Текст книги "Хохочущие куклы (сборник)"

– Приветик! – неуместным весельем зазвенел голос Саницкой. – Знакомьтесь, это Света. Это Константин и Варвара Семеновна.

– Ну конечно же, это твой дядя! – воскликнула Света. – Я его прекрасно помню, он немного совсем изменился. Тогда он был еще подростком – он приходил встречать тебя на вокзал. А глаза те же совсем. Да… теперь ты, Костя, мужчина в самом расцвете.

(Студент не понял, зачем он вообще сюда тащился.)

– Ты ошибаешься, – тихо возразила Настя. – Ты его путаешь. Это мой муж.

– Ну пойдемте. Где же тут кафе?

– Внутри, очевидно. Идемте?

Варвара Семеновна, Виталий и Константин молчали и не двигались с места. Сплошные стены, корпуса, трубы уходили в такую высь, что верхушки их таяли в небе.

– А где же вход? – нетерпеливо спросила Света.

– Идем, я покажу тебе, – еле слышно вздохнула Настя. И прибавила еще неуловимей, чтобы никто не узнал: – А ты разве не помнишь? Мы же забыли там яд.

– А-а…

Они отыскали дверь и вошли внутрь. Другие последовали за ними, правда, не очень убежденно. Металл, стекла.

Им объяснили, как попасть на четвертый этаж. На четвертом этаже, в интимно освещенной зале с картинами и бархатными стенами, их подвели к подходящему, удачно сервированному столику. Без музыки – она все равно бы мешалась с глухими звуками производства. Кроме них пятерых, никого не было в зале, они одновременно подумали об одном и том же: а брал ли кто-то деньги? И, следуя законам логического мышления, пришли к выводу, что нет. «Если бы мы вышли с Константином, – думала Настя, – он бы непременно позаботился о деньгах, но я была одна. С Варварой Семеновной он тоже не мог вспомнить о деньгах – не мог он собираться Варвару Семеновну в кафе вести. Студент – придурок, Света – слишком безалаберна, впрочем, Света – может быть».

Отсутствие средств мало тревожило Анастасию, она удобно устроилась на огромном мягком красном стуле со спинкой много выше ее головы. С удовольствием наблюдала, как приносят маленькие, хрупкие тарелочки с яствами, деликатесами. По-кошачьи улыбалась. Довольная, выспавшаяся, в тепле. Напротив, завораживая, горели глаза Константина почти желтым светом, отражая свечи, установленные в центре стола. Он смотрел на нее. Лицо его расслабилось, подобрело. Стало красивым, как у греческой статуи (римской копии с оригинала IV века до н. э.). Взгляд не выражал ничего. «Как давно у нас не было секса, – Анастасия скрывала мысли в салфетке, которую мяла пальцами, – с самого поезда. Как так может быть? Живем – параллельно, спим рядом, но это нам все равно. Он оставил меня?.. как я забыла, он, наверное, оставил меня… Как он красив». Оставив салфетку умирать спокойно, брала стакан, на три четверти наполненный мутным соком.

Одна Варвара Семеновна не находила ситуацию комфортной, ерзала на гигантском стуле, догадываясь, что их приняли за других, за высоких персон, которых, наверно, ожидали здесь. Догадывались все, однако переживала она одна. Искаженное гримасой беспокойства лицо ее потеряло всякое обаяние.

Светлана рассказывала свою историю, как ей удалось устроиться на работу в столь солидном заведении. Оказывается, она шла по пляжу, по горячему песку у моря, увязая прямо по щиколотку, и упала, да не просто, а на чужую подстилку, и опрокинула при этом открытые бутылки пива. Синяк-то до сих пор еще сходит.

– При чем тут работа?

– Так один из парней оказался…

– Кем?

– Да владельцем – и отеля, и клиники, и дома отдыха, и санатория.

– Не может быть! – воскликнули хором. – Парень! На пляже с пивом! На подстилке!

– Так и есть! Я ему страшно понравилась! Но у нас… быстро прошло. Не сошлись физиологией. Он кончал раньше меня. Зато работа осталась.

– Почему, если он самый главный, он тебя уборщицей устроил?!

– Но мне нравится! – обиделась Света. – Горничной, а не уборщицей. Работы мало, свободное время провожу как мне заблагорассудится. Вот сейчас – не сезон, кроме вас, никого и нет. Три номера в день – вполне приемлемо, тем более вы не требовательны к чистоте.

– Постойте, а люди в столовой, в коридорах? – изумился студент.

«А очереди у врачей?» – подумала ему в унисон Настя.

«Ты в порядке? Ты вся побелела», – прошептал ей встревоженно муж.

– Статисты! – отпарировала Света.

– Что-то не понимаю, – Варвара Семеновна наклонила голову. – Как это?

– Да, что-то не сходится, – вторил ей Константин. – Неясно. Несоответствие затрат и прибыли. Как удав, проглотивший слона.

– Шляпа! – безразлично пробормотала Настя.

– Как удав может проглотить слона, он же маленький? – Глаза Светы расширились от изумления, они стали такими большими, как две пустые расширяющиеся Вселенные.

– Сможет, – уверенно ответила Варвара Семеновна. – У них так устроена челюсть. Потом он будет десятилетиями, веками переваривать слона. Лежать и переваривать…

– Как?! – не могла понять Света. – Кролика еще, ясно… Но слона! Он же большой!

– Тысячелетиями…

Константин и студент смотрели друг на друга и давились немым хохотом. Впервые за все время между ними проскользнуло нечто дружественное. Однако студента очаровывали эти пустые глаза, еще минуту назад полные отблесков от бутылок пива, моря и темных очков незнакомых парней. Хозяйка отеля и клиники. Виталий вставил бы свою обаятельно-ироничную реплику, и все бы пошло как по маслу. Но неуловимый, просачивающийся сквозь тяжелые занавески запах технических масел и пыли медленно овладевал его сознанием. Он еще не забыл, как вчера ночью блуждал здесь. Напоминая себе, что он на территории завода, студент напрягался. Ноги, вспотевшие в дерматиновых ботинках, мерзли. Нет никаких легких реплик и жестов здесь. У него есть Наташа.

Анастасия что-то мусолила на маленькой тарелочке, ей совсем не был смешон разговор про слона. Она расправлялась с блюдом медленно, но явно не по правилам этикета. «Хорошо сидеть так высоко, на таком мягком стуле, и смотреть на Константина. Буду с ним нежной. Как же он притягателен!»

– Вообще-то, я предполагаю, у меня получится в будущем стать врачом, – поведала Света о своих планах. – Всю жизнь в уборщицах сидеть я не собираюсь. Врачи столько денег гребут, я заметила. Им постоянно несут взятки.

– Для этого нужно как минимум окончить медицинский институт!

– Да. У меня как раз знакомый один есть, давний. Не актуальная история, в троллейбусе познакомились. Он обещал меня на заочный в медицинский пропихнуть. А пока ассистенткой устроюсь. У одного врача ассистентка скоро в декрет уходит. А я – на ее место. Я знаю, потому что убираю у него иногда, когда заплатит. Пока она выйдет, у меня неоконченное высшее будет, смогу начинать докторить.

– Я уверена, Света, что у тебя получится, как ты задумываешь, – подала голос Анастасия.

Горничная с удивлением посмотрела на нее, будто только что заметила.

– Да ты-то в этом не разбираешься, у тебя же специальности нет! – Света ждала одобрения от кого-нибудь другого – Константина или хотя бы студента, но они не обратили внимания или не придали значения ее словам.

Анастасия откинулась на мягкую спинку стула, кусая губы. Укол самолюбию. В детстве Настя смотрела на Свету несколько свысока, себя считая развитее и умнее. Это была компенсация за то, что Анастасия не скользила с легкостью, как остальные живущие, а погружалась, тонула и всплывала. Барахталась. И вдруг осенило: Света будет учиться! Легко, как живет, схватывать логические построения, системы знания. Самой жизни, самого организма. А что она, Анастасия, знает? Запертая в своем доме, кого и что она видела? Она не способна с уверенностью говорить о том, как выглядит улица, на которой стоит ее дом. «Только о том, как выглядит обнаженное тело Константина, больше ничего. И о том, как в детстве поднималась по лестнице, эту лестницу можно описать в мельчайших деталях, до последнего этажа. Света не помнит, вероятно, как громыхал поезд, когда ехали в лагерь, а я помню, но кому это нужно, если она узнает, из чего состоит человек, из чего состою я, и все поймет».

Уязвленная гордость подсказала Анастасии, что она тоже могла бы учиться, что-то узнать. Узнать такое странное, чтобы снова смотреть на Свету свысока. Нанобиологию. Социолингвистику. Геоморфологию. Тоже заочно. Несколько минут, представляя себе, улыбалась. Заметила зеркало в другом конце зала и свое тусклое, искаженное расстоянием, отражение в нем. Постепенно улыбка угасла, как и приступ тщеславия. Сменилась ужасом. Придется вставать до рассвета, идти в чужие, сырые бетонные здания, ко многим чужим людям, делать то, что прикажут они… И будет болеть голова. Весь день. Потом эти чужие на экзаменах будут задавать дурные вопросы, и она на ходу будет сочинять дурные ответы. Добровольно нельзя обречь себя на такое! Бог с ней, Светой. Света милая, смешная… И младше… (А вот студент! Анастасия посмотрела на него по-новому: неприязнь теперь мешалась с уважением.)

Настя вспомнила, как они вместе со Светой катались на качелях. Сбежали из отряда почти сразу по приезде в лагерь. Несмазанные шарниры качелей скрипели, перебивая друг друга, и обе девочки улыбались. Одна – беззвучно приоткрытым ртом с шатающимся зубом, другая – тараторя без умолку. Как кукла, выпуская поток фраз через неподвижные губы. Рассеченный воздух приобретал счастливый запах озона. Разлетались, встречались посредине и снова разлетались в разные стороны, в сторону падающего неба, в белую мякоть облаков. Немой хохот. Они были куклами, и они хохотали с неподвижными лицами. Им было так весело, что немыслимо теперь сердиться на Свету, какие бы та ни несла глупости, как бы отчаянно ни строила глазки мужу Анастасии. Немыслимо даже при том, что, кроме мужа, у Анастасии в жизни нет ничего. И никакой он не дядя – вероятно, некогда им побывал, но сейчас – муж. Но за хохочущих кукол можно простить всё.

– Учиться на заочном тяжело, – задумчиво сказал Виталий. – Особенно если на полную работаешь. Если хочешь получить какие-то знания… А разве есть заочный в медицинском?

– Во всяком случае, до профессорского звания не так легко добраться, а в этой клинике без него вообще делать нечего, – сухо заметил Константин. Он-то знал, он сам в свое время защитил диссертацию.

– Ой, я прошу вас! – фыркнула Света. – Всё это решается.

Над столом повисла неприятная тишина, которая, правда, вскоре была разбавлена позвякиванием приборов и перестала быть неприятной. Все всерьез принялись за еду. Хотя не были голодны, увлеклись – вкус у блюд оказался утонченным до отвращения, и страшно даже спросить, из чего это все приготовлено. Им сказали, что, когда они устанут, должны спуститься вниз, где их будет ждать машина. Возле зеленых ворот.

Стоя под этими воротами, Анастасия считала – в высоту они двенадцать ее ростов, а может, в тридцать шесть или еще выше, потому что верхняя их часть выглядела гораздо у́же, чем нижняя. Даже в темноте – по законам перспективы. Машина оказалась черной «Волгой» самой старой модели, но выглядела презентабельно. Фары светились чужим, у «бьюика» заимствованным, светом. Расположились на проваливающихся диванах. Анастасия оказалась у окна, прижатая к Константину. Почему-то ей стало печально (так бывает, когда в очередной раз понимаешь, что утекшее время, даже предыдущий миг, никогда не вернется, и думаешь: да кто же вообще мы, растянутые в этом времени, каждую секунду заменяемые кем-то другим, но уверенные в своей цельности, кто мы, как не размазанные из-за недостаточной выдержки фотографии?). Муж погладил ее по голове, провел широкой ладонью по затылку к голой шее и оставил руку на шее. Весь путь она ощущала это прикосновение, не свыкаясь с ним, не забывая о нем.

Свет фар казался то голубым, то розоватым, как в зимний вечер, в раннем детстве, на границе первых воспоминаний, когда они шли рядом и говорили о звездах. Скрип тормозных колодок на поворотах повторял скрип коньков. Как она падала. Как они любили друг друга. Как никогда после. Какие бы чувства ни посещали их сердца. Света была прижата к Константину с другой стороны, все-таки вчетвером на заднем сиденье тесновато, даже в «Волге». Варвара Семеновна, как самая полная, заняла место возле водителя. Света постоянно шепталась о чем-то со студентом, он говорил неразборчиво, а у нее то и дело вырывались громкие слова: «…так я и думала…», «…дубленку следующую…», «…сбежал потом…». В отеле все почему-то снова поднялись в номер Саницких, где имелось только два стула.

– Мы не заплатили за ужин, – пробормотала Варвара Семеновна, убежденная, что за все когда-нибудь приходится платить. И никогда не знаешь как.

– Сыграем в преферанс? – предложила Света.

Анастасии и Константину не терпелось остаться одним, но они избегали смотреть друг на друга, скользя рассеянными взглядами искоса.

Виталий с грохотом подтащил стол к кровати, чтобы можно было расположиться для игры, но удобнее не стало, и Саницкая, отодвинувшись в угол кровати, к стене, и сказала:

– Вы играйте, я не хочу. Я не умею.

– Да брось, научишься! – воскликнул студент.

– Нет-нет, я серьезно не хочу. Я посмотрю на вас. Ведь число должно быть четное?

– Какое число? – удивилась Варвара Семеновна.

– Игроков.

Света сбегала за колодой. Игра началась. Анастасия наблюдала. Ее удивило, что Варвара Семеновна играет так уверенно. Поинтересовалась, где та вообще научилась преферансу.

– А, это по молодости… – махнула рукой Варвара Семеновна, и на лице ее на секунду высветилось легкое, сладкое выражение. В эту секунду она непроизвольно глянула на Константина. А тот играл, вовсе не напрягаясь. Анастасия знала, что играет он хорошо. Ему везло. Тихая гордость за мужа шевельнулась в сердце и растеклась по телу слабым, но приятным ощущением нежности, терпеливого желания, в котором самое лучшее – отсрочка исполнения. Вытягивая ногу в тонком носке, легонько прикасалась к мужу, сидящему на кровати спиной к ней. Но временами ее удовольствие пресекала металлически-холодная мысль о больнице, куда нужно идти завтра с утра, о проветренных кабинетах, шприцах. Тогда становилось зябко, и она поджимала ноги под себя. Чем ближе к утру, тем чаще. В десять минут пятого студент, Варвара Семеновна и Света разошлись по своим номерам, оставив неоконченную партию. Устали.

Настя принимала душ. Он ждал ее. Потом сам принял душ. Почему-то у обоих резало глаза. Подушки показались влажными.

– Завтра рано вставать, – сказал Константин.

– Да, – ответила она, – до завтрака нужно сдать анализы, которые натощак. Остальное потом. Погаси, пожалуйста, свет…

Анализы… Тоска… Обман. Она обманет пробирки. Это не так сложно, как кажется. И всё. Пусть удивятся.

Заснули быстро, но не крепко. Их мучили пограничные – на грани беспокойного бодрствования – сны. Вата в спирту по вене, шприц, медленно вытягивающий кровь, вздрагивающие присоски на груди. Как бьется сердце.

Раннее утро было отвратительным. Грязный свет из окна. Внизу пятый раз пытались завести грузовик. Саницкие не выспались. Только-только сон, как осенний ледок, окреп и сновидения смазались в мирную белую полосу, как запрыгал второй мобильный телефон Константина, который использовали в качестве будильника. Искали нужную одежду, срывая досаду друг на друге. Анастасия увидела дырку на колготках, недавно купленных здесь же, в ларьке, – а ей, возможно, нужно будет раздеваться у врачей! Раздраженная, она то хватала, то отбрасывала злосчастные колготки (которые, ко всему, неплохо бы постирать). Константин выбирал в стопке бледных направлений нужные. Наконец она натянула дырявые колготки.

– Идем?

– Идем.

– Стой, а мочу? Пожалуй, нужно взять с собой?

– Пожалуй.

– Мне все равно не в чем. Надо было вчера подумать. Не в бутылке же из-под коньяка.

– Ну! И кал в коробке от конфет. Идем уже, здесь все специальное должно быть, это же не районная поликлиника.

Правда, некоторые сомнения в солидности медицинского заведения у Саницких уже зародились. (Как всегда у нас, – начали солидно, а потом скатились на общий уровень?) Плохо освещенные коридоры, неопрятные стены, несколько печального вида стульев с сидящими женщинами, лиц которых под тусклыми лампами невозможно разглядеть, – все это наводило именно на мысль о районной поликлинике. Анастасия сразу направилась к двери, но ее окликнули:

– Девушка! Куда это ты! А очередь?

– Мне только кровь сдать, – растерялась она.

– Всем сдать!

Константин спросил, кто здесь крайний; очень бледная, что было заметно даже в полутьме, молодая женщина ответила невыразительным голосом:

– За мной будете.

Настя потерла ладонью стенку – мажется, что ли. Все равно облокотилась – ждать предстояло долго.

– Иди на завтрак без меня, – шепнула мужу.

– Я с тобой, подожду.

– Иди. Я все равно есть не буду. Не хочу.

– Лучше займу пока в другие кабинеты очередь. Тебе не только сюда, забыла?

Саницкая вздохнула. Когда муж исчез в глубине коридора, она почувствовала себя совсем неуютно – одна, среди чужих, в неудобной позе. К тому же стал ее мучить нелепый страх перед уколом. Сейчас не хотелось боли. Без Константина она осталась слишком тонкая и ломкая. Очередь продвигалась медленно. Каждый раз, когда матового стекла с красным крестом дверь распахивалась, и тонкий голос оглашал: «Следующая, пожалуйста», – начинало подташнивать от запаха крови, смешанной со спиртом. Настал Настин черед. Сообразила, что не знает, какое из направлений должна протянуть медсестре. Пациентки выходили из кабинета с заклеенным пластырем локтевым сгибом – значит, кровь из вены. Как это по латыни? Листики высыпались из рук. Оказавшись в тишине внутри, уложив руку на подушечку, увидела, что ее тонкие, как у ребенка, пальцы дрожат. Иголка близилась к вене, успела только подумать: «мамочки».

Вышла, как все, держа правый локоть согнутым. Левая повисшая рука комкала направления. Ей показалось, что она видит Константина, идущего в ее сторону. Однако то был не муж, хотя и мужчина, что само по себе странно в скоплении женщин, половина которых явно беременна. Вскоре Анастасия узнала мужчину – гигант, собиравшийся задержать ее во время первого, нелегального, посещения завода. Попыталась спрятаться за очередью, но это было трудно, потому что все липли к стенам. Тогда Саницкая тоже прислонилась к стене и, пряча лицо, стала медленно продвигаться в противоположном направлении. Наскочив на приоткрытую дверь, прошмыгнула в кабинет.

– Ваше направление, – как кукла, которой нажали на живот, протараторила врач в белом колпаке, сидящая за забрызганным кровью столом. На столе, между пробирками, лежали квадратики стекла, трубочки, похожая на перьевую ручку штука, которой прокалывают кожу. Здесь брали кровь из пальца. Настя выбрала верное направление и положила на стол.

– Не прямо же в кровь, – поморщилась врач.

Снова легкий озноб предчувствия боли. Отвернулась к окну, чтобы не смотреть, как протыкают палец. В окне сплошной серой массой плыли облака.

– Ой, – вздрогнула Настя.

– И она собирается рожать! После обеда результаты у твоего врача. Спирт, вату принесла?

– Какие?.. нет.

– А деньги?

– Нет у меня денег.

– Ага, все вы так.

– Может, объясните, куда мне дальше нужно идти? Вот мои направления.

– Что же непонятного, здесь везде номера комнат.

– Спасибо, – ответила Настя. В самом деле – везде номера кабинетов.

Когда Анастасия вышла, в пределах видимости не было больше мужчин, одни женщины. Заняла очередь в ближайший из означенных кабинетов. Выстояв четверть часа, узнала, что в нем сдают мочу. Саницкая спросила, где можно взять баночку, но остальные посмотрели на нее с осуждением: они-то раздобыли свои баночки, заработали честным трудом, а новенькая хотела проскочить, нарушить их права. Взгляды напомнили взгляд бабушки без очков, когда та сидела в большой комнате, у стола, а Настя стояла в прихожей и наслаждалась неподвижностью. В больничном коридоре так же душно, как тогда в прихожей.

«Если я не смогу пройти всех врачей… – вспомнила она, – у меня не будет детей. Сидя без очков, бабушка уже тогда знала. Она так решила, мать Константина. Она его не любила. Всегда с ним была строгой, сухой. А маму любила, но мама никогда не слушалась ее. Не слушала. Бабушка приговорила меня. У нее была фиолетовая помада. Все бабушки красили сморщенные губы фиолетовой помадой».

За последующие полдня Анастасия не встретилась с мужем и не сделала ничего полезного, бестолково тычась в одни кабинеты, выстаивая бесполезные очереди в другие. К обеду она не чувствовала голода, но слабость валила с ног. Анастасия спустилась в ресторан. Варвара Семеновна и студент сидели напротив очень прямо. За дальним столиком маячила Света.

– Где ты была?! – сразу накинулся Константин. – Я тебя всюду искал. Пытался звонить, но ты же телефон ни разу не удосужилась зарядить с приезда, он валяется в чемодане, никому не нужный.

– Я сдавала анализы.

– Я везде договорился, чтобы тебя пропустили, а тебя – нет!

– Я была там, где ты оставил меня.

– Со всем разобралась?

– Кровь сдала.

– И всё?

– Что ты от меня хочешь!

– В этом можно было не сомневаться. Тебя на минуту нельзя оставить одну! Ничего сама не можешь сделать!

– Оставь меня в покое, я устала.

Варвара Семеновна и студент делали вид, что не слышат их разговора, тихо ели.

– Поверь мне, если я оставлю тебя в покое, спокойнее станет только мне. По крайней мере до тех пор, пока не придется расхлебывать, что ты сама натворишь!

Анастасия резко отодвинула тарелку и встала. Соседи по столику украдкой посмотрели на нее, но сохраняли безучастный вид.

– Ты куда?

– Я же просила оставить меня в покое!!!

Поднявшись по лестнице в номер, Анастасия схватила пластиковый пакет и принялась ожесточенно сбрасывать в него свои вещи. Вещей было всего ничего – пара летних тряпок, длинная красная юбка, остальное – дешевка, купленное уже здесь, в ларьке. В плоском кармане чемодана нашла портмоне Константина. Отсчитала несколько крупных купюр. Испытывать угрызения совести? Нет. Она отдала ему слишком много своей жизни. Константин не придаст значения пропаже денег. Для него это пыль, копейки. А ей нужно уехать, нужно жить и питаться. Накинув куртку, обувшись, сжав в кулаке ручку пакета, выбежала из номера. Скорее бы покинуть здание. В пурпуре ковров и блеске зеркал ее нелепая, нищенская одежда колола глаза. Настя не замечала этого раньше, пока муж был рядом, или, по крайней мере, пока она числилась за ним. За выходом ждала свобода. (Какая ни есть: унылое, грязное небо, разбитая остановка автобуса…) Но напрямик, мимо ресторана, нельзя – опасность быть замеченной. Обойти, спуститься по другой лестнице. Чтобы Константин обнаружил ее отсутствие как можно позже.

Дохнул в лицо мокрый ветер за стеклянными дверями, глаза заслезились. Вот теперь, на свежем воздухе, до одури захотелось есть. Она купит себе что-нибудь на вокзале, пирожок или булочку, может, не первой свежести, ну и ладно. Анастасия села на скамейку, стараясь быть невидной со всех сторон. Как шпион. Теперь – ждать. Кабы не голод, пошла бы пешком. Кстати, теперь она поняла, что мужской силуэт, так напугавший ее в медицинской части сегодня утром, принадлежал, без сомнения, мужу, а выше и шире показался из-за соседства с мелкими женскими тельцами. Ну и бог с ним, он бывал иногда добр, красив, но не всегда.

Константин угрюмо доедал обед, ножиком собирая на вилку мельчайшие стрелочки укропа.

– Возможно, я вмешиваюсь не в свое дело, – едва слышно сказала Варвара Семеновна, – но мне кажется, вам следовало бы пойти за Анастасией. Она не ела ничего со вчерашнего вечера, и она очень, очень расстроена.

Студент отвернулся. Как раз вовремя, чтобы перехватить взгляд сидящей за другим столиком Светланы. Она ему улыбнулась, он подмигнул левым глазом, она кивнула светлой головой.

– Вы-то что в этом понимаете! – горько отвечал Константин. – Почему вы мне это говорите, вы совсем не такая. Терпеть больше нет сил.

– Поднимемся вместе в ваш номер? Посмотрим, как она?

– Как вы мне можете это говорить, она… – Константин запнулся, потому что на свободное место рядом с ним с размаху, но грациозно села Света.

– Всем привет! Как у вас дела?

– Замечательно!!! – мрачно ответил за всех Саницкий.

Света не заметила, что кого-то недостает. После обеда вчетвером поднялись в номер к Саницким, но Анастасии там не было. Константин не сразу заметил отсутствие некоторых мелочей, принадлежавших жене, но подозрениями не делился, было стыдно. Рассевшиеся на кровати гости бессовестно болтали о своей домашней жизни, даже студент разговорился и рассказал, как надул экзаменационную комиссию на вступительных. Константин мучительно ожидал, когда они уберутся, чтобы предпринять хоть что-то. На самом деле в безмятежной болтовне была натянутость, которой разве что Света не испытывала. Студент и Варвара Семеновна выдавали себя, уныло похрустывая суставами пальцев, теребя одежду. Конфузились, разыгрывали непринужденность – они поднялись из чувства солидарности и оставались из приличия.

В это время Настя сидела на остановке, рассматривая гниловатые листья под ногами, слишком тяжелые для того, чтобы их поднял ветер. Небо казалось похожим на грязную медицинскую вату, поэтому она не поднимала глаз. Слегка накрапывало. Время пролетело без мыслей, автобус приехал. Он был почти пуст. Настя зашла со своим пакетом, села ближе к окну. Монотонно мелькали серые столбы. Гудел мотор. Хотелось подумать о том, как она будет жить в будущем, или вспомнить отца: каким он был вначале, куда в итоге делся, – об этом не думалось, думалось только о дороге: то «когда же она кончится», то «только бы она не кончалась, не кончалась никогда».

На станции Анастасия спросила у продавщицы пирожков, нет ли здесь зала ожидания, – поезд приходил только вечером. Та сначала ответила, что нет, но потом вспомнила: вроде оборудована недавно комната матери и ребенка, правда, туда пускают одних молодых матерей, и, естественно, не бесплатно. «Естественно», – понимающе ответила Анастасия. Она быстро сообразила (вдруг какой-то ясный свет наполнил разум, и она стала соображать ясно и быстро), что два условия противоречат друг другу: в комнату должны впускать либо одних молодых матерей – бесплатно, либо кого угодно – за деньги. С купюрами Константина она чувствовала себя уверенней. А ведь это были сравнительно небольшие деньги – если учесть, что, вернувшись в город, придется искать жилье, работу. Все требует затрат. Впору завидовать Свете с ее удачей. Настя могла бы найти маму или папу… но зачем новая зависимость? Для начала решила ехать домой – она же прописана в их общей квартире. А как только вернется муж – съехать.

Нашла начальника станции. Он для виду немного повозмущался, однако, обратив внимание на ее бледность, спросил, не из клиники ли она. Подтвердила. «А, вы, наверно, больны?» В самом деле, почему бы и нет. «Но не заразное?» – побеспокоился о матерях и младенцах начальник станции. «Нет, совершенно не заразное. Внутренняя болезнь. Совершенно мое внутреннее». Настя заплатила и получила ключ.

Комната матери и ребенка была скучной: побеленные стены, окно без штор, круглый белый плафон, панцирная кровать. Только на подоконнике запыленная картинка – Волк из «Ну, погоди!». Бросив на пол пакет, улеглась на кровать, мягко подавшуюся вниз всей металлической сеткой. Настенные часы стояли. Живые часы она видела в холле. Голод усиливался, но не был достаточным, чтобы заставить ее на пару минут покинуть комнату матери и ребенка. Почему не купила пирожок, пока была возможность? Почему вообще человеку все время нужно есть? Только вчера была такая обильная и изысканная трапеза в ресторане, и вот – снова хочется есть. Неважно, какую гадость. Проклятие прямо – каждый день! Три раза! Ни на что другое не остается ни времени, ни желаний. Когда люди не едят – им скучно, поэтому, если приглашают гостей, обязательно едят, если влюбленные назначают свидание – едят, даже на похоронах едят и на межправительственных встречах, не говоря уже о различных днях рождения, Новых годах, открытиях выставок. Достало. Блаженны блюдущие пост.

Анастасия лежала и принципиально забывала о голоде, замещала его белым плафоном. Билет шелестел в кармане. И она не выйдет – ни чтобы посмотреть, долго ли еще ждать, ни чтобы поесть. Серой кашей лежали внутри плафона погибшие насекомые. У одного, довольно крупного, можно было даже различить крылышки. Или насекомые не мертвые, а оцепеневшие на зиму? Тогда и ей стоит оцепенеть, обернуться коконом: на всю осень и зиму, до прибытия поезда, на несколько лет.

Константин вошел. От неожиданности дернулась, словно под током.

– Я не собираюсь тебя видеть. Я не хотела.

– Наконец нашел!

И туфли были у него грязные, а он улегся на кровать рядом с ней, прямо в куртке, мокрой от дождя, громко взвизгнули пружины, снаружи взмыла стая голубей, хлопая крыльями.

– Ладно, извини. Я тебя обидел, согласен. Я прошу прощения. Поехали домой, а?

– Домой?

– Я имею в виду обратно.

Анастасия избегала смотреть на мужа. После того как Константин ее нашел, голос его стал таким уверенным и довольным, что невозможно начать пререкаться или встать и уйти. А ей не хотелось, не хотелось с ним. Даже смотреть не хотелось.

– Поставила же ты задачку! Сначала я всю медицинскую часть прочесал, потом только заметил, что ты взяла деньги… – (Настя сжалась, как пойманная воровка.) – Наконец сюда – на такси. Идем, тебя уже все ждут: Варвара Семеновна, студент, Светлана. Ох, слава богу…

Приподнявшись на кровати, муж поцеловал ее. Безвкусно ответила на поцелуй. Константин был безмятежен теперь, убедившись, что с ней всё в порядке.

– Я тебе вот поесть принес, ты же не ела сегодня еще…

Один из кристалликов в сердце мгновенно оттаял, Анастасия не удержалась – взглянула на свежие сдобные булочки, и нечаянно поймала взгляд Константина, и уже не могла не ответить на его улыбку, как ни противилась внутренне.

– Идем? Таксист ждет.

– Идем.

Такси – вчерашняя «Волга». Настя ела булочки, безбожно кроша на сиденье, поэтому ее не укачало. Константин улыбался, поглядывал на нее искоса, обнимал правой рукой. Был как раз тот час, когда на улице резко темнеет, – таксист включил фары. Издалека приближались огни отеля и клиники. Покачивало. Небесно-вкусные булочки одна за другой исчезали во рту и проваливались в желудок, расправлялись там, заполняя собой пустоту, закрывая Настю от вакуума. Рука на плече тепла. Могла ли Настя чувствовать тепло руки сквозь куртку? Очевидно, нет, но так ей запомнилось – бывают детали, которые невозможно ни изменить, ни переставить в воспоминаниях (в отличие от имен, фактов, присутствия-отсутствия тех или иных персон, положения стрелок часов и дней в календаре). Студент, Варвара Семеновна и Света встречали их в холле. Подскочили, как только увидели супругов, и подбежали к ним. Студент оказался первым.