Текст книги "Птицеферма"

Глава 11

Проснувшись утром совершенно разбитой и невыспавшейся, пару минут раздумываю, не приснились ли мне незнакомцы с фонарями. Ведь это слишком неправдоподобно, чтобы быть на самом деле.

А потом опускаю взгляд и обнаруживаю на себе чужую футболку. Темно-серая, хлопчатобумажная и бесконечно уютная.

Провожу рукой по мягкой, приятной на ощупь ткани. Зачем Пересмешник отдал ее мне? И почему мне так не хочется возвращать ее обратно?

Глупо. На Птицеферме ни у кого нет излишка вещей, тем более у новичка – нужно вернуть.

Со стоном сажусь на кровати. Тру лицо ладонями, затем повожу плечами – не болит.

Должно быть, сегодня Сова снимет швы, она вчера обещала. Вроде бы ей пришлось наложить всего два: один на лопатке, другой – у талии. Провожу подушечками пальцев по изогнутому шву – новому шраму, – ничего, короткий, лишь слегка выпуклый. О месте нахождения второго могу лишь догадываться – не дотянуться.

А мои мысли вновь возвращают меня назад во времени – в прошлую ночь у реки.

Если были Пересмешник, его футболка на мне и наш с ним разговор, значит, наяву были и те люди. Кто они, как попали сюда и чем здесь занимаются? И главное: как покидают планету? Ведь покидают же? Должны…

Что, если отсюда можно выбраться?

Эта мысль опаляет своим безумием, и я спешу поскорее задвинуть ее поглубже, в самые тайные уголки своего сознания. Надеяться на чудо глупо, но, пока не выясню, кто эти люди в черном и что им здесь нужно, не успокоюсь.

Думал ли Пересмешник о том же, когда увидел их? И почему ничего никому не сказал? Предпочел изобразить связь со мной, нежели предоставить настоящих подозреваемых в убийстве Чижа? Рассудил, что ему никто не поверит, или знает больше, чем говорит?

Одни вопросы и ни единого ответа.

Вчера Пересмешник и правда дождался, пока я постираю сарафан. Стоял в отдалении и молчал, просто ждал, когда закончу. А потом мы вместе вернулись в лагерь. И снова молча.

Я была слишком шокирована произошедшим. А он… Нет, не могу отделаться от мысли, что ему известно больше, чем пытается показать. Но откуда?

Опять вопросы и предположения. С этим нужно кончать и возвращаться в реальность.

Наскоро переодеваюсь в платье, бережно сворачиваю футболку и оставляю на стуле.

Как только появится время, нужно будет постирать ее, высушить и вернуть. Надеюсь, у Пересмешника еще осталась сменная одежда.

* * *

Сегодня не моя очередь готовить, поэтому прихожу в столовую вместе со всеми.

На раздаче – Олуша и Рисовка. Две наши тихони, как я раньше думала. Но Олуша не тихоня – она хорошая актриса. Вон сейчас смотрит под ноги с видом невинной овечки.

Присматриваюсь: новых синяков вроде нет.

– Привет.

Вздрагиваю от неожиданности.

Точно видела, что Пересмешник заходил в столовую в тот момент, когда я только вырулила из-за угла коридора. Выходит, дожидался меня в дверях.

Насчет сменной одежды я угадала: на нем новая черная футболка. Значит, Филин был щедр к новичку и выделил ему несколько комплектов.

Это хорошо, было бы неловко, если бы из-за меня Пересмешник явился на завтрак голым.

– Привет, – отвечаю тихо.

Тем не менее замечаю, что на нас направлены взгляды нескольких пар глаз тех, кто уже успел рассесться за столами. Одна из наблюдателей – Чайка, кто бы сомневался.

А Пересмешник, никого не стесняясь или, наоборот, играя на публику, вдруг притягивает меня к себе. Касается рукой моих волос, убирая их от лица.

На этот раз не дергаюсь. Уже поняла, что все, связанное с этим человеком, не то, чем кажется.

Уверена, со стороны выглядит так, будто он целует меня. На самом же деле шепчет на ухо:

– Никому ни слова о вчерашнем, – лукаво подмигивает и отпускает.

Выдавливаю из себя улыбку. Кто знает, насколько фальшивую, но я стараюсь.

Лицо Кайры, только что устроившейся рядом со своей подругой Чайкой, краснеет и идет белыми пятнами. Кажется, я поспешила с выводами, решив, что она дала Пересмешнику от ворот поворот. Очевидно, что девушка все еще в нем заинтересована.

– Из-за тебя мне светит новая драка, – шиплю, когда Пересмешник увлекает меня за собой к столам.

Он удивленно приподнимает брови, буквально к волосам. Те у него сегодня не собраны в хвост, и пара прядей падает на лоб. Как ни странно, ему снова идет.

Молча кошусь в сторону Чайки и Кайры, прильнувших друг к другу и активно перешептывающихся, зыркая в нашу сторону. Поджимаю губы. Только ревнивой Кайры мне не хватало.

– А-а-а. – Пересмешник прослеживает направление моего взгляда и усмехается. – Тебе же не нравилось, что испытания только для мужчин, – подначивает.

– Да, – шепчу в ответ, – только мужчин за них награждают, а мне снова висеть на ветке.

Кажется, понял. Взгляд становится серьезным, но губы все еще улыбаются. Запуталась: что правда, а что напоказ?

– Она к тебе не полезет, – обещает, как по мне, то, на что совершенно не имеет влияния. – О! Вон за тем столом два места свободны. – Нагло хватает меня за запястье и тянет за собой.

– Мы теперь всегда будем сидеть вместе? – интересуюсь вполголоса.

Нам уже поверили, меня оправдали по обвинению в убийстве, так что можно остановиться и перестать мозолить всем глаза.

– Еще как будем, – обещает Пересмешник с какой-то долей мстительности в голосе. – Мне на прошлом ужине не понравилось вынимать чужую грудь из своей тарелки. В столовой я предпочитаю есть.

От такого заявления даже сбиваюсь с шага. Бедная Кайра, а так старалась.

– Это было грубо, – бурчу.

– Угу, – с готовностью подтверждает. – Подстраиваюсь под местность.

Зачем я вообще с ним говорю? Золотое правило: меньше говоришь – дольше живешь.

Упрямо поджимаю губы, давая понять, что общение закончено. Тем не менее руку не вырываю и позволяю довести себя до стола.

Замечаю пристальный взгляд Пингвина. Злой, многообещающий и при этом немного обиженный.

* * *

Сегодня снова жарко и душно. Ботва моркови склонилась до самой земли, жалостливо раскидав листочки в разные стороны, и будто бы шепчет: «Воды, воды-ы-ы…»

Вчерашний ветер так и не пригнал дождевые тучи. В последний раз дождь был в ночь смерти Чижа. Сколько? Пять дней назад. Но этого хватило, чтобы почва вновь пересохла.

На небе ни облачка. Хорошо хоть дождь успел наполнить бочки, специально для этих целей установленные во дворе под водостоками с крыш, иначе пришлось бы возить воду на тачке с реки.

Иду между грядок с ведром в одной руке и с ковшом – в другой. Где-то пропалываю сорняки, где-то поливаю овощи. Жара давит на голову. Стараюсь работать монотонно и думать поменьше.

Но, видимо, не думать я в принципе не умею, потому что снова и снова прокручиваю в голове все то, что узнала за последние дни: о себе, о Нике и о том, что на Пандоре есть люди, занимающиеся бог весть чем.

А еще думаю о Пересмешнике. Зачем я ему сдалась? Почему прикрывается мной от внимания Кайры? Ведь любой другой мужчина Птицефермы прыгает от восторга, когда рыжеволосая красавица со свекольными губами обращает на него внимание.

Рисовка, Олуша, Майна и Фифи трудятся на соседних грядках, Сова с сосредоточенным видом прохаживается от одной работницы к другой, контролируя. Сама она уже обработала ту часть огорода, которую выделила для себя на сегодня, и теперь поторапливает остальных.

А вот и мой черед.

– Спина-то гнется? – спрашивает, подходя. Кряхтит, перебираясь через канаву.

Инстинкты подсказывают подать руку пожилой женщине. Но опыт заставляет стоять и не шевелиться: для Совы рука помощи – оскорбление.

– Нормально, – отмахиваюсь. Спина и правда не болит, чешется – это да. – Швы снимешь?

Сова кладет клюку между грядок на манер мостика и с кряхтением садится на нее, смотрит на меня с прищуром.

– Там делов-то. Пусть любовник твой снимет.

Я бы и сама сняла. С талии, может, и получится, а до лопатки не дотянусь.

– Ты-то прекрасно знаешь, что он мне не любовник, – огрызаюсь.

– Погромче крикни, – отвечает Сова мне в тон, – глядишь, Филин передумает и таки вздернет тебя на ближайшем суку.

Что верно, то верно. Филин не упустит шанса убрать меня с глаз долой. Я и так уже набила ему оскомину.

Выливаю на чахлую морковь последний ковш и выпрямляюсь, смахиваю со лба пот.

– Это ты надоумила Пересмешника выгородить меня? – спрашиваю прямо.

Не приди Сова тогда ко мне сама и не заведи она разговор о фальшивом алиби, я бы смолчала.

– Вот еще. – Женщина нервно дергает плечом. – С темными лошадками я не связываюсь. – Тоже верно, на тот момент Пересмешник пробыл на Птицеферме всего один день. – Сам услышал, как я намекала Пингвину, что было бы неплохо, если бы нашелся кто-то, кто признался бы, что видел или был с тобой той ночью. А Пингвин мычал в ответ о том, как жаль, что он проспал большую часть праздника под столом.

– И Пересмешник пришел к тебе?

– И Пересмешник пришел ко мне, – подтверждает и замолкает.

Мне что, клещами из нее тащить каждое слово?

– И что сказал? – принимаю правила игры.

– Спросил.

Снова пауза.

– Что спросил?

Сова пожимает плечами, устремляет взгляд куда-то вдаль, будто ей и смотреть на меня скучно, а начатый мной разговор безумно утомляет.

– Спасет ли тебя, если он скажет, что вы были вместе.

– И что ты сказала?

– Что спасет. Главное, чтобы вел себя поправдоподобнее.

– И Филин ему сразу поверил? – не отстаю.

Ставлю ведро на землю и опускаюсь на корточки рядом с Совой, чтобы наши лица были на одном уровне.

Женщина на мгновение отрывает глаза от линии горизонта, одаривает меня снисходительным взглядом и вновь устремляет их вдаль.

– Пытал, расспрашивал часа два. Потом поверил. Упорный малый этот Пересмешник.

Упорный, это и странно. Рисковать своей шеей и лгать Главе поселения ради незнакомки – более чем странно.

– Ясно, – буркаю и поднимаюсь в полный рост.

Ничего нового я не узнала, но что-то разложилось по полочкам. Нужно подумать.

– Смирись, – скрипит Сова, вынуждая вновь повернуться к ней. – Смирись. Хватит желать большего.

При словах о большем я тут же вспоминаю полет прекрасного катера. И почему-то Ника.

Дергаю плечом, давая понять, что это мое дело, чего и сколько желать. Отворачиваюсь.

– Бери мужика, пока он в тебе заинтересован, и держи его. Чего тебе еще надо? Не садист, не урод, печется о тебе.

Действительно, не урод. И вроде бы не садист. Чего еще желать, не так ли?

– В смысле – печется? – резко поворачиваюсь к пожилой женщине. Щурюсь и подставляю ладонь козырьком ко лбу, так как солнце за спиной Совы слепит глаза.

Та усмехается.

– Так пять раз приходил, пока ты валялась без сознания. Что ты, как ты… Залип он на тебя. Хватай и держи, пока Кайра не перехватила. Будешь как за каменной стеной.

Удивленно приподнимаю брови, услышав такое сравнение. В моем понимании, со стеной можно сравнить разве что Момота, мощного и непробиваемого.

– Слушай, что советуют, коль не совсем дура, – отрезает Сова, поглаживает больное колено и больше не смотрит в мою сторону.

– Майна, а ну, не халтурь! – кричит, заметив, что та присела отдохнуть, не закончив работу с выделенным ей участком.

Воспринимаю это как сигнал, что разговор окончен. Подхватываю ведро.

* * *

– Что говорила тебе эта старая дура? – Кайра налетает на меня в коридоре барака, практически впечатывая в стену своей вздыбленной грудью.

– Отвали, – отталкиваю в плечо.

Сова советует смириться. С чем смириться? С таким отношением к себе? Когда меня прижимают к стенке, мириться с этим я не стану, и все тут.

А вот то, что кто-то донес рыжей, что мы о чем-то шептались на огороде с Совой, уже интересно. Насколько мне известно, никто из тех, кто там был, не входит в близкий круг общения Кайры. Может, Олуша? Или я просто теперь приписываю той все возможные грехи?

Как ни странно, Кайра отскакивает от меня, как легкий мячик – быстро и пружинисто.

– Помяни мое слово, он будет моим, – грозит указательным пальцем.

– Забирай, – огрызаюсь.

Но Кайре плевать на мой ответ, она пришла высказаться.

– И даже не приближайся к нему. – Гордо вскидывает подбородок. – Поняла?

Глаза девушки горят, грудь тяжело вздымается. Ей правда не все равно – она намерена получить желаемое, чего бы ей это ни стоило.

Все бы ничего, но со дня смерти ее предыдущего «любимого», над телом которого она убивалась, не прошло и недели.

– Поняла, – заверяю.

Жаль, что сама Кайра до сих пор не поняла, что мне наплевать на ее угрозы.

* * *

– Швы у меня со спины снимешь? – огорошиваю Пересмешника, когда он снова подкарауливает меня у входа в столовую.

Молчание, приподнятые брови – кажется, я его шокировала. Но выбор у меня невелик: Сова ясно дала понять, что не станет со мной возиться, а просить кого-то другого – опять быть кому-то должной. Пересмешнику я уже должна так, что не расплатиться, поэтому уже без разницы.

Прямо смотрю в ответ, давая понять, что не шучу.

Пожимает плечом.

– Без проблем.

– Тогда после ужина?

– Давай через час после ужина. – А сам смотрит в сторону Кайры.

Ни черта не понимаю: то бегает от нее, то сам ищет взглядом. Брачные игры у них такие, что ли? А мне зачем сказал, что собирается получить меня в пару? Может, надеялся, что я болтунья вроде Чайки, растреплю всем в округе и заставлю Кайру ревновать? Но бог ты мой, чтобы вызвать ревность Кайры, достаточно просто дышать – повод девушка найдет сама.

– Свидание? – уточняю издевательски, намеренно использовав то же слово, что и Пересмешник в прошлый раз, – совершенно неуместное здесь.

Тот усмехается.

– Скорее приватная беседа. – Подмигивает. – В час уложусь.

Пингвин укладывается в две минуты…

Видимо, эти мысли слишком красноречиво отражаются на моем лице. Пересмешник толкает меня в плечо своим плечом, смеется.

– Это не то, о чем ты подумала.

Закатываю глаза:

– Уволь меня от подробностей.

Отворачиваюсь и спешу к столу.

Нет, в отличие от Кайры я не ревную. Просто не люблю чего-то не понимать.

А сейчас я не понимаю.

* * *

«В час уложусь», – сказал Пересмешник.

Но не появляется ни через час, ни через два.

Пытаюсь снять нижний шов сама, но мне так и не удается ухватить пальцами узелок. Всплывает мысль пойти к Сове и попросить ее помочь повторно. Но Сова – крепкий орешек: если она отказала раз, то не согласится и в другой.

Лучше лечь спать, попрошу завтра Рисовку или Майну. У меня с ними не было конфликтов, так что не должны отказать – это несложно.

Футболку Пересмешника я так и не постирала. После ужина было время, можно было вновь сходить к реке или позаимствовать немного дождевой воды из бочек, но я отчего-то не сделала ни того ни другого.

Вместо этого снова бессовестно напяливаю чужую вещь и ложусь спать в ней.

Завтра обязательно постираю и верну…

Глава 12

Мне снится Чиж с пробитой моим молотком головой.

Он шатается, словно зомби из третьесортного кино, вытягивает вперед руки, а по его обнаженному, отчего-то светящемуся в темноте торсу стекают багровые струйки крови. Зомби Чиж шагает ко мне, скаля короткие, широкие, по форме напоминающие полотно грунтовой лопаты зубы; рычит и пытается схватить.

Отступаю спиной вперед. Распущенные волосы треплет ветер, бьет меня ими по лицу. Подол платья путается между ног.

Головой понимаю, что восставшего монстра нужно умертвить повторно – или добить, – но меня парализует от ужаса. Все, на что я в данный момент способна, это двигаться задом наперед и смотреть в широко распахнутые чернильные глаза без белков в глазных яблоках и без век.

– Эээээмбеееееер, – шипит, как змея, мертвый Чиж.

Оступаюсь на мокрой глине, падаю. А зомби наваливается сверху, клацает зубами. Тянется к шее…

Резко распахиваю глаза: рассвет. Сердце еще бешено колотится, но надо мной привычный потолок из серого пластика; плохо заделанная трещина в углу.

Сон, всего лишь сон.

Едва ли не впервые за время пребывания на Птицеферме я рада вернуться в реальность.

Выдыхаю с облегчением и остаюсь лежать, пока сердцебиение не выравнивается. Часов у нас нет, но, судя по сероватой дымке за окном и пробивающимся сквозь нее лучам солнца, еще слишком рано. Готовить завтрак сегодня мне не нужно, так что вполне можно потянуть время и подождать, пока проснутся остальные.

Можно было бы сбегать к реке и выстирать наконец чужую футболку, чтобы вернуть ее владельцу. Но отдавать эту вещь мне не хочется еще сильнее, чем вставать. Она такая удобная…

Вздрагиваю от стука в дверь. Сердце опять ускоряет бег. Еще слишком рано. Кому я могла понадобиться?

Стук негромкий, можно даже сказать, вежливый. Будто привлекают внимание, чтобы впустила, если не сплю, и в то же время не хотят разбудить, на случай если еще не проснулась.

Несмотря на то что Олуша недавно продемонстрировала мне свое истинное лицо, скромность у меня упорно ассоциируется именно с ней. Что ей могло снова от меня понадобиться, да еще и в такую рань?

Решаю, что не знаю и знать не хочу, – постучит и уйдет. Поворачиваюсь на бок, подкладываю сложенные друг на друга ладони под щеку и бездумно смотрю на рассвет за окном. Ночной кошмар вымыл из моей головы все мысли, и мне даже нравится это утреннее ощущение пустоты – знаю ведь, это ненадолго. Поэтому просто наслаждаюсь.

Сова права, я всегда хочу большего…

Стук повторяется еще дважды, с перерывами секунд в тридцать. А затем наступает тишина. Ушла?

Вскакиваю с кровати и на цыпочках, чтобы не топать, бегу к двери. Я почти уверена, что это была Олуша – а кто еще? – но тем не менее хочется убедиться, и желательно так, чтобы незваная гостья меня не заметила.

Тихонько приоткрываю дверь, чтобы та не заскрипела, выдав меня. Выглядываю.

…Или гость.

– Пересмешник! – окликаю громким шепотом.

Он уже в конце коридора. Останавливается, оборачивается.

Распахиваю дверь шире. Придерживаю ее рукой, стоя в дверном проеме. Жду, когда мужчина подойдет.

Запоздало спохватываюсь, что на мне его футболка, которую следовало вернуть еще вчера. Поджимаю губы – вот засада.

Пересмешник возвращается. Руки в карманах брюк, улыбается. Волосы он снова собрал в хвост, а сам выглядит настолько бодрым с утра, что мне это кажется противоестественным. Еще два часа до завтрака, после которого всем мужчинам идти до вечера на рудник – махать киркой, таскать тяжелые камни. А Пересмешник… улыбается и выглядит так, будто встал несколько часов назад.

– Тебе идет, – весело комментирует мужчина мой наряд, пробежав взглядом по моим голым ногам.

Мне хочется натянуть футболку до самых ступней.

– Я сегодня постираю ее и высушу, – бормочу. – Вечером верну.

– Если тебе нужна, то оставь, – отмахивается. Больше не пялится ни на ноги, ни на грудь, соски которой из-за утренней прохлады предательски торчат под тонкой тканью. Смотрит в глаза. – У меня есть еще парочка. Глава был щедр.

Заманчивое предложение… Но нет. Услуги, вещи – это лишнее, не нужно.

– Верну вечером, – отвечаю упрямо.

Пересмешник равнодушно пожимает плечом.

– Как хочешь. Ты вчера просила помочь тебе со швами, – продолжает. Зачем-то кладет ладонь на противоположный от петель край двери, буквально в нескольких сантиметрах от моих пальцев.

Бросаю взгляд на новое местоположение руки гостя, но и свою руку тоже не убираю. Только гадаю, а даст ли он мне теперь закрыть дверь, если я решу захлопнуть ее перед его носом.

– Просила, – не отрицаю.

Но это было вчера. Когда Пересмешник так и не появился, я поняла, что это была глупая просьба – адресованная уж точно не тому человеку.

Пересмешник прищуривается, глядя на меня и по-прежнему улыбаясь; чуть склоняет голову набок.

– Если вчера тебе никто так и не помог, я готов.

И за этим он встал ни свет ни заря? Чтобы выполнить свое обещание мне?

А потом я вдруг замечаю то, что не заметила сразу: несмотря бодрую на первый взгляд физиономию, чистые волосы и улыбку до ушей, у Пересмешника подозрительно блестят глаза. Такой блеск появляется, если человек выпьет спиртного или…

– Слушай, ты вообще сегодня спал? – выпаливаю.

– Не-а, – отмахивается. – Не успел. Ну так что, – усмехается, – нужна моя помощь?

Отступаю и шире распахиваю дверь.

– Заходи.

* * *

– Нож есть?

– Там, на столе, – отвечаю, не оборачиваясь.

Сажусь на край кровати, лицом к окну, спиной к гостю, перекидываю несобранные с утра волосы через плечо вперед, чтобы не мешали.

– Ага. Нашел.

В моей комнате мужчина, от которого знать не знаю чего ожидать, а я сижу к нему спиной, да еще и вручаю в руки нож.

На Пандоре такая беспечность может стоить жизни, но отчего-то я не чувствую возможной опасности, исходящей от своего гостя. Потому что он уже несколько раз мне помог? Что это? Синдром брошенного щенка, который привязывается к первому, кто был к нему добр?

Привычно пытаюсь анализировать свои ощущения и поступки, но желания обернуться, чтобы проконтролировать действия почти что незнакомца, не возникает. Может, просто устала бояться собственной тени?

– Его бы продезинфицировать…

Было бы неплохо. И нож, и руки, и место наложения шва. А еще хорошо было бы использовать стерильные перчатки.

– Я его мыла, – отвечаю. – На стуле таз с водой и мыло рядом. Можешь помыть руки.

– Хм… Ладно.

Слышу шаги, затем бултыхание в воде.

– Не ляжешь? – спрашивает за моей спиной Пересмешник. Близко, значит, подошел к кровати.

Молча качаю головой.

В ответ на мой жест кровать прогибается и издает жалобный скрип – Пересмешник забирается на нее с другой стороны.

– Футболку задери.

Медлю, все еще думая о своей реакции и об отсутствии чувства опасности рядом с этим человеком.

– Ну же, – тот расценивает промедление по-своему, – я уже видел тебя без одежды.

Верно, с дерева-то снял и принес меня он. Впрочем, мне давно наплевать, кто меня видел и в каком виде.

Не снимаю футболку полностью: только вынимаю руки из рукавов, а затем перевешиваю вещь вперед, оголив спину и прикрыв грудь.

Пересмешник присвистывает.

– Сова точно была врачом? – комментирует увиденное.

Могу себе представить, что там.

Но мне почему-то смешно. Должно быть, потому, что это высказывание полностью соответствует моим собственным мыслям.

– Она так думает.

– И не швеей, это точно, – усмехается в ответ.

Мне становится интересно, что же женщина нашила на моей многострадальной спине. Я видела швы, которые Сова накладывала другим, – кривые, неровные, – но в то же время признавала, что опыт у нее определенно есть. В современном мире никто давно не шьет раны иглами – для этого есть специальные приборы, максимально облегчающие процесс. И не думаю, что если бы я взялась за то же дело с такими же ресурсами, какие имеются в распоряжении Совы, то у меня вышло бы лучше.

– Делай уже, – нетерпеливо повожу плечами.

Мы слишком долго болтаем. И то, что мне это в какой-то мере даже нравится, заставляет вернуться к мыслям о щенке. Нет, не нужно всего этого.

Вздрагиваю, ощутив чужое дыхание за моей спиной. Очень близко.

– Расслабься.

Легко сказать. Я только что смеялась, а сейчас мне кажется, что чувствую напряжение в каждой клеточке своего тела.

– Расслабься, говорю.

Не получается. Снова вздрагиваю, когда моей спины касаются теплые пальцы – очень осторожно. И нет, мне не неприятно.

– А ты, кстати, не должна была носить повязку все эти дни?

– Должна была, – пожимаю плечами.

– Не дергайся, – тут же шикает. – Хочешь, чтобы я наделал тебе новых дырок?

Мне почему-то опять становится смешно.

– Делай, – отвечаю сквозь еле сдерживаемый смех. – Сова зашьет.

– Ага, – откликается мне в тон. – Я уж лучше сам поизвращаюсь. Расслабься ты уже!

Глубоко вздыхаю и пытаюсь выполнить требование. Кажется, немного получается. Шутки шутками, но получить новый порез мне совершенно не хочется.

Процесс затягивается. Не больно, но неприятно. Нет никаких приспособлений, даже допотопного пинцета. Поэтому Пересмешник сперва подрезает стежки ножом, а затем осторожно вытягивает нити пальцами.

– Слушай, может, ты сам был врачом в прошлой жизни? – не сдерживаюсь. Уж слишком аккуратно и при этом уверенно он действует.

Смеется, но руки при этом не трясутся. Что только подкрепляет мое предположение.

– Это вряд ли.

– Почему?

– Ну, при виде твоей изуродованной спины у меня не возникло желания броситься ее лечить. Только свернуть Момоту шею.

Типичная мужская бравада.

Неужели он все еще рассчитывает выиграть меня на состязаниях и заранее пытается расположить к себе?

Вся штука в том, что я уже к нему расположена. Голой спиной.

– Что же не свернул? – подначиваю.

О да, я слишком много болтаю в последние дни.

– Не горбись. – Ладонь плашмя ложится на мой позвоночник, вынуждая выпрямиться. – Я не самоубийца, чтобы мешать приведению в исполнение приговора Главы в присутствии трех десятков людей, считающих, что Глава и его палач правы.

Палач – как точно сказано.

– Я пошутила, – решаю внести ясность. Не хватало еще, чтобы он подумал, будто я считаю, что он мне что-то должен. – Ты не смог бы меня защитить. И не должен был. Это мои проблемы.

– Разберемся, где чьи проблемы, – вполголоса.

– Что? – Пытаюсь обернуться, но снова получаю пятерней между лопаток.

– Не дергайся.

Возмущенно поджимаю губы, но не спорю.

Пока Пересмешник не переходит ко второму шву, молчим. Начинаю клевать носом – касание его теплых рук успокаивает и даже убаюкивает. Кажется, наконец расслабляюсь.

– В разведку со мной пойдешь?

Резко распахиваю глаза и вскидываю голову.

– Что? – переспрашиваю. Может, мне почудилось со сна?

– Ты слышала, – получаю в ответ язвительное. – Я вчера опять видел здесь чужака, но далеко тащиться за ним не рискнул – не знаю местность. А этих типов надо выследить.

И он говорит об этом вот так? Мне? Я все еще не понимаю, почему именно мне. Не верю в симпатию и доверие с первого взгляда, и все тут. Может, где-то это и возможно, но не на Птицеферме.

– Почему не скажешь Главе? – спрашиваю прямо.

– Чтобы три десятка человек бегали ночью по лесу в поисках врагов?

– Здесь нет лесов, – напоминаю.

– Ну, по пустыне с парой деревьев и тройкой кустов, – забавно огрызается, при этом ни на минуту не прекращая работу с моей спиной. – Выследим, а там посмотрим.

Сижу, кусаю губы. Не понимаю.

– А что, если я прямо сейчас встану, пойду к Главе и перескажу наш разговор? – выпаливаю.

Естественно, не пойду, хотя бы потому, что Пересмешнику я обязана жизнью, а Филину – шрамами. Но хочу увидеть – вернее, в том положении, в котором сейчас нахожусь, услышать – реакцию на мои слова.

Однако, как и всякий раз, когда я задаю каверзный вопрос, пытаясь прочесть между строк, Пересмешник дает короткий исчерпывающий ответ:

– Не пойдешь.

– Не пойду, – признаю.

Уже почти все. Я же достаю до нижнего шва, изучала его на ощупь – знаю, где он заканчивается. Поэтому понимаю, что осталось недолго.

Прикрываю глаза и пытаюсь ни о чем не думать. Нежные пальцы на моей коже, звук чужого дыхания за спиной в утренней тишине…

Ловлю себя на мысли, что мне хочется откинуться назад. Чтобы эти уверенные теплые руки обняли меня крепко-крепко. Чтобы, как сказала Сова, почувствовать себя как за каменной стеной.

Мне этого не хватает. До крика, до зубовного скрежета – просто объятий, которые не будут означать прелюдию к сексу.

Распахиваю глаза и, должно быть, краснею до корней волос. Как хорошо, что Пересмешник не видит сейчас моего лица и не умеет читать мыслей.

Ну точно, корю себя, реакция щенка, которого добрые люди напоили молоком, в действии. А еще Пересмешник чем-то неуловимо напоминает мне Ника, и мое подсознание играет со мной в жестокие игры.

– Так пойдешь? – Пересмешник возвращается к теме нашего разговора. – Все, готово.

Торопливо встаю, просовываю руки в рукава и опускаю футболку до бедер. Только после этого оборачиваюсь.

– Пойду, – отвечаю твердо.

– Отлично. – Мужчина усмехается и показывает мне поднятый вверх большой палец. – Из нас выйдет команда что надо. Держи. – И вручает, вкладывает мне в ладонь ошметки извлеченных нитей. – Не стоит благодарности. Я пошел. Увидимся на завтраке, – выдает скороговоркой и направляется к двери.

– Увидимся, – бормочу, смотря ему вслед. До завтрака остался от силы час, может, полтора – выспаться Пересмешник уже и при желании не успеет… И тут до меня доходит. – Погоди! – вскидываюсь.

Его пальцы уже коснулись ручки двери, он оборачивается, щурится – солнце успело подняться, а окно в моей комнате расположено прямо напротив выхода.

– Так ты всю ночь пытался выследить чужаков? Поэтому не пришел ко мне вчера вечером?

Пересмешник смотрит на меня снисходительно, как на малыша, который считает своим открытием общепризнанные выводы.

– Ну да, – криво улыбается и вопросительно приподнимает брови, намекая, что было бы неплохо услышать пояснения.

Но пояснений не будет. То, что я думала, будто Пересмешник провел ночь с Кайрой, вслух все равно не скажу.

– Ничего, – качаю головой и приподнимаю руку, прощаясь. – До встречи. И спасибо.

Тот смеется.

– Не буду говорить, что не за что – благодарность всегда приятна, – подмигивает и исчезает за дверью.

Черт, он мне нравится.

Но доверять ему нельзя точно так же, как и другим обитателям Птицефермы.