Текст книги "Унесенная в дюны. Африканские дневники"

Глава 14. Там, где нас нет/Дети Сириуса

Догоны – это народность, которая живет в скалах, а скорее на скалах. Их жилища карабкаются вверх на высоту от 200 до 600 метров. Давным-давно они вытеснили других жителей и так здесь и остались. Этот народ – анемисты, и здесь до сих практикуются жертвоприношения, но уже не людей (а был ли мальчик?), а собак и других животных. В деревнях где мы побывали нет ни электричества, ни водопровода, ни газа. Что для Африки неудивительно, но все же… Каждая деревня – это родовое поселение. Все роли четко распределены: кто-то работает в поле, кто-то готовит еду, кто-то пасет коз, а кто-то – туристов. Обычно, туристические пастухи – это пожившие в городе и поднаторевшие в искусстве выманивания и душещипательных бесед гиды, говорящие, как правило, на английском или на традиционном для Западной Африки французском языке. А еще догоны выращивают хлопок, ткут из него полоски на старинных ткацких станках установленных прямо посреди деревни. Полоски идут на изготовление одежды для местных и декора квартир неместных. Кстати, в последнее время некоторые модные марки одежды, такие как французская «Кана Бич», например, торгуют костюмчиками из малийского биологически чистого хлопка по 300 у. е. На местном рынке цены кусаются намного меньше.

О дороге

К поселкам догонов следует карабкаться часами (для неподготовленных туристов восхождение может вполне обернуться и летальным исходом) по скалам. Но это еще не самое обидное. На третий день моих мытарств: (любопытство подталкивает все на новые подвиги!) я намертво приросла к огромному валуну: от страха, усталости и морального изнеможения двигаться дальше не было ни желания, ни сил. Вдруг, я услышала шорох. Мимо, клацая шлепками, пронесся с ведром воды бойкий 5-летний малыш. Он с любопытством обернулся. Но куда ему! Разве мог он понять, что это белая тетя тут расселась. А я-то с жизнью прощалась на краю неприступного света….

К вечеру следующего дня мы добрались до деревни Верхняя Юга. Моим восхождением я полностью обязана жухлому, сгорбленному старичку-носильщику. Нет, не подумаете уж обо мне совсем плохо, шла-то я сама, и даже несла огромный, навьюченный абсолютно бесполезным феном, диктофоном и запасной купальной простыней рюкзак сама, но… По мере приближения облаков настроение у меня падало, и примерно на полпути, отчаянно вцепившись в скалу, я поняла, что ни «туда» ни «обратно» мне уже не сдвинуться. От ужаса.

На все попытки мирных переговоров с попутчиками я отвечала лишь сдавленными рыданиями и проклятиями.

Местные жители с недоумением снуют мимо по свои нуждам, кричат детишки, поднимается над горным аулом дымок, а я горько оплакиваю свою долю. Подоспевший на помощь старичок цепко схватил мою ладошку, и потянул меня под облака. Вас в детстве учили, что старость нужно уважать? Вот и меня тоже. Старичку перечить мне воспитание так и не позволило, да и его самого тоже жалко. Вдруг вместо меня в пропасть полетит по слабости именно он?

Через пару часов мы достигли верхней точки страны догонов. Растянувшись в тени, с наслаждением потягиваем свежий манговый сок, а горный старичок-сморчок с радостью прячет в котомку честно заработанные франки. И хитро улыбаясь, что-то бормочет себе под нос.

Про жилье

Там, где прошли жадные до зрелищ французские туристы, можно надеяться на присутствие 2—3 отелей. Но страна догонов – это особый случай. Приехал – выкручивайся сам. Часто мы засыпали в палатках недалеко от деревни. Плюсы: свежо и близко от машины. За компьютер и припасы волноваться не приходится. Минусы: тут мне, как всегда, повезло: с утра я чуть не уселась на заспанного скорпиона: убить бы он меня не убил, но крови попортил бы, это уж точно. После долгих мытарств поселились в кемпинге «Дружба». А после непродолжительного, но яростного скандала: (в нашей кровати уже спала… огромная ящерица), нас заселили в номер люкс: без ящериц, со светом до 12 часов и окном в сад. Ели каждый день одно и то же: шашлык из говядины и сладкую (как наша перемороженная) картошку.

На утро хозяин ласково заглядывая в глаза, стал предлагать различные блага и услуги. Оказалось, увидев, что я вечно что-то пишу, он принял нас за сотрудников одного из многочисленных туристических изданий. Да бы загладить инцидент с пресмыкающимся визитёром, он был готов даже кормить нас бесплатно, но на чужой хлеб мы не позарились, а про путеводители и их несовсем, как оказалось, беспристрастных авторов сделали соответствующие выводы.

Про догонов

Про них как утверждает Грег, знает каждый образованный француз. Перевод: широко известны узкому кругу неограниченных людей…

В центре каждой деревни – каза палабра. Местный сельсовет. Охотники до редкостей, не проходите мимо: столбы, на которых держится крыша заведения, украшены резьбой и тайными знаками и стоят здесь уже несколько веков. Стен – нет. Да и к чему? При таком то вечном лете! Столб-другой можно прикупить недорого, а потом загнать по спекулятивной цене в один из крупных антикварных магазинов Парижа. Так многие туристы и поступают, а еще многие видные политики, архитекторы, психотерапевты и другие именитости украшают деревянными колоннами свои кабинеты, дабы показать свою посвященность, а значит и просвещённость.

Отдохнув, мы двинулись по деревне.

Про фетиши

По всей деревне громоздятся кучки камней. Выстроены дома колдунов и жрецов культа. Бегают заколдованные животные. Трогать, фотографировать ничего нельзя. Я повинуюсь, а вдруг? А на дворе – 21 век.

Проводник сообщает, что с нами хочет познакомиться местный старейшина, дедуле аж 108 лет! В темной хижине на циновке восседает аксакал: иссохшее лицо, ввалившиеся щеки, беловатые, заплывшие катарактой глаза. В миске у ног – каша из местного проса с курочкой. Старик с завидным аппетитом вылавливает лакомые кусочки прямо рукой, затем с наслаждением обсасывает покрытые жиром пальцы. Нам предлагают разделить трапезу деревенского шефа.

Переглянувшись, вежливо сгребаем кучку и отправляем ее в рот. Была не была. Может «Иммодиум» сразу выпить? Проводник одобрительно покачивает головой и шепчет что-то старику на ухо. К чему такие церемонии, мы ведь все равно ничего не понимаем?

По окончанию трапезы мне с трудом удается сдержать рвотные порывы, но как оказалась, наше вежливое поведение не осталось не замеченным. Старик приглашает небрезгливых гостей на праздник женского обрезания. В качестве кого, позвольте узнать?

Про традиции

Вы не ослышались. Женского. Хотя и мужское обрезание здесь практикуется, кстати также без анестезии и антисептических средств. Но этому процессу можно найти хоть какое-то мало-мальское объяснение. В целях гигиены, например. Но женское?

Традиция женского обрезания берет свое начало в мифах догонов. Верховный бог этой народности Аммо создал из кома земли себе жену – землю. Но уже через несколько дней земля покрылась термитниками – символами женского полового органа. Бога возмутили размеры термитников, а может просто ему завидно стало? И посему повелел Аммо лишать женщин клитора по достижению половой зрелости, дабы ничто не превосходило в величии его мужское начало. Мифы-то мифами, да и бог бы с ними… Но ведь подобные обряды практикуют и по сей день, а жертвами становится девочки-подростки 8—9 лет…

Для неравнодушных – ссылка на статью о НГО с долгим названием «Малийская Ассоциация по Изучению и Ориентации Традиционных Практик» http://www.courantsdefemmes.org/newsletter44_12072307.php.

На данный момент женское обрезание практикуется не только у догонов, не только в Мали, но и в других странах региона. Так, по данным вышеуказанной негосударственной организации в Мали 90% женщин были подвержены в детстве этой варварской процедуре. Параллельно существует несколько государственных, а значит абсолютно бездейственных комиссий и законов по борьбе с «пережитками прошлого». Правда, в последнее время в Мали и Нигере некоторые неправительственные, к счастью, организации проводят кампании по работе с населением и, что самое главное, по переобучению мастериц-обрезальщиц. Ведь кто согласиться ради одного только красного словца бросить прибыльный бизнес? А если у «специалистки» найдется занятие повыгоднее, то может и зло сойдет на нет?

Как вы понимаете, на «праздник» мы не пошли, а я так торопилась скрыться из дикой деревеньки, что первую часть пути, а вернее спуска, преодолела на диво всем практически бегом.

На следующий день мы уже прогуливались по столице Мали – Бамако. В центре шумела многолюдная международная ярмарка, и глядя на довольные лица туристов, надутые физиономии чиновников и надменные лики африканских дев, я судорожно пыталась найти ответ на вопрос: Как все это возможно в одной и той же стране? и почему всем безразлична судьба маленьких африканок, которые корчатся от боли и потери крови на соломенной подстилке где-то на краю земли?

Глава 15. Сага

Мы в 15 километрах от Ниямея. В деревне Сага. Здесь расположен медицинский центр сестер милосердия Ордена Матери Терезы. На часах только половина восьмого, но бледный лик солнца застыл высоко в небесах. Раскалённый добела воздух, духота, пыль, сладко-приторный запах немытого человеческого горя.

Перед закрытыми воротами центра уже собралась огромная толпа. Женщины с опустошёнными горем глазами, колченогие калеки, дети. Многие из них прошли не один десяток километров, ночевали, вырыв вручную яму в саване.

На смену сезону ветров пришла жара. Днем столбик термометра поднимается до 45 градусов по Цельсию в тени, свирепствует лихорадка, от недоедания в Нигере страдает каждый 3 житель. А это почти 3 миллиона человек. Источник: «La famine au Niger: les facteurs géographiques d’une crise», Boureima Amadou.

Старый, скудный урожай сорго уже съеден, а новый соберут только через несколько месяцев.

Я нерешительно стучусь в голубые железные ворота Центра. Это – мой, так сказать, новый офис. Позади осталось комфортабельное кресло секретаря датской кооперации.

Ворота отворяются, и на пороге возникает одетая в белоснежное сари с синей оторочкой пожилая индианка. Иветт – старшая сестра ордена. Родом она из Калькутты, именно там возник в середине прошлого века и сам Орден. Она сдержано здоровается и жестом приглашает меня войти.

Просторный двор с навесом для ожидающих пациентов и просителей. Огромный баобаб усыпанный «мартышкиным хлебом». Открытая летняя кухня, рыжие бараки больничных палат и диспансера, кладовые, часовня. Вокруг церквушки множество свежих могил.

Из диспансера раздается тихое пение. Время утренней молитвы, на которую собираются все работающие в центре. Останавливаюсь на пороге и оглядываю новых коллег. В основном – это монашки в белых сари – униформе Ордена, приехавшие в Нигер с разных концов Земли. Сестра Елена – из Германии, Агнесс – из Бангладеш, Иветт и Анна – из Индии, Сабин и Сара – из Шри Ланки, а также добровольцы: Мишель – приятный молодой парень из пригорода Дижона, Анри – новоиспечённый врач с острова Реюньон, Софи – воспитательница из французского лицея, она-то мне и рассказала о центре в Сага.

В 1948 году мать Тереза основала в Калькутте монашескую конгрегацию «Сёстры Миссионерки Любви», деятельность которой была направлена на создание школ, приютов, больниц для бедных и тяжелобольных людей, независимо от их национальности и вероисповедания. С 1965 года деятельность монашеской конгрегации, основанной Матерью Терезой, переступила границы Индии1414
  http://ru.wikipedia.org/wiki/Индия,


[Закрыть] в настоящее время она имеет 400 отделений в 111 странах мира и 700 домов милосердия в 120 странах. Её миссии, как правило, действуют в районах стихийных бедствий и экономически неблагополучных регионах. Источник: Википедия.

Ежедневно в центр обращаются около ста пациентов, а ведь прием ведёт один врач Анри. Сестры не имеют даже фельдшерского образования. В палатах одновременная находится до 30 пациентов, а в центре принудительного вскармливания до 60 малышей с мамами. На кухне в огромном котле готовится обед для 150 страждущих. И все эти заботы – удел 6 монашек и их добровольных помощников. Улыбчивые, скромные сестры Ордена Милосердия кажется, не чувствую усталости и не знают невзгод.

Не теряя время на знакомства или прогулку по центру, «ты все увидишь позже», старшая сестра, позвякивая огромной связкой ключей на поясе, пересекает террасу, ворота растворяются, и человеческий поток заполнят двор. Измученные женщины с малышами на руках опускаются на длинные скамьи, а монашки осматривают пациентов: кого-то оправляют к Мишелю, пожарнику из Дижона. Вместо отпуска Мишель каждый год работает по месяцу у сестер: сегодня он «на весах». Взвешивает детишек, для того что бы определить степень голодания. Других опрашивают уже прекрасно владеющие местным наречием сестры из Шри Ланки. Монашки бережно приподымают замызганные тряпки, вглядываются в почти бездыханные лица детей, ставят градусники, заполняют подобие медицинской карты. Симптомы у многих одни и те же: высокая температура, понос, обезвоживание, сыпь. Причиной всему малярия, отсутствие питьевой воды, недоедание.

Я дежурю сегодня с сестрой Агнесс в женском бараке. Меняю повязки на зияющих ранах, раздаю таблетки, убираю судна. Моя коллега одобрительно кивает, шутит, снует по опрятной палате. Время летит, духота сдавливает голову, пот ручьями катится за накрахмаленный высокий воротник медицинского халата. Решив снять хотя бы на 5 минут перчатки, ловлю испуганный взгляд сестры Агнесс. Это – палата смертников: у симпатичной Айшату, все время читающей французские детективы – СПИД, у устало вздыхающей у стены Наны – последняя степень рака кожи, бабулька на высокой кровати страдает неизлечимой болезнью кожи, у девчушки-подростка в глубине барака – СПИД, которым заразил ее собственный отец. У близняшек справа – болезнь Нома, бабуся в цветном платке страдает саркомой Капози. Никому из моих первых пациентов поправиться было не суждено.

Особенно запомнился молодой механик, с жуткой травмой позвоночника. Ибрагим много шутил, забавно смущался, когда я меняла ему повязки и мазала раны смесью меда и йода, и искренне переживал, когда я однажды заболела малярией. «Как ты?» – с беспокойством спрашивал пациент, и узнав подробности, сострадательно кивал и заверял, что у него-то, как раз все хорошо. Ибрагим умер через полтора месяца, так и не досмотрев чемпионат мира по футболу. Ему было 24 года.

За те три года, что я провела в Сага я научилась управляться катетерами, клизмами, термометрами, шприцами и детскими весами, похожими на качели, варить похлёбку на сотню человек «из топора» и восхитительное индийское кари и лепёшки из гороха (спасибо, тебе, сестра Агнес), ухаживать за тяжелобольными и глубоко несчастными людьми; «держать лицо», а главное верить, верить в чудо и наслаждаться каждым новым днем.

Я любила и ненавидела свою новую работу, радовалась каждому спасённому недокормышу из палаты интенсивной терапии, лила злые, беспомощные слезы на свежих, появляющихся каждый день, могилах. И никогда еще не чувствовала себя такой нужной, причастной к чему-то по настоящему важному.

Глава 16. Бенин/Прощай, мой верный конь

В Ниямее – пыль столбом, празднуем начало сезона ветров. Гарматан. Мелкая красная пыль сочится из-под плотно закрытых ставень, забивается по углам, окрашивает одежду и белоснежное постельное белье в розово-бурые тона. На улице висят грустные сумерки, бледное солнце катится по небосводу за густой песчаной пеленой, температура упала до благостных 25 градусов днем, но отправиться погулять так и не тянет: душит сухая колючая подземка. Плотно завернувшись в тонкие полосы хлопковых тканей, мы мелкими перебежками перемещаемся от машины к дому и обратно. Ветер пустынь дует уже которые сутки, несет обрывки черных пластиковых пакетов, болезни. Гарматан – время вирусного конъюнктивита, противного Апполо, от которого страшно чешутся, а в последствии превращаются в узкие щелки глаза. Хотя… скоро наступит пора рождественских каникул, да и гарматан, чем-то похож на вьюгу…

Гарматан (исп. Harmatan <араб.) – сухой и знойный ветер, дующий на Гвинейском берегу Африки и приносящий красную пыль из Сахары. Источник: Толковый словарь иностранных слов Л. П. Крысина.– М: Русский язык, 1998.

Так и не дождавшись от обманщика-ветра снежных заносов, мы вновь собираем чемоданы, тюки, палатки, рюкзаки. Вперед, на юг, за зимней прохладой. Путь наш, и правда, лежит строго на юг – на берег Атлантического океана, в славную страну Бенин. Кстати сказать, к нашему прежнему младшему брату по коммунизму. Но и здесь стройку заморозили.

Отъезжаем. Детишки наших знакомых радостно повизгивают в багажнике: места в огромном внедорожнике им мало. Было решено отправить вечно сорящую и гогочущую детвору «сторожить чемоданы», благо, что у нашего железного коня в багажнике оказалось два посадочных места. Операцию «отъезд на заре» мы с успехом провалили, друзья проспали, ну а мы забыли купить страховку на машину, и пришлось с позором разворачиваться и скакать на всех парах в столицу, «пока агентство не закрыли».

Река Нигер – естественная граница между Нигером и Бенином. По обе стороны огромного моста – многокилометровые очереди грузовиков. Кругом снуют ловкие торговцы всякой снедью и дорожным товаром: салфетками, мини чайниками из яркой нигерийской пластмассы, для догадайтесь-сами-каких-нужд, китайскими полу-пластиковыми носками известных фирм, ремнями, булавками, заколками, батарейками, рогожками, пакетиками и мешками. Весь товар развешан на огромных корзинах, корзины элегантно покачиваются на голове. Этакие торговцы-пирамиды ловко маневрируют между пассажирами и транспортными средствами, незаметно оттесняя конкурентов, без устали орудуя локтями и задами.

Усталые шофёры вяло торгуются, голосят мамаши, невозмутимо справляют малую нужду, присев (!) на обочине, нигерские пассажиры.

Наш экипаж пропустили практически без проверки и задержек: у нас нашлась и батарейка для радиоприёмника нигерских пограничников, и стержни для ручек таможенной службы и даже лучезарная улыбка для начальника этой самой службы.

На бенинской стороне – все намного строже, но и здесь нас особо не задержали. Проезжая мимо бесконечной вереницы грузовиков, мы невольно залюбовались: перед нами – музей американского и европейского машиностроения под открытым небом. Возраст самого «молодого» экспоната – лет 20 с гаком.

Юный круглолицый бенинский таможенник горестно вздохнул. Он родом из Гран Попо – рыбацкой деревушки на берегу Атлантического океана… Там свежий влажный воздух, веселые девахи с крутыми задами, сладкий запах волшебной травы… а тут лишь грустный Сахель, да закутанные в платки силуэты. «Передайте привет югу!» – мечтательно закатив глаза, просит сержант. Кстати, тот факт, что мой паспорт просрочен – ни одного таможенника за все путешествие не смутил.

Через час мы добрались до Маленвиля. Сумерки сгущаются, и мы паркуемся на ночлег в пыльном пограничном «городе хитрецов». Прохладный кафельный пол, сероватые хрусткие простыни, бутылка горького бенинского пива. Я засыпаю и мне снятся цветные, яркие сны про слонов. Завтра мы их обязательно увидим: ведь мы в 25 километрах от Альфакоара, заповедного места, убежища слонов и других весьма экзотических животных. Альфакоара… Как много в этом звуке… Как вспомню, так вздрогну…

На этот раз не проспал никто. Ровно в 5.30 мы, забросив баулы в багажник, радостно покидаем отель. Через несколько километров наш стальной конь заупрямился, но в спешке, мы не обращаем на его капризы особого внимания. Радостно надавив на педаль, мы рвемся на встречу с дикой природой. Да и что особенно беспокоиться? Внедорожник – только из гаража, механик все проверил, механик, он знает, механик, он не подведет.

Отрывок из путеводителя по Бенину: «Недалеко от местечка Альфакоара расположено небольшое озеро, куда приходят на водопой слоны и другие животные. Лучшее время для визита 6—7 утра.» Источник: Путеводитель по Бенину Пети Фюте, 2005 год.

У самой таблички на въезде в парк «Осторожно, слоны!» из под капота вырывается хлопок и легкий светлый дымок. Мы недоуменно переглядываемся, но педаль я так и не опускаю. Вскоре наш вездеход встал сам, грустно заскрежетало железное чрево и мы поняли… что сегодня слонов мы не увидим.

Ситуация:

Национальный заповедник. Кругом невысокая, но плотная посадка каких-то лопоухих деревьев. Мобильники не работают: это другая страна, наши нигерские симки не подходят, да и кому звонить? Машина встала и не подает признаков жизни. Воды хватит если только на пол-дня. Мы же собирались впопыхах. По ближайшего поселенного пункта – 15—20 км пешком, а в багажнике мирно посапывают дети.

Сильно испугаться и запаниковать успела, правда, только я. Лоран развел костер (это в заповеднике-то!) и вскипятил воду для чая, Грегори выудил откуда-то потрёпанную книжку, Адиза, подруга Лорана, занялась наведением красоты… Минут через 15 прямо на нас выкатился допотопный джип лесной охраны. Улыбчивый парнишка лет 20—25, сострадательно кивая, выслушал нас, озабоченно поковырялся в моторе, и, вытянув из-за пояса мачете… начал рубить молоденькое дерево. Оказалось, он решил нас отбуксировать в ближайший город со сладким названием Канди, к хорошему парню и по совместительству механику Жану. «Тут у меня в машине бандит, так что вас на борт я взять не могу», – заявил наш спаситель.

Так мы и поехали: лесник в старом американском джипе с бандитом на заднем сидении, его мотоцикл грозно реял в багажнике; да мы сзади на своем пришедшим в негодность новеньком джипе. Между нами – деревянный палкотросс.

Добравшись до города, лесник оставил нас в мастерской, и, вытащив из багажника мотоцикл (на нем ездить дешевле), он оправился на поиски Жана-механика.

Тем временем из машины выполз старичок-с-ноготок в детском капоре небесно-голубого цвета и демисезонном пальто в клеточку и, робко приблизившись к нам, вежливо осведомился, куда делся его охранник и нет ли у нас воды. Оказалось, это и был опасный бандит. А точнее, отец бандита. Его сын пас стада в парке, грубо нарушая правила поведения в природоохранной зоне, более того, львы напали на быка из стада, и храбрый пастух отбил животное и ненароком убил льва. За это полагается штраф или тюремное заключение. Штраф платить семья, мы так поняли, особенно не собиралась, сын находился в бегах, (возможно на соседнем пастбище), а леснику достался отец. Старичок-пель вовсе не возражал против бесплатного проживания и питания в тюрьме и очень беспокоился, как бы лесник не забыл его здесь в Канди. «В тюрьму, так в тюрьму…» – хитро улыбался сморчок.

Через полчаса, может и через пол-дня (понятие времени в манговой прохладе весьма призрачно), прикатил наш спаситель, а вместе с ним и железных дел мастер Жан. У машины мы ухитрились погнуть (простите, меня механики и автолюбители за приблизительность) карданный вал. А в переводе на русский: она больше никуда не поедет, ну по крайней мере пока. Жан с грустью взглянул на груду ненужного метала, в которую в одночасье превратилась наша машина, и укоризненно покачал головой. Мне стало стыдно. Ведь впереди 12 дней свободы, которые все мы надеялись провести не берегу волшебного океана.