Текст книги "Психология экономической социализации личности. Основные формы и детерминанты"

В отличие от предыдущего направления исследований, раскрывающего содержание перехода от первичной к вторичной ЭС, работы, ориентированные на изучение перехода первичной или вторичной ЭС к экономической ресоциализации, не столь многочисленны. Данное обстоятельство связано с самим феноменом ресоциализации, проявление которого жестко детерминировано ситуациями, требующими трансформации ранее сформированных, интернализированных или конструируемых (в зависимости от методологии исследования) феноменов экономического сознания, самосознания и поведения. В связи с этим проблемы ресоциализации наиболее широко представлены в исследованиях, предметом которых становятся вопросы изменения сознания и поведения разных категорий дезадаптантов (заключенных, мигрантов, инвалидов, сектантов, военнослужащих, представителей маргинальных групп), их адаптации к кардинально изменившимся социальным, культурным, политическим, экономическим условиям жизни (Грасс, Петрищев, 2017; Константинов, 2009; Мацукевич, 2014). Для перечисленных выше категорий людей проблемы экономической социализации не являются ключевыми, хотя и остаются весьма значимыми. Например, некоторые исследования, посвященные проблемам адаптации детей-мигрантов к новым социокультурным условиям жизнедеятельности, включают и те аспекты, которые косвенно раскрывают специфику первичной ЭС данной категории детей в процессе социокультурной ресоциализации их семей. Так, описывая особенности ресоциализации в России детей из семей трудовых мигрантов Кавказского региона, а также из стран ближнего зарубежья Азиатского региона, исследователи отмечают трудности их успешной интеграции в связи с тем, что дети-мигранты часто не посещают занятия в школе, не участвуют в мероприятиях, которые направлены на социализацию детей и подростков. При этом, сохраняя культурные традиции своей семьи, они активно включены в экономическую деятельность родителей, помогая им зарабатывать деньги (Грасс, Петрищев, 2017). Принимая во внимание, что речь идет о семьях трудовых мигрантов, мотивирующих переезд в другую страну или регион тем, что у них появится возможность повысить уровень экономического благосостояния семьи, становится очевидным, что данные примеры иллюстрируют ситуацию выбора детьми-мигрантами новой экономической идентичности в противовес новой социокультурной идентичности. Данное утверждение справедливо, если семья переживает ситуацию социально-экономической элевации, но возможен и другой вариант развития событий. Включенность детей в бизнес родителей-мигрантов в новой социокультурной среде может быть связана и с сохранением культурных традиций, характерных для стран Кавказского и Азиатского регионов. Известно, в их экономической культуре принято приучать детей к труду с раннего возраста (к торговле на рынке, к кустарному производству, к участию в сельскохозяйственных работах и т. п.). В таком случае предпочтение своей экономической идентичности, а не новой социокультурной, может быть рассмотрено как механизм совладания с трудной жизненной ситуацией, связанной с изменившимися условиями жизнедеятельности.

В любом случае ранняя трудовая занятость детей не может быть рассмотрена как условие их перехода на стадию вторичной ЭС, поскольку они остаются экономически (финансово и материально) зависимыми от родителей. В то же время родители-мигранты в условиях изменения социальных и культурных условий жизнедеятельности семьи могут переживать период экономической ресоциализации. Таким образом, в процессе ЭС одной семьи трудовых мигрантов могут параллельно функционировать как процессы первичной ЭС детей, так и процессы экономической ресоциализации их родителей. Конечно, получение детьми-мигрантами раннего опыта экономической деятельности (продажа, обмен, производство) не может не оказывать влияния на их экономическую зрелость, понимаемую как способность к обеспечению семьи и самообеспечению (Журавлев, 2007). Однако это не предусматривает их психологической зрелости. Можно только предположить, что рассогласование двух аспектов зрелости придаст новое направление и особый характер процессам становления детей-мигрантов как субъектов экономических отношений в новых социокультурных условиях.

Примеры разрыва первичной и вторичной ЭС, требующие включения механизмов экономической ресоциализации, можно обнаружить в исследованиях, посвященных ЭС воспитанников учреждений интернатского типа и семей с приемными детьми. По мнению специалистов, одним из факторов (условий) неуспешности перехода от первичной к вторичной ЭС выпускников школ-интернатов является система экономического воспитания в этих учреждениях, формирующая специфичные представления о материальной собственности (не о личной, а только об общественной), об экономических объектах и явлениях (о цене, спросе, деньгах, прибыли, финансовых учреждениях и т. п.). Отмечается, что данная категория молодых людей не имеет навыков и опыта управления своим бюджетом, у них отсутствуют долгосрочные перспективы при планировании своих доходов (Митросенко и др., 2017; Радина, 2006; Слуцкий, 2000; Golubeva, Golubeva, 2015). В связи с этим период начала трудовой деятельности у выпускников интернатов осложнен. Как правило, начиная трудовую деятельность, они часто меняют места работы, стараются жить за счет ренты жилья, полученного от государства, и т. п.

Проблемы финансовой и материальной зависимости молодых людей как условия их неуспешного перехода к вторичной ЭС, с точки зрения исследователей, связаны с деперсонифицированной финансовой поддержкой государства, которая, по сравнению с персонифицированной финансовой поддержкой родителей в семье, не предполагает заключения какого-либо соглашения между финансирующими (в семье – родители, в интернате – государство) и получающими финансовую помощь (детьми и подростками) (Радина, 2006). В данном случае речь идет о заключении соглашения по поводу статей расходов «карманных денег», которые получают дети и подростки в семье. Обычно родители оговаривают с детьми, что мелкие ежедневные расходы они должны оплачивать сами (проезд в транспорте, питание вне дома, покупка предметов коллекционирования и т. п.). Такая практика экономического воспитания в российских семьях была заимствована из зарубежного опыта и начиная с 1990-х годов получила широкое распространение в нашей стране (Бояринцева, 1994; Щедрина, 1991; и др.). Она является частью экономического воспитания в современных российских и зарубежных семьях и ориентирована на формирование личностных качеств ребенка (экономности, бережливости, старательности, усердия, инициативности, самостоятельности и т. п.), его финансовой компетентности, экономической самостоятельности (Голубева, 2013; Friedline, 2012; Kelley et al., 2021). К примеру, в лонгитюдном исследовании Льюиса и Скотта 16–18-летние подростки, получавшие с раннего возраста карманные деньги, продемонстрировали более высокий уровень финансовой компетентности, чем их сверстники, не имевшие в детстве такого опыта (Lewis, Scott, 2000).

Отечественные специалисты отмечают, что в учреждениях интернатного типа подобная практика не поддерживается (Бобылева, 2007; Радина, 2006; Савин, 2017). Воспитанник интерната получает от государства помощь, но при этом не имеет возможности получить опыт ведения своего бюджета, так как распределением поступающих на него средств занимаются государственные структуры, обеспечивающие его всем необходимым. К тому же сам факт гарантированности финансового обеспечения, по мнению исследователей, может стимулировать формирование иждивенческой позиции у социальных сирот, а отсутствие экономического воспитания в интернате – способствовать «деформации экономического сознания» (Golubeva, Golubeva, 2015). В последнем случае критерием «деформированности» признаются неразвитость системы экономических понятий у подростков, воспитывающихся в интернате, низкая степень их осведомленности относительно явлений экономического мира, доконвенциональный уровень развития нравственного сознания (ориентация на наказание и послушание), преобладание мотива индивидуализма в ситуациях социального взаимодействия (в игре-дилемме «Ультиматум»). Несмотря на некоторую спорность вышеприведенного вывода о деформации (по нашему мнению, корректнее было бы говорить об особенностях) экономического сознания, все же следует отметить, что выявленные авторами особенности экономического сознания и предповедения подростков из интерната косвенно указывают на проблемы перехода от первичной к вторичной ЭС, решение которых требует включения механизмов экономической ресоциализации. Это может проявляться не в абсолютном «реформировании» ранее сконструированной картины экономического мира, но в изменении системы представлений, отношений к тем или иным экономическим явлениям (например, к собственности), отказу от старых норм экономического поведения и смене экономической идентичности.

Интересно, что близкие результаты были получены группой авторов, изучавших ЭС подростков-сирот из приемных семей (Митросенко и др., 2017). Несмотря на то, что респонденты в период проведения исследования проживали в семьях, они продемонстрировали недостаточную осведомленность относительно экономических ролей, которые выполняют взрослые, имели нечеткие представления о предназначении денег в быту, затруднялись с прогнозами своего дохода в будущем. По мнению исследователей, причиной тому явился факт отсутствия экономического воспитания в приемных семьях, ориентированного на формирование экономических компетенций (знаний, умений, навыков) у воспитанников, способствующего становлению их экономической самостоятельности. Авторы высказали предположение, что приемные родители не заинтересованы в финансовом просвещении детей. Заметим, что в одном из наших исследований, проведенных совместно с А. А. Алдашевой[13]13
  К сожалению, результаты этой работы не были опубликованы.


[Закрыть], также было выявлено, что кандидаты в приемные родители (выборка включала 252 человека) были согласны с тем, что приемного ребенка нужно учить не только самообслуживанию, но и умению вести домашнее хозяйство (92 % выборки). Однако процент респондентов, считающих, что приемного ребенка необходимо приобщать к планированию семейного бюджета, был значительно меньше (до 70 %). Допускаем, что скорее всего реальный процент согласившихся был еще ниже в связи с социальной желательностью ответа на поставленный вопрос и менталитетом россиян, табуирующих тему обсуждения своего бюджета. Однако 12 % приемных родителей, принимавших участие в исследовании, косвенно указали на свое несогласие («возможно, но в более старшем возрасте»), а 6 % отметили, что «кроме этого много других проблем».

Несмотря на различия в условиях проживания участников исследований (село и город, разные регионы), единодушие во взглядах приемных родителей относительно воспитания финансовой и материальной независимости детей может объясняться их социальной и психологической дистанцированностью, нежеланием глубоко включаться в процесс формирования личности, строить временну́ю перспективу ее жизненного пути, а также стремлением ограничивать свои функциональные обязанности официально предписанными целями и задачами.

Все вышеизложенные примеры иллюстрируют не только рассогласованность реальностей первичной и вторичной ЭС у социальных сирот, но и когерентность этих процессов. Она определяется пролонгированностью эффектов неуспешности первичной ЭС на стадии вторичной ЭС, повторением некоторых жизненных ситуаций, конкретных сценариев как в условиях первичной, так и вторичной ЭС. В ряде исследований отмечается, что выпускники интернатов испытывают трудности в обустройстве своего быта, распределении бюджета, при самостоятельном поиске работы и т. п. Они боятся нести ответственность за свое материальное и финансовое благосостояние, за экономическое благополучие других, что усложняет процесс создания своей семьи. Даже получив работу, большинство из них остается неудовлетворенным уровнем зарплаты, содержанием профессиональной деятельности, формой занятости и т. п. Следствиями этого являются постоянная смена работы, попытка жить на ренту, сдавая в аренду жилье, предоставляемое государством (Бобылева, 2007; Лаврович, Веселовская, 2007; Павлычева, 2010; Радина, 2006; Савин, 2017; Golybeva, Golybeva, 2015). По всей видимости, процессы негативной антиципации ЭС социальных сирот связаны с низким уровнем их экономической активности, финансовой и материальной самостоятельности, высоким уровнем финансовой тревожности, отсутствием долгосрочных прогнозов своего экономического благосостояния, неготовностью принимать ответственность за экономическое благополучие других, редуцированным пониманием материальной собственности.

По мнению специалистов, успешность перехода социальных сирот к вторичной ЭС зависит от психолого-педагогического и социального сопровождения. Для реализации поставленной задачи предлагаются разные формы мероприятий, направленных на их социально-психологическую и экономико-психологическую адаптацию к изменившимся условиям экономической социализации (Бобылева, 2007; Савин, 2007; Солодовникова, Шибаева, 2015, 2016). Данные средства могут быть приняты как меры профилактики экономической ресоциализации.

К сожалению, нами не обнаружено данных о том, что процесс экономической ресоциализации многие дети-сироты переживают дважды: в первый раз – когда приходят из семьи, адаптируясь к требованиям воспитательно-образовательного учреждения, и усваивают представления о том, что нет личной собственности, а есть только общественная (или групповая) собственность, все равны, нет ни бедных, ни богатых и т. п.; во второй раз – когда после получения образования начинают самостоятельную жизнь. Успешное завершение для них экономической ресоциализации и возврат к первичной ЭС (в стенах образовательного учреждения) или переход к вторичной ЭС (после завершения профессионального образования), по всей видимости, связаны с наличием/отсутствием личностного ресурса, выраженного в готовности материально и финансово обеспечивать себя.

В любом случае в вышеприведенных примерах переход от первичной ЭС к экономической ресоциализации определяется потребностью личности соответствовать требованиям внешней среды. Благодаря этому происходит либо полная перестройка экономического сознания и поведения (ресоциализация), либо частичное присвоение нового знания и опыта в области экономических отношений (вторичная ЭС).

Среди «кризисных» ситуаций макроэкономической жизни общества, запускающих процессы вторичной ЭС и экономической ресоциализации субъектов экономической деятельности с целью адаптации к изменяющимся условиям, выделяются экономические реформы, смена модели экономического развития общества, объединение (например, Европы) или распад (например, СССР) экономического пространства и т. п. Данные явления экономической и политической жизни общества определяются исследователями как «социально-экономические эксперименты» (Социально-психологическая динамика…, 1998). Они имманентно присутствуют в экономической жизни любого сообщества как условие потенциальных изменений в его развитии, а в современных условиях глобализации экономического рынка характеризуются широким размахом и разнообразием форм (Нестик, Журавлев, 2018). Их социальные последствия отражаются на рынке труда, в частности, на повышении роста массовой безработицы, трудовой миграции и т. п. Психологические эффекты данных экспериментов – предмет исследований экономических и социальных психологов, психологов труда, занимающихся социально-психологической, экономико-психологической динамикой в изменяющемся обществе (Власов, Киселева, 2019; Журавлев, Позняков, 2018; Cinnirella, 1996, 1997; Economic Transformation…, 1996; Grunert, Beckmann, 1993; Halvorsen, 2016; Muller-Peters et al., 1998; Mussweiler, Englich, 2003; Routh, Burgoyne, 1998; The Psychology of the European Monetary Union…, 1998; Tyszka, Sokolowska, 1999). Классификация «социально-экономических экспериментов» может быть построена на критериях глубины переживаемых последствий населением и характере предполагаемых изменений.

Так, по данным специалистов, «естественные экономические эксперименты» 1960–1980-х годов в нашей стране были ориентированы на поиск путей преобразования плановой экономики, новых стимулов и рычагов ее развития (Милюков, 2018; Упущенный шанс, 2017), но не предполагали кардинальных изменений в экономическом сознании и поведении населения, поскольку были направлены на организационно-управленческие (структурные) реформы, способствующие снижению падения темпов развития экономики. Речь шла о повышении резервов человеческого фактора в экономике (Китов, 1987), росте экономических показателей и уровня жизни населения (Economic reform…, 1990). Исследователи отмечали, что в эти периоды в стране было активно развернуто экономическое обучение: ведущие специалисты (А. И. Китов, А. И. Милюков, В. Д. Попов и др.) проводили занятия с трудящимися на предприятиях, среди руководителей в регионах, со студентами и т. п. Целью обучения стало повышение мотивации работников предприятий, их заинтересованности в осуществлении реформ. Передавая новое знание в области технологий совершенствования народного хозяйства, методов работы, норм экономического поведения и т. п., специалисты старались в доступной форме донести информацию о содержании экономических новаций.

Несмотря на очевидные различия, приведенный выше пример согласуется с современной ситуацией развития общества в условиях глобализации экономики. В частности, в последние годы в мировом сообществе особенно актуальной стала задача повышения финансовой грамотности населения (Скляр, Михеева, 2019; Соколова, Гончарова и др., 2019; Financial Education and Capability…, 2013; Gudmunson, Danes, 2011; International Handbook…, 2016; Jorgensen et al., 2017; Lusardi et al., 2014). Внедряемые в разных государствах программы финансового обучения, рассчитанные на разные слои и возрастные категории населения, призваны повысить информированность граждан относительно управления своими финансами (сбережение, инвестирование, потребление) в нестабильных условиях социально-экономического развития, усилить финансовые возможности. Большинство исследователей, занимающихся изучением влияния данных программ на экономическое сознание и поведение людей (В. И. Бегинин, О. С. Дейнека, T. Friedline, M. Rauktis, T. A. Lucey, M. M. Grant, D. M. Giannangelo, J. A. Heath, J. M. Hawkins, J. E. C. Lee, J. T. Mortimer), сходятся во мнении, что финансово грамотные люди имеют больше шансов успешно адаптироваться к новым требованиям экономической среды, так как владеют знаниями и навыками управления своими финансами.

Масштабные исследования отношения европейцев к евро, массовой трудовой миграции, безработице и т. п. также указывают на процессы вторичной ЭС. Конечно, объединение Европы по-разному воспринималось населением экономически благополучных государств и стран бывшего социалистического лагеря (Muller-Peters et al., 1998 Mussweiler, Englich, 2003; The Psychology of the European Monetary Union…, 1998). Однако и в экономически развитых странах адаптация к новой форме экономического сотрудничества и евровалюте как символу объединенной Европы отличалась в зависимости от типа привязанности к нации, модели национальной идентичности населения (Burgoyne, Routh, 1998; Cinnirella, 1996, 1997). Так, в Великобритании негативные настроения по отношению к евро у большей части населения определялись сильным влиянием культурной привязанности, в то время как инструментальная привязанность меньшей части населения (прагматическая, построенная на личном интересе, понимании экономической выгоды) больше способствовала позитивному отношению к ситуации введения евро (Burgoyne, Routh, 1998; Routh, Burgoyne, 1998). Важными факторами адаптации к евро в Германии, по мнению исследователей, явились принятие населением факта неизбежности введения новой валюты и оценка «экономической выгоды» от ее введения (Jonas et al., 2002; Mussweiler, Englich, 2003; и др.). По данным немецких коллег, негативному отношению к ситуации введения евро в Германии способствовала тревожность населения относительно ожидаемого повышения цен. В процессе экспериментального исследования обнаружили, что когнитивный диссонанс в сознании противников евро был разрешен в пользу новой валюты благодаря сформированному убеждению, что переход к ней будет обязательно осуществлен. Респондентам ничего не оставалось делать, как найти преимущества новой валюты, что, впрочем, не снизило в сознании людей важность немецких марок (Jonas, Frey, 2006).

Общность приведенных выше макроэкономических ситуаций описывается характером и глубиной изменений в экономическом сознании и поведении личности, указывающих на процессы вторичной ЭС. В таких ситуациях личность сознательно воспринимает новое знание о тех или иных экономических явлениях и объектах, встраивает его в существующую картину экономического мира либо «корректирует» в соответствии с ранее присвоенным. Здесь изменение отношения к явлениям и объектам экономического мира является одним из показателей экономико-психологической адаптации личности или группы к изменившимся требованиям экономической среды. Однако вышеописанные ситуации кардинально не изменяют сформированные на этапе первичной ЭС элементы экономической культуры – нормы экономического поведения, ценности, традиции и т. п.

Смена модели экономического и политического развития общества в 1990-е годы в нашей стране стимулировала процессы экономической ресоциализации, результатом которых стала трансформация экономического сознания и поведения людей (Журавлев, Позняков, 2018; Журавлева, 2013; Проблемы экономической психологии, 2004, 2005; Социально-психологическая динамика…, 1998). В частности, исследователи отмечали кардинальные изменения ценностной системы в направлении повышения значимости материальных ценностей и ориентации на индивидуализм, динамику отношения к собственности, бедности и богатству, деньгам, переход к предпринимательской деятельности и т. п. В этот период формировались новые представления о явлениях «рыночной экономики» – инфляции, безработице, конкуренции на рынке труда и т. п. (Демин и др., 2018). В повседневный общественный дискурс вводились понятия, ранее неизвестные большей части населения страны: маркетинг, биржа (брокер, дилер, маклер), бартер, акции, ваучер и т. п. Резко возрос процент россиян, осуществивших переход от наемного труда к предпринимательской деятельности (Китова, 2005; Позняков, 2002; Позняков, Журавлев, 2012; Филинкова, 2007; Чирикова, 1999; Шорохова, 1999). Появился новый вид предпринимательской деятельности в области малого бизнеса – «челночный бизнес», новая социальная группа – «челноки» (мелкие торговцы, занимающиеся перепродажей товаров, пользующихся повышенным спросом у населения).

Так, серия социологических исследований начала первой декады 2000-х годов, посвященная «челнокам» и их деятельности, выявила наличие ценностно-нормативного конфликта в сознании многих людей, принимавших в 1990-е годы решение о начале данного вида бизнеса (Деньги вчера и сегодня, 2000; Климова, 2006; Ядова, 2009). Наиболее выраженным это противоречие было в сознании людей, чьи профессии до развала СССР считались «почетными», социально значимыми, но были малооплачиваемыми. Речь идет о работниках сферы образования, медицины, культуры и т. п. Оставшиеся в профессии выживали за счет внутренних ресурсов, подсобного хозяйства и социальных связей (поддержка близких и друзей). По сравнению с ними «челноки» в обыденном сознании населения воспринимались как «успешные адаптанты» к рыночной экономике. По данным исследователей, «спекулянты» и «рвачи» – атрибуты советских идеологем о малом бизнесе – в нулевые годы в массовом сознании россиян получили позитивную оценку: в них видели целеустремленных, трудолюбивых, активных, способных к риску людей. Однако само явление массовой челночной торговли как элемент «смутной эпохи» характеризовалось весьма негативно (Климова, 2006).

Схожие результаты были получены Е. В. Шороховой, изучавшей социально-психологическую динамику в период НЭПа в России 1920-х годов (Социально-психологическая динамика…, 1998, с. 37–106). Автор отметила, что в этот период изменялись психологические характеристики ранее существовавших больших и малых групп, проявлялись новые качества у вновь возникающих слоев, прослоек и групп, видоизменялись межгрупповые отношения. В частности, неоднозначное отношение формировалось у крестьян и рабочих к маргинальным группам. С одной стороны, они «уважали предприимчивость, хозяйственную хватку „новых помещиков“. Вместе с тем отрицательно к ним относились как к реальным и потенциальным эксплуататорам менее обеспеченных крестьян» (там же, с. 102). Такие же амбивалентные чувства у представителей титульных групп (рабочие и крестьяне) вызывали так называемые «специалисты» («спецы») и даже коммунисты (политическая группа, отождествлявшаяся крестьянами с аппаратом государства).

Близкая по глубине изменений экономического сознания и поведения ситуация характеризовала состояние восточноевропейского общества в 1990-е годы. В частности, в период распада «социалистического блока» в Восточной Европе отмечались изменения в структуре общественного мнения (Economic Transformationin, 1996; Tyszka, 1994; Tyszka, Sokolowska, 1992, 1999). К примеру, сразу после преобразования польской экономики из государственной в рыночную исследователи провели несколько опросов населения с целью выявления его социально-экономических предпочтений. Обнаружив слабую поддержку рыночной экономики в обыденном сознании населения, они сделали вывод, что бо́льшая часть населения не понимает (и не принимает) ее достоинств. По мнению исследователей, недостатки «социалистической системы» были быстро забыты поляками, а переживаемые нововведения «рыночной экономики» были столь яркими и болезненными, что негативно сказались на отношении к ней. В тот период поддержку рыночной экономике продемонстрировала лишь экономически активная часть населения – молодежь, предприниматели и т. п. (Tyszka, Sokołowska, 1999). В процессе смены «коммунистического» строя на «капиталистический» польские менеджеры среднего возраста, имевшие опыт работы в крупных государственных компаниях, в результате рефлексии происходящих в обществе глубоких и необратимых изменений активно пополнили ряды предпринимателей (Tyszka, Cieślik et al., 2011). Как и в России, процесс социальной и экономической трансформации общества большей частью польского населения переживался весьма болезненно. Происходила ломка представлений и отношения к рыночной экономике, вырос процент населения, занятого в негосударственном секторе экономики.

Другой пример, иллюстрирующий состояние восточноевропейского общества, приводится в публикации немецких психологов, проводивших исследование потребительских предпочтений на территории Восточной и Западной Германии сразу после развала «восточного блока» (Grunert, Grunert, 1993). Они обнаружили, что причина разных потребительских предпочтений в двух германских сообществах была связана с разной направленностью ценностной системы восточных и западных немцев: первые были ориентированы на коллективистические ценности, вторые – на индивидуалистические. Авторы исследования составили план работы по нивелированию этих различий в потребительских предпочтениях, включавший в себя разные формы воздействия на потребительское поведение восточных немцев. Предполагалось, что это поможет изменить отношение их к товарам одной из датских компаний, оплатившей исследование. Интересно, что в работе не шла речь о взаимной адаптации двух немецких сообществ. На фоне благоприятной, с позиции авторов, ситуации экономического развития в Западной Германии потребности восточных немцев рассматривались как несоответствующие требованиям изменившейся экономической среды. Однако, указывая на ценностный механизм потребительских предпочтений, исследователи не предлагали воздействовать на систему ценностей восточных немцев, по всей видимости, осознавая сложность такой задачи и высокую временну́ю протяженность периода, который потребовался бы для ее решения.

Анализ приведенных выше исследований проиллюстрировал ранее высказанное предположение, что по сравнению с вторичной ЭС процессы экономической ресоциализации характеризуются глубинными изменениями в экономическом сознании субъекта экономической деятельности (индивидуального или группового). Очевидно, это происходит за счет конфликта между «новым» и «старым» экономическим знанием, опытом и т. п. В результате его разрешения присваиваются новые нормы экономического поведения, изменяются ценностные приоритеты, отношение к материальным ценностям, собственности, справедливости в распределении доходов и т. п.

В качестве социальных последствий экономической ресоциализации в российском обществе можно принять процесс образования новых социальных групп – бизнесменов и предпринимателей. В восточноевропейских государствах это привело к усилению развития частного сектора в экономике.

Иными словами, в условиях социально-экономических и других изменений процессы вторичной ЭС не активизируют полную перестройку сознания и поведения личности. Однако, когда «коррекция» элементов экономического сознания не достигает поставленной цели в связи с масштабными изменениями внешней среды, запускаются процессы экономической ресоциализации. И даже в этом случае, несмотря на глубину и размах изменений, опора на базовые ценности позволяет экономическому субъекту сохранить свою личностную идентичность (Журавлева, 2013; Социально-экономическая динамика…, 1998). Тем самым достигается баланс между процессами индивидуализации и социализации.