Текст книги "Тимур и его команда и вампиры"

Поднимет на руки и унесет…

Куда?

Женька стукнула куском кирпича по коленке и взвизгнула от боли. На чулке расползлась здоровенная дыра, а ранка получилась не впечатляющая – совсем крошечная.

В общем, не важно, куда унесет ее незнакомец…

Важно, что она медленно придет в себя и сможет расспросить про ненормальную девчурку (все нормальные советские школьницы знают, что никакого Бога нет, а значит, прятаться в церкви глупо), потом про их семейную фотографию.

Конечно, выяснится, что этот дяденька папин хороший знакомый, что отец сам подарил ему карточку и попросил присматривать за дочками!

Идти по кладбищу в сестриных туфлях на каблуках было неудобно. Зато можно прикинуться, вроде подвернула ногу. По дороге Женька набрала земляники, растерла в руке и прилепила на разбитую коленку – ранка стала выглядеть гораздо серьезнее. Она старательно выбрала подходящее место, для удобства подложила под голову толстую книжку – неизвестно сколькой ей придется изображать жертву несчастного случая. Легла, вытянулась и закрыла глаза.

Глава 5

Зашуршала под легкими шагами трава, на лицо девочки наползла тень – Женька зажмурилась и слабо застонала, человек склонился к ней, коснулся ладонью щеки:

– Девочка, ты ушиблась? Тебе плохо? – спросил звонкий молодой голос.

Пришлось приоткрыть один глаз – над ней склонился загорелый мальчишка с хорошим, открытым лицом. Волосы у него выгорели до белизны, а к синей футболке была пришита красная звезда. Но Женька была поглощена своим серьезным делом, поэтому разглядывала мальчишку недолго и торопливо зашептала сквозь зубы, не поворачивая головы:

– Хорошо мне. Иди, куда шел…

– Но у тебя колено разбито, кровь течет, я тебе сейчас помогу…

Пришлось повернуть голову и огрызнуться:

– Я знаю! Пусть течет. Отстань от меня!

– Если в рану попадет инфекция, разовьется столбняк. – Мальчик вытащил из кармана мятый носовой платок и попытался вытереть земляничную кашицу с коленки. Женька села и отпихнула руку незнакомого мальчишки:

– Не трогай! Не лезь ко мне! Дай человеку спокойно позагорать! Уйди!

– Нельзя долго лежать на солнцепеке с такой бледной кожей…

– Тебя забыла спросить – твое какое дело? – Женька начала выходить из себя. Глупый, упертый мальчишка грозил развеять в прах ее блестящий план. Она поджала ноги, схватилась руками за книгу и напряглась, готовая распрямиться как пружина.

– Такое дело, что у тебя солнечный удар! Ты уже бредишь и ничего не соображаешь, – не сдавался настойчивый мальчишка, он даже попытался подхватить «пострадавшую» под руки и поднять. – Я должен тебе оказать первую помощь!

– Мне не нужна помощь! Ни первая, ни последняя! – заорала Женька, вскочила на ноги и со всего маха огрела мальчишку книгой. Книжка разлетелась на две половинки и была отброшена в сторону как оружие, непригодное к дальнейшему использованию. От удара и неожиданности мальчик качнулся и попятился назад, пытаясь сохранить равновесие. Женька хотела для надежности толкнуть противника в грудь, чтобы он свалился на землю и помчался прочь на четвереньках, как трусливый заяц! Но мальчишка успел перехватить и вывернуть ей руку, да так, что затрещали швы на матроске. Чтобы освободиться, пришлось лягнуть его ногой и укусить за предплечье. Но настырный мальчишка все еще попытался вырвать победу и схватил ее за косу. Женька хорошо знала, как учат мальчишек в боксерской секции, – бейте кулаком по носу снизу вверх. Пальцы сами сжались в кулак, прием сработал безотказно – из вражеского носа хлынула кровь. Они продолжали тузить друг дружку, пока юная воительница не свалилась – каблук сломался, нога подвернулась, и Женька грохнулась на землю, больно и теперь уже по-настоящему расшибив коленку и локоть.

* * *

Подростков усадили на обтянутые коленкором кушетки в разных углах поселковой амбулатории.

Из ноздрей настойчивого мальчишки торчали ватные тампоны, а бровь была заклеена пластырем. Женька тихонько всхлипывала: на матроске порвался рукав, ссадины ей смазали зеленкой, а лодыжку облепили компрессом.

Напротив стояли ее родная сестра и участковый. Милиционер тяжело вздохнул, протянул Ольге туфлю с отломанным каблуком и объяснил:

– Дрались, гражданочка, так, что едва разнял. По старому времени – парня выдрать как следует, а барышню в угол голыми коленками на горох поставить.

– Я, как медик, против телесных наказаний, – вмешался врач – пожилой джентльмен с седенькой бородкой, в пенсне и круглой докторской шапочке, по фамилии Колокольников. Его старую закалку выдавал перстень с крупным черным камнем. Доктор благодушно продолжал: – Проблема в том, что пионэрами становятся лица обоего пола. Готов согласиться, что юношам оздоровительная гимнастика, дисциплина и воинские навыки полезны для службы в армии. Но девушкам не место в подобных сообществах. Раньше обучение было раздельным, отношения полов – романтическими. Молодые люди парами сбегали в сад целоваться. Теперь извольте видеть, пионэры между собой никакой разницы не усматривают и дерутся на равных. Утверждают, что рассорились из-за книги, – таковы плоды просвещения…

Колокольников взглянул на часы:

– Впрочем, я скверный педагог, если судить по моему внуку, к тому же моя медицинская миссия завершена. Позвольте откланяться – мне надо успеть сделать очень важный звонок! – Пожилой медик повернулся к участковому, поправил очки, посерьезнел. – Оставляю молодых людей на ваше милицейское попечение, санитарка запрет двери, когда родители разберут ребятню по домам…

Он снял халат и вышел, в амбулатории повисла душная, тяжелая тишина.

Но стоило двери скрипнуть, впустив в медицинское учреждение нового визитера, как Ольга сразу же оживилась, подхватила с медицинского столика остатки разорванного фолианта и двинулась прямиком к младшей сестре:

– Евгения, мне очень стыдно! Как ты могла бить незнакомого мальчика, да еще и библиотечной книгой? Книга порвалась, испортилась – ведь это не твоя частная собственность. Я все напишу отцу, а мы немедленно уезжаем в Москву, сегодня же!

Щеки Ольги заливала краска, а голос срывался – что подумает о них ее новый знакомый – товарищ Арман?

Прислонившись спиной к выкрашенному белым медицинскому шкафчику, Арман молчал. Он выглядел скверно – несмотря на безупречный темный костюм с рубашкой винного цвета – усталым, совершенно измученным. Но впалые щеки и синеватые прожилки на неестественно бледной коже придавали этому человеку особую, обреченную красоту. Ольга только на секунду встретилась с ним взглядом и запнулась:

– Я… я сегодня напишу папе, а завтра уедем. То есть… мы уедем, как только получим ответ…

Арман стоял и, не отрываясь, смотрел на ее Женьку. Ольга по-взрослому, как школьная учительница, поджала губы и дернула девочку за руку:

– Кто тебе разрешил так одеться? Как ты достала помаду? Где взяла чулки?

– В старом комоде…

– Но там же вещи прежних жильцов. Нельзя носить чужое белье, у тебя разовьется грибок стопы или еще какая-нибудь кожная болезнь, тебе любой доктор скажет…

Сосед нашел в себе силы улыбнуться:

– Ольга, милая, поберегите свой дивный голос и не браните сестру. Я уверен, она ни в чем не виновата! – Женька была готова броситься на шею этому доброму, справедливому человеку и расцеловать в обе щеки. Но ей мешал компресс на ноге. – Ваша сестра дитя, чистая душа!

Женька прикусила губу, а Ольгин знакомый продолжал:

– Боюсь, ее втянул мой племянник, вот этот юноша. Идем, Тимур, – откуда только берутся ваши идиотские прозвища? С тобой будет отдельный разговор, не при дамах. – Он подтолкнул мальчишку к выходу.

Но дорогу ему преградил милиционер:

– Минуточку, гражданин. Погодите, вы сами какой пример подаете молодому поколению? Вторую неделю живете не прописавшись! Документики при себе имеются?

Пока дотошный участковый так и эдак разглядывал паспорт соседа, Женька скользнула со стула и, подпрыгивая на одной ножке, добралась до мальчика, поймала его руку, виновато прошептала:

– Тимур – ну я же не знала, что ты Тимур… Почему ты сразу не сказал?

– Это тайна. Секретное имя – буркнул мальчишка, – чтобы… делать людям добро!

В ту же самую минуту Арман шептал ее сестре:

– Ольга, это я виноват, нечего не могу поделать с мальчишкой! Но я подарю вам новые, прекрасные туфли, и мы пойдем на танцы завтра вечером, хорошо?

Ольга неопределенно улыбнулась.

* * *

Солнце клонилось к закату. У самой верхушки разросшегося старого платана, неподалеку от поселковой амбулатории, устроилась сойка. Любопытная пичуга смотрела вниз, туда, где бушевали недоступные ее птичьему уму страсти. Прямо под нею, в густой зеленой листве на ветках устроились двое мальчишек – один в полосатой тельняшке, другой в бриджах. В руках у мальчишек заманчиво поблескивал золотистый предмет. Это был помятый театральный бинокль, который они поочередно подносили к глазам. Еще сойка видела, как у забора амбулатории сгрудились поселковые подростки. Один из них встал на четвереньки, другой, в видавшей виды кепке, взобрался к нему на спину и оттуда заглядывал через забор. Их третий приятель старательно расшатал и уже отодвинул доску, пытаясь пролезть во двор через дыру.

Всю ватагу очень занимало, что происходит в амбулатории, но разглядеть хоть что-то через пыльные оконца было непросто. Одни напирали на подгнивший забор, другие ерзали на сухой ветке, а потом случилось неизбежное: ветка с хрустом подломилась, мальчишки полетели вниз – мягко приземлились, переполошив группу у забора, – забор не сдюжил и рухнул, теперь все ребята барахтались прямо во дворе:

– Вы чего здесь?

– Чего – того!

– Любуетесь, как вашему комиссару впаяют за хулиганство? Вот смеху будет!

– Как бы вам самим по шеям не впаяли!

– Сдачи получить не боязно?

Напуганная шумом сойка вспорхнула и закружила над двором. На крыльцо выбежал человек в милицейской форме, за ним другой, в шляпе и костюме – темном, как крылья сороки. Казалось, что с каждым догорающим лучом солнца его сила и ловкость прибывали. Мужчина без труда растащил подростков, взгрел, не разбирая правых и виноватых, с крыльца за ними следили две восторженные девушки и паренек в синей рубашке. Арман, это был он, заставил ребят кое-как вернуть забору вертикальное положение и передал всю бойкую ватагу на милость участкового. Но сойке было не до них – она упорхнула к соседнему старому дереву, клевать в коре долгоносиков.

* * *

Милиционер пожал руку добровольного помощника. Странное ощущение. Ему показалось, что под дорогой замшей спрятан кусок льда, до того она была холодная, – одно слово, «стальная рука Коминтерна»! Но товарищ шутку проигнорировал, напомнил, что служит по линии Совинторга, и протянул милиционеру купюру – в качестве штрафа за свое незаконное, без прописки, пребывание в поселке, и даже не стал дожидаться квитанции.

Гореев слегка подтолкнул Тимура вперед, в этот краткий миг по его лицу скользнула судорога боли. Оба обитателя дома за номером тринадцать быстрым шагом удалились в сторону своего жилища. Ольга тут же потащила упирающуюся сестренку в сторону дачи, осыпая обещаниями посадить Женьку под самый настоящий домашний арест до приезда отца.

* * *

Ватага ребят разбежалась в разные стороны – участковый для острастки отечески пожурил озорников и распустил по домам. Никакого злодейства за ними замечено не было. Но удержал за рукав родного племянника Мишку и, отвесив ему изрядный подзатыльник, потащил за собой к мотоциклетке.

– Успеешь в салочки набегаться, – пробурчал участковый, – идем, подмогнешь. Мертвяков не боишься?

Квакин пожал плечами:

– Вроде нет.

– Это правильно, живых бояться надо. Понаехали в синих фуражках, не продыхнешь от них. Шныряют, вопросы задают – хотя с мальчонкой дело ясное. Неймется им, того и гляди постучатся: «Здрасте! Как вы, гражданин участковый, племянничка прописали? Для чего вы ему год рождения подделали? С чего это он у вас который год в школу ходит, вместо служить в Красной Армии?» – бубнил милиционер, пока мотоцикл катил по проселку, вздымая клубы пыли. – Все через мою доброту…

Мишка обиженно шмыгнул носом, огрызнулся:

– Или полюбопытствуют, чем один гражданин занимался до семнадцатого года? Может, он служил в царской охранке и скрывает свое преступное прошлое?

– Вот наделил Господь племянничком. Кулацкое отродье! – Мотоцикл свернул в придорожную рощицу. Здесь, среди высокой травы, неприметное с дороги, валялось тело неказистого мужичонки в фуфайке. – Ирод, иди, возьми его за плечи, запихнем в коляску.

– Фу… Чем от него воняет?

– Наглотался политуры в столярном цехе, пьянь беспробудная, отравился и помер! Ему все равно – а живым отвечать. Второй труп за неделю в поселке! Не шутка…

– А синяк у него на шее откуда?

– Навряд ли такого пропойцу бабы целовали. Значит, подрался с другим пролетарием за пузырь спиртосодержащего вещества. Очевидный факт!

– Ловко вы, дядя Паша, все проницаете…

– Известно, по службе. Специалист, он при любой власти на хорошем счету.

– Куда мы его?

– В карьер свезем. Полчаса ходу – а другая область, и район захудалый. Там никто шуму поднимать не станет – даже если найдут. У нас ведь как – Москва под боком, «профессорский поселок», в каждом втором доме тот – нарком, это – шпион.

– Шпионов, вроде, выпускать начали? Симакова батю на днях амнистировали…

– Одних выпустят – других посадят. Видал, сколько архангелов понаехало?

– Говорят, они упыря ловят, которого доктор видел на кладбище…

– Доктора самого на лечение сдать пора, прости меня господи! Я ему говорю – если нету отверстия от пули, значит, несчастный случай. Испугалось дите выстрела, упало с дерева и сломало шею – очевидный факт. А он мне – нет! Убийство, странные симптомы, требуется экспертиза, и давай в город названивать. Видали народного сыщика? Чтобы ему пусто, этому Колокольникову! Через него весь переполох.

* * *

Родственники добрались до места, спихнули труп в карьер, наспех забросали песком, потом кое-как помыли мотоцикл и коляску в реке. На обратной дороге они застряли на переезде. Тепловоз упрямо тащил по рельсам платформы с зачехленными брезентом орудиями и танками. Пересчитать их не хватило бы никакого терпения.

Рядом с мотоциклеткой участкового, прямо под ярким фонарем, замерла черная пузатая машина с важным начальником. Серьезный человек в круглых очках просматривал бумаги, отделенный от мирской суеты бронированным стеклом. Его охранники – крепкие парни в добротных костюмах – выскочили из машины перекурить.

Участковый, протянув одному огонька, кивнул на воинский эшелон:

– Скажите, хлопцы, скоро война начнется?

Охранники переглянулись, а важный человек самолично опустил стекло, внимательно посмотрел на милиционера поверх очков:

– Война, товарищ, уже идет. Наша главная война не прекращается ни на минуту!

Глава 6

В доме тринадцать дверь была заперта на ключ. Свет зажигать не стали, но Тимур и без света чувствовал, как дядя смерил его взглядом, прежде чем начал отчитывать:

– Мне надоели твои подвиги. Я устал их считать: кто тебе позволил снять с овчарки ошейник и выпустить ее из дома?

– Никто. Она жалобно скулила, хотела прогуляться…

– Где прикажешь ее теперь искать? Я постоянно спотыкаюсь о веревки и ящики, мне надоели сигналы, секреты, барабанная дробь и ваши дурацкие прозвища. Почему именно Тимур, а не Тамерлан или Талейран? У тебя же есть нормальное имя – Тимофей. Чем оно тебя не устраивает?

– Оно церковное, а я пионер и в Бога не верю.

– Значит, ты веришь исключительно в чёрта? – По губам мужчины скользнула саркастическая усмешка.

– Ни в кого я не верю! Только в атеизм.

– Ладно. Тогда скажи – кто перерыл и расшвырял мои вещи?

– Собака… наверное…

– Кто разбил мое зеркало? Ты просто не мог этого сделать, не смей врать!

– Так вышло по ошибке.

– Почему ты мне ничего не сказал и позволил девочке уйти из этой комнаты?

– Я не знал, когда она проснется, и пошел отправить телеграмму ее отцу…

– Она тебя попросила?

– Нет. Мы не разговаривали.

– Ясно. Предположим – только предположим! – что она тебе просто понравилась. Тогда как случилась эта странная история с дракой? Чего ты хотел от нее добиться?

– Ничего. Я думал, у нее солнечный удар, и оказывал помощь…

– Ты разорвал на ней блузку и даже чулки, бедняжка вся в синяках и перепугана до полусмерти! Теперь это называется первая помощь?

Тимур виновато пустил голову.

В одном дядя был прав: драться с девочкой Женей ему не следовало.

– Больше не смей даже близко подходить к этой чистой душе! Держись от нее на расстоянии вытянутой руки, – дядя вытянул вперед холеную руку, добавил: – Моей руки! Еще одна выходка, и я отправлю тебя домой, в Москву. Ясно?

– Ясно.

Дядя не кричал, но каждое его слово звучало очень веско. Фразы падали как тяжелые камни и словно застревали где-то внутри: от этого груза Тимур не мог ни двинуться, ни шевельнуться. Его родственник тоже выглядел утомленным неприятным разговором: стащил и бросил на кожаный диван галстук, расстегнул запонки:

– Скажи, откуда взялся этот остолоп – забавный такой старикашка, который плелся от амбулатории, кажется, к станции? Меня уверяли, что в советской стране таких специалистов не существует…

– Доктор Колокольников? – удивился Тимур. – Он давно на пенсии, его попросили поработать в амбулатории, пока фельдшер в отпуске. А раньше был медицинский профессор, поэтому ему предоставили здесь дореволюционный дом за научные заслуги…

– Ты знаешь, где живет этот заслуженный человек?

– Зачем он вам?

– Хочу полюбоваться домом!

Ничего необычного в строении, где проживали Колокольниковы, по мнению Тимура, не было. Всякие бессмысленные башенки-балкончики. Резные карнизы заросли мхом, их облюбовали ленивые поселковые голуби.

Он терпеливо объяснил дяде дорогу:

– Многие ходят посмотреть на особняк, даже к стенке прикручена памятная доска с именем архитектора, какой-то он очень знаменитый был… Это по нашей улице – двадцать первая дача.

– Ладно. Прибери в комнате, сегодня будешь сидеть дома. Я хочу отдохнуть. – Дядя устало поднимался по лестнице на второй этаж, остановился посредине, оглянулся: – Советую, не испытывай мое терпение! – Он исчез за дверью.

Тимур все еще чувствовал себя виноватым. Он включил свет, протер пыль с настольной лампы и со столешницы, поднял перевернутый чемодан. Стал складывать в него дядины вещи – многочисленные шейные платки, галстуки, замшевые перчатки, которые пахли дорогим одеколоном и заграничными сигаретами. Зачем эта ерунда советскому человеку в таком количестве? Почему дядя всегда ходит в перчатках и темных очках? Зрение у него прекрасное – он видит даже в темноте. Что вообще он знает об этом человеке?

Тимур присел на краешек кожаного дивана и стал вспоминать, как дядя впервые появился в его жизни.

* * *

…В ту ночь дачный поселок был во власти стихии. Грозовые раскаты раздирали небо, где-то рядом с треском рухнуло дерево, отключился свет, замолчало радио. Тимур не сразу понял, что в окно дома стучат. Он нащупал карманный фонарик и, спотыкаясь, добрался до двери. После отъезда матери он не ждал гостей – теперь знакомые редко заглядывали к ним на дачу. За порогом стоял высокий, темноволосый и уверенный человек, по его плащу и шляпе стекали водяные потоки.

– Здесь живут Гореевы? – спросил незнакомец. – Можно мне войти?

Тимур кивнул, но человек не сдвинулся с места. К его ногам жалась, поскуливая, несчастная промокшая собака с биркой на ошейнике.

Тимур отошел от дверей:

– Да. Входите, входите, пожалуйста! – Только после этого собака прыгнула через порог, затем странник втащил свои чемоданы, сбросил мокрый плащ прямо на пол и спросил, что Тимур знает про своего дядю – Георгия Гореева?

Толком паренек ничего не знал, он маминого младшего брата никогда не видел. Зато от него часто приходили открытки с видами далеких незнакомых городов и пестрыми заграничными марками.

Год назад дядя прислал целую посылку: флакон духов и красивую шелковую косынку для мамы, а ему – испанскую пилотку с кисточкой и плитку горького шоколада. Тогда мама расплакалась, сказала – хорошо ему там, в Париже.

…специалисту высшей категории Совинторга товарищу Горееву, командированному в Париж для закупки военной техники, не было хорошо – ему было все равно.

Он не читал советских газет. И французских тоже не читал. Его больше не интересовало международное положение, он не спрашивал, где его документы и кто ими пользуется. Он не пытался связаться с посольством – потому что забыл, кто он и откуда.

Он перестал различать день и ночь – плотные портьеры на окнах не пропускали света в комнату с высоким мрачным потолком.

Его тело безвольно покоилось на огромной пурпурной кровати. Он видел, как рядом скользят демоницы, похожие на химер, склоняются к вене на шее и пьют его кровь, но ему было все равно…

* * *

В ту грозовую ночь, в ночь их знакомства, нежданный гость протянул Тимуру узкий конверт с коротеньким письмом внутри, написанным маминым бисерным почерком. Мама просила брата присмотреть за племянником Тимой – то есть за ним, – потому что всякое может случиться. Позаботится о мальчике по мере возможности.

Письмо было прошлогоднее. Вероятно, возможность у дяди появилась только сейчас.

Когда Тимур дочитал письмо, незнакомец, назвавшийся его дядей, уже стоял у камина, протягивал ладони к огню и насвистывал мотивчик из оперы про Фауста, которую часто транслирует радио. Ни спичек, ни зажигалки в руках у него не было.

За окном вспыхивали молнии, голубоватое пламя в камине сыпало искрами, как при химическом опыте, и совсем не давало тепла. В неестественном освещении черты лица дяди выглядели резкими, как на книжной гравюре. Он вдруг показался Тимуру очень опасным человеком, а все предметы в комнате вокруг него чужими и ненастоящими. Мальчишка зачем-то спросил, была ли мама веселой девочкой?

– Да, – ответил дядя, – однажды принесла с улицы мертвую ворону и хотела сварить из нее суп.

Он просил называть себя «Арман». Дачной жизнью племянника дядя интересовался мало: до вчерашнего дня они почти не разговаривали.

* * *

Камушек звонко ударился об оконное стекло, Тимур вздрогнул – воспоминания развеялись, как туман. Он запрыгнул на подоконник и открыл створку окна.

Первой из темноты появилась вихрастая голова Коли Колокольникова: мальчишка подтянулся на руках и спрыгнул в комнату. Следом за ним через подоконник кувыркнулся спортивный Гейко, настороженно осмотрелся:

– Здоров твой дядя подзатыльников насовать! Не боишься, что нагорит за нас?

– Чего мне бояться? Он крепко спит. – Тимур всегда явственно чувствовал, когда дядя погружается в сон: как будто обрывалась тысяча невидимых ниточек, связывавших их, и он мог снова двигаться легко и свободно. – Хочешь, сходи и сам посмотри.

– Точно не проснется?

– Нет, иди смело, – Тимур кивнул в сторону лестницы наверх. Коля снял сандалии, на цыпочках поднялся вверх, заглянул в комнату и мигом скатился вниз:

– Тима… он… Он там… висит… висит… весь бледный… Ой!

– Хватит блеять, говори толком! – Гейко встряхнул младшего товарища так, что зубы у Коли Колокольнкова клацнули и слова перестали застревать между них:

– Он ногами зацепился за турник: планка у него под коленками. И висит вниз головой. А руки сложил крестом, как фарфоровый Наполеон на дедушкином комоде!

Недоверчивый Гейко проделал путешествие вверх лично и, прикусив кулак, осторожно заглянул в комнату. Быстренько сбежал вниз и уважительно заметил:

– Он что, в летчики готовится? Пилоту вниз головой висеть первое дело! Мертвая петля – перевернут самолет кверху брюхом и летят, вроде так и надо.

– Может быть, – пожал плечами Тимур, – я про него мало знаю.

Коля взял со стола коробку с гримом, открыл створку трельяжа, нарисовал себе усы, нахлобучил треуголку и обмотал шею шелковым кашне:

– Наверно, он артист – у него и грим, и костюмы. Все ходит, арии поет…

– Или шпион? – засомневался Гейко.

– У него участковый паспорт проверял!

– Если бы у шпионов в паспорте был специальный штамп, их запросто всех переловили бы! Зачем ему грим, если он не артист? Чтобы внешность менять! Шпионы всегда так делают, а еще в фильтры от сигарет шифровки прячут, я в кино видел. Тимка, давай его цигарки раскурочим?

– Он не шпион, – твердо ответил Тимур. – Думаю, он сотрудник Коминтерна! «Товарищ Арман» его псевдоним для партийной работы за рубежом…

– Точно, – согласился Коля, подушился одеколоном и примерил еще один галстук, – с таким гардеробом внешность можно менять только за границей.

– Будь он хоть трижды сотрудник Коминтерна, нет у него права над Тимуром командовать, как барин над кухонной прислугой. Не при царском режиме живем! Подумаешь – дядя. Ни мать, ни отец, даже ни бабушка не имеют права пионеру приказывать. – Гейко сделал надменное лицо и абсолютно точно изобразил акцент Армана. – Пойдии тюйда-сюуда. Дэлай то-сё. Стойять-молчать.

Тимур сурово нахмурился:

– Никто мной не командует. У меня своя голова на плечах. Видел? – Он запросто выпрыгнул в окно, призывно махнул ребятам: – За мной, в штаб! Дать позывной – общий по форме «один»!

* * *

Из-за крашенного зеленым забора выглянули Фигура с приятелем:

– Слыхал – «позывной общий»? – Бритоголовый паренек, пониже ростом, потянул Фигуру за рукав тельняшки. – Чего они расшумелись?

– Кажется, гнут против нашего брата!

Приятели повернули в сторону заброшенного сада, пробрались под густыми кустами орешника, остановились у стены, сложенной из серого тесаного камня.

Некогда здесь стоял особняк, выстроенный в готическом стиле, а теперь остались лишь разрушенные, облупившиеся и поросшие плющом руины. Фигура по-разбойничьи свистнул, ему ответили таким же свистом, из узкого окна сбросили веревку с узлами, и мальчишки ловко вскарабкались наверх.

Раньше, в немыслимой дореволюционной древности, помещение, которое облюбовало воинство Мишки-Атамана, представляло собой гостиную. Но крыша барского особняка прогорела и рухнула во время революционных бурь. Стекла лопнули и рассыпались. Хозяйственные селяне растащили обгоревшие деревянные двери, остатки паркета и оконные переплеты на дрова. Ветер, дождь и дикий виноград довершили процесс разрушения, начатый человеком. Теперь сохранились только высокие стены особняка, и они надежно скрывали от посторонних глаз поросшую травой площадку. В самой дальней стене имелась глубокая ниша, когда-то служившая камином. Над нишей из стены торчала печальная львиная голова.

Здесь по-прежнему жгли огонь – безнадзорное поселковое юношество варило на костре раков, запекало в золе подстреленных из рогатки голубей и с гоготом тыкало в зубы закопченному мраморному льву окурки.

Остальные коротали время за игрой в орлянку и в карты. Денег у игроков было негусто, потому резались большей частью на «тычка» да на «щелчка».

Грустный юноша с романтическими кудрями, давно и настоятельно требовавшими ножниц парикмахера, щипал струны на гитаре и задушевно пел:

 
…в дом родной меня мамаша провожала,
Телогреечку с комода достала.
Говорила, буду плакать, сыночек,
За решеткой проведешь три годочка…
 

Фигура прикурил от тлеющего уголька папироску, присел на корточки, пару раз пыхнул, затем узнал от ребят, что Квакин еще не возвращался. Потом подозвал юркого мальчугана Алешку по прозвищу Вьюнок. Во всей компании Квакина он был единственным дачником, и Фигура здраво рассудил, что «своего» городские сильно не поколотят, даже если поймают, и отправил мальчугана к старому сараю, подслушивать, что и как.

Приятель Фигуры все еще пребывал под сильным впечатлением от инцидента, случившегося во дворе амбулатории.

– Как только Тимка не боится этого упыря, и в окно сигает, хотя ему запретили выходить из дома? – вздохнул он. – Дядя у него, за версту видно, что фартовый гражданин, как съездит по шеям – враз башка отвалится!

– Не то что наш участковый, такой церемониться не станет.

– Дядя точно – первостатейный деляга. Такому хоть сбербанк подломить, хоть кассу – плевое дело. И в перчатках постоянно ходит, чтобы следов не оставлять.

– А денег у него куры не клюют, и барахло небось все краденое…

– Воры всегда шикарно одеваются – у них порядок такой, чтобы все делать с шиком. Видал, участковому в зубы полтинник сунул принародно – говорит, сдачи не нужно! Прямо как в ресторане.

– Вроде ты знаешь как в ресторане, – фыркнули мальчики.

– Мать рассказывала! – авторитетно объяснил Фигура. – Если человек ни в чем не виноват – зачем ему штраф платить – без протокола или квитанции? Может, он в розыске? Слышь, Цыган, я своими глазами видел, как он в здравпункте целую бутыль спирта спер.

– Брешешь! – ахнул гитарист.

– Хочешь забожусь? Очень ловко у него вышло. Небось тяпнет стакан и спать завалится. Отчим всегда так. Сперва взгреет меня, а как выпьет – спит. Он, когда освободился, рассказывал, что у воров порядки больно суровые.

– Зато у блатных все по справедливости!

– Цыган, а заведено у воров – чуть что, по шеям давать?

– А ты думал. Сразу по ушам и с мастей переведут.

– Это как?

– Все равно как в школе на второй год оставить, – лениво зевнул гитарист – что собой представляет трудовая исправительная система, он успел узнать лично.

Ватага принялась увлеченно обсуждать уголовные законы, о которых имела довольно туманное представление. Особенно живо спорили про то, надо ли уважать и слушаться родню – вроде бабушки или тетки – так же, как отца и мать?

– Одно дело бабушка, материна мать. Понятно, ее надо так же уважать, как родимую мамашу, – серьезно объяснял Цыган, на шее у которого беззаботно болтался простенький крестик на потертом кожаном шнурке, – но тетку или дядю праздновать – уже лишнее. Тоже мне родня – седьмая вода на киселе!

Фигуре пришлось отодвинуться в тень, подальше от костра и курчавого оратора. Стоило ему приблизиться к цыганенку, как его начинало подташнивать, пальцы немели, перед глазами роились черные мошки. «Странное дело», – подумал он, сдвинулся в сторону, притушил и сунул за ухо початую цигарку и уставился в звездное небо.

* * *

Пока в развалинах особняка гомонили и смеялись, в старый сарай рядом с дачей Александровых тихо и дружно подтягивались ребята с окрестных дач, а в двухэтажном домостроении за номером тринадцать по улице Зеленой царила тишина.

Загадочный человек продолжал висеть вниз головой в комнате на втором этаже. Он никогда не был артистом или сотрудником Коминтерна и не занимал никакой штатной должности; как не был он вором или шпионом.

Он вообще не был человеком.

Арман был вампиром.