Текст книги "Тени утренней росы"

Взявшись за руки, мы стояли на корме идущего вдоль берега катера и смотрели на пенящуюся за бортом воду. Ветер трепал наши волосы, забирался под одежду.

Как же мне пережить все это и не сойти с ума?

Ничто не мешает тебе сознавать себя бессмертным…

19

По дороге в аэропорт я вконец извелась. А вдруг что-нибудь помешает ему приехать? А вдруг в последнюю минуту он передумает, потому что…

Накануне вечером я спросила его:

– Ты приедешь меня проводить?

– Да, конечно.

– Думаю, нам есть что сказать друг другу, не так ли?

Он был немногословен.

– Да.

– Такси подойдет в десять утра, так что в аэропорту я буду, наверное, около одиннадцати. Встретимся напротив первой стойки регистрации, договорились?

И вот он идет по залу регистрации – высокий, загорелый, мрачноватый мужчина с походкой танцора. На нем синие джинсы и тонкая вискозная рубашка с длинным рукавом, чтобы скрыть от посторонних глаз следы уколов на сгибе локтя. Нейл…

– Нейл! – кричу я, не дожидаясь, пока он заметит меня в толпе.

Мы отходим в сторону, останавливаемся у стены, и тут он наконец обнимает меня. Зарывается пальцами в мои волосы, лаская затылок. Я вдыхаю его запах, вдыхаю опять и опять, и все не могу надышаться.

– Тихо… – шепчет он. – Тихо, тихо. Все хорошо.

Я смотрю ему в лицо. Ему в глаза. Смотрю, стараясь запомнить каждую черточку. Слава богу, за время, проведенное вместе, мне удалось несколько раз сфотографировать его. И еще он подарил мне картину. Картину с изображением Кастель-Франко.

Но этого недостаточно. Я знала, что этого окажется недостаточно. Как знала и то, что этот день рано или поздно наступит. День, когда я последний раз загляну в эти зеленые глаза.

– Что я делаю? – спросила я тупо. – Зачем уезжаю? Я могла бы провести с тобой еще много времени… месяц, полгода… Меня ведь никто не ждет. Я никуда не тороплюсь.

Нейл продолжал тихонько поглаживать мой затылок.

– Ты все делаешь правильно. – Голос его звучал ровно, чуть хрипловато. Почти как всегда. Почти… – Пройдет какое-то время, и я уже не смогу управлять мотоциклом, есть привычную пищу, курить сигареты, любить женщину, рисовать… делать то, что составляет смысл моего существования. И тогда останется только сбросить с себя эту никуда не годную оболочку и присоединиться к войску дросулитов.

– Но я могла бы…

– Пойми, Элена, для этого мне не нужен никто – никто из живых. Ни медсестра с капельницей, ни сиделка с ночным горшком, ни плачущая возлюбленная, ни скорбящие родственники. Только Владыка этого немыслимо прекрасного мира, с которым я буду вести свой маленький торг.

Я проглотила слезы.

– Ты справишься.

– Конечно.

Держа его ладони в своих, я разглядываю длинные нервные пальцы, тонкие запястья, линии ладоней. Я хочу запомнить их тоже. Запомнить и никогда не забывать.

– Ничего, Элена, – сквозь вихрь черных мыслей доносится до меня голос Нейла. – Ничего. Потерпи немного, а потом, обещаю, я помогу тебе.

Эти глаза. Эта улыбка ангела.

– Поднесешь напиток забвения?

– Вроде того. Пока еще я не могу этого сделать. Ни одно существо, облаченное в плоть, этого не может. Но как станет полегче, знай, что я уже вошел в силу и начал тебе помогать.

– …и он переставил в моей душе сокровенные огни макифим, – прошептала я, улыбаясь сквозь слезы. – Иначе мне ни за что бы не выжить.[61]61
  Таинство, совершаемое каббалистами для духовного преображения.


[Закрыть]

Нейл кивнул.

– Об этом я и говорю. Главное, будь бдительной и не сомневайся. Я придумаю, как дать тебе знать, чтобы ты поняла.

– Ты обещаешь?

– Да. Я обещаю.

Мы смотрели друг другу в глаза.

– Но и ты пообещай… – начал он.

Мне не надо было объяснять, чего он хочет. Медленно я подняла правую руку и чуть подрагивающим голосом произнесла:

– Небеса над нами, земля под нами и море везде вокруг нас. И поистине, если только не упадут на нас небеса, и если земля не разверзнется, чтобы поглотить нас, и море не хлынет на сушу, я вернусь к тебе, Нейл Бреннан, и найду тебя, где бы ты ни был.

Я увидела гримасу, исказившую его лицо…

– Иди, – произнес он хрипло.

…и поняла, что больше не могу видеть его. Сердце мое болело так, что я боялась умереть прямо здесь, в здании аэропорта.

– До встречи, Нейл.

– До встречи.

Мы разжали руки.

Он проводил меня к стойке регистрации.

Я знала, что он не будет звонить мне. Он знал, что я не буду звонить ему. Двое познакомились и двое попрощались – с окровавленными сердцами.

Паспорт, билет… Одно место, мадам? Багаж… О господи.

Самолет набрал высоту. За стеклами иллюминатора возник знакомый по карте продолговатый силуэт острова Крит, и, пристегнутая к креслу, я забилась в беззвучных рыданиях, напугав соседа и стюардессу. Вам плохо? Плохо?

Плохо ли мне?.. О господи. Вы даже не представляете, как…

Сжавшись в комок, глядя на проплывающие мимо облака, на стену белых облаков, я готова была без остановки смеяться и плакать над собственной глупостью. До чего же я была наивна, спрашивая себя, кто совершает переход – мальчик или девочка? Каждый из нас – персонаж этой вселенской драмы.

С тех пор прошло два с половиной года. Сейчас, когда я пишу эти строки, на дворе 2005-й. За это время мне удалось наладить стабильные взаимоотношения с одним из прежних любовников и опубликовать два романа, которые, как ни странно, неплохо продаются. Сдержала ли я свое обещание? Вернулась ли я на Крит? О да.

Мы расстались в середине лета. В конце мая следующего года мне приснился сон – из тех, что не снились уже давно.

Я сижу за столом в темной комнате. На моих щеках поблескивают дорожки слез. Я молчу, но даже во сне ощущаю сердечную боль. Боль потери. Передо мной на столе старинный бронзовый подсвечник. В нем – две горящие свечи.

Я точно знаю, что, кроме меня, в доме никого нет, но неожиданно из мрака выступает туманная фигура. Фигура мужчины, закутанного в длинный плащ. Монах? Пришелец, пожелавший остаться неузнанным?

Я вижу его руку, протянутую над столом. Только руку. И эта рука на моих глазах зачем-то меняет местами горящие свечи. Та, что была слева, оказывается справа, и наоборот. Что это значит? Я чувствую, что близка к разгадке, ответ где-то рядом.

Я знала это, знала. Я знала, и значит, вспомню. Прямо сейчас мне мешает вспомнить сверкнувшая на его запястье безделушка… сверкнувшая из широкого рукава плаща… в ту минуту, когда он переставлял свечи… БРАСЛЕТ.

Проснувшись, я заметалась по комнате. Я знаю, о боже, я помню. Что же я помню? Это так близко… Господи, ну, помоги же мне, хотя бы одну подсказку!

Кошка спрыгнула со шкафа на письменный стол, заскользила когтями по глянцевой обложке лежащего на краю журнала и сбросила его на пол. Журнал «ОМ», кажется, прошлогодний. На обложке какой-то тип в майке без рукавов, какой-то неизвестный мне актер или певец с татуировкой на левом плече.

Татуировка в виде зеленого змея, обвивающего Т-образный крест.

Ох, ну как же… Я села на пол и расплакалась. Наш разговор в аэропорту!

В мае этого года, пятнадцатого числа, я села в самолет, вылетающий рейсом 1770 Москва – Ираклион, достала из сумки плеер, надела наушники, откинулась в кресле, закрыла глаза… Три с половиной часа полета. Достаточно, чтобы освежить в памяти краткий лингафонный курс греческого языка.

Я слушала слова и вспоминала, как произносил их Нейл. Но боли не было. Только тихая радость оттого, что все эти бесценные сокровища достались мне, а не кому-то еще.

Свечи макифим переставлены. Он сдержал свое слово. Очередь за мной.

Самолет совершил посадку в аэропорту города Ираклион в тринадцать тридцать. В пятнадцать тридцать я переступила порог маленького белого домика на окраине Аделе, а в семнадцать ноль-ноль уже мчалась на своей славной малютке «киа-пиканто» на запад, на Рефимно, затем на юг, не доезжая Спили, до поворота на Агиос-Василиос, затем снова на запад… в Хора-Сфакион.

Я без труда разыскала Ифигению и Костаса и спросила их о художнике по имени Нейл Бреннан, который снимал у них комнаты в позапрошлом году.

Ифигения, по-прежнему строгая, по-прежнему величественная, как королева-мать, осенила себя крестным знамением и, поджав губы, указала глазами на восток, в направлении Кастель-Франко.

– Вы знаете, где его искать, моя дорогая.

– Он стал одним из них, леди, – кивнув, добавил Костас. – Одним из бессмертных стражей Сфакья.

Вскоре мы уже стояли перед белым мраморным надгробием, которое внешне ничем не отличалось от остальных. Только на нем не было ни имени, ни даты. Одна-единственная надпись на латыни.

– Он так пожелал, – сказала Ифигения, поливая из бутылки пышно цветущую в керамическом горшке белую герань. – Сказал, это будет правильно. Он ведь был чуть-чуть не как все, моя дорогая, вы заметили? О, я видела таких в своей жизни… Один из них, и к ним он возвратился. Он не страдал, моя дорогая. Он был готов.

Просто надпись, короткая, как его жизнь.

Ессе deus fortior me, qui veniens dominabitur mihi.[62]62
  Вот пришел бог сильнее меня, дабы повелевать мною (лат.).


[Закрыть]

Пока я смотрела на нее, в моих ушах вновь зазвучал его голос, его бесподобный голос с легкой хрипотцой: «Не рассуждай о том, какой бог истинный, бог ли христиан, или бог язычников. Истинный бог не отворачивается ни от кого».

Маленькое греческое кладбище. Куст белой герани. Он так пожелал.

Он стал одним из них, леди. Одним из бессмертных…

Да и был ли он человеком? То есть быть-то он им был, по крайней мере какое-то время, но являлась ли даже на протяжении этого отрезка времени его сущность человеческой сущностью? Только однажды он показал мне свое истинное лицо – когда явился мне в самый первый раз, в самом первом сне. Истинное лицо? Миллионы, миллиарды лиц… Нейл Бреннан, dominus loci[63]63
  Дух места (лат.).


[Закрыть], посредник между островом и его обитателями, а также пришельцами, на несколько десятков лет принявший, из каких-то своих соображений, человеческий облик… Или наоборот – человек, всем сердцем впитавший силу этой земли и в конце концов преобразившийся в духа места, посредника между жизнью и смертью.

В нужное время я провела на песчаном пляже возле крепости Кастель-Франко три ночи подряд и на четвертую ночь увидела их. В предрассветный час, при полном штиле, они появились со стороны разрушенной церкви Агиос-Караламбос и двинулись к Восточным воротам крепости. Стройной колонной, в полном вооружении… это были они – бессмертные всадники-дросулиты.

И самый последний, приостановившись, поприветствовал меня легким наклоном головы.