Текст книги "Птицеферма"

Все равно увидят, если решат посветить в эту сторону. Так что наша задача – лежать и не шевелиться, чтобы ненароком не задеть ни одну веточку.

Пересмешник почти мгновенно укладывается на живот рядом со мной. Теперь я вижу его почти отчетливо – пространство у люка ярко освещено сразу тремя фонарями.

Спутник поворачивается ко мне и показывает три пальца, качает головой. Он прав: к трем вооруженным типам без оружия соваться глупо. В свете предстоящих событий я почти смирилась со своей скорой смертью, но умирать по дурости не хочу.

Киваю в ответ: поняла, не высовываемся, следом не идем, ждем.

Троица с фонарями, должно быть, уже изучила местность вблизи люка до зубовного скрежета. Поэтому незнакомцы даже не пытаются исследовать кустарники, а направляются в сторону лагеря. Тихо выдыхаю.

– …Да где он там может прятаться? – долетает до нас обрывок разговора. – Все проверили.

– Бараки – да, а шахта большая. Не ленись…

Голоса удаляются, свет фонарей исчезает. Становится совсем темно.

Некоторое время молчим, чтобы убедиться, что из люка больше никто не появится. Чувствую, как в бедро впивается край острого камня, но все равно не шевелюсь.

Пересмешник встает первым.

– Пойдем. – Зажигает фонарь и направляется к люку. – Посмотрим, что ли.

Выбираюсь из кустов за ним, оглядываюсь в ту сторону, куда ушли незнакомцы. Делаю шаг и оглядываюсь снова. Но вижу лишь темноту.

Пересмешник уже приплясывает у люка, обходит его так и эдак, примеривается.

– Если тут не только современное оружие, но и современные технологии, то, если ты сейчас откроешь люк, может завопить сирена, – высказываюсь, пытаясь мыслить рационально. Тем не менее мне самой до ужаса хочется заглянуть внутрь, наплевав на безопасность.

Пересмешник оборачивается ко мне и подносит фонарь к своему подбородку – так детей пугают жуткими рожами; подмигивает.

– Или не завопит. – После чего вкладывает пальцы в специальные углубления и тянет крышку на себя.

Никаких сирен. Только ветер и шум реки.

– С ума сошел? – упрекаю.

Корчит гримасу.

– Не делай вид, что ты сама не мечтала туда заглянуть.

В ответ одариваю мужчину убийственным взглядом. Конечно, мне хотелось посмотреть, что под крышкой, и он это прекрасно понимает.

Пересмешник заглядывает внутрь, подсвечивает фонарем. Делаю шаг поближе, потом еще. Мне и правда до ужаса любопытно.

Внутри уходящая вниз широкая труба выстлана металлом, металлические скобы выполняют функцию лестницы. Металл. Не пластик. Что-то основательное, крепкое. И, куда бы ни вел этот ход, он уходит настолько глубоко, что свет фонаря не достигает дна и просто теряется в темноте.

– Может, спустимся? – вдруг предлагаю, отбросив осторожность.

В конце концов, это моя дурная привычка – все анализировать. Если мне осталось жить два дня, так, может, пора рисковать, не думая о последствиях?

Но Пересмешник мигом остужает мой пыл.

– Умирать я пока не планирую и тебе не советую. – Возвращает крышку на место, отряхивает ладонь о ладонь. – Нам нужно больше информации.

Вздыхаю, но соглашаюсь.

Если я для себя уже все решила, то Пересмешнику и правда не стоит умирать из-за моего желания утолить любопытство напоследок.

– Завтра, перед состязаниями, я планирую наконец отоспаться. А после них можно и продолжить исследования.

– Хорошая идея, – поддерживаю уже без энтузиазма.

После испытаний он продолжит исследования без меня…

– Не спи. – Мужчина подхватывает меня под руку. – Времени мало.

Согласна. Если те люди ушли исследовать шахты, то нам следует поторопиться, чтобы не столкнуться с ними и не разделить участь Чижа.

* * *

– Подсадить? – веселым шепотом предлагает Пересмешник, стоя под моим окном.

Мы молча пробирались до самого барака, боясь наткнуться на людей с оружием, и это первое, что он произносит с того момента, как мы отошли от реки.

Мне же не хочется разговаривать – нужно подумать о слишком многом.

– Сама справлюсь, – отказываюсь и немедля хватаюсь за выступ, подтягиваюсь. – Не торчи на свету, – шиплю уже сверху, свешиваясь через край подоконника.

– Как прикажешь, Джульетта, – усмехается Пересмешник и отступает от стены барака, пятясь.

И правда, свесилась, как с балкона, дура.

Корчу угрожающую гримасу и скрываюсь в комнате.

Глава 15

…Я в раздевалке. Металлические шкафчики с серийными номерами и панелями замков, открывающихся по отпечатку ладони. Круглые плоские лампы на потолке светят тусклым оранжеватым светом.

Сижу на длинной невысокой скамье. Снимаю с себя грубые ботинки и темно-серые брюки. Надеваю взамен них черные обтягивающие штаны, мягкие кроссовки на тонкой подошве. Одна кроссовка, вторая…

– Эй, Николс, – раздается надо мной голос, – чего это ты сегодня так рано?

Чувствую укол раздражения. Вскидываю глаза.

– Мейс, тебе-то что за дело?

«Лейтенант Мейси Плун» – гласит нашивка на форменной рубашке жгучей брюнетки, подпершей плечом соседний с моим шкафчик. На лице девушки скучающе-презрительное выражение, а руки важно сложены на груди.

Не могу вспомнить, ни кто эта особа, ни что меня с ней связывало, но не сомневаюсь, что подругами мы не были.

А сознание цепляется за серую форму с шевроном на плече – белой буквой «П» в зеленом круге на синем фоне. Я только что сняла точно такую же.

– Да так. – Коллега кривит губы, точь-в-точь как Кайра, когда пытается меня чем-нибудь зацепить. – Слышала, как твой дружок устроил шум в приемной у Старика.

Старик? Это имя? Кличка, прозвище?

Судя по контексту, начальство.

Я из прошлого подскакиваю, так и не застегнув вторую кроссовку.

– Что значит «устроил шум»?

– А я почем знаю? – Ярко-алые губы снова кривятся. – Вроде Старик не хотел его принимать, а он настаивал. – Усмешка. – Что будешь делать, если Валентайн допрыгается и его выкинут отсюда, а? Таскаешься за ним, таскаешься. Как собачонка.

Приходит новое воспоминание: Мейси бегала за Ником, добиваясь его внимания, пока он ее прямо не отшил. Прямо и не слишком-то вежливо.

– От суки слышу, – огрызаюсь я из прошлой жизни. Наконец застегиваю кроссовку, перекидываю одну лямку рюкзака через плечо и быстрым шагом направляюсь к выходу.

– О да, беги на помощь, мамочка, – смеется вслед Мейси.

Замираю в дверях и оборачиваюсь. Ничего не говорю, просто смотрю – и улыбка сходит с алых губ, будто ее стирают тряпкой.

– Отвали от меня, – говорю предупреждающе. – И от Ника – тем более.

Покидаю раздевалку, не дожидаясь ответа.

Говорят же, отвергнутая женщина – та еще напасть. Так к Нику бы и цеплялась. Ему палец в рот не клади – быстро ответит так, что расхочется надоедать, а заодно и повеселит тех, кто окажется поблизости. Но Мейси выбрала своей мишенью меня.

Только она не знает, что девочки из трущоб долго терпят, а потом бьют – без разговоров.

* * *

Почти бегом преодолеваю один коридор, другой… Серые стены, полы и потолки с продолговатыми плоскими лампами. Кое-где на стенах красуются все те же эмблемы – белая буква «П» в зеленом круге на синем фоне.

Один поворот, второй…

Память милостиво раскрывается: прежняя я спешит по серым коридорам, а я настоящая уже знает, что Старик на самом деле – мой шеф, полковник Маккален, и злить его точно не рекомендуется. Что Ник творит?

В дверях приемной начальника сталкиваюсь с его секретарем, Ким. Женщина бледная, из обычно идеально лежащей волосок к волоску прически выбилось несколько прядей.

– О бог мой. – Ким закатывает глаза к потолку и широко расставляет руки, преграждая мне путь. – Только тебя тут не хватало.

– Что здесь происходит? – требую на выдохе.

Звукоизоляция здесь гораздо лучше, чем хотелось бы: слышны громкие голоса, но слов не разобрать. Но то, что разговор проходит не на мирной ноте, очевидно.

– Валентайн, как обычно, плевать хотел на субординацию. Вот что происходит, – выпаливает Ким и с силой захлопывает за собой дверь, отрезая от нас звуки, доносящиеся из кабинета Старика. – А меня уволят к чертовой матери за то, что пропустила его к шефу в таком настроении. – И запускает тонкие пальцы в волосы. Теперь понятно, почему у нее такой взъерошенный вид.

– Не уволят, – отмахиваюсь. – Старик суров, но справедлив, а вот Нику может достаться…

– Эмбер, не лезь в это. – Ким шагает от двери вперед – прямо на меня, тем самым вынуждая отступить.

Но я не могу не лезть. У меня вылет на задание на днях, мы долго готовились всей командой. Все думали, что отправится Ник, а Старик выбрал меня. Нутром чую, что дело в этом. А значит, не лезть не могу.

Качаю головой, давая Ким понять, что я ее услышала, но к совету не прислушаюсь, и протягиваю руку к ручке двери.

И тут же отпрыгиваю, потому как дверь рывком распахивается сама.

– Ник, какого?.. – начинаю, но он уже уносится по коридору прочь.

Я сегодняшняя снова не вижу его – на нем толстовка с капюшоном, надвинутым на лицо.

– Потом позвоню, – бросает через плечо и исчезает за поворотом.

– Нас всех уволят, – стонет Ким, прижавшись спиной к стене, будто теряет опору.

– Да прекрати ты, – прошу раздраженно.

Развела панику, будто случился пожар.

Заглядываю в приемную и вижу, что дверь в кабинет шефа приоткрыта. Медлю. Войти или сделать вид, что меня здесь не было?

Сейчас полковник явно зол, поэтому логичнее было бы притвориться невидимкой и исчезнуть.

– Эмбер, зайди! – доносится из-за приоткрытой двери, отрезая мне пути к отступлению.

Чертыхаюсь про себя. Вряд ли шеф читает мысли, да еще и через стены. Значит, поставил камеры в коридоре. Старый параноик.

– А я говорила, – шепчет Ким, делая огромные глаза, и проводит пальцем поперек своей шеи.

Приходит мой черед возвести глаза к потолку.

– Не драматизируй, – прошу и вхожу внутрь.

* * *

Старик сидит за столом, опустив голову и сцепив пальцы рук в замок на своем затылке.

Стоит мне закрыть за собой дверь, как он проводит ладонями по стриженным под «ежик» седым волосам и поднимает голову. У него усталое лицо, на котором будто пролегли новые морщины.

Довел себя. И стоило так психовать?

– Садись, – бросает шеф коротко, испепеляя меня взглядом.

Выполняю приказ, занимаю кресло для посетителей. Сажусь, кладу руки на подлокотники, спина прямая. Сейчас и мне влетит.

Не успеваю и рта раскрыть.

– Молчи и слушай. – Тон полковника не располагает к спорам; киваю. – Ты и Валентайн – моя лучшая команда. «Ник-Ник» – знаю, как вас называют. Так вот, я сыт по горло. Ваша результативность больше не покрывает того безобразия, которое происходит по вашей воле в подразделении.

Напрягаюсь. Мне не нравится, к чему шеф ведет.

Повисает пауза.

– И что это значит, сэр? – интересуюсь осторожно.

В том, что Маккален не уволит ни меня, ни Ника, даже не сомневаюсь. Мы на самом деле даем отличные результаты, лучшие в подразделении – без ложной скромности. Значит, очередное дисциплинарное взыскание? Лишение премии? Отпуска? Но никто из нас уже не помнит, когда отдыхал больше двух дней в последний раз.

– Это задание – последнее, – огорошивает меня полковник. – Сейчас поздно что-то менять, но будь я проклят, если поставлю вас вместе еще хоть на одно дело.

Смотрю на начальника широко раскрытыми глазами. Я могла ожидать чего угодно, но только не этого. Пальцы крепче сжимают подлокотники.

Слова Старика для меня как удар под дых. С Ником мы напарники с самого выпуска из академии, уже восемь лет. Коллеги действительно зовут нас «Ник-Ник» – Николс и Николас, – потому что мы не разлей вода. И остаться без Ника – все равно что потерять руку. Правую.

– Валентайн считает, что ты не справишься с делом о Пандоре, – продолжает Маккален, немного сбавив обороты – увидел, что я впечатлена, и успокоился.

Неожиданно.

И немного обидно.

Ник так сказал? Ну я ему устрою…

– Справлюсь, – отрезаю.

Здесь не нужны долгие расшаркивания.

– И я так считаю. – Тон ровный, но потом вновь наливается злостью и звенит металлом. – Но это уже не первый раз, когда Валентайн срывается с цепи, стоит тебе оказаться в опасности.

– Мы просто дорожим друг другом, – отвечаю. Пожалуй, сейчас не лучший момент упоминать, что Ника никто не сажал на цепь, чтобы он мог с нее срываться. Да он и не собака.

– Вы просто два идиота! – Полковник с грохотом опускает ладонь на стол, так что лежащие на нем пишущие принадлежности взлетают в воздух. – Упертые бараны. – Снова ассоциации из животного ряда. – Говори сейчас, пока не поздно. Опасения Валентайна обоснованны? Мне заменить тебя им?

Позволить стереть себе память, отправиться неизвестно куда без прикрытия и поддержки, понадеявшись на то, что подкупленные люди сдержат слово и вколют мне в кровь меньшую дозу слайтекса, чем должны бы были… Да, страшно. Но страх не повод сдавать назад.

Не думаю, что шеф сомневается в моем ответе. Просто ему нужно услышать это от меня еще раз.

– Я справлюсь, – отвечаю твердо.

Старик переплетает пальцы на столешнице, опирается на нее локтями и подается вперед.

– Тогда не подведи меня, Николс.

– Не подведу, сэр, – киваю.

И думаю о том, что если и вправду справлюсь, то, возможно, шеф сменит гнев на милость и не станет разрушать наш сработавшийся тандем…

Сон-видение рассыпается миллионом серебристых осколков.

Сквозь закрытые веки пробивается яркий солнечный свет. Кажется, я проспала, но все равно не спешу вскакивать с постели.

Николас Валентайн и Эмбер Николс – теперь я знаю имена.

Ким, Мейси, полковник Маккален – Старик…

А еще эмблема – стилизованная буква «П». И пусть я пока не помню большую часть своего прошлого, мне прекрасно известно, чей это знак – Полиция. Серая форма вместо стандартной фиолетовой – какое-то спецподразделение? Голова гудит, но больше не дает ответов.

Значит, мне не показалось вчера – я оказалась на Птицеферме добровольно.

Зачем? Не для того ли, чтобы остановить подпольную деятельность тех, кто появляется по ночам из люка у реки? Вдруг все это связано?

Но два года, бог ты мой, два года!

«Ты все вспомнишь через пару дней…» Как бы не так. Пара дней растянулась на пару лет. Списали ли меня уже со счетов? Знают ли, что я еще жива?

Как я должна была связаться со своими? Какой дать знак? Как? Или у нас было обговорено место встречи?

Сажусь на кровати и стучу ладонью себе по лбу, сильно. Ничего – ответов нет.

Думай, думай. Думай, как тебя учили, когда готовили действовать и принимать решения в критических ситуациях. Думай как Эмбер Николс, а не как Гагара, думай.

Оперативник отправляется работать под прикрытием. Не важно зачем – отправляется, и все. А потом не подает условный знак или не появляется в назначенное время в назначенном месте. Неужели в этом случае нет плана «Б»?

Меня не могли просто взять и бросить. Верю, что попасть сюда не так просто, и, возможно, это заняло бы время, но не бросили бы. Ведь правда?

Или я просто очень хочу в это верить?

Однако если меня сочли погибшей, полиция не стала бы тратить ресурсы на то, чтобы вернуть мое тело…

А что, если?..

Мое сердце вдруг начинает стучать с бешеной скоростью.

Пересмешник так похож на Ника. Сразу обратил на меня внимание по прибытии. С первого дня стал что-то вынюхивать. Потом спас меня, выгородил перед Филином, возился со мной после порки. Позвал в разведку.

«Как ты меня назвала?» – спросил он, резко включив фонарь, чтобы увидеть мое лицо, когда я назвала его Ником.

А что, если это не просто сходство? Вдруг это правда? Спустя два года мой друг и напарник пришел за мной?

Одна часть моего сознания безумно верит в это и хватается за эту идею мертвой хваткой. Другая моя часть хочет дать подзатыльник первой. Потому что так не бывает, чудес не случается.

Но, бог ты мой, как хочется верить…

* * *

В столовой появляюсь в числе последних. Еще чуть-чуть – и опоздала бы. А Филин не любит опозданий.

Цепляюсь взглядом за Главу, сидящего рядом со своим цепным псом Момотом. Последний уже вооружился ложкой. Не могу отделаться от мысли о том, что Филину известно, что происходит у нас под носом: о людях в черном и о люке у реки.

Приходится спешно отвернуться, потому что мой взгляд перехватывает Момот. Уголок его узких губ едва заметно приподнимается, но не сомневаюсь: мне не показалось.

Ищу глазами свободное место за столом. В последнее время Пересмешник всегда поджидал меня в дверях, и место тоже обеспечивал он. Сегодня, естественно, не дождался… Или нет – вот он, машет мне рукой.

Направляюсь к нему, еле сдерживая улыбку.

На самом деле внутри меня все поет. Я два года тонула в болоте безнадежности, искренне считая, что все это заслужила. А оказалось, что на Пандору меня отправили на задание. И наверняка собирались отсюда забрать. Значит, из этой тюрьмы есть выход, есть!

Прохожу к нужному столу, переступаю через скамью и сажусь на оставленное мне место. Пересмешник улыбается мне, тоже чуть кривовато, но его улыбка не идет ни в какое сравнение с улыбкой Момота. От нее не возникает желания помыться – на нее хочется ответить.

– Привет опоздавшим, – тихо, только для меня.

– Врешь, – огрызаюсь почти что весело. – Я успела.

Пересмешник тут же замечает перемену в моем вечно хмуром настроении, приподнимает бровь, без слов спрашивая, что произошло. Но я только пожимаю плечом – не сейчас, не здесь. А если он не тот, на кого я думаю, то никогда.

Мне передают тарелку с похлебкой. Она неаппетитна ни на вид, ни на запах, но мои мысли слишком далеко, чтобы я обращала на это внимание. И я немедленно зачерпываю полную ложку. Впрочем, и вкуса толком не чувствую.

Пытаюсь вспомнить все свои видения. Вызываю перед мысленным взором все «кадры», «сцены» с Ником, Николасом Валентайном – как же здорово знать имена. Пересмешник похож на него: тот же рост, то же телосложение. А самое главное – при его прикосновениях у меня возникают схожие ощущения.

Или я просто вижу то, что хочу видеть?

И тут вспоминаю…

Откладываю ложку.

– Дай мне руку, – прошу шепотом.

Неловкое движение головой – и прядь светлых волос падает на лицо, мужчина быстро и привычно заправляет ее за ухо. В глазах Пересмешника – непонимание. Тем не менее вопросов не задает, молча протягивает мне правую руку ладонью вверх. Впиваюсь в нее взглядом.

Шрамов нет.

Я хорошо помню ожог на руке из первых видений. У Ника должен был остаться шрам на мизинце и безымянном пальце. У Пересмешника – ничего.

Может, я перепутала руки? Вывод уже очевиден, но я все еще хватаюсь за призрачную надежду.

– А вторую? – выдавливаю из себя подобие улыбки, хотя скулы сводит от напряжения.

Взгляд Пересмешника из удивленного становится заинтересованным – предмету моих исследований любопытно.

– Ты хиромантией увлекаешься? – усмехается.

– Вроде того, – бормочу. От волнения в голову не приходит ни одного более или менее правдоподобного объяснения.

Левая ладонь.

Шрамов нет.

Прикрываю глаза. Разочарование настолько сильное и болезненное, что мне хочется кричать. Просто похож…

– Ты чего? – Пересмешник наклоняется ко мне, заглядывая в лицо. – Не видать мне сундука золота и прекрасной русалки? – шутит. Улыбается, но глаза серьезные.

– Русалки уж точно, – отвечаю ему в тон, ясно давая понять, что объяснений не последует.

Не он, не он, не он…

Похлебка окончательно теряет вкус.

– Вечером увидимся?

Вскидываю голову.

– За ужином. Конечно, – отвечаю, не совсем понимая вопрос. Ведь Пересмешник сам сказал, что планирует отоспаться перед испытаниями.

Качает головой.

– После ужина. Прогуляемся поблизости?

«Поблизости» – это намек, что приглашает не к реке в поисках шпионов?

– Вечером и решим, – отвечаю нейтрально.

Не хочу давать никаких обещаний, мне нужно подумать.

К счастью, Пересмешник и не настаивает.

Продолжаю есть безвкусную жижу с кусочками плавающих в ней криво нарезанных овощей. В моей голове одна мысль сбивает другую. Они беспорядочно переплетаются между собой и в итоге вообще образуют спутанный клубок; яркая в нем только одна нить – умирать, как была готова еще вчера, я теперь категорически не согласна.

* * *

За ужином дальше приветствия мы с Пересмешником не заходим.

Он устал после дня на руднике, я – после огорода. А бесконечное выстраивание в голове логических цепочек вымотало меня окончательно.

Для себя я решила лишь одно: мне нужно выжить и выяснить все до конца. Только как это сделать, если Момот не откажется от своих планов и выберет после завтрашней победы меня, еще не определилась. Думай, Николс, думай…

После ужина ухожу к себе. Как-никак это последняя ночь, которую я по позволению Главы могу провести в одиночестве.

Мне нужно еще подумать, нужно разобраться, попробовать вспомнить. Но завтра в эту же комнату завалится Момот и предъявит на меня свои права. И если раньше я, может, смогла бы смириться и стерпеть, то теперь, после всего того, что вспомнила, точно не сумею.

Сбежать?

Куда? Попытаться добраться до лагеря Цветов? Говорят, они к нам ближе всех, хотя и идти до них много дней. Если верить слухам, никто не доходил. Или слухи опять же распустил Филин, чтобы удержать покорных овец на своем пастбище?

С другой стороны, у нас Цветы тоже не появлялись. Значит, мы действительно далеко друг от друга.

Можно было бы попробовать рискнуть, выбрав такую смерть вместо измывательств Момота или взамен повешения на суку. Но как быть с тем, что таинственный люк поблизости от Птицефермы? Нет, уходить мне нельзя…

– Эй, Джульетта! Выйди на балкон! – Хаотичное кружение мыслей прерывает уже хорошо знакомый голос снаружи.

Автоматически улыбаюсь – кем бы Пересмешник ни был, мне на самом деле приятно общение с ним.

Встаю и свешиваюсь через подоконник.

– Не так я представляла своего Ромео, – язвлю.

– Берите, дамочка, что дают. – Незваный гость под моим окном корчит гримасу. – Посторонись.

Слушаюсь, скорее, от удивления, чем осознанно. Отступаю, а он хватается за край подоконника, подтягивается и уже через две секунды восседает на нем с видом победителя драконов.

– Вообще-то есть дверь, – напоминаю.

– Ты могла бы мне не открыть.

Неправда. Ему бы открыла. Пересмешник мне не враг, и даже если бы я решила выпроводить его восвояси, то все равно открыла бы и в лицо сообщила ему о своем нежелании разговаривать.

Тем не менее только пожимаю плечом, не оспаривая последнее утверждение. Пусть считает как хочет.

– Я, собственно, ненадолго. – Однако, в противовес собственным словам, произнося их, Пересмешник поудобнее устраивается на моем подоконнике.

– Располагайся, чего уж там, – бормочу.

Плюхаюсь на край кровати. Что ж, поговорим. Может, он что-то узнал о незнакомцах из люка?

– Ты в курсе про планы Момота? – С лица гостя исчезает улыбка, и он становится предельно серьезен.

Тоже дошли слухи, значит? Впрочем, за целые сутки Чайка могла бы оповестить всю Пандору, не то что жителей одного не слишком большого лагеря.

– В курсе, – подтверждаю.

И совершенно не знаю, как выкрутиться. Вчера, пока я не вспомнила о своей работе и о задании, из-за которого оказалась здесь, спланированное убийство Момота казалось мне отвратительной, неприятной, но тем не менее приемлемой мерой. Теперь же я точно знаю, что готова убить его при самообороне, но ни за что во сне или исподтишка.

– Я его сделаю. – Чужой уверенный голос врывается в мои мысли, напоминая, что я в помещении не одна.

Вскидываю на Пересмешника глаза.

– Что? – Может, мне послышалось? До сих пор Пересмешник производил какое угодно впечатление, но точно не дурака.

– Уложу его в поединке.

Нет, не послышалось.

Качаю головой, медлю, подбирая слова – насмехаться и обижать его после того, сколько Пересмешник для меня сделал, не хочется.

– Вы элементарно в разных весовых категориях.

Но тот и не думает впечатляться.

– Еще аргументы? – язвит.

– Соперники определяются жеребьевкой. Ты можешь проиграть еще с другим противником, так и не встав в спарринг с Момотом. Или же провести десять боев и просто упасть под ноги Момоту от усталости.

Пересмешник усмехается, зачесывает пятерней не собранные этим вечером волосы назад. Часть из них снова падает на лицо, придавая их обладателю взъерошенный и немного забавный вид.

Нет, я совершенно не хочу, чтобы Момот завтра покалечил этого упрямца.

– А еще может упасть метеорит, – передразнивает меня арендатор моего подоконника. – Разберемся. Пообещай, что будешь за меня болеть.

Буду.

– Болеть буду не я, а твои поломанные кости, – говорю на полном серьезе.

– Кости срастаются, – отвечает Пересмешник со знанием дела. – От темы не уходи. Пообещай за меня болеть, и эти соревнования – мои.

Он говорит все это с усмешкой, так что такие слова не выглядят высокомерно или заносчиво.

Вспоминаю свою недавнюю ассоциацию.

– Ты мне еще голову дракона пообещай принести.

Смеется.

– Ага, и еще десять девственниц в придачу. Так будешь?

Вот же упрямый.

– А если скажу, что нет, не станешь зря рисковать своей шеей? – интересуюсь. – Нам с тобой еще в разведку идти.

Прищуривается, а физиономия совершенно довольная.

– Значит, все-таки волнуешься за меня?

– Опасаюсь, – не сдаюсь.

– А значит… – подталкивает.

Вроде и смеется, но создается впечатление, что ему на самом деле важно от меня это услышать.

Возвожу глаза к потолку.

– Значит, я буду за тебя болеть, – произношу, будто у меня выпытали такой ответ. Хотя, по сути, так оно и было.

– Вот так бы сразу. Все головы девственниц будут твои, – подмигивает мне Пересмешник и ловко спрыгивает с подоконника наружу.

Черт, а у меня так получится? В одно движение.

Вскакиваю и бегу к окну.

– Дракона головы! – возмущаюсь, толком не отдавая себе отчета в том, что кричу это довольно громко и меня могут услышать как с улицы, так и из соседних комнат. – Что мне делать с головами девственниц?!

– Разберемся! – весело доносится в ответ.