Текст книги "Букет незабудок"

12 глава

Жизнь без тебя.

Следующие месяцы я прожил как-то машинально. Легче не думать о том, что ты творишь, чем пропускать все страдания через себя. Я старался не задумываться об этом. Так было легче. Но все для меня было, как в тумане. Моя жизнь стала безрадостна и скучна. Работа, выпивка, очередная девушка и снова работа. О Мари я старался не вспоминать. Хотя в мыслях ежесекундно желал ей счастья.

Найти другую?! Но каждая другая была для меня очередной вещью. Красивые вещи. Конечно, в самые тяжелые для меня часы, в моей жизни появлялась Аннет. Любящая. Милая. Глупая. Она любила меня, тогда как я использовал ее ради усмирения боли. Жгучей и сводящей меня с ума.

– Какие у тебя отношения с этой француженкой? – однажды с явной насмешкой спросил меня Стефан, когда я заполнял какие-то документы. Я недовольно посмотрел на него.

– Такие, какие должны быть у арийца с вражеской женщиной – никаких, – вернувшись к работе, ответил я.

Шнайдер издал громкий смешок. Он изо всех сил пытался вывести меня на конфликт, но у него бы это не получилось. Слишком много мне придется потерять из-за этого.

– То есть ты считаешь, что именно так должен относится офицер СС к местныму населению, – продолжал злить меня Стефан.

– Да, – на редкость спокойно ответил я и даже победно улыбнулся.

Мари так далеко, что ей уже ничего не угрожает. Чего мне тогда бояться?! Но для страха основания были. Стефан с той же усмешкой на губах ушел. Я остался один… один на один с документами, в которых рушатся жизни сотен людей. Я будучи офицером не участвовал в жестоких расправах над людьми, но я подписывая каждый из этих документов, отдавал приказ на такие расправы. Господи! Что мы делали? Это были люди. Обычные люди.

Через пару дней ночью был сильный ливень. Я уснул, как убитый. И планировал проспать всю ночь. Но мне не дали. Когда сквозь сон, я услышал стук, долгий и пронзительный, мне чудилось что это дождь.

– Открой! – раздался женский голос, и я кое-как пришел в себя. Голова кружилась. Я поднялся и пошел к двери, – Открой… – плакала девушка за дверью.

Я сонно вытянул задвижку на двери и открыл замок. На пороге стояла Марта фон Шауф. Она рыдала, пытаясь, сдержать слезы, но от этого ей становилось только хуже.

– Что… что случилось?! – спросил я, помогая женщине переступить порог. Она вздрогнула и посмотрела на меня покрасневшими глазами. Я закрыл дверь.

– Они убили … – сквозь плач, шептала Марта.

– Кого?! – я почувствовал, как к горлу поднимается тревога, – Кого убили?!…

Но вдруг осознание пришло само собой. Конечно же Альберта.

– Кто? – прошептал я. Марта громко всхлипнула.

– Французы… Маки, – она громко вздохнула и вновь зарыдала.

Я опустился на кровать. Тревога сменилась ненавистью. Непреодолимой. Холодной. Французы… я ненавидел их всех. Они убили единственного из нацистов, который… который чтобы не убивать их, стал врачом. Простым фронтовым доктором.

– Он … – прошептала Марта, и я посмотрел на нее, – Он просил, чтобы ты … – она замолчала и опустила глаза, – боролся…

Я закрыл лицо руками и долго молчал. Марта обняла меня, а потом ушла. Я остался один.

Теперь жалости к макам у меня не осталось. Я ненавидел их всех. Убивать без жалости, без опаски. Все лучшие чувства ушли в небытие.

Через полгода такой жизни, я вновь почувствовал, как мою душу охватывает вера в фюрера. Я даже презирал себя прежнего за то, что позволил любви победить. Нет, любовь не для меня. Мария Готье… она осталась в прошлом. Ее яркие бездонные глаза, ее ласковая улыбка – теперь я видел их только во сне. Но сны кончались, сменяясь серой реальностью, и я вновь окунался в мир, где правит фашизм. Это во сне я был Фридрихом Рештельбергом, а утром, одев форму, превращался в Штурмбанфюрера. Без жалости, без сострадания, без любви. И мне такая жизнь теперь была по вкусу.

Я считал себя по-настоящему счастливым: одиноким и оттого свободным, бессердечным и оттого хладнокровным. У меня было все, чего мне хотелось. Мари я почти забыл. Сны я забывал мгновенно, а в реальности мы долго не встречались. Но иногда меня охватывала тоска, будто по прошлой жизни, когда чувства были настоящими, а душа – живой. Словно что-то внутри меня кричало, пытаясь напомнить, что есть вещи важнее чем власть и деньги, но, увы, я этого не слышал.

– Герр Рештельберг,… – однажды окликнул меня кто-то на улице.

Я остановился. Все вокруг меня плыло – я уже был изрядно пьян. Меня нагнал какой-то молодой человек. В темноте я не разглядел его лица.

– Герр Рештельберг,… – запыхавшись, сказал он, – Хорошо, что я вас встретил… – он отдышался и продолжил, – Стефан Шнайдер… свел счеты с жизнью…

– А я-то причем?… – недовольно, спросил я. – Мы не были друзьями, он мне не родственник… Меня его смерть касается в последнюю очередь…

– Вы тот, кому Стефан написал предсмертное письмо, – наконец отдышавшись, проговорил молодой человек.

Я удивленно посмотрел на него и усмехнулся:

– Я?! С чего вдруг?

Молодой человек пожал плечами.

– Ну и где же эта записка?! – тем же тоном продолжал я.

Молодой человек удивленно посмотрел на меня. Сейчас я, наконец, разглядел его. Высокий, темноволосый, с заостренными чертами лица. Это был не эссецовец и даже не немец. Скорее француз, у Стефана было много друзей из местного населения. Но меня это не волновало, ни тогда когда он был жив, ни уж тем более после его смерти.

Тишина стала меня раздражать. Я хотел поскорее разделаться с этим вопросом и пойти искать спутницу на ночь. А утром вновь превратиться в «вершителя судеб».

– Долго будет продолжаться молчание? – раздраженно спросил я и молодой человек протянул мне конверт.

– О нем… никто кроме меня не знает… – неуверенно проговорил он. – Я думал, что это важное письмо… для вас…

– Ты неправильно думал, – холодно ответил я и побрел в сторону дома.

Молодой человек видно долго смотрел мне вслед. Его еще удивляло безразличие к чужой смерти – со временем это пройдет, но в тот момент у него еще были чувства. Он наверняка был влюблен в какую-нибудь девушку, и парил в облаках. Как я когда-то.

Придя домой, я бросил письмо на стол. Оно в тот вечер меня мало интересовало. Мне хотелось поскорее лечь спать. Что мне было до предсмертного бреда Стефана?! Но какое-то сильное чувство тянуло меня к письму. Любопытство ли или просто на мгновение проснувшаяся жалость в моем сердце – не знаю, но я поддался этому чувству и открыл конверт.

«Видишь, какая страшная штука жизнь, – писал Стефан, – У меня было много друзей, любовниц и просто знакомых, но это письмо я адресую тебе, Фридрих, не потому что ты мой друг, скорее напротив. Нет, потому что хочу скинуть перед смертью камень с души. Как я уже заметил, мы не были друзьями, но умереть и оставить на своей душе грех – кощунство. Даже эсесовец перед смертью становится верующим! Хотя все равно ад мне обеспечен, если конечно он есть.

Когда-то ты спрашивал откуда я знаю фройллян Готье. Нет, не так, мадемуазель Готье. Я решил ответить. Мы познакомились давно, когда я приезжал к одному из своих французских друзей – Франсуа Готье-Вишневскому. Мария его сестра по отцу. Правда, теперь никакого Франсуа нет, а есть унтер-офицер Михель Шредер. Он был воспитан отчимом Мари. И как ясно из нового имени, в духе нацизма. Теперь Франсуа ярый партиец НСДАП. Ну, на первый вопрос я ответил. Надеюсь, что печь в аду разогреют терпимо, после того, как я сброшу еще один камень с души.

Мне нравится эта девушка. Милая и недоступная. Но ведь так даже интересней. Для того, чтобы добиться ее благосклонности я внедрился в подпольную организацию, под названием «праведники мира». Конечно же, мое внедрение имело цель, уничтожить подпольщиков изнутри, а не представляло собой благородный порыв. Но на девушку это произвело впечатление. Правда, на меня ее следующая просьба произвела большее впечатление. Она просила передать тебе письмо. Глупая! Я ведь с удовольствием воспользовался этим шансом, чтобы избавиться от соперника, в твоем лице. И у меня получилось,… Правда, только на время. Но и этого было достаточно, чтобы понять, что сердце этой девушки принадлежит не мне. Тогда, я решил использовать давнее знакомство с герром Шредером – отчимом Мари, чтобы узнать ее слабые стороны. И знаешь, что странно, он тоже не хочет, чтобы ты был рядом с ней! Так вот он мне и поведал о некой Софии Вагнер, которая была твоей любовницей. Правда, давно, но это имя произвело на Мари такой эффект, которого я не предполагал. А всего-то стоило сказать, что ты очень хочешь отомстить за «невинно убиенную». Я думал, что Мария потеряет сознание от шока, но она вытерпела. Сильная девушка. Однако, мне в любом случае она ответила отказом. Поэтому вчера в Гестапо были переданы документы на подпольную организацию «праведники мира». Мари спасет Кристоф Шредер, он же не даст убить дорогую девушку, а остальные будут замучены.

И еще я хотел сознаться:… Альберта фон Шауфа убил я. Это я выстрелил ему в грудь. Его надо было убить, много добра было в сердце у этого парня. А добро не для нас. Спросишь, почему я сознался?! Потому что как только орудие убийств перестало быть нужно – меня тоже решили убить. Вот такое вот разочарование в герре Шредере. Хотя было ли разочарование в фюрере и великой Германии… нет, им я верен. Иначе не отдал бы документы о «праведниках мира» в Гестапо.

Мой тебе совет: брось мечтать об этой француженке. Она таким, как мы не ровня. Она погибнет вместе с окончанием войны, поскольку не примет новой жизни.

Теперь все. Вот тебе предсмертная исповедь убийцы. Я не могу жить в этом мире дольше, чем прожил. Меня встретили люди из Гестапо и объяснили, что песенка моя спета. Объяснили, правда, завуалировано, но я понял. В конце жизни я перестал быть нужен и теперь меня ждет смерть. Я выбрал быструю и легкую. Пущу пулю в лоб и дело с концом. Но, если честно, я ни о чем не жалею. Я поступал так во имя фюрера и великой Германии», – я опустился в кресло и закрыл глаза. Голова шла кругом от выпитого алкоголя. Я встал и подошел к окну. На улице уже была ночь. Непроглядную тьму разрывали только сияющие рекламы, бич двадцатого века. От этого света нереально было уснуть. Но сейчас этот свет благотворно влиял на мое состояние. Головокружение прошло и мысли вернулись в свое привычное русло.

«Какая же ты сволочь, Стефан… – думал я, закурив сигарету, – Ее же могут убить…»

Я опустил голову и глубоко вздохнул. Вот так и рушатся судьбы. И так же разрушится и моя. Единственный человек, который мог понять меня – Альберт, но… он был так далеко, что докричаться нельзя.

Я вышел на улицу. Вновь дождь! Уже наступила весна, и эта стихия преследовала всех, не только меня. Мари далеко! Она вне опасности! Так чего же я боюсь?! Мимо проходили патрули, проезжали машины. А я стоял, накинув пальто. Пусть думают, что хотят. В дом я вернулся, когда полностью промок. На пороге меня встретила мадам Крипье и испугано оглядела с ног до головы.

– Заболеть захотелось?! – по-матерински спросила она.

Я улыбнулся. Это была женщина невысокого роста, с кудрявыми каштановыми волосами и чуть раскосыми глазами. Когда-то она была красива, но сейчас тело стало тучным, и морщины съели ее лицо.

– Нет, … – проговорил я.

Мадам Крипье относилась ко мне, как к сыну, и была единственным французом, которого я не мог ненавидеть, даже после убийства Альберта.

13 глава

Болезнь.

Мои прогулки под дождем не прошли без последствий. Мое здоровье подорвалось и разгульной жизнью. А такое не может проходить бесследно и в конечном итоге, иммунитет подорвался и я заболел. Врач диагностировал двухстороннее воспаление легких. Госпитализация была необходима. Я попал в госпиталь «Отель Дьё де Пари». Это был госпиталь для неимущих, для бродяг и беспризорников. Обстановка напоминала больше приют, нежели больницу. Я почти неделю провел в бреду. Как я потом узнал, в это время меня пару раз навещала Аннет и некто из начальства, (мне так и не сказали кто именно), даже однажды в порядке исключения сам Гиммлер. Как говорили, он возмущался, что его подчиненного содержат в таких плохих условиях, кричал и даже угрожал, что прикроет их госпиталь, но, конечно же, это был просто взрыв эмоций вызванный известиями о поражение гитлеровских войск под Сталинградом. Со мной это никак не было связано. Еще кто-то навещал меня, но та, кого я ждал, так и не объявилась.

– Вам лучше, герр Рештельберг?! – осведомилась о моем самочувствие молоденькая сестра милосердия, когда я пришел в себя.

После визита Гиммлера меня поместили в отдельную палату, с видом на Собор Парижской Богоматери. Теперь каждый день, в моей палате были свежие цветы и фрукты. Правда, первое время, меня этот факт сильно удивлял, но после известия о приезде Гиммлера, все встало на круги своя.

– Лучше… – проговорил я, пытаясь приподняться на локтях.

Сестра милосердия радостно улыбнулась и быстрыми шагами преодолела расстояние разделявшее нас.

– К вам тут приезжала молодая особа… – начала было говорить девушка, но я прервал ее выкриком:

– Мари?!

– Не знаю…. – растерянно ответила сестра и присела к моим ногам, – Но она назвала себя вашей невестой….

– Мари… – выдохнул я, чувствуя прилив небывалой радости.

– Так вот… она пожелала вам скорейшего выздоровления и передала вот этот сверток…. – сестра протянула мне нечто замотанное в тряпки. Я, забыв о боли в спине, схватил подарок и с детской радостью стал распечатывать. Сестра с любопытством наблюдала за мной. А я, забыв обо всем на свете, пытался добраться до послания. Внутри оказалась маленькая коробочка с какими-то непонятными медальонами и записка: «Выздоравливай, мой милый Фридрих. Жду тебя. Твоя….» и вот тут-то я понял, что ошибся…

– Аннет… – огорчившись, проговорил я.

Сестра милосердия довольно улыбнулась, видимо приняв мою горечь за счастье. А я растерянно поставил ненужную мне коробочку на тумбочку у кровати и закрыл глаза.

– Милая мисс обещала навестить вас в скором времени…. – полушепотом добавила девушка. Она продолжала говорить, а я больше не слушал. «Вот, дурак! Какая Мари?! Она никогда не позволила бы себе назваться моей невестой! Она никогда не позволила бы мне назвать ее так! А я обманулся! Дурак! Она даже не навестила меня! Она даже не вспомнила обо мне!»

***

Аннет же не заставила себя долго ждать. Пришла на следующий день. Принесла цветы, фрукты. Говорила, говорила, говорила. Строила свои предположения по поводу моей болезни. Придумывала, какой будет наша свадьба. Я не слушал ее. Мне все это было безразлично.

– Милый, ты меня слышишь? – вдруг в недоумение проговорила она. Я кивнул. – Ну, тогда может быть, ответишь….

– Повтори вопрос…. Я просто на мгновение отвлекся…. – прошептал я, целуя ее щеку.

– С тобой хочет познакомиться один хороший человек…. Штандартенфюрер Кристоф Шредер…. Он много слышал о тебе, и теперь горит желанием встретиться с тобой…. Если хочешь знать мое мнение, это очень полезное знакомство…. – говоря последние слова, Аннет наклонилась ко мне, и я почувствовал ее горячее дыхание на своей щеке.

– Знаешь, – иронически усмехнулся я, – Я тоже давно хотел с ним познакомиться….

– Герр Шредер приглашает тебя присутствовать на допросе…. Если ты будешь готов к среде…. – Аннет улыбнулась и быстро поцеловала меня.

– Конечно…. – протянул я.

Стоит ли говорить, что я испытывал в тот момент?! Отвращение. Злобу. Ненависть. И все это по отношению к одному человеку – Кристофу. Тому, кто отнял у меня все, что я любил».

Мужчина замолчал и, обессилев, опустил голову на руки. Я видела, что рассказ дается ему трудно. Но только так он мог сбросить камень с души. Ника быстро сходила за стаканом воды и протянула его гостю. Мужчина с печальной улыбкой принял дар.

– Спасибо, милая фройллян, – он выпил воду одним глотком и продолжал свой рассказ, – «Я совершил множество преступлений. Я был кирпичиком той адской машины, которая сотворила Фашизм, но даже я не был достоин такой пытки, такого наказания.

Когда я пришел на допрос, в кабинет Шредера, мне предстало веселое действо: за широким деревянным столом, лицом ко мне сидел сам Кристоф, он приветствовал меня кивком головы. По другую сторону стола сидел парнишка лет пятнадцати, я не разглядел его лица, заметил только, что он из концлагеря, в кабинете были еще какие-то люди, но на них я даже не обратил своего внимания.

– Наш допрос зашел в тупик, – устало проговорил Кристоф. Его голос напоминал гром по своему тембру, и я невольно вздрогнул. – Ты разве не хочешь избавиться от мук? Их будет много, поверь мне. Тебя будут убивать медленно и жутко. Так, что даже дьявол ужаснется такой смерти.

– Пожалуйста…. – плакал паренек. – Я правда ничего не знаю….

– Выбирай: смерть быстрая и безболезненная, или долгая и мучительная…. – перегнувшись через стол, проговорил Штандартенфюрер.

– Прошу вас… – сквозь слезы, шептал мальчуган. – Я говорю правду….

Лицо мальчишки, покрасневшее и оттекшее, напомнило мне вампира. Такое же худое и одутловатое, но при всем этом очень жалобное. Будь этот мальчуган не узником концлагеря, я, возможно даже, испугался бы его. Но при данных обстоятельствах он был нашим пленником. И никаких иных чувств, кроме презрения, в моей душе не вызвал.

– Увести! – приказал Кристоф двум конвоирам в углу. Теперь я обратил на них внимание. Такие же как и тысячи других эсесовцев. Они всегда выполняют приказы, никогда не переспрашивают, не умеют противится. Конвоиры кивнули и, схватив паренька под руки, быстро удалились. Я знал, что теперь его будут пытать, но жалости во мне не зародилось. «Враг» таким словом я определял несчастного парнишку.

После их ухода, я с Кристофом остался наедине. Первые минуты, мы молча смотрели друг на друга. Он закурил сигару и нервно выдохнул дым. Я не шелохнулся. Шредер усмехнулся и затушил сигару. Я продолжал молча разглядывать его. Темно-русые волосы, чуть тронутые сединой, зеленные глаза, изрядно покрасневшие от бессонных ночей или (что мало вероятно) слез. Лицо бледное и вытянутое, как у истинного арийца. Сам Кристоф был подтянут и строен, так что форма сидела на нем превосходно. Немцы, вообще, отличаются своей выправкой. Я всегда гордился этой чертой. Но сейчас передо мной сидел идеал арийской красоты, и это даже вызвало во мне некоторую зависть.

– Я рад знакомству, – с блеском в глазах, проговорил Кристоф.

– Взаимно, – с натянутой улыбкой, ответил я.

Он ухмыльнулся и предложил мне сигару. В его глазах по-прежнему горел огонь, только теперь он стал дьявольским. Я видел всю ту ненависть, которую этот человек испытывал ко мне, и меня она радовала. Ведь я отвечал ему взаимностью абсолютно во всем.

Сигара была терпкой на вкус, но меня это не смутило. Будь она хоть напичкана ядом, я принял бы ее. Да и, что значила для меня смерть теперь?

– Вы были знакомы с моей падчерицей, – выдохнул дым Кристоф.

– Она очень милая девушка, – не меняя тона, ответил я.

Шредер злорадно улыбнулся.

– А она не говорила вам, что связана с подпольной организацией? – его вопрос несколько удивил меня, но я продолжал держать маску безразличия. – Видимо вы об этом не знали… – продолжил Кристоф, но теперь без улыбки. Он вообще на мгновение изменился в лице, что меня крайне озадачило.

– Я с ней не настолько близко был знаком, чтобы она доверяла мне такие секреты, – затушив сигару, ответил я. – Я не очень люблю близкое общение со здешними людьми. Мне ближе немцы.

– Ну, тогда… – Кристоф вновь посмотрел на меня с ненавистью во взгляде, – Вы именно тот, кто нам и нужен.

После этих слов, он медленно вышел из-за стола и направился к выходу. Я остался неподвижно сидеть в кресле. Хотя мое внутреннее чутье подсказывало, что ничего хорошего за этой фразой не последует.

– Вы умеете проводить допросы? – вновь осведомился Кристоф, остановившись у двери.

– Но это не входит в мои прямые обязанности, – почему-то удивился я.

– Мы все на службе у Фюрера, и мы обязаны нести свою службу там, где он скажет…. Сейчас вы должны провести допрос, – его голос звучал ровно, но в нем чувствовалась боль.

– Это приказ, Штандартенфюрер? – подавив злобу, спокойно спросил я.

– Да, – Скрываясь за дверью, ответил Кристоф.

После ухода Шредера, повисла тяжелая тишина. Мне пришлось собрать все силы, чтобы подавить тревогу, комом вставшую в горле. Минуты текли как часы. Кристофа все не было. Я ждал. Отгонял от себя тяжелые мысли. Не позволял панике взять верх над собой. Успокаивал нервы мыслями о том, что Мари сейчас далеко от этого ада. Далеко….

– Входи. – Голос Кристофа вырвал меня из радостных мыслей. – Тебя я согласен был бы допрашивать сам, но… – он на мгновение замолчал, что вызвало у меня злорадную ухмылку. И с кем он мог так учтиво разговаривать?! Еще и запинаться, путаться в словах?! Наверное, очередная пассия…

Я не оборачивался на вошедших, поэтому увидеть, кто стоит за моей спиной не мог. Да, честно говоря, мне это было не особо интересно.

– …я не могу допрашивать тебя. Устав запрещает. – Его голос дрожал и срывался, что вновь вызвало у меня злую улыбку.

Та, кто стоял за моей спиной, громко вздохнула и легкими шагами направилась по направлению к столу. Кристоф смотрел ей в след, это я понял по тому, как долго он не уходил. И почему именно я должен был проводить допрос?!

– И помни: я предлагал тебя спасти…. – прошептал Кристоф, в последний раз обращаясь к девушке.

– Помни… – ответила она, – я отказалась….

Ее голос звонкий, но несколько охриплый, заставил меня вздрогнуть. Мурашки пробежали по всему моему телу. Меня словно парализовало. Теперь я понял смысл мести Кристофа. Я должен убить своими руками…. Я даже думать о таком наказание не мог. Я не мог поверить, что такое наказание бывает. Я не верил, что это реально. Пока не увидел девушку перед собой.

Она стояла, устало глядя на меня. Одетая в лохмотья. Растрепанная. В ней словно уже не было жизни. Я в ужасе смотрел на нее. Как та девушка, которая когда-то отбросив зонт, бросалась бегать босиком под дождем, радовалась первому лучу солнца, мечтала о мирной жизни, а главное верила во все это, как она могла так просто сдаться?

– Теперь я вижу, – прошептала она, смахивая испачканной ладонью слезу, – ты – фашист….

Я виновато смотрел на нее. Исцарапанные руки, перепачканное лицо, потрескавшиеся губы. Страшное зрелище, особенно когда ты смотришь на любимую.

– Ты собираешься меня допрашивать? – холодно осведомилась она.

Я поднялся из кресла и уступил ей место, понимая, что еще чуть-чуть и девушка потеряет сознание.

– Но… мое место там… – она указала на деревянную табуретку.

– Не сегодня, – проговорил я. – Мари, я… не знал… я не знал…. Если бы…

– Прекрати! – прервала она мои оправдания, – Ты бы мне не помог. Я сама виновата. И довольно об этом.

– Но… – хотел было возразить я, но девушка прижала ладонь к моим губам.

– Ты – немец, а я – француженка. Мы враги. И это не изменить. Мне не жаль ничего. Все было так, как было. Но теперь пришел конец. И смерть станет для меня избавлением.

***

Я нервно курил третью сигарету. Мари сидела, опустив голову на руки, и ждала. Уже десять минут я пытался начать допрос. Сигареты мне не помогали успокоиться, но они тянули время.

– Фридрих, – наконец проговорила Мари, – спрашивай меня…. – я обернулся на звук ее голоса, – Не думай, что Гестапо меня отпустит…. Они уже давно все решили… Им плевать на то, скажу я тебе правду или нет…. А я устала. Мне хочется отдохнуть….

Я отвернулся. Сердце билось громко. Каждый удар сердечной мышцы отдавался звоном в ушах. Я затушил сигарету. Тишина нарушалась только дыханием девушки. Я же в те мгновения не дышал – не мог. «Приступай», – скомандовал внутренний голос. Я закрыл глаза и сосредоточился. Пути назад уже нет.

– Расскажите мне, милая фрау, как и когда вы попали в подпольную организацию «праведники мира»? – я обернулся и посмотрел на сидящую девушку.

Мари удивленно подняла брови, но возражать не стала. Гестапо интересовала другая информация, но этого они не получат. Пусть давятся своим интересом.

– С юности. Я случайно познакомилась с Пьером… – она запнулась на слове и испуганно посмотрела на меня, – с мсье Ришаль, когда пряталась от отчима… – Кристофа Шредера. Мсье Ришаль предложил мне пожить в его приюте. Я согласилась. – Мари закрыла глаза и по ее щекам покатились слезы, – Он заменил мне отца….

Я вновь отвернулся и стал напряженно смотреть в окно. Мне предстояло услышать целую исповедь. А уже сейчас сил не было.

– Потом в один из дней, когда я прогуливалась по старым кварталам, я случайно столкнулась с молодым офицером.

– Андре? – машинально спросил я.

– Да. Он очень быстро предложил жениться. Естественно я думала, что это спасение, моя соломинка… и я согласилась. Мсье Ришаль был рад за меня. Искренне. – Мари всхлипнула.

– Можно без подробностей! – сердито прервал ее рассказ я.

Девушка вздрогнула и тихо продолжала:

– Когда началась война… Андре ушел защищать… – она запнулась на слове, – он ушел на войну… Я осталась совсем одна. И тут снова в мою жизнь пришел Пьер Ришаль. Он предложил мне… – Мари замолчала.

– Что предложил? – спросил я.

– Давать приют евреям, … пряча их на время от Гетто… Потом им делали поддельные документы и… они спасались…. – прошептала девушка. – Но, знаешь, …. если бы мне дали второй шанс… я поступила бы также…. Ничего не меняла бы в жизни.

Я до дикой боли сжал кулаки.

– Потом мсье Ришаль заболел туберкулезом. И пришлось… искать другое убежище…. Других людей. Однажды, я… переодевшись мальчишкой… сумела выкрасть важные документы…. Там были имена тех, кого следует… отправить в концлагерь…. Но убегая, я наткнулась на патруль и получила пулю в руку.

Я закурил новую сигарету. В дверь постучали. «Я занят!» – раздраженно крикнул я.

– Как долго ты находилась в организации «праведники мира»? – вновь обратился я к Мари.

– С сентября 1939 по день смерти Пьера, в мае 42. – устало ответила девушка.

Я посмотрел на сидящую в кресле девушку. Мари напоминала сейчас ребенка: худенькая, с покрасневшими от слез глазами, с оголенными ножками. Она продолжала тихонько всхлипывать.

– Сейчас я приглашу конвоиров – они проводят тебя… – проговорил я. Мари подняла на меня голубые глаза и тихо прошептала: «Спасибо». – Твое дело будет передано в… Гестапо… Я больше ни буду проводить допросы. Это не входит в мои обязанности.

– Тогда… Прощай, – прошептала она.

***

Мужчина глубоко вздохнул и опустил голову на руки. Ника встревожено посмотрела на меня, я покачала головой.

– Не дай вам Бог, милые фройллян пережить такой ужас, который выпал мне… – проговорил мужчина, его голос дрожал.

За весь рассказ он в первый раз не мог продолжать.

Я выглянула в окно. На улице уже загоралась зоря. Воздух стал влажным и прохладным.

– И все-таки… – прошептала я, оглядываясь на рассказчика, – что было дальше?…

Мужчина поднял на меня глаза и улыбнулся.

– Лучше спросить, милая фройллян, чем все закончилось… – его голос прозвучал насмешливо, – Я хотел бы выкурить сигарету… это займет… минуту…

Его глаза блестели. Я улыбнулась и кивнула.

– Конечно….

Он вышел из магазина и закурил сигарету. Дымок сдувал ветер. Руки мужчины дрожали. Из глаз текли слезы. Он думал, что этого никто не видит, но я случайно заметила эту мелочь.

Ника села за прилавок и опрокинула назад голову. Она смотрела в потолок и молчала. Думала о том, что услышала.

– Я совсем вас замучил… – посмеялся вернувшийся рассказчик.

Ника горько посмотрела на него. В ее глазах застыли слезы.

– Так чем все закончилась? – спросила я.