Текст книги "Жизнь забугорная"

Ничего более жуткого доселе переживать ему не доводилось. Закутавшись в пыльный мешок из кусачей дерюги, он плакал, и не было рядом ни одной живой души, с которой можно было бы поделиться нахлынувшими страхами.

И вот спустя десятилетия – всё тот же привкус горечи и страха. «Один, совсем один, – повторял Андрей, как заведённый. – Не с кем даже словом переброситься. Хотя…»

В его мозгу что-то щёлкнуло, словно тумблер переключился, и перед глазами возникло предложение Макса, нацарапанное на плакате «Stop-Aids»: «Если вилы припрут к горлу…». Припёрли!

Андрей бросился к телефону, дрожащей рукой набрал номер земляка. Ему уже было всё равно: наркоман тот, гомосексуалист, чудик, извращенец, зомби… Главное, чтоб он сказал: «Алло!». Но Макс трубку не снял – ни утром, ни днём, ни вечером. Рухнула последняя надежда на контакт с равным себе, «положительным» типом.

Следующие несколько недель Шнайдер провёл на «автопилоте», не ощущая хода времени, которое сменялось для него лишь днём и ночью. Он жил в сумеречном мире, из которого были изгнаны все эмоции. Андрей больше ничего не читал, телепередачами не интересовался, в интернет не заглядывал. Единственное, что ему не надоедало, это просмотр собственных фото разных лет, «закачанных» в блок памяти надгробия, которое уже неделю «украшало» его балкон.

«Вот так в сороковник и заканчивается путь земной, – беседовал он со своим фотоклоном, стоящим под пальмой с сигарой в зубах и кокосом в руках. – Знать бы только: за что? Я, конечно, не праведник, но ведь и не самый плохой человек на свете… Как ты считаешь?».

Накачанный загорелый мачо, каким ещё совсем недавно был Андрей, самоуверенно улыбался, глядя на своё жалкое подобие. Видать, он и в самом деле не знал ответа на этот непростой вопрос. «Никто, абсолютно никто не желает со мной общаться, – простонал Шнайдер, удаляясь в квартиру. – А ведь могли бы, ради приличия, позвонить, поинтересоваться: «Не подох ли ты еще?»

В этот момент у самого его уха зазвонил телефон. От неожиданности Андрей выпустил из рук жестянку с арахисом. Солёные орешки раскатились по паркету, оставляя за собой дорожку из мелкой соли.

– Шнайдер! – произнёс он дрожащим от волнения голосом.

– Дрешер! – ответили ему на том конце.

Воцарилась неловкая пауза, прерывать которую звонивший не собирался.

– Ну, и…? – не выдержал Андрей.

– Это я тебя спрашиваю: «Na und?», – повторил его вопрос по-немецки назвавшийся Дрешером.

– Больной, что ли?

– Что есть, то есть – нездоров. Только ведь ты мне звонил, а не я тебе…

Сердце Андрея бешено заколотилось.

– Макс? – выкрикнул он радостно. – Тот, который: «…одна голова хорошо, а полторы лучше»?

– Он самый.

– Что ж ты так долго молчал? Я тебе столько раз звонил!

– Я друга недавно схоронил, – тихо произнёс тот. – Ни видеть, ни слышать никого не хотел. Сегодня первый день, как на форум высунулся… Так что, не серчай…

– Я тоже скоро умру, – доверительно сообщил Шнайдер. – Надгробие прикольное уже прикупил, место на кладбище зарезервировал, со способом самоубийства определился – с моста в Рейн сигану – и был таков.

– А я до последнего буду карабкаться, – выдохнул Макс.

Они проговорили часов пять, а то и все шесть. Андрей, что называется, дорвался до свободных ушей. За один вечер он выложил собеседнику всю свою подноготную. Рассказал о детдоме, фиктивном браке, частой смене сексуальных партнёрш, праздновании юбилея, убийственной смс-ке, визите в СПИД-центр, поведении бывших друзей, походе на железнодорожный мост, беседе с батюшкой, пожертвовании детдому, своём нынешнем образе жизни…

– Так ты что, совсем не лечишься? – поразился Макс.

– А на фига? Шансов выжить у меня – ноль целых хрен десятых. Ну, получится вымутить у болезни пару лишних лет. Что это даст, в конечном счёте?

Дрешер озадаченно молчал. Будучи активистом группы взаимопомощи при городском центре поддержки ВИЧ-инфицированных, он общался со многими «положительными», но подобные речи слышал впервые.

– Даааа… – произнёс он после долгой паузы. – В Совке тебя давно б уже загнали в резервацию и стали врачевать насильно, а тут: хочешь – лечись, хочешь – подыхай. Ни тебе диспансеризации, ни спецучёта – демократия, мать её. Не одобряю я твоей линии поведения.

– Какой линии? – удивился Андрей.

– Да шизофрении клинической. Вместо того, чтоб лечиться, дурные бабки в надгробие вбухал. Место на лесном кладбище заказал… Разве ты не в курсе, что в лесу не тела захороняют, а прах, оставшийся после кремации? Дальше – вообще несвязуха. Прыгнуть в Рейн он решил. А то, что тебя течением занесёт, и хоронить будет нечего, в голову не приходило? Рыбы тушку твою так обожрут, что личность не установит ни одна экспертиза. Не будет у тебя ни могилы в лесу, ни надгробия – лишь облепленный тиной скелет. Я уже не говорю о пожертвовании детскому дому, где тебя столько лет гнобили. Ты всерьёз думаешь, что детям что-то достанется? Всё сопрёт руководство, даже не сомневайся.

– Не может быть…

– Да чтоб мне в сортир по компасу ходить, – проглотил Дрешер пригоршню таблеток. – Если деньги девать некуда, засылай их в наш фонд. Многие из «позитивных» вынуждены считать каждый цент – на работу нас не берут, все живём на социалку. Реквизиты наши я тебе сброшу, а ты сам решай: в воздух-трест деньги впендюрить или друзьям по несчастью помощь оказать.

Весь следующий день слова Макса не давали Андрею покоя. С идеей самоубийства он не расстался, но бросаться с моста передумал. «Умирать нужно красиво: в собственной кровати, в приличном костюме, побритым и подстриженным, – таращась в дисплей надгробия, втолковывал Шнайдер своему фотоснимку. – Все оставшиеся деньги переведу завтра кёльнским «позитивщикам». Затем вызову Макса, пусть для своих подопечных возьмёт из квартиры всё, что понравится. Схожу в сауну, парикмахерскую и… адью».

Дрешер оказался высоким худым скуластым парнем с пергаментно-жёлтой кожей. «Печень не пашет, – объяснил он Андрею свою желтушность. – Комбитерапия «посадила». Университетская клиника препарат новый на мне испытывает. Бешеных бабок стоит, между прочим. Месячная доза – тысяча сто евро, лечение в целом – шесть кусков в месяц. Как тут не согласиться? Вдруг поможет».

Чаёвничать уселись на балконе. Шнайдеру не терпелось продемонстрировать гостю надгробие. Тот восторга не выразил.

– Настучать бы тебе за это по почкам, – скривился Дрешер, увидев на корпусе запланированную дату смерти.

– Я своих решений не меняю, – проворчал Андрей, разливая по чашкам ароматный бергамотовый чай.

– Зря, – Макс, выдавил себе в рот несколько капель лимонного сока. – У меня в своё время тоже кингстоны вышибло, когда выяснилось, во что обошлась вот эта татуировка. – Он закатил вверх рукав ковбойки, показав Шнайдеру причудливую наколку в виде огнедышащего дракона. – В Таиланде делал за тридцать долларов. Сэкономил, блин…

– А что было потом?

– Всякое было… Шок, истерика, депрессия, походы по психотерапевтам. Затем – поиск в Интернете себе подобных. «Отрицательные» сразу вычеркнули меня из списка живых. При встрече смотрели на меня с такой жалостью, что я перестал с ними общаться даже по телефону.

Потом открылось второе дыхание. Я начал получать удовольствие от самых простых вещей: запаха сирени, детского смеха, смешного анекдота, солнечного зайчика, скользящего по стене. Ты тоже придёшь к этой фазе.

– Не приду, – упёрся Андрей. – Я вам вчера перевёл все оставшиеся на счету деньги. Хочу нуждающимся меблишку, одежду, посуду передать. Свистни своих орлов – пусть вывезут. Это – последняя воля умирающего.

Макс внимательно посмотрел на Шнайдера. Глядел долго, не мигая.

– Что-то ты, батенька, не похож на смертельно больного. Какой анализ ты делал?

– Иммуноферментный, ELISA, что ли…

– Знаешь, а ведь эта ELISA иногда даёт ложноположительный результат. Нормальные люди обязательно перепроверяют её более чувствительными методами. В AIDS-Hilfe тебе этого не сказали?

– Может, и говорили, но у меня от шока слух пропал. Я практически ничего не соображал.

– Короче, так: завтра с утра пойдёшь в городское ведомство здравоохранения. Проведёшь там дополнительный, более точный анализ. Сразу, конечно, результат не узнаешь, за ним придётся явиться через несколько дней. Зато приговор будет окончательным и бесповоротным.

Андрей с трудом сумел продержаться три дня. На четвёртый не выдержал и позвонил в лабораторию.

– Подобных справок по телефону мы не даём, – ответил ему приятный девичий голос. – Завтра с восьми до шестнадцати приходите лично. Не забудьте прихватить паспорт.

«Ну, вот и всё, – подумал Шнайдер. – При отрицательном результате сказали бы сразу: «Всё в порядке. Живите долго и счастливо!». А так… придётся выслушать ещё одну печальную песню в другом исполнении.

В восемь утра он уже дежурил у дверей горздрава. Услышав от доктора: «Поздравляю – результат отрицательный», Андрей растерялся.

– Как отрицательный? Мне в СПИД-центре делали экспресс-анализ. Он был положительным…

– Иногда такое случается, – развёл врач руками. – Вы ничем инфекционным тогда не болели?

– Болел… Но не инфекционным. Меня знобило, тошнило, бросало в жар… Это сразу после прививки было… Ну, этой, против китайского гриппа.

– Так это побочные явления были. Тогда только в нашей земле с жалобами на недомогания обратились полторы тысячи человек. И симптомы у всех были идентичными: температура, озноб, головокружение, тошнота, общая слабость. Десять из них, кстати, уже подали иски на возмещение ущерба. Можете примкнуть, ведь первый анализ вы сделали сразу после прививки…

Консультант продолжал говорить, а Шнайдер уже бежал к выходу. Перед его глазами мелькали события последних месяцев: уход с работы, продажа автомобиля, потеря социальных связей, покупка надгробия, перевод всей наличности «в пользу бедных», знакомство с Максом…

Андрей пробежал двести метров. «Дзеннь!» – стреножила его смс-ка. Застыв, как вкопанный, мужчина с опаской покосился на дисплей.

«Привет, дружок! Ты ещё жив? – писала мадмуазель Ночное Приключение. – В прошлый раз я по пьяни перепутала диагноз. Проверься-ка на гепатит».

Мир, окружающий Андрея, стал дрожать и расплываться. Он присел на ступеньку лестницы, ведущей к городскому скверу, обхватил голову руками и истерично расхохотался. Смеялся долго и неудержимо: до слёз, до судорог, до икоты…

Прохожие, оказавшиеся в этот момент рядом с парком, с удивлением наблюдали за странным бородатым мужчиной, который заходился в пароксизме смеха, будто его щекотали черти.

Есть только миг…

«Один… два… пять… восемь… – считал Алекс круглые белоснежные плафоны, мелькающие на потолке. – Странно, на них совершенно нет пыли. Неужели регулярно протирают? Почему бы и нет, всё-таки – лучшая онкологическая клиника Германии…».

Кровать, на которой его везли в операционную, бесшумно катилась по нескончаемо длинному коридору. Скоро медбратья завернут за угол, прокатят его ещё метров двадцать, вызовут лифт и опустятся вместе с ним в… преисподнюю, из которой тут же благополучно выберутся. Как тот Харон, перевозящий через Стикс души умерших к вратам Аида.

А вот он, Алекс… Это уж как повезёт. Обидно, конечно. Средняя продолжительность жизни в Германии – 76 лет. Ему же месяц назад исполнилось всего 55. А может, уже 55? И всё ж умирать неохота. Дома его ждут кот Фил, ожереловый попугай Кеша и куча недоделанных проектов. Роман вон нужно закончить… За сценарий уже аванс взял… В октябре – книжная ярмарка во Франкфурте…

Как же больница сейчас некстати! Но вариантов нет. Как сказало ему онкологическое светило, в 30 % случаев прооперированные пациенты выживают. Остальные погибают в течение двух лет с момента установления диагноза. Стало быть, шансов у него тридцать против семидесяти…

Из груди Алекса вырвался надрывный лающий кашель, нарушивший ход его невесёлых мыслей. Тихо разъехались створки лифта и, поглотив пассажиров, тот медленно пошёл вниз. По канонам детективного жанра, в котором довольно успешно работал Алекс Май, его «потрошители» должны бы сейчас поинтересоваться последним желанием «жертвы». Не поинтересовались.

Впрочем, желание это было совершенно невыполнимым. Единственное, чего ему хотелось, – это исправить ошибки, допущенные на протяжении жизни. Он, конечно, понимал, что нельзя фарш прокрутить обратно, но буйное писательское воображение настырно рисовало картину его встречи с… самим собой, только двадцатилетним. Он мечтал прорваться сквозь толщу десятилетий, попасть в далёкий восемьдесят первый, найти Лёшку, тогда ещё студента Киевского политеха, и рассказать ему о том, что его ждёт. Предостеречь парня от ошибок, просчётов, разочарований. Дать шанс избежать тех бед и несчастий, которые довелось пережить ему самому.

Лифт остановился. Алекс мысленно перекрестился: «Выносите, вороные!». Его ввезли в сверкающую белизной операционную. В нос ударил специфический запах, в глаза – яркий свет многолампового бестеневого светильника. Над Алексом склонились люди в голубых шапочках и такого же цвета трёхслойных масках. Один из них поинтересовался его настроением, другой что-то пролопотал о счёте последнего футбольного матча, третий зачем-то стал уточнять его имя и фамилию.

«Заговаривают зубы. Стало быть, сейчас дадут наркоз», – подумал он обречённо. Дали. По телу волнами растеклось тепло. Алекс почувствовал необычную лёгкость в конечностях и странную тяжесть в голове. Очертания предметов стали понемногу расплываться. Анестезиолог о чём-то его спрашивал. Кажется, опять о футболе. Но ответить он уже не смог – куда-то стремительно уплывал. Сейчас окончательно погрузится в пучину тёмного омута, и – прощай реальность… «Отче наш, иже еси на небесех!».

Всё вокруг кружилось в стремительном водовороте. Подобно белью в барабане стиральной машины, вертело и самого Алекса. Адская стихия трепала свою стокилограммовую жертву, как мелкую щепку. Казалось, ещё минута, и от её бренной оболочки не останется и следа, но обошлось.

Буря постепенно утихла, дыхание восстановилось, свист в ушах сменили звуки пения птиц и плеска воды. Алекс обнаружил себя стоящим на шатком навесном мостике, перекинутом через горную речушку. Вокруг была такая красота, что у него аж дух захватило.

Оба берега обрамляли стройные высокие ели. Прямо впереди упирались в небо дымчатые горные вершины. Поражающий своей мощью водный поток с шумом преодолевал пороги. Чистый целебный воздух кружил голову. «Неужели альпийский курорт? – изумился он. – А может, я уже в раю? Как в том анекдоте: «Доктор, как прошла операция? – Я не доктор, сын мой, я – апостол Пётр».

Алекс стал всматриваться в окрестности и содрогнулся. Дежавю! Он уже был здесь. Стоял на этом же месте. Видел этот живописный пейзаж. Восхищался этим скалистым берегом, бурлящим водопадом, горным ущельем, спрятанным в гуще леса.

Рука непроизвольно сжала шершавый деревянный поручень. Так сильно, что в ладонь впилась заноза. Алекс поднял руку к глазам и оцепенел. На поручне было выцарапано: «Лёха + Люся = любовь. 1981 год, стройотряд «Феникс».

Этого просто не могло быть, ведь именно он перочинным ножиком выцарапал здесь эти слова 35 лет назад.

Алекс посмотрел на левый берег. Там внизу, у киоска с сувенирами, стоял декоративный щит с надписью на украинском языке: «Ласкаво просимо в Карпати!». Как же его угораздило снова оказаться здесь? И почему его «автограф» выглядит таким свежим, будто оставлен только вчера? Бред какой-то! Он провёл пальцем по кривоватым печатным буквам, задумался.

Ну да, летом 81-го недалеко отсюда они строили турбазу «Трембита». Сколько воды с тех пор утекло, а здесь ничего не изменилось. Давно уж нет среди живых той непутёвой Люси, а мостик, перекинутый через Прут, даже не обветшал.

Вдруг за деревьями, на правом берегу реки, зазвучала знакомая песня:

 
Счастье дано повстречать иль беду ещё,
Есть только миг, за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь!
 

По спине пробежали мелкие мурашки. Через пару минут материализовался и источник звука – транзисторный радиоприёмник «ВЭФ» с вытянутой до упора антенной. Он находился в руках рыжего вихрастого юноши, двигавшегося по мосту.

Выглядел парень довольно забавно: веснушки по всему лицу, причёска «Иванушка-дурачок», закатанные до колен спортивные штаны, кеды на босу ногу, выгоревшая на солнце штормовка. Довершали образ красная повязка с надписью «Дежурный» и «Родопина», дымящаяся в уголке рта.

– Здравствуйте, – улыбнулся он, поравнявшись с Алексом. – Пацаны сказали, что меня на мосту какой-то дядька ждёт. Это вы?

От удивления брови Алекса поползли вверх, но тут он заметил, что на шее у молодого человека – такое же, как у него самого, родимое пятно, а на скуле – идентичный трёхсантиметровый шрам. Матерь Божья! Да это ж он сам, Лёшка, в двадцатилетнем возрасте. Стало быть, его отшвырнуло в прошлое. Сбылась мечта идиота.

Сердце бешено заколотилось. Кажется, только вчера он был этим самым Лёхой – беззаботным, довольным собой, уверенным в завтрашнем дне, гордящимся величием своей страны, верящим в перспективы построения коммунизма, презирающим «зажравшихся капиталистов», – а уж целая эпоха просвистела над головой. Сколько же ошибок он совершил за это время! А столько важных вещей не сделал!

– Здравствуй, Лёша. Меня зовут Алексом, – протянул он парню крепкую ладонь. – Я приехал издалека, чтобы рассказать тебе о твоём будущем.

– Вы экстрасенс? – загорелись любопытством глаза хлопца. – Давайте присядем вооон на ту скамеечку под смерекой. Местные утверждают, что если к ней прислониться и попросить помощи, энергетика дерева снимет стресс, депрессию и другие нервные расстройства.

Пока шли через мост, юноша похвастался, что на заработанные в стройотряде деньги купит у знакомого фарцовщика бундесовский магнитофон «Грюндиг» и «очень путёвые часы».

– Хочешь, я тебе свои подарю, – расщедрился Алекс, демонстрируя парню престижную швейцарскую «Омегу».

– Неее, – скривился тот. – Фуфел со стрелками не прокатит. Я «Монтану» хочу – с подсветкой, секундомером и маааленькими кнопочками. Там ещё калькулятор есть, будильник и куча мелодий – чумовая вещь…

Алекс усмехнулся. Каким же дебилом он был много лет назад!

– Не знаю даже, с чего начать, – задумчиво произнёс он, устроившись на скамейке. – От того, поверишь ли ты мне, будет зависеть вся твоя дальнейшая жизнь…

– А давайте начнём с этого, – кивнул Лёшка на вкопанный напротив скамейки транспарант: «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым!» – В каком году мы его построим?

– Ни в каком. Он так и останется миражом.

– А что же тогда вместо него будет? – недоверчиво нахмурился парень.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, а будет капитализм со звериным лицом. В начале девяностых всё накроется медным тазом: и СССР, и КПСС, и Варшавский договор. Членство в партии станет «пятном в биографии». Так что не ломись туда. Займись лучше немецким и компьютером.

– Чем-чем?

– Основами информатики и вычислительной техники. Наступит время, и владение персональным компьютером станет для тебя насущной потребностью.

– А немецкий зачем?

– Затем, что в начале девяносто шестого ты эмигрируешь в Германию.

Лёшка ошалело поднял выгоревшую на солнце бровь. В глазах юноши читалось: «Совсем дяденька сбрендил», но вслух он произнёс:

– Я, вроде, в ГДР ничего не забыл…

– А ты не в ГДР будешь жить, а в Мюнхене.

– Среди фашистов? – поперхнулся тот от негодования. – Этого просто не может быть! Предать родную страну я не смогу никогда.

– Сможешь. Это будет адекватным ответом на её предательство.

– Как это?

– Да выбросит тебя родина на помойку, лишив элементарной возможности прокормиться. Будет равнодушно взирать на бандитский беспредел, обнищание народа, падение нравов. Инженеры и педагоги превратятся в мишень для насмешек. «Героями нашего времени» станут бритоголовые братки с пудовыми золотыми цепями на бычьих шеях. В стране воцарятся хаос, голод, разруха, господство бездарей и идиотов. Ты станешь жертвой грабительской денежной реформы и резкого скачка цен. Познакомишься с понятиями «рэкет» и «бомж». Получишь возможность наблюдать пустые прилавки, карточную систему распределения продуктов, безработицу, невыплату зарплат, разгул проституции и наркомании, массовый исход соотечественников за рубеж. Тогда-то ты и решишься на десант в мир капитала. И очень вовремя: в девяносто восьмом из-за дефолта в стране разразится страшный кризис…

Какое-то время юноша молчал. На его гладком челе отразилась напряжённая работа мысли.

– Скажите, Алекс, вы – шпион? – спросил он полушёпотом.

В ответ тот громко расхохотался.

– С чего ты это… ха-ха-ха-ха… взял?

– Прикид у вас фирменный, часы иностранные, зубы сильно белые, пахнете импортным одеколоном… Вместо имени-отчества, приличествующих вашему возрасту, назвались Алексом. Ведёте со мной антисоветскую пропаганду. Небылицы рассказываете. Хотите меня завербовать?

Продолжая хохотать, Алекс потрепал парня по рыжим вихрам.

– Нет, я не шпион. У меня другая, не менее уважаемая профессия. Я – писатель. Довольно известный. Лауреат кучи международных премий. Почти по всем моим детективам сняты художественные фильмы.

– И как же ваша фамилия? – ехидно поинтересовался юноша.

– Май.

От неожиданности Лёшка аж подскочил. Услышанное настолько выходило за рамки его понимания, что даже поделённое на сто производило впечатление бреда.

– Покажите свой паспорт, – потребовал он решительно.

Алекс достал из кармана портмоне. Извлёк из него пластиковую карточку, украшенную звёздами, символизирующими страны Евросоюза. Молодой человек с интересом уставился в странный документ, совсем не похожий на паспорт.

– Бундесовец. Правильно я вас расколол, – заиграла на его лице победная улыбка.

Через мгновение она трансформировалась в гримасу недоумения, с какой в своё время таращилась в афишу известная Маяковскому коза.

– Здесь написано… Но ведь это же… мои данные. Это я родился в Киеве 30-го июля 1961-го года. Я! А вы старый уже. Сколько вам сейчас? 60?

– С утра, вроде, 55 было.

– Всё равно. После сорока разницы уже нет…

Алекс снисходительно улыбнулся:

– Это тебе сейчас так кажется. Я тоже в твоём возрасте 50-летних считал замшелыми пнями, а 60-летних – реликтами из мезозойской эры. Шли годы, и граница старости постепенно отодвигалась. Ты тоже придёшь к этому.

– Никогда!

– А если я скажу тебе, что я – это ты, только через 35 лет?

Молодой человек пристально посмотрел на своего визави: мысленно сосчитал морщины на его лбу, мазнул взглядом по грузноватой фигуре, неодобрительно покосился на глянцевую лысину.

– Глупости!

– А что ты скажешь об этом? – показал ему Алекс своё родимое пятно на шее и шрам на скуле. – Рассказать тебе, как я его получил? Мы со Стёпкой и Андрюхой подрались на пустыре с русановскими. Те пришли с велосипедными цепями и отдубасили нас по самое «не хочу». У меня осталась отметина здесь, у Стёпки – на виске, Андрюха чуть глаза не лишился…

Лёшка тупо молчал. Он был в шоке. Парню казалось, что сейчас кто-то вылезет из кустов венгерской сирени и скажет: «Ладно тебе, это был розыгрыш».

Ничего подобного не произошло. Алекс тоже не растворился в пространстве. Он по-прежнему сидел на скамейке, покачивая на весу ногой, и был более чем серьёзен.

– Вы хотите сказать, что знаете обо мне абсолютно всё? – произнёс юноша дрожащим голосом.

Мужчина утвердительно кивнул головой.

– А можно я вас потрогаю?

– Давай. И если я не окажусь призраком, обращайся ко мне на «ты». Ладно?

Лёшка легонько провёл ладонью по плечу собеседника. Тот оказался вполне осязаем.

– Разве такое бывает? – захлопал он ресницами, нервно вставляя в рот очередную «Родопину».

– Ещё вчера я был убеждён, что нет. Может, там – поднял Алекс к небу глаза – решили исполнить моё последнее желание…

– Почему последнее? – напрягся парень. – Вы что умирать собрались?

– Пока не знаю. Меня сейчас оперируют. Кстати, выбрось изо рта эту гадость. – Приподнявшись, он отнял у Лёхи сигарету и швырнул её в урну. – Если не прекратишь дымить, то в полтинник с хвостом получишь рак лёгких. Удовольствие, скажу тебе, ниже среднего…

Юноша поник, как хлебный колос в грозу. Долго переваривал услышанное, затем смял всю пачку и навесиком отправил её вслед за сигаретой.

– Чего мне ещё следует опасаться?

– Люськи. По вине этой вертихвостки у тебя будут огромные неприятности.

– Разве мы не поженимся?

– Нет, конечно, – категорично заявил Алекс. – Бестолковая она и на передок слабая. Если не бросишь её, жди беды.

– Какой?

– Однажды вы со Стёпкой обнаружите Люську в ресторане «Лыбедь» в компании парней кавказской национальности. Попытаетесь её, пьяную, увести домой. Не получится. С джигитами завяжется драка, в результате которой будет нанесён ощутимый ущерб заведению общепита: вы перебьёте кучу посуды и мебели, угробите мозаичную витрину, два окна и музыкальный реквизит. Попадёте в милицию и как зачинщики дебоша будете отчислены из ВУЗа. А Люська через два года погибнет от рук своего сожителя-уголовника. Тот зашибет её своим пудовым кулачищем.

Ошеломлённый Лёшка аж голову в плечи втянул.

– В восемьдесят пятом ты женишься на совсем другой девушке – Наташе. Вот, кстати, ее фотография.

Из внутреннего кармана куртки мужчина достал сверхплоский мобильник и несколько раз нажал на плоские кнопочки. На дисплее загорелось фото миловидной женщины средних лет.

Парень разочарованно вздохнул.

– Извини, приятель, – хохотнул Алекс. – Когда ей было двадцать, мобильников ещё не было.

– А что такое мобильник?

– Сотовый телефон. Ну… беспроводной аппарат. С него можно дозвониться в любую страну мира без всяких телефонисток. Вот смотри: здесь есть виброзвонок, диктофон, фото-видеокамера, модуль для приёма теле– и радиопередач, МП3плеер, органайзер, даже встроенная открывалка для пивных бутылок.

Несмотря на то, что часть прозвучавших слов была ему совершенно непонятна, молодой человек пришёл в дикий восторг. Ни о чём похожем он не читал даже в фантастических романах.

– Фигасе аппаратик, – завистливо вздохнул Лёха, с детства неравнодушный к «умной» технике. – Расскажу пацанам – не поверят.

– Тебе предстоит освоить ещё много технических «чудес»: пульт дистанционного управления домашней техникой, микроволновую печь, видеомагнитофон, игровые приставки, лазерные диски, ультразвуковую стиральную машину, 165 каналов спутникового телевидения, Интернет, цифровой фотоаппарат. У тебя будет свой персональный компьютер. Это тебе не ЭВМ коллективного пользования с перфокартами и магнитными лентами…

– А телефон такой, как у вас, у меня будет?

– И не один…

– А зачем мне два? – резонно рассудил Лёха. – Второй я Стёпке отдам.

Лицо Алекса вмиг помрачнело.

– К тому времени его уже не будет… Степан погибнет… через два года… в Афганистане. Вскоре после вашего исключения из института его призовут в армию.

– Что вы такое говорите? – вскочил на ноги Лёшка. – Война там на днях закончится. Вон и в новостях говорят, что…

– В новостях врут, – перебил Алекс парня. – Советские войска покинут Афганистан в феврале 89-го. Знаешь, сколько советских ребят поляжет там за эти годы? Более 15 тысяч! Среди них будет и наш с тобой лучший друг. В апреле 83-го в бою с моджахедами в ущелье Ниджраб Стёпка получит тяжёлое ранение в живот и, не приходя в сознание, скончается в госпитале. Если б не ампутация большого пальца, и ты бы разделил его участь…

– Какая ам-пу-та…?

Вздохнув, Алекс снял правую туфлю, стянул носок.

– Видишь, нет пальца. С зимы 82-го я ношу специальную обувь. Ты, Лёша, после приключившихся с тобой неприятностей поедешь в Алтайский край раны зализывать. К дядьке нашему двоюродному – Егору-леснику. Там провалишься в полынью и отморозишь пальцы. На левой ноге их удастся спасти, а на правой… Беда, конечно, но именно это избавит тебя от исполнения интернационального долга…

Лёшка нервно сглотнул слюну. Со страхом и любопытством парень смотрел на обладателя «совершенного знания» и не мог понять, чего хочет больше: немедленно убежать отсюда или слушать дальше. После некоторых колебаний решение было принято:

– Продолжайте!

– Как скажешь, – кивнул головой Алекс. – В марте 86-го у тебя родится сын – Стёпка. Мама будет противиться тому, чтоб её внук носил имя безвременно погибшего парня. Но вы с Натахой настоите на своём, сочтя её опасения предрассудком.

Так вот, 26-го апреля произойдет страшнейшая техногенная катастрофа. Взорвётся реактор Чернобыльской атомной. Это будет вторая Хиросима. Об истинных масштабах бедствия народ узнает лишь спустя несколько дней. Всё это время Наташка будет гулять с коляской в парках и скверах. А в воскресенье вы с Андрюхой и его женой поедете на пикник в Пущу, и весь день месячный Стёпка будет впитывать радиацию. В результате начнёт сильно болеть. Всю недолгую жизнь у пацана будет слабый иммунитет, проблемы со щитовидкой и нервной системой.

Попав в Германию, он займётся спортом, увлечётся горными лыжами и, вроде бы, пойдёт на поправку, но… погибнет в результате несчастного случая. Поедет с ребятами в Альпы и там, на трассе, в него врежется подвыпивший сноубордист. Стёпка получит открытую черепно-мозговую травму. Ему сделают трепанацию, удалят из мозга осколки раздробленной кости, проведут несколько сложных операций, но не спасут. С таким диагнозом мало кто выживает, – задрожал его голос. – Никогда не прощу себе, что отпустил его в эту Австрию… Насчёт имени мама оказалась права. Только с годами понимаешь, что к советам старших стоит прислушиваться.

– Она сейчас с вами живёт? – спросил Лёха, нервно теребя повязку дежурного на своём рукаве.

– Что ты! Мама умерла в начале 90-го, за шесть лет до нашего отъезда в Германию.

Парень облизнул губы и часто заморгал.

– По… почему?

– Медики прохлопали. Сначала говорили: «У вас фигня – фигню не лечим!», потом заявили: «У вас амбец – амбец неизлечим!». Фигнёй была аневризма, амбецом – тромбоэмболия. Если б ей сделали операцию сразу после появления на ногах язвочек и синяков, всё было бы хорошо. Но она лечилась снадобьями каких-то сомнительных знахарей…

У Лёхи запульсировала жилка на виске.

– Так вы с женой совсем одни остались? – поинтересовался парень после долгой паузы.

– Хуже. Я остался совсем один, если не считать кота и попугая. Наташа после смерти сына ударилась в буддизм, примкнув к какому-то «Ордену Лотоса». В конце концов ушла от меня к своим сектантам…

Парень подавленно молчал, ковыряя землю под ногами носком кеда.

– Знаете, – оживился он вдруг, – а я пойду другим путём. Буду действовать от противного, и все мои близкие будут живы, здоровы и благополучны. Ну, не увижу я писательских премий – и ладно. Стану посредственным инженером, женюсь на какой-нибудь скромной Мане, заведу двух-трёх детишек. По выходным буду выпивать в гараже со Стёпкой и Андрюхой…