Текст книги "Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37"

– Жуткая история! – Мальцева передёрнула плечами. – Жуткая, в какой из аспектов ни плюнь. Я вообще не понимаю… Ну… Да, брак – это не… Так каким боком тут Зина, и почему эта парочка рожает через молодую, явно неглупую и слишком красивую девицу, а не…

– Когда они появились у меня, я предложил им Зину – как имеющую большой опыт и напрочь, в связи с этим, утратившую чувствительность. У Зины даже появился некий, если можно так выразиться, цинизм профессионала. Весь её материнский инстинкт зафиксировался на потрёпанной картинке чужой, первой выношенной ею «на продажу» девочки. Но эти болваны, Светлана Николаевна и Игорь Моисеевич, возжелали личного знакомства. Зина отказалась. Они затребовали Зинину фотографию. Я показал. Ознакомил их с Зининым анамнезом, ничего не скрывая, акцентируясь на главном – она здорова и у неё нет проблем с вынашиванием и родами, что очень важно для их ребёнка. Они покрутили головой, пофыркали и отказались. Потому что Зина…

– Некрасивая и глупая, – резюмировала Татьяна Георгиевна.

– Да. Я долго объяснял им, что дизайн пароварки значения не имеет, пароварка просто должна делать своё дело качественно. Что няня не должна быть красивой, даже если это «няня на время вынашивания». И уж тем более няня ни в коем случае не должна быть эмоциональной, чувствительной или слишком молодой. Но эти… – Сергей Станиславович выдержал многозначительную паузу, – вдолбили себе в голову, что у их ребёнка должно быть всё самое лучшее. И что он не будет «донашивать старое». Как будто матка – это комбинезон. Или ползунки. И бывает ношеная или неношеная. Ей богу, иногда простые люди куда умнее этих – как бы образованных, – Родин задрал голову наверх и погрозил кулаком в потолок.

– Но есть же законодательство, – подал реплику Денисов. – И, насколько я помню, суррогатной матерью может стать только женщина, уже имеющая живых, здоровых детей.

– В законодательстве много дыр, дорогой Александр Вячеславович, – покачал головой заведующий патологией. – Не говоря уже о том, что в нашей стране за деньги всё ещё можно… всё. Например: – он скривился, как от боли. – Например, вынудить неглупого и опытного доктора принимать совместные роды «на троих».

Дверь в ординаторскую резко и широко распахнулась. На фоне тёмного коридора Вера Антоновна в белой пижаме смотрелась зловеще. Особенно учитывая то обстоятельство, что весу в ней было килограммов сто.

– Господи, ну ты прямо каменный гость, Вера! – подпрыгнула Мальцева от неожиданности.

Вера Антоновна уставилась на бутылку коньяка.

– Ну-ка! – скомандовала она интерну, кивнув на объект её пристального взгляда, – налей мне полстакана!

– Антоновна! – Татьяна Георгиевна от удивления шлёпнулась обратно на стул. Дело в том, что Веру Антоновну и в праздники-то было сложно уговорить выпить хоть немного. И тут, прямо в свою смену, на рабочем месте…

– Тань, это какой-то… Это что-то с чем-то! Я не знаю, где Сергей Станиславович их нашёл, но…

– Это они меня нашли! – оправдался Родин.

– Родин, гоните их из родзала. Свету эту чокнутую и Игоря этого тронутого. Девочка Юля для них такое представление даёт, что я уже давно таких не видала. Ребёнка проклинает. Мне-то за что такое на старости лет слушать?!

– За то, что ты акушерка! – строго сказала Мальцева. – А будешь на старости лет жаловаться, так я тебе быстро устрою пенсию!

Денисов поднёс акушерке полную рюмку коньяку.

– Всё, выпила залпом – и работать! – кивнула ей Татьяна Георгиевна.

– Хоть закусить бы чем дали человеку в возрасте, – снизила обороты с возмущённых до кокетливых Вера Антоновна. – И вообще, на такой «блатняк» в следующий раз Марго вызывай.

– Вызову, – елейно заверила заведующая. – Хочешь, сейчас вызову? Сергей Станиславович вам потом почасовку распишет. При расчёте.

– Так, вам, доктора, я смотрю особо делать нечего! – ахнув коньяк залпом резюмировала Антоновна. – А мне работать пора. Без меня эта Юля второй акушерке голову оторвёт.

Вера Антоновна вышла из ординаторской.

– А идёмте все вместе! – через несколько секунд тишины вдруг радостно воскликнул Родин. – Изобразим консилиум, а?! Найдём показания к кесареву…

– Сергей Станиславович, я не понимаю, отчего вы её так стремитесь оперативно родоразрешить, эту суррогатную мать? Акушерки предупреждены. Никаких постнатальных контактов с ребёнком не будет.

– А потому, интерн, что эти идиоты, биологические родители… Эти идиоты… – Родин запнулся. – Потому что эти идиоты хотят выкладывания новорождённого Юлии на живот. Говоря по правде, они хотят не только этого… Они… Они желают нанять суррогатную мать в кормилицы! – наконец выдохнул он.

Мальцева решительно встала.

– Идём!

По семейному родзалу второго этажа, представляющего из себя комнату примерно двадцати квадратных метров, некогда созданную объединением двух самых обыкновенных палат, с крейсерской скоростью носилась Юлия под ручку с Игорем Моисеевичем. Периодически она резко стопорилась, как пугливая лошадь перед препятствием, и начинала охать и ахать. Не слишком громко, но очень достоверно. И тогда Игорь Моисеевич начинал кружить вокруг Юлии, тереть ей поясницу так, как будто пытался добыть огонь. В углу, на диванчике цвета среднеполосного заката в разгар лета сидела Светлана Николаевна – с трепетным выражением лица, в позе, демонстрирующей моментальную готовность сорваться.

– Светка, воды! – скомандовала Юля.

«Светка» сорвалась с места, подбежала к столику, где были выставлены бутылочки с минеральной водой сортов пятнадцати, разнообразные цитрусовые и шоколад – в количестве, достаточном для месячного обеспечения роты на марше, и дрожащими руками налила в стакан воды. Затем выдавила в него сок половины лимона. И поднесла биологической матери эту термоядерную смесь, более уместную для пациентки с дискинезией жёлчных путей, нежели для абсолютно здоровой, нормальной роженицы. Юленька, сделав глоток, поморщилась.

– Фу, гадость! Опять не те лимоны купила! Сколько раз тебе говорила – азербайджанские надо покупать!

Светлана Николаевна беспомощно глянула на мужа, но тот, кинув на жену короткий взгляд, исполненный умоляющего «потерпи!», моментально отвёл глаза.

– Сама пей эту кислятину! Какая ты мать, если не можешь доставить нам необходимого. Мать, ха-ха! Игорёк-то может! Это же ты у нас, – Юленька, смакуя, растягивая, по слогам, произнесла следующее: – реп-ро-дук-тивно не-при-годная!

Светлана Николаевна волевым усилием справилась с собой. Ну, или уже была привычная к подобного рода словесным упражнениям «гестационного курьера».

Татьяна Георгиевна, застывшая было на пороге, с тоской оглядела интерьер, оформленный в полном соответствии со вкусами Маргариты Андреевны («Да что ты понимаешь! Бабы в восторге!» И, что самое ужасное, «бабы» таки были в восторге, и даже родильная кровать в семейном родзале была самого что ни на есть поросячьего колеру), и скомандовала:

– На кресло!

Мальцева редко позволяла себе такой командный тон в отношении рожениц. А также беременных и родильниц. Но практика показывает, что потакание театральщине и истерике до добра не доводит.

Вера Антоновна, слегка расслабившись лицевой мускулатурой, радостно кинулась исполнять. На накрытое стерильной пелёнкой кресло водрузилась Юля. С помощью Игоря Моисеевича. Хотя этой молодой, здоровой, сильной девице его помощь – как и чья-либо иная – была нужна, как рыбе зонтик.

– Зачем мне туда лазить? Сергей Станиславович меньше часа назад смотрел! Это всё, – злорадно прокричала она в направлении Светланы Николаевны, – вредит твоему ребёнку! Они ему голову натыкают, а ты потом…

– Молчать! – резко оборвала её Мальцева, надевая перчатки.

Даже Родин чуть не принял стойку «смирно!» – и удивлённо оглянулся на интерна. Александр Вячеславович состроил ему выражение лица: «Ага. И не так может!» Юля от неожиданности заткнулась и даже выпустила из захвата руку Игоря Моисеевича.

Выполнив совершенно, признаться честно, ненужное в данной конкретной ситуации акушерское исследование, Татьяна Георгиевна состроила озабоченное лицо, с треском сорвала перчатки и, со всей серьёзностью уставившись на Игоря Моисеевича, сказала:

– Я должна с вами поговорить. Наедине.

– Чего это такого вы ему будете говорить, чего мне говорить нельзя? Со мной что-то не так?

– С ребёнком что-то не так?! – тут же подскочила к Татьяне Георгиевне Светлана Николаевна.

– Оба. Со мной! – скомандовала Мальцева биологическим родителям и вышла из родзала.

Те перепугано потрусили за ней. Родин и Денисов остались в родзале.

Татьяна Георгиевна спустилась по лестнице на первый этаж. За ней в полнейшей тишине следовали Игорь Моисеевич и Светлана Николаевна. По привычке Мальцева потопала к своему кабинету, но, споткнувшись в коридоре о вынесенную панцирную койку, чертыхнулась и пригласила биологических родителей в ординаторскую.

– Присаживайтесь! – строго сказала она.

Игорь Моисеевич сел на диван. Светлана Николаевна присела на стульчик.

– Что, рядом сидеть уже не получается?

Да, это было зло. Но этим людям в данный конкретный момент меньше всего нужны были сопли в сахаре. Немного отрезвляющего сарказма ещё никому не вредило.

– Вы понимаете, что вы разрушаете свою жизнь? Я понятия не имею, насколько сильно вы привязаны друг к другу, но то, что вы совершили и продолжаете совершать…

– Мы очень сильно любим друг друга. Мы всё вынесем, – тихо, неожиданно красивым, сильным голосом проговорила Светлана Николаевна. И замолчала.

Мальцева немного подождала продолжения, но его не последовало. Игорь Моисеевич сидел, уставившись в точку на полу.

– То, что вы подписали контракт с ни разу не рожавшей молодой девицей, то, что вы продержали её всю беременность под крышей своего дома – уже не исправить. Но ещё не поздно уйти с родов. И – тем более – отменить эту кошмарную глупость, которую вы собираетесь сотворить.

– Какую? – судорожно вздохнув и запустив пальцы в волосы, спросил Игорь Моисеевич.

– Сергей Станиславович сказал мне, что вы планируете нанять суррогатную мать в кормилицы.

– Да, – подтвердила Светлана Николаевна. – У нашего ребёнка будет всё самое лучшее. В том числе – грудное молоко.

– Дикость. Совершеннейшая дикость.

– Грудное молоко – это иммунитет, это все необходимые микроэлементы и…

– Грудное молоко – это еда! – резко оборвала её Мальцева.

– Мы изучили вопрос и…

– Я не собираюсь с вами дискутировать о преимуществах грудного вскармливания. Не в вашем случае. Вы хотите, чтобы ваш ребёнок, созданный с таким трудом и материальными затратами, был… не вашим?

– Мы изучили вопрос, – повторил за женой Игорь Моисеевич, – в нашей стране не было случаев, когда бы суррогатная мать не отдала ребёнка биологическим родителям.

– Ну да, а приоритетное право суррогатной матери в законодательстве прописано ради красного словца. И то, что вы прочитали, что в нашей стране не было подобных случаев, ещё не означает, что подобных случаев на самом деле не было. План такой: Родин кесарит вашу Юлию. Вы, – кивнула она на Светлану Николаевну, – укладываетесь в послеродовую палату и получаете своего такого желанного ребёнка. Сразу. Безо всяких последующих контактов новорождённого с суррогатной матерью.

– Есть показания к оперативному родоразрешению? – тревожно вскинулся Игорь Моисеевич.

– Нет. Но бумага всё стерпит.

– Кесарево сечение – это плохо. Мы читали, что кесарские дети…

– Ребята! Я не знаю где и какой чуши вы начитались, полагая себя образованными людьми, могущими разобраться в любом вопросе, но за моей спиной двадцать лет акушерской практики. И я могу вам с полной ответственностью заявить, что ни от метода родоразрешения, ни от методики вскармливания не зависят здоровье, характер, интеллект, а так же судьба и счастье вашего ребёнка! Всё это в куда большей степени зависит от совершенно иных параметров. И сейчас – вот прямо конкретно сейчас! – речь идёт о вашем счастье. О вашем, Светлана Николаевна. И о вашем, Игорь Моисеевич!

– Нет, мы не согласны! – ответила за обоих жена.

– Вы знаете, я еле сдерживаюсь, чтобы не застонать на манер Хоботова: «Но тебе, тебе-то это зачем? Зачем тебе надо, чтобы…»

Мальцева замолчала, достала из кармана халата пачку сигарет, раскрыла окно ординаторской и, прикурив, глубоко затянулась.

– Можно?

Татьяна Георгиевна кивнула. Светлана Николаевна стала рядом с заведующей и закурила.

Через некоторую паузу, она заговорила:

– Нам действительно очень тяжело дался этот ребёнок. Мы встретились десять лет назад, и все эти десять лет… У нас есть всё: любовь, счастье, благосостояние. Не хватает только ребёнка. Но и у него должно быть самое лучшее.

– Ребёнок – не вещь. Не итальянская кухня и не соболья шуба. Ваш ребёнок, у которого должно быть самое лучшее, может сам оказаться далеко не самым лучшим. И обмену и возврату он подлежать не будет. И не сочтите меня циничной, но мне не бросается в глаза, что вы слишком счастливы, Светлана Николаевна. Ни одного тактильного контакта с мужем за те четверть часа, что мы с вами общаемся, – она кивнула на Игоря Моисеевича, всё ещё застывшего на диване. – Да и то, что я наблюдала в родзале…

– Это всё временные, ситуативные трудности.

– Ещё одна сильная женщина, – пробурчала себе под нос Мальцева.

– Что?

– Поймите, ребёнок – не щенок. А человек – не собака. Как только Юле приложат дитя к груди, она чудесным образом трансформируется из злобной суки, каковой она вам сейчас кажется, в чокнутую мамашу. Прикладывание, и тем более грудное вскармливание – запустят материнский инстинкт. Прикосновение, запах тела малыша – и гипоталамус с гипофизом сбесятся, органы-мишени дадут мощный фит-бэк – и… И вы не получите своего ребёнка. Генетически своего ребёнка. Вашего ребёнка…

– Доченьку, – чуть не всхлипнула Светлана Николаевна, но тут же справилась с собой, сделав вид, что поперхнулась дымом.

– Вашего ребёнка будет растить чужая женщина. Чужая вам женщина. Что против этого кесарево сечение и искусственное вскармливание? Лучшими, как я понимаю, смесями, которые можно приобрести за деньги.

Некоторое время женщины смотрели друг на друга.

– Нет. Естественные роды и грудное вскармливание. Я решила.

– Боже мой! Интернет промывает мозги даже не самым глупым людям! – воскликнула Мальцева, щелчком отправив бычок в окно. – Игорь Моисеевич, ну вы-то!.. У кого, в конце концов, в этой семье яйца?! Или… Или вас всё устраивает, и вы уже собрались менять старую жену на новую? На молодую?

– Да что вы себе позволяете?! – вскочил с дивана вышедший из ступора биологический папаша.

– Позволяю себе попытку реанимации вашего мозга! Если для этого нужна шоковая терапия, то…

– Мы давно приняли осознанное информирование решение. Так это у вас называется? Ваши смешные манипуляции не помогут! Наша дочь родится естественным образом и получит грудное молоко. Идём! – резко кинул он жене. – И вообще, бросай курить, это вредно для ребёнка! А если вы позволите себе сделать кесарево сечение без показаний и не выполните всех наших требований, то разбираться будем в суде!

– Я не собираюсь делать вас счастливыми насильно. Это невозможно.

Муж и жена вышли из ординаторской, так и не прикоснувшись друг к другу. Мало того, в дверях он настолько сильно посторонился, пропуская тощую Светлану Николаевну вперёд, что комфортного прохода с лихвой хватило бы даже для Веры Антоновны.

Всю оставшуюся ночь Юля откровенно издевалась над Светланой Николаевной, пользовала Игоря Моисеевича так, как любимых и любящих мужей далеко не все пользуют, и костерила на чём свет стоит ни в чём не повинное дитя, которое производила на свет. Как ни ждал Родин показаний к кесареву сечению – их не возникло. Биологический папаша возился с суррогатной мамой, а биологическая мамаша чуть не с карандашом, блокнотом и секундомером бдительно контролировала действия врачей и среднего медицинского персонала, тут же набирая в айфоне все не слишком понятные ей слова, произносимые медработниками. Эпидуральную анестезию Юлии выполнить не разрешили. «Она не сможет контролировать потуги!» – отрезала Светлана Николаевна. За что суррогатная мать тут же стребовала себе дополнительный материальный бонус наличными.

– Не женщина, а какая-то железная леди! – констатировала к утру Мальцева.

– Железобетонная дура она, эта Светка, – поправила её Вера Антоновна, тяжело вздохнув.

В восемь часов утра суррогатная мать, под последнюю серию проклятий, родила здоровую, красивую, голосистую девочку.

Вера Антоновна со словами:

– Поздравляю тебя… вас – с дочкой! – выложила новорождённую Юле на грудь. И тут произошло чудесное преображение. Вместо: «Вылезешь ты или нет, ублюдок проклятый?!» – Юля внезапно зашептала:

– Ах, ты ж моё солнышко, мой зайчик, моя симпапусенька, Сашенька моя, Сашенька, Са-а-ашенька!

По лицу Юлии катились счастливые слёзы, Игорь Моисеевич гладил новорождённую малышку по щеке. Рванувшая было погладить ребёнка по спинке Светлана Николаевна брезгливо отдёрнула руку. Девочка была ещё не обработана.

– Она Лидочка, а не Сашенька! Лида. Лидия…

– Сашуля, Сашунечка, Сашуленька… – лепетала Юля, хныча и сюсюкая.

Новорождённая девочка тыкалась носом в Юлин сосок. Игорь Моисеевич был совершенно счастлив и не обращал никакого внимания на жену.

– Её зовут Лида, – ещё раз, уже гораздо тише и безразличней сказала Светлана Николаевна и посмотрела на своего мужа. Затем тихо вышла из родильного зала. Он этого даже не заметил.

– Потужься ещё раз, родим плаценту, – скомандовала Вера Антоновна.

Через пятнадцать минут, завершив осмотр родовых путей и обработав матку, акушерка ещё раз на автомате брякнула:

– Поздравляю, вот теперь ты настоящая мама!

Родин укоризненно посмотрел на Веру Антоновну. Та в ответ состроила ему мину, явно говорящую о том, что эти проблемы – не её, она свою работу сделала.

– Игорь Моисеевич, вы бы за женой сходили, – тихонько шепнул Родин счастливому биологическому папаше.

– Что? А? А где Светлана?!

Он ни на что, кроме Юли и новорождённой дочери, не обращал внимания. Юля не обращала внимания ни на кого, кроме девочки.

– Её же у меня не заберут? – тревожно спросила она у осматривавшего дочь неонатолога.

– Нет, абсолютно здоровая девочка. Остаётся с матерью на совместном пребывании, – достаточно равнодушно констатировал тот.

Родин и Мальцева застали биологическую мать курящей на ступеньках приёмного. Вышли. Увидели. Ни слова не сказали. Родин махнув рукой, зашёл обратно в роддом. Татьяна Георгиевна осталась и тоже закурила.

– Она просто не сможет её себе оставить. Она студентка. И в случае, если… Она должна нам будет вернуть столько денег… Ей за всю жизнь не рассчитаться! Это моя дочь! И она будет жить со мной! Но я… Я… – внезапно у Светланы Николаевны по красивому точёному лицу потекли слёзы. – Я ничего не чувствую. Я знаю, что это моя дочь. Та девочка – моя дочь. Но я ничего не чувствую! Я хотела её потрогать. А она вся в крови, в слизи, в каких-то ошмётках… В Юлиных ошмётках. Какая гадость! Кто я теперь? Кто мы теперь?! Кто мы с Игорем теперь друг другу, и кто нам эта девочка?! Почему он не брезгует гладить её по Юлиной слизи и крови? – Светлана Николаевна судорожно зарыдала и уткнулась Мальцевой в плечо.

– Поплачьте, поплачьте. У нас много синих халатов для выхода, можете совершенно спокойно пускать в его лацканы свои сопли и слёзы. Я не брезгливая. Уж лучше бы вы себе новый порш купили, или в кругосветный круиз отправились, – пробормотала Мальцева, прикуривая следующую от предыдущей. Впрочем, совсем не злобно. Но и не сочувственно. Скорее – просто тоскливо. На кого из нас не накатывает в предрассветные часы экзистенциальная тоска?

В последующие два дня Родин, Мальцева и Панин имели сильную головную боль, связанную с подобным извращённым случаем «партнёрских родов». Пока Игорь Моисеевич просиживал штаны в палате рядом с Юлей и Сашей-Лидой, Светлана Николаевна оббивала порог начмеда, требуя выписать справку о рождении ребёнка на её имя. Поскольку Юлия Андреевна Степанова отказалась отдать ребёнка заказчикам, Семён Петрович Панин не мог дать добро на выписывание подобной справки. За эти пару дней ему пришлось в полном объёме ознакомиться с законодательством на сей предмет. И изучить действительную статистику из реальных источников, заслуживающих доверия, а не из Интернета. В соответствии с реальной статистикой, примерно один процент так называемых – уже на юридическом языке – «заменяющих матерей» поступают подобным образом. Оставляют ребёнка себе. Также Панин выяснил, что некоторые моменты российского законодательства на предмет суррогатного материнства противоречат Брюссельской декларации Всемирной медицинской ассоциации. Так и не смог бедолага Панин понять, что является предметом договора – оказание услуг по вынашиванию или же сам ребёнок. Впрочем, этого не поняли даже юристы, наговорившие ему много умных слов и ссылавшиеся и на статьи 51 и 52 СК РФ, и на статью 127 СК РФ, и на статью 35 СК РФ и даже на Федеральный закон «Об актах гражданского состояния» № 143 – ФЗ (пункт 5 статья 16). Не единожды наорав на Родина за доставленную проблему и не раз прошипев на Мальцеву за подписанную госпитализацию, Панин вздохнул с облегчением, распорядившись через пять дней выписать абсолютно здоровую родильницу с абсолютно здоровой новорождённой домой. Ну, или куда там…

Выписывались все вместе. Втроём. То есть – вчетвером. Девочка Лида-Саша была укутана в красивое одеяльце и перевязана шикарной лентой нейтральных, спокойных, выдержанных, бежевых тонов. Игорь Моисеевич выносил пупса, под ручку его держала Юля, Светлана Николаевна командовала детскими сёстрами, фотографами и персональным шофёром. Юля и Игорь Моисеевич с Сашей-Лидой сели на заднее сиденье Порше Кайена. Светлана Николаевна села рядом с водителем. Родин трепетно махал ручкой вслед, и когда машина скрылась из глаз, размашисто перекрестился, поклонился в пояс и, выполнив изящное антраша, скрылся в дверях холла родильного дома, откуда и происходила торжественная выписка.

– Свальный грех! – сурово констатировала санитарка приёмного покоя Зинаида Тимофеевна, наблюдавшая за происходящим со ступенек смежного крыла. – Чтобы там ни было между бабами и мужиками, а которая через свою манду снесла – та и мать! – махнула она рукой и с сочувствующей обречённостью негромко выматерилась себе под нос.

Кабинета у Мальцевой всё ещё не было. Как говорится, ремонтные работы набирали обороты.

– Ну и кто я теперь, без кабинета?! – орала на подругу Татьяна Георгиевна. – Что это за заведующая без кабинета?

– Да я тебе такую красоту и порядок наведу, что ты теперь будешь человек, а не бомж!

Как-то поздним вечером, когда Татьяна Георгиевна снова торчала в ординаторской, туда заявился сам начмед, собственной персоной, в хирургической пижаме, и мрачно буркнул с порога:

– Иди мойся. Кесарево. Касаткина из… Где она там лежала?

– Она «там» лежала в седьмой палате второго этажа, – Мальцева выдержала многозначительную паузу. – И где вы только, Семён Ильич, подобную клиентуру находите?! – ехидно скопировала она Панина, оравшего всю предыдущую неделю на Родина.

– Баба четвёртого ребёнка рожает.

– Ага, четвёртому сожителю.

– Ты мне ни одного не родила.

– Сёма, у тебя трое детей.

– Если бы ты меня любила, ты бы мне родила ребёнка.

– А без детей любви не бывает?

Панин прикрыл за собой дверь ординаторской, вплотную подошёл к столу, за которым сидела Мальцева, и злобно прошипел в неё:

– Чего ты ждёшь? Чего ты выкобениваешься? В полтинник как звезданёт по крыше – захочешь, а всё! Поезд ушёл. Будешь суррогатную мамашу нанимать? Манго её потчевать и в родах за руку держать? Не хочешь за меня замуж – хоть ребёнка роди!

– Зачем?

– Хочу! Я хочу от тебя ребёнка! – Панин вцепился Мальцевой в предплечья. – Пока мы можем. Чтобы что-то связывало нас крепче, чем… Таня, столько лет. И кто мы теперь? Кто мы теперь друг другу?!

– Семён Ильич, так дети не получатся. Только гематомы. Мы друг другу – заведующая отделением обсервации и начмед родильного дома, – совершенно бесстрастно произнесла Мальцева, став похожей на тряпичную куклу.

Панин отпустил её.

– Через пятнадцать минут в операционной.

Чтобы справиться с собой, пришлось спуститься в подвал, в заветный курительный уголок. Там совершенно не к месту и не ко времени торчал интерн Денисов, в самом неподходящем настроении – распрекрасном. Сама виновата, не надо было его сюда на перекуры таскать. И спать с ним не надо было. И кокетничать. И позволять нарушать субординацию.

– Сейчас будет операция. Можете пойти третьим…

– Я хотел бы быть единственным, Татьяна Георгиевна.

Мальцева с размаху влепила Александру Вячеславовичу весьма чувствительную пощёчину.

– За что?! – схватился он за щёку не столько от боли, сколько от неожиданности.

– За общий мужской грех.

– Это за какой же из?

– За неуместность.