Текст книги "Психология экономической социализации личности. Основные формы и детерминанты"

Идея о существовании разных форм социализации имманентно присутствовала в концепциях как зарубежных, так и отечественных специалистов. Так, рассматривая специфику процессов социализации, А. В. Мудрик выделяет стихийную, относительно направляемую и относительно социально контролируемую социализацию, определяя их как составляющие процесса в целом (Мудрик, 2010). Все они в подходе автора, по сути, представляют собой области взаимодействия человека и социализирующих агентов (от друзей, семьи и родителей до школы, государства, властных структур и т. п.) и характеризуются временными параметрами: стихийная, к примеру, осуществляется в течение всей жизни человека, две другие – парциально, в разные периоды его жизни.

Близкое по смыслу понимание процессов социализации обнаружено нами и в работах К. К. Платонова, который определял три пути формирования личности в процессе ее социализации – стихийный, целенаправленный и самоформирование (Платонов, 1986). По мнению автора, роль целенаправленного внешнего воздействия, осуществляемого с помощью обучения и воспитания, а также роль самоформирования (самовоспитание, самообразование, включая саморегуляцию поведения) заключается в «регуляции стихийных воздействий (сверстников, улицы, референтных групп, СМИ и т. п.) на личность в нужном направлении» (там же, с. 234). Продолжая эту мысль, можно предположить, что в формах первичной, переходной и вторичной ЭС присвоение экономического опыта, элементов экономической культуры реализуется в процессе как стихийного, так и целенаправленного внешнего воздействия, а также в процессе самоформирования. Однако их соотношение в первичной и вторичной ЭС будет различаться.

Очевидно, что в условиях переходной ЭС возрастает удельный вес процессов самоформирования во взаимосвязи с целенаправленным внешним воздействием (получение новых знаний, формирование новых навыков, стиля поведения, позволяющих адаптироваться к изменившимся социально-экономическим условиям жизни). В условиях вторичной ЭС данные процессы занимают доминирующее положение. Говоря о форме экономической ресоциализации, можно предположить, что здесь будет наблюдаться практически равное влияние всех трех процессов.

Таким образом, стихийные и контролируемые процессы ЭС, а также процесс самоформирования могут быть рассмотрены как динамичные характеристики ЭС. Их соотношение в пространстве первичной, переходной, вторичной форм ЭС и экономической ресоциализации различается.

Опираясь на сформулированные К. К. Платоновым аспекты социализации, Е. В. Козлова и С. А. Цветков определяют «базовые формы социализации»: стихийную – «процесс социализации, имеющий ситуативный характер (через общение в семье, в различных неплановых социальных группах, через СМИ)», целевую – «плановый процесс социализации, реализуемый через различные социальные институты», саморазвитие – «самоорганизация личности на основе имеющегося опыта и значимых ориентиров развития» (Козлова, 2004; Цветков, 2014, с. 33–34). Несмотря на то, что авторы не раскрывают оснований, по которым строят предположение о выделении данных форм, сам факт введения термина «базовые формы социализации» представляет интерес для нашего исследования. К примеру, в рамках разрабатываемого нами подхода можно говорить о таких базовых формах ЭС, как первичная, вторичная, переходная ЭС и экономическая ресоциализация.

Также в вышеупомянутых работах декларируется существование «вариантов социализации» (там же) – добровольной и вынужденной, которые, с нашей точки зрения, имеют больше шансов на их определение как парциальных форм ЭС. К примеру, вторичная ЭС может протекать и в добровольной, и в вынужденной форме, ее содержание будет различаться по объективным и субъективным основаниям. Форма добровольной вторичной ЭС может проявляться в ситуациях изменения социально-экономического статуса, смены экономических ролей, изменения уровня экономической активности в связи с добровольным уходом с работы, переходом на другое место работы, досрочным выходом на пенсию и т. п. Роль процессов самоформирования в таком случае будет возрастать. Вынужденная форма вторичной ЭС определяется ситуациями иного характера (например, потеря работы в связи с сокращением штата, реорганизация компании, фирмы; уход на пенсию; потеря бизнеса; переход на другое место работы с понижением статуса и т. п.). Можно предположить, что в приведенном примере будут преобладать частично контролируемые процессы ЭС. Таким образом, характер процессов ЭС в разных ее формах обусловлен влиянием факторов, «которые обладают свойством создавать относительно устойчивую сферу детерминации, в пределах которой под влиянием формообразующего фактора развертываются содержательные процессы» (Асеев, 1988, с. 139).

В работах зарубежных исследователей затрагивались разные аспекты ресоциализации. В частности, по данным М. Кона и его коллег (концепция социальной мобильности), изменение классовой принадлежности одного поколения в семье, например, родителей ребенка (первое предшествующее поколение), по отношению к предыдущему поколению (бабушка, дедушка ребенка – второе предшествующее поколение) приводит к тому, что поколение родителей, включаясь в субкультуру другого класса, ресоциализируется (Kohn, 1969). В то же время поколение самих детей не переживает процессов ресоциализации, оно органично включается в новую субкультуру своей семьи. Пример отечественных исследований детей мигрантов подтверждает эти выводы (Грасс, Петрищев, 2017). Таким образом, в качестве факторов экономической ресоциализации могут выступать не только макросоциальные или макроэкономические изменения (как в приведенных ранее примерах социально-экономических реформ 1990-х годов), а установки представителей одного из поколений семьи на повышение своего экономического статуса. Следовательно, в условиях жизнедеятельности одной семьи ее разные поколения могут функционировать в разных формах ЭС.

Данное направление исследований представляет для нас интерес в связи с выделением еще одной парциальной формы ЭС – предвосхищающей ЭС. П. Штомпка, описывая предвосхищающую социализацию (аnticipating socialization), имел в виду, что она может быть реализована в ситуации, когда тот или иной человек еще не включен в ту социальную (в нашем случае социально-экономическую) группу, членом которой хочет быть (Штомпка, 2005). По этой причине он начинает заранее готовиться к тому, чтобы стать ее членом. Применительно к ЭС такая форма социализации представляется весьма распространенной. К примеру, человек, который хочет принадлежать к группе богатых людей, начинает подражать стилю и образу их жизни, внешнему оформлению их социального облика, стремится к тем же формам досуга и времяпрепровождения.

«Предвосхищающая» ЭС имела массовый характер в России в период социально-экономической трансформации. Примерно с середины 1990-х годов благодаря развитию «челночного бизнеса» прилавки российских рынков и магазинов стали заполняться дешевыми подделками товаров дорогих европейских торговых марок. Обладатели «брендовых» подделок переживали все признаки проявления предвосхищающей ЭС, приведенные выше. Припоминается даже случай, когда на одной из линий московского метро длительный период времени пассажиры наблюдали неопрятно одетую женщину без определенного места жительства с сумкой известного и дорогого бренда.

Однако «НЭП 90-х годов» определил всего лишь размах, широту распространения такой формы ЭС. Исторически она присутствовала всегда. Например, затрагивая вопросы экономического воспитания в семье, отражающие менталитет советских родителей, А. И. Китов еще в середине 1980-х годов ставил следующий вопрос: «Откуда бы это в государстве трудящихся взяться привычке изображать из себя более „богатого“, чем есть на самом деле, стремление демонстративно сорить деньгами?..» (Китов, 1987, с. 80).

В настоящее время изучение «предвосхищающей» ЭС в отечественной экономической психологии осуществляется в направлении исследования потребительского поведения молодежи, ориентированного на престижность товаров и услуг (феномен «престижное потребление») (Ким, 2015; Посыпанова, 2012; Радина и др., 2013; Харитонов и др., 2017). По мнению авторов, престижное (демонстративное) потребление весьма распространено в группах молодых людей, которые заканчивают обучение в школе или уже получают профессиональное образование. Таким образом, в работах данных исследователей установлено, что престижное потребление базируется в психологическом пространстве переходной и отчасти первичной форм ЭС.

Несмотря на негативный оттенок «предвосхищающей» ЭС в приведенных выше примерах, по нашему мнению, возможна и ее позитивная реализация. Существенную роль здесь будут играть процессы самоформирования. В таком случае средством достижения высокого экономического статуса в процессе «предвосхищающей» ЭС станет не социально-экономическая мимикрия личности (или группы), а получение дополнительного образования, процесс самообразования, проявление экономической и трудовой активности.

Следуя логике М. Кона, П. Штомпки и других авторов, можно предположить, что если «предвосхищающая» ЭС включена в пространство вторичной ЭС, то следующим шагом должна стать экономическая ресоциализация субъекта, описанная в работах этих исследователей. Если же указанная форма ЭС проявляется в процессе первичной ЭС, то она может существенно изменить направление развития экономического субъекта в условиях переходной формы ЭС.

Еще одна форма социализации, описанная П. Штомпкой, – «обратная социализация» (Штомпка, 2005). Она построена в контексте концепции Маргарет Мид о префигуративной культуре (Мид, 1988). По мнению Штомпки, современное общество характеризуется высокой степенью неопределенности, быстротой и интенсивностью изменений, в связи с чем «новые культурные влияния… распространяемые главным образом с помощью средств массовой информации… проникают в молодежную среду, захватывают молодое поколение, минуя родителей и учителей, а порой даже вопреки их установкам и советам» (Штомпка, 2005, с. 421). В результате меняется вектор социализации. В случае «обратной» ЭС можно сказать, что не родители являются носителями нового экономического знания, а дети транслируют элементы новых знаний и опыта родителям. В условиях переходной и вторичной ЭС такая форма социализации может быть успешно реализована в направлении приобщения современных родителей к новой форме электронных денег (криптовалюте). Их принятие молодежью в условиях переходной ЭС внутренне менее конфликтно, в то время как старшее поколение пока отвергает даже саму возможность их применения.

Если есть «обратная» форма, то должна быть и форма «прямой» ЭС, о которой П. Штомпка не пишет. По всей видимости, она будет характерна для общества с пост– и кофигуративной культурой (по М. Мид). Она может оставаться значимой формой ЭС для транзитивного общества (общества переходного периода). Здесь в разной степени сохраняется передача экономических знаний, опыта, элементов экономической культуры от старшего поколения к младшему. В то же время роль сверстников как источника нового экономического знания в транзитивном обществе возрастает.

Выделение базовых форм ЭС (первичная, вторичная, переходная) основывается на устойчивой закономерности их существования в процессе развития и функционирования субъекта экономических отношений. В этом ряду экономическая ресоциализация занимает особое место. Закономерность ее существования в условиях глобализации современного общества воспринимается как очевидный факт, хотя не все предшествующие поколения и не во всех странах переживали события, подобные тем, которые в российских СМИ часто называют «лихие девяностые». Однако современная ситуация экономического развития российского общества (она связана с пандемией ковида, отношениями со странами Запада и т. п.), характеризующаяся снижением уровня дохода людей, резкими изменениями в развитии малого бизнеса, снижением жизнеспособности бюджетных отраслей – культуры и науки и т. п., указывает на то, что в настоящее время наблюдается период экономической десоциализации – распада ранее выработанных способов экономической жизни населения, который через какое-то время запустит процессы экономической ресоциализации. Кроме того, на микросоциальном и микроэкономическом уровнях анализа, предполагающих рассмотрение повседневной экономической жизни человека, процессы экономической ресоциализации могут, пусть и в меньшем масштабе, характеризовать ситуации потери работы, вынужденной смены форм занятости (например, массовый переход на «удаленку» в период пандемии) и т. п.

Итак, закономерность существования базовых форм ЭС предопределена самим ходом развития экономического субъекта. По сравнению с ними, парциальные формы ЭС (например, предвосхищающая, прямая или обратная, вынужденная или добровольная) могут возникать в пространстве базовых форм, уточняя, дополняя их содержание новыми элементами или придавая новый смысл связям элементов в структуре той или иной формы. Функции этих форм ЭС не ограничиваются приведенными примерами. Их изучение может стать новым направлением в исследовании экономической социализации.

Глава 4
Содержание экономической социализации в разных ее формах

Используя в настоящей работе понятие «форма экономической социализации», мы тем самым акцентируем внимание на структуре феномена, раскрывающей внутреннюю организацию системы элементов ЭС (она выступает как единство взаимосвязей между элементами), а также на функциях разных форм ЭС. При этом, понимая ЭС как процесс и результат развития личности как субъекта экономических отношений, в контексте анализа условий, факторов, обусловливающих содержание той или иной формы ЭС, мы будем использовать и понятие «стадии ЭС».

Итак, категория «структура» трактуется как связь элементов системы, совокупность отношений между ними. Структура обеспечивает целостность и относительную устойчивость объекта в ситуациях сильных внешних воздействий за счет внутренней организацией системы, при этом она сохраняет его относительную подвижность.

В экономической, точнее, социально-экономической, психологии основные элементы ЭС соотносятся с базовыми категориями социальной психологии, поэтому предметом исследований ЭС выступают представления (репрезентации, образы, социальные представления как феномены больших социальных групп), ожидания, воспоминания, мнения, суждения, оценки, отношения, установки, нормы, ценности, мотивы, стратегии и цели поведения и т. п., порождаемые взаимодействием личности и группы с явлениями и объектами социально-экономической среды. Их предметный анализ представлен в монографиях и отдельных разделах монографий зарубежных и отечественных специалистов (Дробышева, 2013; Козлова, 2004; Ким, 2015; Посыпанова, 2012; Проблемы экономической психологии, 2005; Сергиенко и др., 2013; Стельмашук, 2003, 2015; Фенько, 2005; Economic Socialization, 1996; Furhnam, Argyle, 1998; Furnham, Lewis, 1986; Lewis et al., 1995; Otto, Serido, 2018; Rinaldi, 2007; и др.), в специальных выпусках профильных журналов (Journal of Economic Psycholigy, 1996, 2006), в статьях в научных журналах, не говоря уже о публикациях в сборниках научных работ и материалах конференций, а потому не требует дополнительного изложения.

В частности, в наших ранних публикациях и монографии были выделены и проанализированы три направления исследований ЭС в экономической психологии, условно названных нами «когнитивным», «поведенческим» и «факторным»; проведен сравнительный анализ отечественных и зарубежных подходов, их теоретико-методологических оснований; выделены сложившиеся к тому времени (т. е. с 1990-х годов по 2011 г.) отечественные дисциплинарные подходы – «психологический», «социально-психологический» и «этнопсихологический»; обозначены тематические предпочтения отечественных и зарубежных исследователей; выделены предметные области вторичной ЭС (см.: Дробышева, 2011, 2013; Проблемы экономической психологии, 2004, с. 412–444). На основании проведенной работы были сделаны выводы о предметном поле экономической социализации, включающем как отдельные феномены экономического сознания и поведения личности, представителей разных социальных групп (экономические представления, экономические установки, стратегии и мотивы экономического поведения и т. п.), так и интегрированные образования («экономическая Я-концепция», «социально-экономическая мобильность», «экономическая идентичность», «субъективный экономический статус», «экономическая толерантность», «экономическая ответственность» и т. п.), каждое из которых имеет собственную структуру из определенным образом связанных между собой элементов.

По мере накопления знания об ЭС отечественные исследователи обратились к проблеме структурного анализа изучаемого феномена. В частности, обобщая сложившиеся к настоящему времени взгляды специалистов, можно заметить, что большинство из них выделяет трех-четырехкомпонентную структуру ЭС, которая включает когнитивную (либо познавательную), аффективную (либо эмоциональную, ценностно-аффективную), ценностно-нормативную и поведенческую (либо конативную) составляющие (Алова, 2002; Анкудинова, 2009; Вяткин, 2010; Дробышева, 2002; Евдокимова, 2014; Козлова, 2004; Миронова, 2013; Цветков, 2014; Честюнина, Забелина, 2019). В основу такого подхода легли представления о трехкомпонентной структуре социально-психологических феноменов, расширенной за счет включения других компонентов, представляющих интерес для конкретного исследователя: например, когнитивный, деятельностный, ценностный, адаптационный (Амиров, Шайдуллина, 2014); аффективный, рефлексивный, перцептивный, когнитивный (Грановская, 2013), познавательный, ценностный, аффективный, конативный (Дробышева, 2013; Дробышева, Журавлев, 2016; Журавлев, Дробышева, 2011а), когнитивный, ценностный, аффективный, поведенческий (Честюнина, Забелина, 2019) и т. п. Иной подход связан с включением в структуру ЭС разных ее видов – трудовой, потребительской, сберегательной и т. п. (Стельмашук, 2003) или с выделением конкретных возрастных периодов в процессе ЭС (Алова, 2002; Козлова, 2004). В основе последнего лежат функциональные и возрастные различия в трактовке структуры ЭС.

Содержание каждого из компонентов ЭС в разных исследованиях имеет схожие и различные элементы. К примеру, в одном подходе когнитивный (или познавательный) компонент включает знание специальных социально-экономических понятий, нормы, ценности, отношение к труду (Алова, 2002); в других работах этот же компонент определяется как экономическое сознание в целом (Евдокимова, 2014) или как совокупность экономических представлений (Посыпанова, 2012; Стельмашук, 2003; Уэбли, 2005; Furnham, Argyle, 1988; Leiser, 1983). Общность трактовки содержания этого компонента ЭС связана с упоминанием как феноменов обыденного сознания – представлений, суждений, мнений, ожиданий, когнитивных оценок экономических явлений (имплицитный уровень экономического сознания), так и экономических понятий и тезаурусов (эксплицитный уровень экономического сознания).

Заметим, что современные исследователи вышли за рамки теории возрастного когнитивного развития и нашли другие переменные, которые играют важную роль. К примеру, в повышении потребительских компетенций детей «Theory of mind» («теория психического» в отечественной версии) предсказывает способность понимать смысл продаж, символику брендов и т. п. (Сергиенко и др., 2013, 2020; Уэбли, 2005). Дети дошкольного возраста с развитой «теорией психического» лучше подготовлены к выявлению убедительных намерений. Исследователи считают, что исполнительное функционирование (т. е. форма когнитивного развития, которая объясняет импульсный контроль, запланированное поведение и навыки категоризации) связано со способностью детей обрабатывать сообщения бренда (Сергиенко и др., 2013, 2020).

В любом случае содержание данного компонента раскрывается посредством анализа познания объектов и явлений экономического мира в процессе ЭС. Речь идет о понимании детьми разного возраста экономических явлений и объектов, о конструировании ими базовой картины экономического мира, о включении в эту картину новых образов в процессе вторичной ЭС или экономической ресоциализации взрослых людей и т. п.

Восприятие и понимание экономического мира связано с формированием у субъекта познания какого-либо отношения к объектам и явлениям этого мира. Категорию «отношение» («психологические отношения», «attitude») чаще относят к аффективному компоненту ЭС, поскольку эмоциональная составляющая в структуре самого феномена играет ведущую роль. К примеру, в 1980–2000-е годы зарубежными коллегами (M. Bonn, H. Dittmar, A. Furnham, D. Earle, E. Jonas, S. E. G. Lea, R. L. Leahy, Е. Rinaldi, A. J. Scott, P. Webley) было проведено много исследований, раскрывающих отношение детей, подростков, учащейся молодежи, работающих взрослых и безработных к деньгам (особенно к новой валюте евро), собственности, банкам, бедности и богатству. Чуть позже, начиная с 1990-х годов, аналогичные работы выполнялись и отечественными специалистами (Е. В. Голубева, О. С. Дейнека, С. Т. Джанерьян, Е. Д. Короткина, А. Б. Купрейченко, Е. А. Махрина, Е. А. Макарова, Т. Ю. Миронова, П. А. Муравьева, А. А. Письменова, М. Ю. Семенов, Е. Б. Фенько, Е. Б. Филинкова). В них эмоциональные переживания респондентов, иллюстрирующие модальность отношения к деньгам, определялись не только как показатель аффективной составляющей изучаемого отношения, но и рассматривались как предиктор направленности монетарного, сберегающего, потребительского и других видов экономического поведения.

Собственно эмоциональные переживания (эмоции, чувства, аффекты), порождаемые теми или иными явлениями социально-экономической среды, активно изучались в рамках вторичной ЭС, экономической ресоциализации. К примеру, исследователи обращались к вопросам финансовой или экономической тревожности, финансовой депривации экономического субъекта, к эмоциональным переживаниям, вызванным конкретной ситуацией потери работы или очередным экономическим кризисом в обществе (Кожевникова, 2006; Klontz et al., 2011; Lay, Furnham, 2019; Shapiro, Burchell, 2012). Показано, что глубина и устойчивость переживаний свидетельствуют о субъективной значимости экономических явлений и объектов в сознании человека (группы), а их характер определяет последующий выбор им стратегии совладания. Например, негативные переживания в связи с потерей работы могут одних безработных стимулировать к поиску нового места работы, формы занятости и т. п., в то время как другие лишь фиксируют внимание на своем новом статусе, погружаясь в депрессию (Willemse, 2015). Различия в таком отношении к своему статусу безработного исследователи объясняют рядом факторов, среди которых как объективные: временно́й фактор (как давно человек находится без работы), уровень дохода семьи и т. п., так и субъективные: субъективный экономический статус, экономическая идентичность, ценностные ориентации и т. п. (Бендюков, 2010; Готовцев, 2020; Демин и др., 2018; Лукина, Новикова, 2016; Чуйкова и др., 2012; Шуванов, Петунова, 2004; Falakahla, 2018; Youth Unemployment, 2003; Warr, 1984).

В последние годы специалисты обращали особое внимание на выраженную зависимость людей от денег, связанную с их «финансовыми расстройствами» – навязчивым накоплением, неразумным риском, патологической склонностью к ониомании, компульсивным тратам, долговому поведению (Валиуллина, 2021; Гагарина, 2021; Стельмашук, 2009; Blaszczynski, Nower, 2010; Dittmar, 2004, 2005; Duroy et al., 2018; Klontz et al., 2015; Engelberg, Sjöberg, 2007; Shapiro, Burchell, 2012). Исследователи отмечают, что при высоком уровне финансовой тревожности снижается уровень самоконтроля личности, что способствует ее компульсивным тратам (Lejoyeux et al., 2011). Влияние очень высокого или очень низкого уровня тревожности приводит к искажениям в процессе принятия решений, в том числе связанным с управлением своими финансами (Miu et al., 2008; Heo et al., 2014). Однако ее умеренный уровень носит конструктивный характер, способствует поиску источников угрозы (Mcneill, Dunlop, 2015). В его основе – адекватная самооценка финансового положения, взвешенное рациональное отношение к деньгам, что позволяет человеку контролировать свое поведение – отказываться от компульсивных трат, финансовых вложений в сомнительные проекты, принятия невыгодных долговых обязательств по банковским кредитам и т. п. (Hughes, 2019; Khare, 2014; Gasiorowska, 2014).

Иными словами, тревожность (волнения, беспокойства) экономического субъекта относительно снижения своего финансового и материального благосостояния несет как деструктивный, так и конструктивный характер, выполняя функцию его адаптации к изменившимся условиям экономической жизни, направляя его внимание на поиск угрозы финансовому и материальному благополучию.

Следует уточнить, что нами не обнаружены исследования, предметом которых становились бы собственно эмоциональные переживания (чувства, эмоции) детей относительно тех или иных экономических явлений. Как правило, они имманентно включены в общую канву анализа отношения или оценок экономических явлений, экономических представлений и т. п. Примером тому являются работы, выполненные с целью анализа влияния рекламы на детей и подростков (Авдеева, Фоминых, 2002; Сергиенко и др., 2013; Вannon, Schwartz, 2006; Boland et al., 2012; Buijzen, Valkenburg, 2003; Harris, 2014; Lapierre et al., 2017; Opree et al., 2014, 2016; и др.), так как она в первую очередь ориентирована на аффективную составляющую экономического сознания, актуализирующую их потребность (или желание) в приобретении того или иного товара (детские игрушки, кондитерские изделия и т. п.).

В исследованиях рекламы наглядно представлена связь познавательного, аффективного и конативного компонентов ЭС. В частности, специалисты отмечают, что уже в дошкольном возрасте дети не только понимают телевизионную рекламу, но и выражают пусть некритичное, но свое отношение к ней (в категориях «нравится – не нравится») (Сергиенко и др., 2013). По мере взросления доверие к рекламе начинает носить избирательный характер (Авдеева, Фоминых, 2002). Несмотря на то, что отношение детей и подростков к телевизионной рекламе часто не определяет их потребительское поведение, исследователи отмечают, что доверие (отношение) к ней может стимулировать у них склонность к материализму, проявляться в принятии стандарта физического облика («худой идеал женского образа»), в повышенном интересе к «вредным» с точки зрения детских врачей продуктам питания и т. п. (Вannon, Schwartz, 2006; Buijzen, Valkenburg, 2003; Harris, 2014).

Конечно, большинство специалистов связывают отношение детей и подростков к рекламе с ее негативными последствиями, и все же некоторые из них считают, что существует связь между рекламным воздействием и психологическим благополучием подростков. Она выражается в том, что реклама может стимулировать у детей и подростков чувство контроля над своим окружением, открытость новым впечатлениям, целенаправленность в жизни, чувство самообладания (Opree et al., 2014, 2016). Иными словами, элементы аффективного компонента ЭС могут выступать если не регуляторами поведения, то мотиваторами предповедения, и они тесно связаны с восприятием окружающего экономического мира.

Содержание ценностного компонента ЭС было подробно изложено в нашей ранней монографии в связи с разрабатываемым автором аксиологическим (ценностным) подходом (Дробышева, 2013). В ней приведены результаты исследований, образующих два вектора анализа. Первый из них раскрывает условия формирования ценностной системы личности, включающей в том числе ориентации на экономические и социальные ценности, а также их изменчивость в зависимости от внешних и внутренних факторов; второй – функции самих ценностных ориентаций как «внутреннего» фактора экономического сознания и поведения личности. Несмотря на то, что выбранный нами ракурс анализа был выполнен в контексте первичной ЭС, полученные в работе данные согласуются с общей моделью ЭС. Так, отечественные исследования ценностной динамики личности представителей разных социальных и экономических групп в условиях социально-экономических трансформаций 1990-х годов свидетельствуют о силе воздействия социальной среды на субъекта экономических отношений (Журавлев, Журавлева, 2001; Журавлева, 2013; Социально-психологическая динамика, 1998; Хащенко, 1999). В работах отмечается устойчивость базовых элементов ценностной структуры, позволяющих личности сохранять свою идентичность даже в условиях экономической десоциализации общества.

Ценностный компонент ЭС не ограничивается изучением системы ценностных ориентаций личности. Безусловно, он шире по своему содержанию и включает разные аксиологические аспекты. Субъективную ценность для личности (группы) могут представлять явления и объекты экономического мира, репрезентации которых и отношение к которым свидетельствуют об их очень высокой значимости в сознании человека. Примеры этому можно обнаружить в исследованиях феноменов материализма (Хащенко, 2016; Belk, 1985; Furnham, Valgeirsson, 2007), престижного (демонстративного) потребления (Ким, 2015; Посыпанова, 2012; Харитонов и др., 2019) в группах людей разного возраста и экономического статуса, у представителей разных социальных групп. Они наглядно иллюстрируют связь между элементами конативного и ценностного компонентов.

Элементы конативного (поведенческого) компонента ЭС, т. е. стратегии, мотивы, цели экономического поведения, намерения, выраженные в установках, определяющих готовность совершить то или иное действие, или предпочтениях конкретных стратегий экономического поведения, изучаются как в контексте реального экономического поведения (Аянян, 2015; Иванова, Совалева, 2015; Ким, 2015; Радина и др., 2013; Ребзуев, Савельева, 2006; Уэбли, 2005), так и в условиях экономических игр (Charness et al., 2016; Sutter et al., 2013, 2019; Trzcińska, Sekścińska, 2016). Каждое из направлений исследований ориентировано на выполнение своих задач: выявить общие (универсальные) закономерности в принятии решений, в выборе стратегий экономического поведения для достижения поставленной цели; изучить особенности реального поведения, обусловленного контекстом ситуации взаимодействия экономического субъекта с экономическими явлениями, объектами и другими экономическими субъектами. Связь данного компонента с другими в структуре ЭС прослеживается практически во всех исследованиях экономического поведения, раскрывающих особенности функционирования и адаптации субъекта экономических отношений, экономической деятельности к изменяющимся условиям экономической жизни.