Текст книги "Быть добру. Перед рассветом"

Мечтаю ковать не мечи, а орала

Антон ждал Колдуна в коридоре на коричневом потрёпанном сиденье из поролона, на котором остались лишь оборванные следы дешёвой дерматиновой обтяжки. Он хотел разузнать о загадочном идоле.

Антон услышал шаги. По коридору в перевалку шёл мужчина с неприятным лицом, ко всему ещё и искажённым шрамом, продолжающим улыбку.

– Вы к Сергею Леонидовичу? – спросил хриплым голосом незнакомец.

– Да, но его нет, и неизвестно, когда будет, – ответил Волк, смотря в глаза собеседнику. Он почувствовал что-то нехорошее, каким-то адским холодом веяло от него. Жути добавлял хищный животный взгляд.

– Ничего. Я подожду, – прохрипел мужчина. На нём была спортивная синяя куртка с капюшоном, спортивные штаны и кроссовки. Вещи были брендовые, дорогие. Здесь таких было не достать. «Значит, пришлый», – понял Антон. Только сейчас Волк обратил внимание, что в руке у незнакомца были коричневые чётки с пентаграммой на конце. Хотя зачастую чётки изготавливают с крестом или вовсе оставляют распушенный хвостик. «Пентаграмма… где-то сегодня я уже это видел», – подумал Антон.

– Красивые чётки, – сказал Волк незнакомцу.

– Ага, матушка подарила, – неискренне улыбнулся тот.

Волк промолчал. Он понимал, что тип, сидящий напротив, неприятный элемент, скорее, опасный. Вряд ли он пришёл на приём к Колдуну.

Ему что-то было нужно, создавалось впечатление, что он чей-то посланник, он что-то должен передать.

– А вы с чем? Что беспокоит?

– Кошмары мучают, спать не могу. Слышал, что ваш чудесный врач с помощью гипноза лечит всякие психические расстройства, – вновь слукавил собеседник.

– Да, у Сергея Леонидовича руки золотые и знаний багаж колоссальный, – с энтузиазмом произнёс Волк.

– Вот и говорю: наслышан, потому не поленился, лично приехал.

– Вы не местный?

– Смотря, о каком месте идёт речь, – ответил серьёзно незнакомец. – Все мы из одного места, и все здесь временно, в командировке, дальше будет интереснее, – указал он пальцем вниз, как бы сквозь пол. Вдруг у незнакомца зазвонил телефон, он, посмотрев на дисплей, заторопился к выходу.

В это время Антон услышал во дворе госпиталя звук работы тяжёлого двигателя.

Поторопившись к окну, Волк увидел подъехавшие к входу МТЛБ и «КамАЗ». Он побежал вниз по лестнице.

Из транспортёра выбирался замученный экипаж.

– Заждался? – спросил Колдун с улыбкой Антона.

– Что с вами случилось, в вас стреляли? – спросил Антон, видя побитую десятками попаданий броню транспортера.

– Всякое было, – ответил Колдун, – сейчас с раненными ребятами разберёмся, в Донецк отправим и поговорим. – Знакомься, кстати, это Григорий, Деда и Оксанку ты уже знаешь.

Антон протянул руку Григорию.

– Волк.

– Пастух, – ответил снайпер, отвечая рукопожатием. Он впервые назвал свой позывной.

Поскольку среди военных СВД называют «плёткой», то и он взял позывной Пастух. Ведь он стегал своей плёткой нерадивых баранов, мешающих жить остальным.

– Идите отдохните, – обратился Колдун к Деду, Грише и Оксане. – Оксан, только сначала разберись с ранеными, попроси, пусть их перевяжут.

– Вы хотели поговорить, – подошёл Гриша к Колдуну.

– Да. Но сперва отдохни, бери Оксанку под бок и поспите. Деда тоже где-то положите.

– Понял, – ответил Пастух.

– Пойдём ко мне, – пригласил Колдун

Антона. Они вошли в госпиталь и поднялись к кабинету. Войдя внутрь, Колдун глянул на стол с бумагами, затем посмотрел на Волка.

– Рад, что уже ознакомился.

– Не смог устоять. Кто он? Что это? Он существует?

– Нематериально. Сгусток тёмной энергии, наш антагонист, один из многих.

– Он сильнее тебя?

– Нет, но может использовать запрещённые приёмы. А мы играем по правилам. В этом есть определённая сложность.

– Кстати, тут мутный тип приходил, ну явно какой-то криминальный элемент, тебя спрашивал, – сообщил Антон.

– Тот, что стоит за дверью? – спросил Колдун спокойно.

Антон обернулся на дверь. В этот момент раздался стук.

– Входи, Сиплый, – крикнул Колдун.

В кабинет действительно вошёл Сиплый – тот самый незнакомец, улыбающийся шрамом.

– Колдун, а ты живучий, – прохрипел вошедший.

– Садись, – сказал Колдун.

Сиплый сел на стул. Колдун подошёл к нему и закрыл глаза. Зрачки Сиплого исчезли за верхними веками, а белые глазные яблоки стали чёрными, как смола.

– Здравствуй, Мотылёк, тебе вновь повезло, – заговорил вдруг Сиплый не своим, очень низким глухим голосом.

– Бафомет, козлиная душонка, ты никак не успокоишься, – ответил Колдун, не убирая руку с головы Сиплого и не открывая глаз.

– Мотылек, ты по-прежнему выбираешь свет. Но ведь бабочка гибнет, летя на него.

– Что тебе нужно?

– Я хочу заключить перемирие. Мне надоело воевать с тобой. Переходи на нашу сторону. Ты до сих пор не понял, что помогать людям – тратить время зря. Homo homini lupus est, – перешёл демон на латынь, что в переводе означает «человек человеку волк». – И благими намерениями сам знаешь, куда дорожка выложена. Так что рано или поздно ты окажешься с нами. Зачем ждать.

– У меня нет времени на философию, – строго сказал Колдун, – я спасаю людей. Нам с тобой не по пути. Рано или поздно ты будешь уничтожен. Не стоило возвращаться. После Второй Мировой нужно было оставаться там, куда тебя поместили. Теперь ты будешь не просто наказан. Тебя сожгут на твоём же костре.

– Посмотрим. Как говорят в ваших электроящиках – время покажет, – ёрничал демон, – ожидай новых подарков от меня, Мотылёк. Всех не спасёшь. А этот кусок мяса на стуле мне поможет.

Глаза Сиплого вернулись на место, он глубоко и громко вдохнул, и начал падать со стула. Колдун его удержал и открыл глаза.

– Свободен, Табаки, – сказал ему Колдун.

Антон достал пистолет и направил на Сиплого.

– Стоять!

– Не сейчас, Волк. Мы не можем убить гонца, какую бы весть он не принёс, опусти пистолет. Сиплый во всю скалился, играя сатанинскими чётками.

– Но они ведь задумали что-то?

– Отпусти его, – серьёзно посмотрел на Антона Колдун.

Волк послушался, спрятал пистолет и подошёл к Сиплому. Тот продолжал скалиться. Антон изо всей силы ударил его в челюсть. Зек упал.

– А вот профилактика не помешает, – сказал Колдун, глядя на ворочающегося на полу Сиплого.

– Всё, беги к хозяину, – сказал Колдун.

Сиплый встал. Он был в ярости. Его перекошенный рот был в крови, глаза красные, как у быка. Но он повернулся и вышел.

– Не вздумай хлопнуть дверью, – крикнул вслед Колдун. Дверь аккуратно закрылась.

– Это был он, этот мутант с головой козла?

– Это его гонец, он использует их в качестве проводников, что-то вроде телефонной связи. Один такой «звонок» укорачивает жизнь гонца на несколько лет. Мы такими не пользуемся. А образ козла – это стереотип, внушённый тамплиерами. Оно может принимать разные формы и даже состояния.

– Нам предстоит с ним столкнуться?

– Неизбежно

– Как его уничтожить?

– Сжечь в большом огне.

– Мы так и сделаем?

Колдун утвердительно кивнул.

– Садись.

Антон осторожно сел на стул, где сидел до этого Сиплый. Колдун открыл потрёпанную карту времён СССР.

– К концу февраля здесь будет серьёзный бой, – Колдун поставил в точку на карте фигурку солдата и модель танка. – Будут потери. Зверь будет здесь. Будет питаться, набираться сил. За этим леском, – Колдун указал карандашом на зелёный прямоугольник, – есть заброшенный бункер времён Великой Отечественной. Демона, пока он будет оставаться в человеческом теле, нужно заманить туда и ударить серьёзным огнём, – Колдун поставил на место расположения бункера на карте уменьшённую модель «Солнцепёка» – новейшего российского термобарического оружия.

– Задача со звёздочкой, – задумчиво сказал Антон.

– Разберёмся, – Колдун сел в своё кресло. – Я съезжу домой, переоденусь, в душ схожу, а ты пока с Гришей раненых отвези. И возвращайся. Он с нами пойдёт потом, позже.

Антон попрощался и вышел. Колдун смотрел в окно на серое зимнее небо. Низкие свинцовые облака проносились мимо. Колдун понимал, что грядет буря столетия, и ему нужно эту бурю остановить. Против всего механизма бороться сложно, невозможно, значит нужно найти самую главную деталь, самый ответственный винтик и выкрутить его без раздумий. И тогда огромную машину не нужно уничтожать, она просто выйдет из строя, станет безопасным металлоломом, из которого можно будет ковать и ковать. Но уже не мечи, а орала.

Россия начинается с тебя

Григорий открыл глаза. Оксана спала рядом, Дед посапывал на самой крайней койке. Больше в плате никого не было.

– Оксаночка, вставай, ехать нужно, ребят везти.

Оксана открыла глаза и молча смотрела на Гришу, словно привыкая к тому, что это не сон. Она обняла его за шею.

– Ты настоящий! Я видела сны, где ты ушёл.

– Но я здесь. И никуда не уйду.

В дверь палаты постучали.

– Войдите, – ответил Гриша.

В палату вошёл Антон.

– Пастух, нам пора. Раненых загрузили в реанимобиль. Мы следом поедем. Ждём вас на улице.

– Меня подкинете? – буркнул Дед спросонья, не поворачиваясь.

– Да.

Антон вышел, а отдохнувшие пошли приводить себя в порядок.

Колдун подъехал к дому, вышел из машины и подошёл к двери. Затылком он почувствовал, как кто-то наблюдает. Обернулся. На другой стороне улицы стоял чёрный тонированный внедорожник без номеров. Он был каким-то слишком чистым для этих мест. Внутри сидели двое. Колдун передумал открывать дверь, вынул ключ из замка и направился к ним. Подойдя с водительской стороны, он слегка стукнул пальцем в стекло. Оно медленно поползло вниз. За рулём сидел помощник Кречетова, рядом, на сиденье, сам майор ФСБ Кречетов.

– Господа, вы ко мне?

– Сергей Кучеренко? – спросил водитель, доставая удостоверений с гербом России на обложке.

– Да. Не нужно документов, я знаю, кто вы.

– Наверное, вы знаете, зачем мы здесь? – вступил в разговор Кречетов.

– Знаю

– Отлично, тогда без лишних любезностей. Рассказывайте, откуда знали про готовящийся теракт, почему не доложили?

– Если я вам скажу, вы всё равно не поверите. Поэтому мне нужно сделать один звонок.

Колдун достал телефон и набрал номер.

– Добрый день, Александр Васильевич. Они здесь.

Колдун передал трубку водителю, а тот – Кречетову.

– Майор ФСБ Кречетов, с кем имею честь?

Услышав ответ, Кречетов вдруг собрался, посерьёзнел.

– Да, товарищ генерал. Хорошо. Всё ясно.

Кречетов передал трубку обратно Колдуну.

– Кучеренко, нас не известили о том, что товарищ генерал был в курсе операции. Вопрос решён. Вас больше не потревожат.

– Всё в порядке, господа, я понимаю – служба есть служба.

Кречетов потянулся через водителя и протянул в окно открытую ладонь для рукопожатия.

– Удачи! – искренне сказал майор.

– Берегите себя, ребята, – Колдун пожал руку в ответ.

Колдун развернулся и пошёл к дому. Чёрное стекло внедорожника поползло вверх. Двигатель завёлся, и машина медленно тронулась вперёд.

Реанимобиль мчал по трассе в сторону Донецка. Двое раненых бойцов под капельницами ехали в госпиталь, где главврачом служила Ольга Долгошапко – удивительный человек и врач от Бога.

В самые тяжёлые моменты для Донецка врачи стояли у операционных столов круглосуточно, теряясь во времени, не зная, сколько его прошло, ведь конвейер из раненных не останавливался. В критические дни украинской агрессии в госпиталь, где она служила, могли привезти полсотни раненых одновременно. Всё, что видели тогда врачи – тела, изрешечённые осколками – картина была одинакова, сменялись только искажённые болью, но не страхом, мужественные лица бойцов.

Под обстрелом, относясь к городу, как к чему-то живому и бесконечно родному, Ольга мчалась в машине с озонированным раствором от коллег из роддома. Резкий свист и разрыв мины где-то неподалёку жутким для всех, но только не для дончан, звуком поразил окрестности. Ольга, опустив стекло, включила на всю громкость «Вышел в степь донецкую парень молодой».

«Город мой родной, это для тебя. Мы тебя не бросим! У нас с тобой всё будет хорошо», – вслух обращалась она к нему – некогда цветущему, но сегодня словно изъеденному паразитом, плачущему слезами десятков тысяч матерей Донецку.

У Ольги звонил телефон. Но из-за громкой музыки и разрывов она его не слышала. Однако краем глаза она заметила засветившийся дисплей.

– Слушаю.

– Ольга Николаевна, у меня тяжело раненные в живот. Помоги им, ты справишься, я уверен, – сказал в трубку Колдун.

– Привози, – ответила Ольга, – не могу больше говорить. Спешу.

Положив телефон, не сбавляя газ, врач Долгошапко спешила к раненным.

К больнице подъезжал реанимобиль с ранеными из Луганска и машиной сопровождения. Подъехав к приёмному покою, медбратья поспешили выгрузить раненых и на носилках повезли внутрь. Позади машины сопровождения тревожно просигналил паркетник. Долгошапко жала на сигнал, чтобы её машину пропустили. Но Дед мешкал. Ольга вышла из машины. Открыла багажник, достала резервуары с озонированным раствором и буквально вбежала в госпиталь.

Антон проводил взглядом пробегающую мимо их машины Ольгу и открыл дверь автомобиля. Вслед за ним из внедорожника вышли Григорий и Оксана. Дед остался в машине.

– Это наш врач, – кивнул Антон вслед Долгошапко, – пойдём.

Пара, молча кивнув, проследовала за Антоном. Медбратья тем временем уже подвезли раненых к операционной и ждали распоряжений.

В коридоре Антон буквально столкнулся с Ольгой.

– Здравствуйте, мы от Кучеренко.

– Здравствуйте, где раненые? – слегка улыбнувшись, спросила Ольга.

Антон повернулся и указал на двое носилок, стоящих у операционной. Повернувшись обратно, он увидел, как врач Долгошапко уже даёт указания готовить пациентов и операционную к процедурам.

– Пойдёмте перекусим, вы же голодные с дороги, – обратилась ко всем троим Ольга так, что отказать было невозможно. И они вчетвером зашагали в сторону её кабинета. У них было около получаса, пока прокапают раненых и стерилизуют операционную. Время было, поскольку благодаря Колдуну, бойцы были стабильны и не чувствовали боли.

Ольга угощала гостей домашними оладушками. Она часто их готовила дома и брала с собой на работу подкормить коллег, сутками оперирующих раненых. Где-то неподалеку прилетел снаряд. Никто из сидящих в кабинете не вздрогнул, Антон посмотрел на Ольгу, Гриша обнял за плечи Оксану.

– Война никого не щадит, – проговорила Ольга, – сколько наших полегло – не счесть… смерть стала статистикой, каждого, кого накрываем простыней, жаль до слёз, сердце разрывается. Есть ведь и совсем молодые. Ребята вон, пацаны совсем, сказали родителям, что в Крым уедут от войны, а сами в самое пекло пошли добровольцами. Теперь кто без руки, кто без ног, а кого и вовсе нет. А пленные… Мы в госпитале одинаково спасаем наших и украинцев. Последних только в отдельные палаты кладём и часовых у дверей ставим, чтобы наши самосуд не совершили. Ведь среди наших раненых есть люди с надорванной душой, потерявшие в этой войне детей, родителей, близких, лишившиеся жилья.

– Их можно понять, – сказала Оксана. Гриша серьёзно посмотрел на неё.

– Я пыталась внушить, чтобы они их не трогали. Просила. Ведь мы лечим украинцев, чтобы обменять на наших ребят потом, которым далеко не сладко в украинском плену.

– Да, там звери, – поддержал разговор Гриша. – Знаю очень крепких, профессиональных солдат, которые возвращались абсолютно подавленными, измучанными, как из концлагеря.

Ольга понимающе кивнула в ответ.

– Мой студент, вернувшись по обмену, рассказывал, что пленных сажали в ямы, как животных. Ребята радовались, когда сверху бросали арбуз. Это была не только еда и влага для утоления жажды, но и защита. Арбуз они разбивали аккуратно пополам и эти половины без мякоти надевали потом на головы для защиты от летящих в них камней, бутылок, битого стекла и так называемых отходов класса «Б». Мы видели и описывали в карточках больных следы на коже от потушенных сигарет, от избиения ремнями и прутьями. Ребята сами бросались на минные поля.

Говорили им: «Если пробежишь между минами, то будешь на свободе».

– Когда этот ужас закончится? – прошептала Оксана.

– Скоро, – серьёзно ответил Антон.

– Нужно только помнить, что Россия начинается с каждого из нас, – произнесла Долгошапко со стеклянным взглядом, уставившись в одну точку на столе. Не отводя глаз, она начала вдруг декламировать стихи. Это были строчки, написанные выпускницей Донецкого мединститута Мариной Блошкиной, ныне живущей в России и занимающейся сбором гумпомощи для Донбасса.

 
Россия начинается с тебя.
С твоих поступков, мыслей и желаний,
С твоих трудов и добрых начинаний.
Россия начинается с тебя.
 
 
Овраг, берёзка в поле у ручья
И небо бирюзово-голубое —
Всё это лишь природа без тебя
И обретает смысл свой лишь с тобою.
 
 
Россия начинается с тебя.
И никогда ей не бывать безликой.
Пока с ней Бог – она уже велика.
И всё же начинается с тебя!
 
 
Россия начинается с тебя,
С истории твоих далёких предков,
С той памяти, которую не предал,
И в сердце бережно хранишь любя.
 
 
Россия начинается с тебя.
С того, что ты заложишь в наших детях,
С тех ценностей, что всех важней на свете
 
 
И что весомей в жизни для тебя.
Россия начинается с тебя.
 
 
Мы вместе – это вера, дух и сила.
И потому Россия так красива,
Что всё же начинается с тебя!
 

Смахнув слезу, Ольга встала, завернула уезжающим оладьи в дорогу и передала Оксане.

– Мне пора, – произнесла уже серьёзнее врач, – впереди ещё тревожная ночь, а пока ваших бойцов освободим от осколков.

Она подошла к двери. Антон подошёл к ней следом, и, положив руку на плечо, тихо произнёс:

– Спасибо от нас и от Сергея Леонидовича.

– Не за что, это наш долг. Сделаем всё, что от нас зависит. Серёжке привет! – добродушно ответила Долгошапко и первой вышла из кабинета, придерживая дверь, чтобы вышли остальные.

Прощаясь, она пожала руки Антону и Грише и по-матерински обняла Оксану, шепнув ей на ухо, что всё будет хорошо.

Конорев подогнал внедорожник ко входу. Гриша с Оксаной сели назад. Антон – на переднее сиденье.

– Заедем к товарищу. Здесь недалеко, на бульваре Пушкина, – Антон показал рукой путь.

– К Юре, что ли, Сивоконенко? – оживленно спросил Дед.

– К нему, – ответил Антон.

Внедорожник, подкинув задними колесами вверх куски грязного снега, выехал на проспект Ильича и, набирая скорость, въехал на мост через реку Кальмиус. Она практически вся покрылась льдом, лишь кое-где виднелись талые полыньи, в которых то и дело появлялись и исчезали ныряющие голодные утки. Раньше горожане, гуляя вдоль реки, зачастую брали с собой хлеб, чтобы подкормить пернатых. Но теперь набережные вдоль реки были пустынны, словно чернобыльская Припять. Никто не хотел попасть под обстрел. Редкие машины быстро проносились навстречу друг другу. Жизнь в городе стояла на паузе для тех, кто выжил. Для остальных – прекратилась.

Россия с нами, И с нами Бог!

Колдун открыл глаза. Он сидел на стуле на кухне. Вдруг он быстро встал и начал собираться. Через пятнадцать минут он уже мчал по трассе в Донецк. То, что он увидел, когда прибывал, ка он сам это называл, «в полёте», его сильно беспокоило. Грише, Оксане и Антону угрожала опасность на обратном пути. Фашист решил ударить по его товарищам, когда они будут, ничего не подозревая, ехать по трассе.

Дед круто завернул с улицы Артёма в проулок и остановился у входа в офис союза ветеранов «Беркут». Все вышли из машины и направились внутрь. Войдя в приёмную, Антон спросил, поздоровавшись с секретарём: «У себя?». Секретарь утвердительно кивнула и поспешила сообщить о гостях. Выйдя из кабинета шефа, она придержала рукой открытую дверь, приглашая Антона с компанией внутрь.

– Антон, дорогой, здравствуй! – широко улыбнулся Юрий Викторович и встал, чтобы поприветствовать гостей, – Саша, привет! – обнялся он с Коноревым.

– Григорий и Оксана, – представил Антон незнакомых Юре товарищей, – Юрий Викторович, – повернулся Волк к паре. Все пожали друг другу руки. В кабинете за столом также сидели соратница Юрия Елена и поэт Скобцов.

Когда все расположились за столом с закусками, разговор плавно перешёл на тему нынешней ситуации в Донбассе. Так было всегда, за каждым столом, на каждой донецкой кухне, рано или поздно, люди начинали говорить о войне, ведь она стала неотъемлемой частью их жизни. Они привыкли к тому, что смерть постоянно ходит рядом, уже пресытившись рекой забранных душ. Но она, словно огромная белая акула, не знающая насыщения, продолжала охоту, несмотря на полный желудок.

Обсуждая события последних дней, компания единогласно раз за разом утверждалась в убеждении, что история циклична.

– Сколько историй ребят, наших защитников, пересекаются сквозь призму времени с историями героев Великой Отечественной, – сказала Елена, обращаясь сразу ко всем. Компания замолчала, понимая, что она хочет высказаться. Елена продолжила рассказ.

– Буквально недавно слышала историю практически из первых уст. Санинструктор Алексей Лиханов, участвующий в СВО с самого её начала, вот буквально на днях попал со своим подразделением под украинский огонь. Под артобстрелом Алексей на своих руках вытаскивал из самого пекла раненых, бинтовал и отправлял в госпиталь.

Но снаряд всё же прилетел рядом с ним. Лиханов отключился, а когда пришёл в себя, вокруг не было ни одной живой души – только трупы. Осколки серьёзно ранили обе ноги́. Оружия не было.

Сержант Лиханов полз к своим двенадцать дней! Вдумайтесь, двенадцать дней! Ел он только снег. И дополз, потому что потомок своих предков. Ему вручили медаль «За Отвагу».

А теперь смотрите. В Великую Отечественную такой же подвиг совершил лётчик Алексей Петрович Маресьев. Тёзка Лиханова, подбитый фашистами над Новгородом, в районе «Демянского котла», с разорванными ступнями полз без малого три недели к нашим. И дополз. Ног лишился, правда, но выжил. Мало того, продолжил воевать в авиационном полку и сбивать вражеские «мессершмитты». Он стал героем СССР.

Позже Борис Полевой написал книгу «Повесть о настоящем человеке», где прототипом главного героя стал Маресьев. Вот такие были герои раньше, такими же они остались и сегодня. Героизм и патриотизм русского народа – это часть его наследия, которые неизбежно, как бы кто ни старался, будут передаваться из поколения в поколение, – закончила на патриотической ноте рассказ Елена. Все одобрительно кивали, вспоминая, что у каждого в памяти есть история о героизме русских людей, потому что масштабов его не счесть, да и считать их не нужно.

– Друзья! – обратился к присутствующим Сивоконенко. – А как вам подвиг Александра Антонова и Владимира Никишина из «Вагнера»? Это ведь останется легендой на все времена. Их будут вспоминать наши потомки. Пусть они не успели на своём тактическом СУ-24М разбомбить врага снарядами, но они всё равно их доставили в цель. Теперь Клещеевка стала местом боевого подвига этих отважных пилотов. Сколько храбрости в них было. Их «Сушку» подбили, и они вместо того, чтобы спасаться, катапультироваться, направили пылающий самолёт прямо во вражескую колонну со словами: «Встречайте, суки, папу!»

Они помешали атаке украинцев, как и в горячем 1941-м экипаж бомбардировщика ДБ-3ф «огненным тараном» разнесли колонну фашистской техники под Минском. Их тоже подбили, и они тоже пожертвовали собой ради победы. Одной на всех, и за ценой не постояли…

Их имена уже высечены в истории побед нашей большой родины – Гастелло, Бурденюк, Скоробогатый и Калинин, – подытожил Юрий Викторович и обратился к поэту Скобцову, – Володя, как там у тебя:

 
В полнеба пламя
И выбор строг —
Москва за нами
И с нами Бог!
 

– Прочти полностью, невольник чести, – улыбнулся поэту Сивоконенко.

– Ну, если ты настаиваешь – скромно ответил поэт и начал читать.

 
Проснулся Зверь в кромешной темноте
И Зверем Богу названа цена,
Прогнулись все – и братья во Христе,
Прогнулось всё, но не моя страна.
 
 
Был урожайным високосный год
И кровью смерть была пьяным-пьяна,
От туч свинцовых гнулся небосвод,
Прогнулось всё, но не моя страна.
 
 
 В полнеба пламя
 И выбор строг —
 Москва за нами
 И с нами Бог!
 В полнеба пламя
 И выбор строг —
 Россия с нами
 И с нами Бог!
 
 
Здесь памяти не предали отцов,
Здесь не отдали дедовской земли,
Какой ценою – не отыщешь слов,
Здесь за Отчизну жизнь не берегли.
 
 
И снова сила русская в руках,
И жизнь, и смерть за Родину красна,
Стоит и держит небосвод в веках
Моя непокорённая страна.
 
 
 В полнеба пламя
 И выбор строг —
 Донбасс за нами,
 И с нами Бог!
 В полнеба пламя
 И выбор строг —
 Россия с нами,
 И с нами Бог!
 
 
Пусть суждено погибнуть на кресте,
Но на колени не поставить нас,
В кровавом полюшке один за всех
Стоит и держит небосвод Донбасс.
 

– Талантище ты наш, – тепло сказал Сивоконенко, – давай ещё что-то, мы требуем рифм!

Скобцова не нужно было долго упрашивать. Он встал и немного отошел от стола так, чтобы всем было видно.

– Апостол, – произнёс он и выдержал паузу.

 
«Держись, держись, прорвёмся, братик,
Ещё зубами будем рвать их,
Ведь на войне, не на кровати,
Навылет, а не наповал.
Жизнь тяжела, а смерть крылата,
Плевать ей, кто укроп, кто вата,
Кому Россия виновата,
А кто Донбассу задолжал.
 
 
Ждут нас небесные альковы,
Да снайперы, видать, хреновы
И песни пуль для нас не новы,
И мы со смертью не на вы.
 
 
Ты покури, а я прикрою,
Смотри: за первою звездою
Гуманитарные конвои
Везут усталые волхвы.
 
 
И Ирод цел и жив покуда,
Гешефт свой делает Иуда
И мы тобой не верим в чудо,
И на войне, как на войне…»
 
 
Разорван в клочья мира атом,
Нещадно кроя небо матом,
Апостол в должности медбрата
Мессию тащит на спине.
 

Скобцов поклонился под аплодисменты.

«Ещё! Ещё! Ещё!» – просили присутствующие.

– Хорошо, слушайте, – ответил благодарной публике поэт, – Донецкая солдатская.

 
Дед мой дом выстраивал,
Я его отстраивал,
Для детей достраивал,
Драил добела.
Да беда залётная,
Мина перелётная,
Знать, была голодная,
В гости к нам пришла.
 
 
Что судьбой даровано,
Злой рукой воровано,
Ведь хватало поровну
Хлеба и вина.
Да не долго мёд в уста,
Посох да сума пуста —
Обобрала дочиста
Мачеха война.
 
 
Спать ложусь в траншее я
И ношу на шее я
Не для украшения
Крестик: завтра в бой.
 
 
Снятся мне, ребятушки,
Руки моей матушки,
Печка да оладушки,
А не ГРАДов вой.
 
 
Каплей камень точится,
Всё когда-то кончится,
В небе расхохочется
Мира благодать.
 
 
Заблестит медалями,
Да погостов далями,
Этой вот детали мне
Век бы не видать.
 
 
А когда заглавную
Отпоют заздравную
За Победу славную
Все певцы страны,
 
 
Не забудь и не прости,
Сколько, совесть, не проси,
Потому, что совести
Нету у войны.
 

Поэт поклонился и сел на свой стул. Поэтическая минутка была окончена.

– Мы поедем, нам ещё в Луганск добраться нужно, – обратился Антон сразу ко всем. Гости нехотя согласились отпустить новых товарищей, с которыми сблизились за эти пару часов.

Попрощавшись, Антон, Гриша и Оксана вышли из кабинета. В коридоре Дед разговаривал с кем-то по телефону.

– Подвезти куда-то по месту? – спросил Антон Деда.

– Нет, ребята, я здесь ещё погутарю, – улыбнулся тот, каждого по очереди обнял и по-отцовски наставил, – аккуратно на дороге!

Гриша сел за руль, Антон рядом, Оксана через минуту уснула, свернувшись калачиком на заднем сиденье, – слишком много эмоций было за последние двое суток.