Текст книги "Жизнь забугорная"

– … супругу называть Моя, костерить власти, жаловаться на неблагодарных детей и стремительно ухудшающееся здоровье, завидовать богатым и проклинать жизнь, которая не удалась, как это делает сейчас наш друг Андрей, – мысленно продолжил Майский Лёшкину тираду.

Год назад ему довелось побывать в Киеве на съёмках фильма по своему сценарию. Освободившись от дел, он купил дорогой коньяк и отправился к Андрюхе «вспомнить молодость». Дверь ему открыл беззубый неопрятный тип с мутными глазами и мелко трясущимися руками. После очередного «вам, буржуям, нас не понять – у вас от шоколада задницы слипаются», он попрощался с другом детства и пошёл в ресторан. Тот самый, с которого в юности начались все его неприятности. Сидел там до закрытия, пил «Арарат» без меры, бесконечно заказывал музыкантам «Киевский вальс». Это была тоска по навсегда ушедшей молодости. Времени, когда он искренне верил в то, что впереди его непременно ждёт счастье, до которого он вот-вот дотянется рукой…

– Я ведь зачем тебе всё это рассказываю, – смутился Алекс, видя полные растерянности Лёхины глаза. – Не для того, чтобы напугать или настроение испортить… Я надеюсь на то, что, проходя по моему маршруту, ты сумеешь проскочить мимо ловушек, расставленных судьбой. Не проморгаешь сына, не испортишь лёгкие, не останешься в одиночестве. Наша мама доживёт до глубокой старости и успеет понянчить правнуков. Ты будешь благодарен Богу, что есть у тебя друг Стёпка, вместе с которым можно и водочки хряпнуть в гараже, и власти поругать, и прожектами поделиться. Если всё у тебя сложится именно так, свою миссию я буду считать выполненной.

За беседой они не заметили, как начало темнеть. Разохотившись, Лёшка задавал Алексу один вопрос за другим, тот обстоятельно отвечал.

– Скажите, а стареть страшно? – простодушно поинтересовался парень.

– В общем-то, нет. Это – процесс незаметный. Жизнь, дружок, проходит очень быстро. Ты думаешь, что у тебя ещё прорва времени, что всё ещё впереди. Многое откладываешь в долгий ящик. Не живёшь на полную катушку, а только собираешься. Когда же вдруг оглядываешься, то обнаруживаешь, что прожитое рассыпалось на мириады атомов житейской чепуховины. Что впереди уже почти ничего нет. Что «потом» так и не случилось. Что жить надо было жаднее. Жаль, что доходит это до нас лишь с возрастом.

– Лёёё-хааа, ты гдееее? – раздался из-за деревьев звонкий Стёпкин голос.

– Иду, братуха, иду! – отозвался тот, пружиной вскакивая на ноги.

Он подошёл к Алексу вплотную, крепко его обнял.

– Слушай, ты это… выздоравливай, что ли, – перешёл он наконец на «ты». – Не подводи меня, ладно?

– Да разве ж я против? – развёл мужчина руками. – Это теперь в компетенции «небесной канцелярии».

– Ты веришь в Бога? – удивился парень, возглавляющий ВУЗовский «Клуб воинствующих атеистов».

– Верю. Но где-то за подкладкой души храню надежду, что и над ним имеется кассационная инстанция, – ответил Алекс, и они оба прыснули от смеха. – Да, вот ещё что: возьми на память мобильник, – протянул он Лехе свой телефон.

– Не-а, – замотал тот лохматой головой. – С этим аппаратом меня объявят контактёром со внеземными цивилизациями. Оно мне надо? Ты, главное, держись. Пока ты жив, у меня имеется хоть какая-то перспектива…

Они ещё раз обнялись, и Лёха потихоньку потрюхал к мосту. Шёл, ссутулившись, едва переставляя ноги, будто нёс на своих плечах неподъёмный груз. Перейдя на правый берег, юноша оглянулся, помахал Алексу рукой и спустя несколько мгновений скрылся за смереками.

Мужчина обхватил голову руками. «Зачем я взбудоражил парня? – корил он себя. – Как ему жить-то теперь? На что надеяться, к чему стремиться, о чём мечтать, зная, что любимая девушка – дешёвая шлюха, лучший друг – смертник? Что скоро он с «волчьим билетом» вылетит из ВУЗа и осиротеет. Что КПСС, в которую он так мечтал вступить, перестанет существовать, а страна, патриотом которой является, развалится, как карточный домик. Что жена от него уйдёт, а сын – единственное продолжение рода – погибнет…

Во имя чего тогда жить, если все потуги напрасны? Воистину прав был Экклезиаст, считавший, что умножающий знание умножает печаль. Выходит, он своим знанием отравил парню всю его дальнейшую жизнь. Хотел как лучше, а получилось как всегда.

На душе у Алекса было мерзко и пакостно. Он долго бродил по лесу, выбирая самую «целебную» смереку. Наконец определился. Остановившись перед древней тридцатиметровой красавицей, Май обнял её шершавый ствол, прижался щекой к серой, отслаивающейся тонкими пластинками коре и, подняв глаза к небу, стал смиренно дожидаться решения своей участи.

Возвращение блудной души

Павел мазнул взглядом по навигатору: до дома оставалось всего ничего, кэмэ восемьдесят, не больше. Сейчас приедет, наберёт полную ванну горячей воды, напустит туда ароматной пены, окунётся в купель и будет откисать душой и телом. Благо, шеф человеком оказался и отпустил из командировки на день раньше. А ведь мог бы промариновать ещё сутки, чтоб восвояси вместе возвращаться. Мог, но не стал. Значит, этот Лемке не такое уж и дерьмо, как о нём отзываются подчинённые. Просто он – зануда и буквоед. Есть начальники и похуже. Вон его приятеля Веньку шеф уволил только за то, что тот дважды за полгода побывал на больничном. Так и сказал: «Не обессудь, работник ты хороший, но зачем мне лишние хлопоты по сохранению рабочего места в твоё отсутствие? Ищи другую работу. Я дам тебе отличную характеристику». И дал: «Он с большим усердием пытался выполнять порученные задания. Зарекомендовал себя деловым человеком. Благодаря своей пунктуальности, был образцом для других. Мы расстались по обоюдному согласию».

Венька потом всё понять не мог, почему его, позитивно рекомендуемого бывшим работодателем, никто не берёт на работу. Отказывают, а объявления о наличии вакансии не снимают. А недавно прочитал в русскоязычной газете, что при помощи системы тайных кодов хитрые немцы сообщают друг другу нужную информацию. Вроде напрямую не пишут о вас гадости, но в переводе на нормальный язык вышеупомянутая характеристика означает следующее: «Неприятный сотрудник. Не справлялся с порученным ему делом. Работал ниже всякой критики. Вынуждены были его уволить из-за доставленных нам неприятностей». Ну, не скотина? Сам не гам, и другому не дам!

Так что ему с работодателем точно повезло. А с кем не повезло? Венька – друган настоящий. Поддержка и опора. Инна – жена замечательная, надёжный тыл, его второе «я». Сын Андрюха – тоже неплохой парень. Правда, в голове у него пока ещё ветер гуляет, но это дело поправимое. Хотя… Как говаривал его собственный отец, «Молодой дурак с годами станет старым дураком», имея в виду его, Павла, в зрелом возрасте решившегося на эмиграцию. Да… С родителями у него как-то не заладилось. Простые деревенские люди с весьма ограниченными потребностями не захотели принять выбор сына.

– Чего тебе не хватает на родине? – кричал на всю улицу подвыпивший отец. – Квартирой собственной владеешь, дача есть, иномарку купил! Инка твоя ненасытная аж две шубы имеет: каракулевую и песцовую! Какого рожна ещё надо? И куда намылился? В Германию! Туда, где дед твой голову сложил. И кто ты после этого, как не Плохиш, продавшийся буржуинам за бочку варенья и корзину печенья!

Столько лет прошло, а помириться с родителями так и не удалось: на письма они не отвечают, телефонную трубку бросают, посылки отправляют обратно…

«Интересно, куда подевалось моё семейство? – встревожился мужчина. – На домашнем – никого, сотовый тоже не берут ни Инка, ни Андрюха. И где их в будний день носит? Темнеет уж на дворе»…

По радио что-то вещали о жизни и смерти. Павел прислушался: «Средняя продолжительность жизни мужчин в Германии – семьдесят четыре года, женщин – восемьдесят лет, – гнусавил диктор. – Исследуя причины такой разницы, учёные пришли к выводу, что биологически женщины – более сильный пол, менее уязвимый физически и психически. Кроме того, мужчины сами укорачивают свою жизнь алкоголем, курением и неправильным питанием. Тем не менее нужно сделать всё возможное, чтобы продолжительность их жизни неуклонно возрастала…».

«Во дают! – подумал Павел. – В России среднестатистический покойник отбрасывает лыжи в пятьдесят семь, а эти из-за семидесяти четырёх шорох подняли. Лучше бы возраст пенсионный понизили. А то пашут до самой смерти, придурки…».

За бортом моросило. Павел любил осень. В Германии её трудно было отличить от других времён года: вечнозелёная трава, кроны деревьев почти не теряют листьев, самая низкая температура, которую он пережил за последние десять лет, – минус одиннадцать. Лепота!

А дождик-то усиливается, судя по капюшонам, натянутым на головы свесившихся с виадука парней. Сейчас он поднырнет под мост и минут через двадцать будет пить ароматный чай на своей уютной кухне.

Один из «капюшонов» взмахнул рукой. Приветствует его, что ли… Бабах! Треск, дыра в лобовом стекле, удар бампера о разделительное ограждение встречных полос, скрежет металла, яркая вспышка и полная темнота…

Павел стремительно полетел вниз, прямо как в парке, где смельчаков катапультируют на шестидесятипятиметровую высоту, а оттуда со страшной скоростью сбрасывают в пропасть.

Сейчас этот полёт был в точности повторён Павлом, только длился намного дольше. Он даже успел разглядеть нутро трубы – шероховатое, как будто сделанное из пенопласта. В самом конце узкого тоннеля брезжил удивительной красоты золотистый свет. Именно на него и несло Павла всё быстрее и быстрее, аж уши заложило.

Наконец его выбросило из трубы прямо на огромный светящийся шар, из недр которого раздался Голос:

– Выполнил ли ты свою земную программу?

– Выполнил! – выпалил Павел, не желая возвращаться обратно и что-то там доделывать.

Ему было так хорошо в пелене этого света, так спокойно и уютно, что захотелось сию же секунду раствориться во всеобъемлющей любви, исходящей от золотого шара.

– Так ли это? – усомнился всё тот же Голос.

– Не так, – ответила неожиданно возникшая рядом с Павлом женщина в белом.

Да это ж его давно умершая бабулька, любимая няня Аня!

Женщина взяла внука за руку, велев идти следом за ней. Павел опасливо «шагнул» в пустоту и оказался аккурат у моста над автобаном. Он видел мокрое дорожное покрытие, груду металла, в которую превратился его новенький Мерседес, что-то замеряющую рулеткой дорожную полицию, «скорую помощь», пробку, образовавшуюся на трассе из-за аварии. Слышал, как чертыхаются торопящиеся по своим делам водители.

Некоторые из них пытались выяснить у стражей порядка, когда восстановится движение. Но продолжали заниматься своим будничным делом.

«Сила удара булыжника на полной скорости – две тонны, не меньше», – громко произнёс один из полицейских, фиксируя что-то в своём блокноте. Другой в это время фотографировал большой гладкий камень, лежавший на переднем пассажирском сидении.

«Так вот оно что, – дошло до Павла. – Урод в капюшоне вовсе не приветствовал его, а бросил в лобовое стекло булыжник!». Почему именно в его машину? Они ведь вовсе не знакомы. Скорее всего он, Павел, стал случайной жертвой.

Когда-то в детстве он тоже хулиганил: бросал с крыши пятиэтажного дома наполненные водой воздушные шарики. Это игрище называлась у них: «На кого Бог пошлёт». Ой, как же они веселились, когда умудрялись попасть в какую-нибудь тётку, сбив с её головы парик. Вернулось, стало быть, бумерангом. На этот раз Бог послал на него.

Павел рванул за «капюшонами». За долю секунды оказался рядом с ними. Те мчались на велосипедах в направлении ближайшей деревни. Своего убийцу он вычислил сразу. Парень был наголо обрит, на лице его выступали острые скулы, под глазами чернели тени. Из кармана его подбитого ватином жилета свисала крупная железная цепь с подвеской-черепом. В сетчатой багажной корзинке велосипеда лежал пакет из магазина ALDI. Именно в нём и прибыл на место преступления тот самый булыжник.

Павел попытался ухватить подонка за капюшон. Не вышло. Тогда ударил ногой по велосипеду – тот же эффект. Какая досада! Рядом вдруг снова возникла бабуля.

– Оставь его, – приказала она. – Ты ещё не умер и должен находиться рядом со своим телом. Марш к носилкам! Этот, – она кивнула в сторону бритоголового, – сам повесится через год во время «ломки». А напарник его уже этой весной умрёт от передозировки. Абсолют обойдётся без твоей помощи, подметёт человеческий мусор и развеет его по ветру.

Павел опустился на землю и стал наблюдать за своим неподвижным телом. В этот момент прямо в мозгу прозвучал знакомый Голос: «Не торопись, ты завершил не все земные дела».

Павел опешил: вроде, все. Хотя… Конечно, он же соседу Стёпке две тысячи должен – на Мерседес у него занимал! Долговую расписку не писал. А оно вон как получилось…

– Это мелочь, – сообщил Голос. – У тебя есть долги поважнее.

Перед кем, интересно? Небось, перед Андрюхой-балбесом.

В мгновение ока Павел оказался рядом с сыном. Тот, голый, лежал в постели с какой-то обкуренной девицей. Парочка смотрела по ноутбуку порнофильм. Вот свинтус!

Павел попытался сбросить ноутбук на пол – тщетно. Хотел за ногу вытянуть Андрюху из постели – никак. Тот в его сторону и головы не повернул. Да что ж это происходит? Неужели он перешёл в разряд призраков, которых видят лишь экстрасенсы? Неужели Андрей не чувствует, что отец рядом?

– Ну что, ещё по косячку? – поинтересовался Андрюха у татуированной девицы.

– А старуха твоя не припрётся? – прохрипела та в ответ.

– Нет. Маман сейчас не до нас. Она у бойфренда своего… отрывается сейчас по полной.

От неожиданности Павел аж на кровать присел, прямо на ноги сына. Тот даже не дёрнулся.

– А старик твой совсем не в курсе? – привстала девица на локте.

– Батя – классический лох, – щёлкнул зажигалкой Андрей. – Его уши выдерживают запредельное количество лапши: и моей, и мамкиной, и дружбана его закадычного – мамкиного любовника. Чё с него взять, с малахольного?

Вот так новости! Павел стремглав бросился к супруге. Та вместе с Венькой кувыркалась в смятой постели придорожного мотеля. Он, идиот, голову ломает, куда его «святое» семейство подевалось. А они, оказывается, все при деле.

Павел подскочил к приятелю и засадил ему кулаком по загривку. Тот, как ни в чём не бывало, продолжал пыхтеть над партнёршей. Вероломство Веньки возмутило Павла куда больше, чем поведение супруги. Он ведь тоже позволил себе однажды «прыжок в гречку». Правда, было это давно, ещё в той, доиммигрантской жизни.

«Но Венька-то каков! – психовал Павел. – Я всегда из кожи лез, чтоб ему помочь: на работу устроил, помог сдать экзамен на водительские права, в строительстве его дома участвовал. Разве б я позволил себе переспать с его Ленкой? Да никогда в жизни!».

– Нет сил терпеть его присутствие в доме, слушать занудные нравоучения, ложиться с ним в одну постель, – томно мурлыкала Инка, прижимаясь к Венькиному плечу. – От его правильности нас с Андрюхой уже тошнит. Если б не Пашкины регулярные командировки, мы б уже с ума сдвинулись. Слушай, а познакомь его с какой-нибудь прошмандовкой. Пусть на выходные к ней мотается, типа, «на рыбалку».

– Будет сделано, мадам! – пообещал Вениамин, по-шутовски взяв под козырёк.

Вот, значит, как его любят и ждут. Потрясающе! Попробуй не поверить народной мудрости: «Хочешь узнать, как к тебе относятся, умри!», что он, собственно, и сделал. Всё, пора обратно, к покою, свету, теплу. Хотя стоп! Он же с родителями ещё не повидался. Может, хоть им он ещё нужен.

Не успел Павел додумать эту мысль, как оказался на завалинке родительской хаты. Там мать с отцом в компании соседей Барсуковых перебирали собранные утром грибы.

– Как ваш-то в заграницах своих поживает? – поинтересовалась Барсучиха, доставая из лукошка плотный мясистый груздь.

– Хрен его знает! – плюнул под ноги отец. – Иуда – он и есть Иуда. Вкусно есть да сладко пить отправился. Плевать ему на могилы предков и на нас с матерью. Велела ему Инка ехать, он и поехал. Эта вертихвостка для него – царь и Бог.

– Сироты мы с отцом, как есть сироты, – закивала головой мать, бросая в большой эмалированный таз свежеочищенный боровичок. – Пашка для нас умер. Были б другие дети, было б куда голову на старости приклонить. А так…

Павел оглянулся: бабуля была рядом. Глядя на сына с невесткой, старушка неодобрительно кивала головой.

– Что ж, помер так помер, – подвел итог Павел, ударив ногой по лукошку, наполненному грибами.

Лежавшая на завалинке Мурка, которую он помнил ещё котёнком, с шипением соскочила на землю, прямо ему под ноги. Хоть кто-то на этом свете реагирует на его присутствие. Мелочь, а приятно.

Хотя… приятного в его положении было мало. Никому он не нужен. Всем мешает. Стало быть, возвращаться ему некуда и незачем.

А он, дурак, искренне считал себя счастливчиком. На самом же деле жизнь его была бездарной и бессмысленной. Смерть тоже. Надо ж было поймать булыжник от какого-то наркомана. Не погибнуть, защищая родину, спасая утопающего, на худяк, стреляясь на дуэли, а подставить башку выжившему из ума идиоту…

Павел в отчаянии посмотрел на бабушку:

– За что судьба со мной так? А, ба?

– Жизнь, внучок, что полёт с крыши. Можешь повернуть назад? Изменить траекторию полёта? Остановиться? Нет! Смирись и не суди их, грешных.

Павел махнул рукой.

– Бог с ними со всеми. Никому я больше ничего не должен. Все свои дела земные уже завершил.

– Не все, – возразила бабуля. – Кое-что ещё осталось. Айда за мной.

Не успел он перевести дыхание, как оказался в маленькой двухкомнатной квартирке где-то совсем не в Германии. По радио, включённому на полную громкость, пели по-украински:

 
На долинi туман,
На долинi туман упав.
Мак червоний в росі,
Мак червоний в росі скупав.
 

Эту песню Павел уже слышал лет десять назад, когда приезжал в Трускавецкий санаторий подлечить свою язву. Её напевала процедурная медсестричка Галочка. Ох, и голосина ж у неё был! Ей бы не воду в ваннах менять, а на большой сцене выступать. Хорошая была «дивчина», красивая. У них тогда даже блиц-романчик приключился. Жаль, что Павел на тот момент был уже «на приколе», а то бы женился на ней.

Ладно, что это за хата такая? Материальный уровень ниже среднего: старая меблишка, гуцульский ковёр над диваном, резной комод, на нём – телефон, какие-то книги, фотография в деревянной рамке. Кто там на ней? Он, Павел! В обнимку с какой-то кудрявой девушкой в цветастом платье. Да это ж та самая Галя-певунья… С ума сойти!

А вот и она собственной персоной. Поёт на кухне дуэтом с радио, раскатывая скалкой тесто. Из тростиночки, которую когда-то ветром сдувало, Галя превратилась в статную женщину. Куда-то подевались веснушки с её курносого носика, а ямочки на щеках по-прежнему на месте. Хороша, как прежде!

А следов пребывания мужчины в доме не наблюдается. Не замужем, стало быть. Или нет? Ну-ка, что там в спальне?

Спальня оказалась детской: тахта, книжный шкаф, большой картонный ящик с конструкторами, головоломками, наборами пазлов. Письменный стол с учебниками. Над ним – портрет ушастого пацанёнка в школьной форме и прикнопленные к стене рисунки на военную тематику. Один из них подписан: «Мой папа – лётчик». Самого папу в кабине не разглядеть, а машина изображена весьма достоверно. Способный паренёк!

Кого-то он ему напоминает: рыжий, крепенький, огромные васильковые глаза, нос картошкой, персиковый румянец на щеках… Господи, да ведь это ж он сам на детской фотографии в своём школьном альбоме, только форма у него была не синей, а коричневой. В остальном – полный клон. Надо же…

– Это – твой сын, – сообщила бабуля. – Тоже Павел. Родился через девять месяцев после твоего оздоровления в Трускавце. Ему сказали, что ты был лётчиком и погиб при испытании самолёта.

У Павла перехватило дыхание. Он вспомнил дежурную шутку Веньки: «Всегда подаю милостыню цыганятам в надежде, что и моим внебрачным тоже кто-нибудь подаст».

В это мгновение распахнулась входная дверь, и на пороге возник Пашка-младший – какой-то истерзанный, замурзанный, без двух верхних пуговиц. Он бросил на пороге разорванный ранец и, опасливо поглядывая в сторону кухни, быстро проскочил в ванную комнату.

Павел во все глаза таращился на новоявленного наследника: что может быть забавнее, чем видеть себя в миниатюре.

Пацанчик тем временем почесал ссадину на локте, смыл сочащуюся из носа кровь, приложил к переносице мокрое полотенце.

– Скотобаза, – проворчал он, изучая своё отражение в зеркале. – Был бы рядом папка, он бы им показал. Они бы боялись меня бить…

Пашка достал из кармана пиджачка фотографию Павла, такую же, как та, что стоит на комоде, только увеличенную и без Гали. Прижал её к груди и заплакал:

– Папка, не хочу я быть без тебя. Оживись, ладно?

Просьба сына «обожгла» невесомое тело Павла. Он вздрогнул. Улыбка сползла с его губ. На её месте застыла гримаса вины и боли.

– Сынок, – прошептал он, гладя мальца по голове, – я у тебя есть, я здесь, я рядом.

Всхлипнув, Пашка вытер с замурзанных щёк мокрые дорожки и на цыпочках вышел из ванны.

– Ну вот, – разжала свою руку бабуля. – А ты говоришь, что закончил дела земные. Что нет у тебя долгов и не нужен ты никому.

Павел растроганно улыбнулся:

– Спасибо, родная. Мне действительно пора возвращаться.

Он парил над операционным столом и больше не стремился остаться ТАМ. У него были дела ЗДЕСЬ. Дела важные, безотлагательные. Невыполненная миссия! Он видел, как медики настырно возвращают его к жизни и страстно захотел им помочь.

Неожиданно в мозгу раздался стук: бах-бах-бах. Лёгкость и невесомость мгновенно испарились. Павел ощутил сильнейшую тяжесть. Он снова оказался в трубе. Его шар со страшной скоростью катился в обратном направлении: от золотого солнечного света – во тьму. Из одного измерения – в другое. С ТОГО света – на ЭТОТ. По мере прохождения каждого из слоёв трубы Павлу становилось всё тяжелее и тяжелее.

Линия сердца на мониторе вдруг изогнулась… зазмеилась… побежала…

– Слава Богу! – выдохнул седой реаниматолог, вытирая со лба пот. – С возвращением!