да. Если… ради бога… если тебе нужно время подумать… – Он снова сглотнул. – Я тебя не тороплю, конечно. Понимаю, сейчас не лучшее время для… Но, думаю, это надо было сделать. Рано или поздно я должен был узнать.

Кольцо было простенькое – тонкий обруч, а на нем, как капля росы, один-единственный бриллиант. Никогда в жизни я не представляла у себя на пальце обручального кольца. Я мысленно увидела, как Лекси снимает в темной комнате свое, оставляет возле их с Чедом общей постели, и острее ощутила разницу между нами, меня будто лезвием полоснуло: я не могла бы его надеть без полной уверенности, что это навсегда.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, – сказал Сэм. Взгляд его уже не был ошеломленным, глаза смотрели на меня прямо и твердо. – Во что бы то ни стало. Нет смысла, если ты не… Если не будет тебе счастья без отдела убийств, так и скажи.

Жизнь – штука жестокая. Лекси по живому резала тех, кто пытался ее удержать, – тех, с кем она смеялась, работала, спала. Дэниэл, который ее любил как родную, сел с ней рядом и ждал ее смерти, лишь бы не допустить осады своего зачарованного замка. Фрэнк взял меня за плечи и сознательно направил туда, где я могла погибнуть. “Боярышник” открыл мне свои тайны, исцелил мои раны, а я в ответ, тщательно все просчитав, сровняла его с землей. Роб, мой напарник, моя опора, мой самый близкий друг, вычеркнул меня из своей жизни, оттолкнул из-за того, что хотел со мной спать, а я согласилась. А когда все мы закончили друг друга терзать, Сэм, имевший полное право послать меня к черту, уйти навсегда, остался рядом, потому что я протянула руку, попросила остаться.

– Я хочу вернуться в Убийства, – ответила я, – но готова ждать. Пусть это будет не скоро. Рано или поздно кто-то из нас отличится, мы будем на хорошем счету у начальства и сможем попросить особого разрешения.

– А если нет? Если ни один из нас не отличится или отличится, но нам все равно откажут? Что тогда?

И вновь будто ночная птица задела меня крылом: Надо знать, на что идешь.

– Что ж, переживу. А ты готовься всю жизнь выслушивать мои жалобы на Мейера.

Я протянула руку, увидела, как меняется взгляд Сэма, и когда он надевал мне кольцо на палец, поняла, что на этот раз внутри нет темного ужаса перед неизбежностью, земля не уходит из-под ног от страха, я чувствовала одно – уверенность.

Позже, когда мы лежали свернувшись под пуховым одеялом, а небо за окном уже заалело, Сэм сказал:

– Есть у меня еще один вопрос, но не знаю, как его задать.

– Спрашивай прямо. Теперь имеешь полное право.

Я выставила левую руку. Кольцо мне шло. И даже было впору.

– Нет, – сказал Сэм. – Это серьезно.

Мне казалось тогда, что я готова ко всему. Я перекатилась на живот, подперла рукой подбородок, чтобы как следует видеть Сэма.

– Роб, – сказал он. – Ты и Роб. Я вас видел вместе, видел, насколько вы близки. Я всегда ждал… Уверен был, что мне ничего не светит.

К этому я оказалась не готова.

– Не знаю, что между вами произошло, – продолжал Сэм, – и спрашивать не хочу, не мое это дело. Только… Я знаю отчасти, сколько ты натерпелась во время операции “Весталка”. И после. Я не из пустого любопытства спрашиваю, ты не подумай. Просто я всему свидетель.

Его серые глаза смотрели на меня в упор, не мигая. Мне нечего было сказать, дыхание перехватило.

Случилось это в ту самую ночь – в ночь слепящих фар, когда я ездила забирать Роба с места преступления. Я хорошо его знала, понимала, что мой отказ его сломает, но, видно, не поняла, что он и так сломается, и только вызвала огонь на себя. Чувствовала я себя прекрасно, никаких дурных последствий не ожидала. С тех пор мне не раз приходило в голову, что я намного наивней, чем кажусь. Главное, что я усвоила в Убийствах: невиновность – это еще не все.

Я не Лекси, задержки у меня случаются, особенно от перенапряжения и усталости. Когда меня начало тошнить по утрам, я уже работала в Домашнем насилии, Роба перевели куда-то в бюрократическую яму, все мосты были сожжены дотла, Роб был бесконечно далеко, вне поля моего зрения. Я никому ничего не сказала. В слякотную субботу, еще до рассвета, я села на паром в Англию, а поздно вечером была уже дома – самолетом быстрее бы обернулась, но тяжело было даже представить, как это, сидеть неподвижно, бок о бок с чужими людьми, час туда, час обратно. Вместо этого я мерила шагами палубу. На обратном пути дождь со снегом усилился, я вымокла до нитки; если бы кто-то видел мое лицо, то решили бы, что я плачу, но я не плакала, ни слезинки не проронила.

В те дни только Сэма я и могла терпеть рядом. Все остальные были будто за толстой стеклянной стеной – что-то говорили, махали руками, кривлялись, а я из последних сил пыталась разобрать, чего от меня хотят, и что-то мычала в ответ. Я слышала одного Сэма. Голос у него приятный – спокойный, густой и мягкий, голос сельского жителя, очень земной. Он один сумел до меня докричаться сквозь стекло.

Когда мы в понедельник после работы зашли выпить кофе, он пристально вгляделся в меня и сказал: “Вид у тебя больной, сейчас грипп ходит. Отвезу-ка я тебя домой, а?” Уложил меня в постель, сбегал за продуктами, а когда вернулся, приготовил мне рагу. Всю неделю он каждый вечер готовил мне ужин и рассказывал дурацкие анекдоты, пока я не рассмеялась, просто из желания его порадовать. Спустя полтора месяца я первая его поцеловала. Когда меня коснулись эти большие ласковые руки, я почувствовала каждой клеточкой, как все мои раны затягиваются. Я никогда не считала Сэма деревенским простаком, с самого начала я уловила в нем глубину, но не догадывалась – говорю же, не такая уж я проницательная, – что он сразу меня понял и знал, когда снять маску.

– Мне нужно знать одно, – сказал Сэм, – осталось ли для тебя это в прошлом. Или… не могу же я всю жизнь гадать: а вдруг Роб одумается, вернется, захочет?.. Знаю, тебе пришлось тяжко. Я старался… тебя не трогать, как говорится, дать тебе время подумать. Но раз уж мы теперь… мне надо знать.

Первые рассветные лучи освещали его лицо, и он стал похож на усталого апостола с витража – суровый, с пронзительными глазами.

– Все в прошлом. Все, Сэм. Теперь все в прошлом.

Я коснулась его щеки, солнечный свет, чистый и ясный, будто обжигал, но без боли.

– Вот и хорошо. – Сэм вздохнул и, положив ладонь на мой затылок, привлек меня к себе. – Хорошо… – И закрыл глаза, не договорив.

Я проспала до двух часов дня. Помню, как Сэм встал, поцеловал меня на прощанье и тихонько прикрыл за собой дверь, но никто не звонил, не спрашивал, почему я не на работе, – запутались, наверное, в каком я отделе, а может, меня временно отстранили или вообще уволили. Когда я наконец вылезла из-под одеяла, то думала позвонить и сказать, что больна, только не знала, кому звонить, надо бы Фрэнку, но вряд ли он сейчас в настроении разговаривать. Пусть сами разбираются, решила я. И пошла в Сэндимаунт, там купила продукты, стараясь не смотреть на газетные заголовки, вернулась домой, съела почти все, что принесла из магазина, и отправилась побродить по пляжу.

День был жаркий, дремотный. Набережная кишела людьми: грелись на солнышке старики, гуляли в обнимку парочки, носились туда-сюда малыши, похожие на славных пухлых шмелей. Многих я знала в лицо. Сэндимаунт – уютное старомодное местечко, где узнаёшь прохожих, улыбаешься им, покупаешь у соседских ребятишек самодельные духи, потому-то мне и нравится здесь жить, но в тот день мне было там муторно, тоскливо. Казалось, слишком долго я пропадала, за это время вывески должны бы поменять, дома перекрасить, а знакомые лица – измениться, постареть, исчезнуть.

Был самый отлив. Я скинула туфли, закатала джинсы, зашла в воду по щиколотку. Снова и снова вспоминался эпизод из вчерашнего дня: голос Рафа, тихий, как падающий снег, но с затаенной угрозой: Ублюдок чертов.

Вот что я могла бы сделать, за секунду до выстрелов. Могла бы спросить: “Джастин? Так это ты меня ударил?” Он сказал бы правду. Его ответ попал бы на запись, и рано или поздно Фрэнк или Сэм заставили бы его повторить, на сей раз успев зачитать ему права.

Наверное, я так никогда и не пойму до конца, почему этого не сделала. Возможно, из сострадания, запоздалого и бесполезного. Или – эта версия наверняка пришлась бы по душе Фрэнку – потому что я с головой погрузилась в ту жизнь: отождествляла себя с Великолепной пятеркой, мы против всех, магия “Боярышника” покрывала меня, словно позолота. Или – и надеюсь, именно эта версия правильная, – правда более сложна и менее доступна, чем я привыкла считать, и ведут к ней не только прямые пути, но и извилистые тайные тропы, и я приблизилась к ней насколько могла.

Я вернулась домой, а у подъезда сидит Фрэнк – дразнит соседскую кошку шнурком от ботинка, насвистывает сквозь зубы “Оставь ее, Джонни, оставь”[42]42
  Морская песня, шанти, в которой моряка Джонни призывают оставить любимую шхуну, на которой он много чего испытал, осесть на берегу.


[Закрыть]. Выглядел он страшно: заспанный, помятый, заросший. Завидев меня, встал, спугнув кошку, та шмыгнула в кусты.

– Детектив Мэддокс. Вы не явились сегодня на работу. В чем дело?

– Не знаю, в каком я теперь отделе работаю, – ответила я. – Если меня вообще не уволили. Вдобавок проспала. У меня отгулы накопились, возьму один.

Фрэнк вздохнул:

– Ладно, что-нибудь придумаю, сегодня ты мой сотрудник. А с завтрашнего дня вернешься в Домашнее насилие. – Он посторонился, дав мне открыть дверь. – Тяжко пришлось.

– Да уж, – кивнула я. – Еще как.

Фрэнк поднялся за мной в квартиру и направился прямиком к плите – с моего позднего обеда или раннего ужина еще оставалось полкофейника кофе.

– Вот это по мне! – с одобрением сказал Фрэнк и взял с сушилки кружку. – Детектив должен быть ко всему готов. Будешь?

– Я уже целое море выпила, – сказала я. – Угощайся.

Непонятно, зачем он пришел – выслушать мой отчет? устроить мне разнос? помириться? Я повесила куртку, убрала с матраса постель, чтобы сесть друг от друга подальше.

– Ну, – Фрэнк поставил кружку в микроволновку и принялся нажимать на кнопки, – слышала про дом?

– Сэм рассказал.

Я почувствовала взгляд Фрэнка спиной. Загудела микроволновка.

– Что ж, – вздохнул он, – легко нажито – легко прожито. Дом, скорее всего, был застрахован. Тебя уже допрашивали во Внутренних?

– Еще как. Дотошные типы.

– Сильно мучили?

Я пожала плечами:

– Столько, сколько надо. А у тебя как дела?

– У нас есть хронология, – сказал Фрэнк, не вдаваясь в подробности.

Запищала микроволновка, он достал из буфета сахарницу, всыпал три ложки в кофе. Вообще-то кофе он пьет без сахара, а сейчас, видно, боролся со сном.

– К выстрелу не придерешься. Я прослушал записи: три выстрела, первые два довольно далеко от тебя, компьютерщики вычислят расстояние, а третий прямо возле микрофона, я чуть не оглох. А еще я переговорил с приятелем-криминалистом, уже после осмотра места преступления. Оказалось, траектория одной из пуль Дэниэла – почти зеркальное отражение твоей. Вопросов нет: сначала он стрелял в тебя, потом ты в него.

– Знаю, – сказала я. И, свернув постель, убрала ее в шкаф. – Я же там была.

Фрэнк привалился к кухонной стойке, отхлебнул кофе, посмотрел на меня.

– Если во Внутренних расследованиях станут тебя запугивать, стой на своем.

– Все было ужасно, Фрэнк, – сказала я. – В газетах от нас живого места не оставят, а начальству нужен козел отпущения.

– За что? Выстрел образцово-показательный. Дом на совести Бёрна: ему поручили присматривать, а он не уследил. Остальное ерунда, у нас есть главное: дело раскрыто. Убийцу мы нашли, хоть арестовать и не удалось. Если не наделаешь глупостей – я имею в виду, новых глупостей, – все мы выйдем сухими из воды.

Я села на матрас, достала сигареты. Непонятно было, то ли он меня ободряет, то ли угрожает, то ли всего понемножку.

– А ты? – спросила я осторожно. – Если на тебя уже заводили дело в Крысином отделе…

Фрэнк шевельнул бровью.

– Спасибо за заботу, очень тронут. Но у меня имеются кой-какие рычаги – на случай, если до этого дойдет.

Запись того нашего разговора – как я ослушалась приказа, отказалась вернуться – была между нами точно барьер. Подозрений с него это не снимет – начальник должен поддерживать в отделе порядок, – но я окажусь втянутой, а он под шумок сумеет выкрутиться. Тут я уверилась окончательно: если Фрэнк захочет свалить на меня вину, испортить мне карьеру, все в его руках, и поделом мне.

Налитые кровью глаза Фрэнка блеснули: он прочел мои мысли.

– Рычаги, – повторила я.

– Впрочем, как всегда, – ответил Фрэнк и на секунду показался мне старым, усталым. – Ты пойми, ребятам из Внутренних надо покуражиться, власть свою показать, но они пока что не стремятся тебе подгадить – или твоему Сэмми, если на то пошло. Устроят мне несколько веселых недель, но в итоге все будет тип-топ.

Меня кольнула неожиданная ярость. Неважно, решит ли Фрэнк бросить меня на растерзание, – а повлиять на него я не в силах – “тип-топ” сейчас далеко не самое подходящее определение.

– Ясно. Рада слышать.

– Тогда почему лицо вытянулось? Как спросил один бармен у одной лошади.

Я чуть зажигалкой в него не запустила.

– Ради бога, Фрэнк! Я убила Дэниэла. Я жила в его доме, сидела с ним за одним столом – я не стала говорить “целовалась с ним”, – и я его убила. Каждый день его непрожитой жизни на моей совести. Много лет я всю себя вкладывала в работу, я пришла туда поймать убийцу, и вот… – Я умолкла, чтобы Фрэнк не услышал, как у меня дрожит голос.

– Знаешь что? – сказал чуть погодя Фрэнк. – Водится за тобой дурная привычка приписывать себе чужие заслуги. – Он тяжело плюхнулся на диван с кружкой в руках, широко расставив ноги. – Дэниэл Марч был не дурак. Он знал, что делает, нарочно тебе не оставил выбора, кроме как застрелить его. Это не убийство, Кэсси. И даже не самооборона. Это самоубийство чужими руками.

– Знаю, – кивнула я. – Знаю.

– Он понимал, что загнан в угол, за решетку попасть не хотел, и я его прекрасно понимаю – можешь представить, чтобы он подружился с сокамерниками? И он нашел выход и своего добился. Вот что мне в нем нравится: он был не трус. Я его недооценил.

– Фрэнк, – спросила я, – ты когда-нибудь убивал человека?

Он потянулся к моей пачке сигарет, закурил, засмотрелся на огонек.

– Вчера все прошло как надо, – сказал он, отложив зажигалку. – Что было, то было, веселого тут мало, через пару недель все закончится. И точка.

Я молчала. Фрэнк пустил в потолок длинную струю дыма.

– Вот что, дело ты раскрыла. И раз пришлось заодно кого-то пристрелить – ладно, пусть Дэниэла. Я этого лощеного мудилу с самого начала невзлюбил.

Разводить церемонии я сейчас была не в силах, тем более с Фрэнком.

– Да уж, Фрэнки, я заметила. Все, кто хоть как-то был связан с делом, тоже заметили. И знаешь, почему ты его невзлюбил? Потому что вы с ним похожи.

– Ну-ну-ну, – протянул Фрэнк. Улыбнулся уголком рта, но глаза, льдисто-голубые, смотрели не мигая – не разберешь, злится он или нет. – Ты ж у нас психолог, а я и забыл.

– Вы как две капли воды, Фрэнк.

– Ерунда. Он был псих, Кэсси. Помнишь, как ты портрет составляла? Уголовное прошлое. Забыла?

– Что, Фрэнк?.. – И едва не вскочила, но пол будто уходил из-под ног. – Что ты узнал про Дэниэла?

Фрэнк неопределенно мотнул головой, не выпуская изо рта сигареты.

– Мне ничего узнавать и не понадобилось. Если человек с гнильцой, я всегда чую, как и ты. Есть черта между добром и злом, Кэсси. Мы с тобой живем на светлой стороне. Даже если иной раз забредаем по ошибке на другую сторону, все равно про черту помним, она не дает нам сбиться с пути. А для Дэниэла этой черты не существовало.

Он нагнулся над кофейным столиком, стряхнул пепел в пепельницу.

– Есть черта, – повторил он. – Всегда ее держи в уме.

Повисло молчание. За окном уже смеркалось. Где будут ночевать сегодня Эбби, Раф и Джастин? А Джон Нейлор – король на час, виновник нашего краха – так и уснет под луной, среди руин “Боярышника”? Легко представить, что сказал бы на это Фрэнк. Теперь это не твоя забота.

– Вот что я хотел бы знать, – спросил чуть погодя Фрэнк, и тон у него изменился, – когда именно Дэниэл тебя раскусил? Ведь раскусил же, я уверен. – Он поднял на меня взгляд, синие глаза сверкнули. – Судя по тому, как он говорил, он знал, что на тебе “жучок”, но не это меня тревожит. Мы могли бы и на Лекси “жучок” нацепить, будь она жива, микрофон еще не означает, что ты из полиции. Но вчера, когда Дэниэл вошел в дом, он точно знал, что ты с оружием и пустишь его в ход. – Фрэнк устроился поудобнее, закинул руку на спинку дивана, затянулся. – Можешь предположить, что тебя выдало?

Я пожала плечами:

– Наверное, лук. Мы-то думали, я выкрутилась, но Дэниэл более сильный игрок, чем мы предполагали.

– Это так, – согласился Фрэнк. – И ты уверена, что в этом все и дело? Его не насторожили, к примеру, твои музыкальные вкусы?

Он разгадал, разгадал трюк с пластинкой Форе. Полной уверенности у него быть не могло, но наверняка почуял. Я через силу подняла на него взгляд, виноватый, слегка удрученный.

– Больше ничего в голову не приходит.

Колечки дыма зависали в солнечных лучах.

– Ладно, – сказал наконец Фрэнк. – Как говорится, дьявол кроется в мелочах. С этим луком ты ничего не могла поделать – а значит, не могла застраховаться от провала. Так?

– Да. – Хоть одно слово мне далось легко. – Все, что могла, я сделала, Фрэнк. Изо всех сил старалась стать Лекси Мэдисон.

– Предположим, если бы ты вчера-позавчера узнала, что Дэниэл тебя вычислил, могла бы ты повлиять на исход?

– Нет, – ответила я, и это тоже была правда.

Этот момент мы обсудили много лет назад, у Фрэнка в кабинете, за чашкой пригоревшего кофе с шоколадным печеньем. Когда я спрятала график Лексиной жизни в карман форменной рубашки и зашагала к автобусной остановке, этот момент уже вызрел и ждал всех нас.

– Думаю, это лучший исход из возможных.

Фрэнк кивнул:

– Значит, с работой ты справилась. На том и порешим. Не бери на себя чужие грехи.

Я даже не пыталась описать ему то, что было у меня перед глазами, те тончайшие нити, что связывали всех нас и привели туда, где из невиновности каждого в отдельности сплелась общая вина. Вспомнилось, как Дэниэл с печатью невысказанной грусти на лице говорил: Для Лекси не существовало законов причины и следствия, и трещина между мной и ею будто стала глубже.

– А это, – продолжал Фрэнк, – подводит меня к тому, ради чего я пришел. Остался в деле один невыясненный вопрос, и, нутром чую, ты можешь знать ответ. – Он поднял взгляд от кружки. – Нашу девочку и правда зарезал Дэниэл? Или он себя оговорил по какой-то дурацкой, ему одному ведомой причине?

Синие глаза Фрэнка смотрели на меня в упор.

– Ты слышал то же, что и я. Он один вдавался в подробности, остальные трое никого не назвали. Они утверждают, что это не он?

– Ни хрена они не утверждают. Мы их допрашивали сегодня весь день и вчера почти весь вечер – и ни слова не вытянули, разве что “принесите воды”. Джастин слезу пустил, Раф стулом кидался, когда узнал, что пригрел на груди змею, – пришлось на него нацепить наручники, пока не угомонится, – вот и все общение. Партизаны долбаные!

Вспомнилось, как Дэниэл, приставив палец к губам, обвел остальных взглядом, полным мольбы, – тогда я не поняла, в чем дело. Даже на тот случай, если его жизнь оборвется, у него был план. А остальные трое, то ли из преданности, то ли по привычке, то ли оттого, что у них не осталось других опор, продолжали его плану следовать.

– Я потому спрашиваю, что показания их не совпадают. Расхождения хоть и мелкие, но есть. Дэниэл тебе сказал, что в руке у него был нож, потому что он мыл посуду, но на записи Раф и Джастин говорят, что Дэниэл боролся с Лекси обеими руками. До того, как ее ударили ножом.

– Может, просто запутались, – предположила я. – Слишком уж быстро все произошло, сам знаешь, чего стоят показания очевидцев. Или Дэниэл все смягчил – сказал, что нож у него случайно очутился в руках, а на самом деле нарочно его схватил, чтобы ударить Лекси. Возможно, мы так и не узнаем, что там было на самом деле.

Фрэнк затянулся, глядя на разгорающийся алый огонек сигареты.

– Как я понял, – сказал он, – только один человек мыл посуду и ничего больше не делал руками с той минуты, как нашли записку, и до того, как Лекси пырнули ножом.

– Ее убил Дэниэл, – ответила я, и слова эти не казались мне ложью, не кажутся и сейчас. – Я уверена, Фрэнк. Он не врал.

Фрэнк долго, пытливо вглядывался мне в лицо. И вздохнул:

– Ладно, поверю тебе на слово. Не думал, что он способен вот так сорваться – ни плана, ни организации, но, может статься, общего у нас с ним меньше, чем ты думаешь. Я с самого начала ставил не на Дэниэла, но раз уж всем так хочется, пусть будет Дэниэл… – Он мотнул головой. – Ничего не поделаешь.

Он потушил сигарету, встал.

– Вот. – Он порылся в кармане пиджака. – Пусть остается у тебя.

И бросил мне через стол что-то маленькое, блеснувшее на солнце, а я поймала одной рукой. Мини-кассета, на них в отделе спецопераций записывают прослушку.

– Здесь ты спускаешь свою карьеру в унитаз. Кажется, я наступил на провод, когда говорил с тобой в тот день по телефону, и что-то разъединилось. На официальной записи минут пятнадцать тишины, прежде чем я понял, в чем дело, и все наладил. Технари меня четвертовать готовы за то, что я терзал их драгоценную аппаратуру, – не они первые, не они последние.

Фрэнк не такой, уверяла я Сэма прошлой ночью, Фрэнк не такой, он меня не подставит. И вернемся к началу: Фрэнк отвечал за Лекси Мэдисон и когда сотворил ее из воздуха, и когда ее нашли мертвой. Вряд ли его терзала совесть за весь этот кавардак – ничего подобного, как только отдел внутренних расследований от него отстанет, он, возможно, больше об этом и не вспомнит. Но он из тех, кто своих не бросает, чего бы это ни стоило.

– Копий у меня не осталось, – сказал Фрэнк. – Можешь спать спокойно.

– Когда я сказала, что вы с Дэниэлом похожи, – заметила я, – это я не в обиду тебе.

Фрэнк помолчал, по глазам не поймешь, что у него на душе. Выждав порядочно, он кивнул:

– Понял.

– Спасибо, Фрэнк. – Я прикрыла кассету ладонью. – Спасибо.

– Ого! – воскликнул вдруг Фрэнк. Потянулся через стол – и хвать меня за руку! – А это что?

Кольцо – а я и забыла, хотя все никак не могла к нему привыкнуть. Глядя, как вытянулось у него лицо, трудно было удержаться от смеха. Впервые в жизни я видела Фрэнка Мэкки всерьез ошарашенным.

– Думаю, мне идет. Как тебе?

– Новое? Или я раньше не замечал?

– В общем, да, – ответила я, – новое.

Фрэнк ухмыльнулся, он вдруг взбодрился, засветился весь, аж искры посыпались!

– Ох, чтоб я сдох! Не знаю, кто из вас двоих удивил меня больше. Да уж, снимаю шляпу перед твоим Сэмми! Пожелай ему от меня удачи, ладно?

И расхохотался.

– Пресвятая Дева! – простонал он. – День прошел не зря! Кэсси Мэддокс выходит замуж! Господи Иисусе! Пожелай этому храбрецу от меня удачи!

И когда за ним закрылась дверь, с лестницы еще долетал его смех.

И долго еще сидела на матрасе, перебирая в памяти события того дня – что я делала, кроме того, что пошла ва-банк, рискуя лишиться работы? Похмелье, кофе, “Кровавая Мэри”, ссоры. Голос Дэниэла из полутьмы спальни Лекси: Кто ты? Музыка Форе.

Фрэнк, наверное, думал, что запись я уничтожу – достану пленку из кассеты и скормлю домашней бумагорезке, пусть у меня дома бумагорезки нет, но у него-то наверняка есть. А я влезла на кухонную стойку, достала с буфета обувную коробку, где храню документы, и убрала туда кассету, пусть лежит вместе с паспортом, свидетельством о рождении, медкартой и квитанцией за визу. Послушаю когда-нибудь.