Текст книги "Интимная история человечества"

Но эти открытия касаются шимпанзе, а не людей. Совсем недавно выяснилось, что, когда шимпанзе болеют, они едят листья, обладающие противовоспалительным эффектом, а когда хотят сократить свои семьи, употребляют другие виды листьев с противозачаточными, эстрогеноподобными свойствами. Однако они остаются шимпанзе. Эти новые знания ясно показывают, что люди неверно истолковали то, что унаследовали от животных. Они уже не стоят перед простым выбором, преобладавшим на протяжении всей истории: либо быть «реалистами» и вести себя так, будто в жизни все решает грубая сила, либо уйти в утопические мечты и представить, что везде наступит гармония, как только агрессию объявят вне закона. Многие, а возможно, даже большинство, до сих пор придерживаются «реалистической» точки зрения, выраженной Генрихом фон Трейчке (1834–1896): «Даже если ваш сосед смотрит на вас как на естественного союзника в борьбе с внешней силой, которой боитесь вы оба, он при первой же возможности, как только это можно будет сделать безнаказанно, готов поправить свои дела за ваш счет… Тому, кому не удалось усилить свою власть, приходится ее ослаблять, если другие усиливают свою». Но теперь выясняется, что Трейчке был лишь маленьким мальчиком, мечтавшим стать солдатом и, будучи почти полностью глухим, был вынужден довольствоваться тем, что стал профессором, мечтавшим о могущественных лидерах могущественных наций, ведущих войны для того, чтобы показать свое презрение к другим нациям. Теперь презрение можно рассматривать как извращенный способ выпрашивать уважение. Это не тот метод, который работает. Война больше не считается самым благородным занятием. И все же политики не отказались от метафоры «борьбы» за свои принципы, «победы» над соперниками. Новая терминология о «завоевании» уважения пока еще не найдена.

Деловой мир быстрее почувствовал в этом необходимость. Его героем был агрессивный менеджер, пугавший своих сотрудников и одновременно убеждавший их, что им нравится делать то, что им велят. В деловом лексиконе агрессия осталась добродетелью, хоть и подверглась косметической коррекции: власть предстала с более молодым лицом, провозгласив, что на самом деле это такая домашняя игра, где каждый может выиграть, если хорошо постарается. Однако руководители все реже считают, что их задача – отдавать приказы или даже принимать решения. Напротив, они приходят к убеждению, что их функция – поощрять своих подчиненных, чтобы они находили решения самостоятельно. Приход женщин в бизнес способствовал проявлению человеческих слабостей руководителей, обычно спрятанных за фасадом власти. Когда завеса между общественной и частной жизнью снимается, сильные мира сего оказываются голыми. Именно поэтому уважение все чаще ценится не ниже власти.

Между тем в психиатрии жаждущие власти изображаются больными, страдающими от аллергии на несогласие. Классическим примером был Гитлер (поклонник Трейчке), который пытался устранить не только разногласия и не просто врагов, но и само сомнение, убеждая последователей беспрекословно подчиняться ему, и объясняя, что совесть – это «еврейское изобретение, порок, подобный обрезанию». Однако диктатор не удовлетворился теми горами власти, которые накопил. Гитлер отчаянно жаждал уважения и постоянно жаловался, что его не слушают, что даже армия «постоянно пытается воспрепятствовать любому действию, какое я считаю необходимым».

Одно из самых важных обещаний демократии заключается в том, что она гарантирует уважение каждому. Афины обеспечили его не только тем, что предоставляли право голоса всем гражданам, но и путем ротации должностей по жребию, так что любой, даже необразованный или незнатный человек, мог на день стать президентом. Ни один афинянин не унижал себя работой на соотечественника. Но эта система взаимного уважения работала только потому, что Афины были одновременно рэкетиром и могли позволить себе и дальше вести непринужденные философские дискуссии, только находясь в зависимости от империи, рабов и женщин. Демократические страны до сих пор не нашли способа устранить разницу в степени неуважения к отдельным группам из-за их финансового положения, образования и внешнего вида.

В поисках уважения, которого так жаждали, люди чаще всего обращались именно к религии. Все великие церкви мира согласились, что каждый человек, каким бы скромным он ни был, обладает духовным достоинством. Поборы правителей, оскорбления работодателей и унижения в повседневной жизни казались более терпимыми, если затрагивали внешнее «я», а не внутренние убеждения. А когда религии стало недостаточно, защиту человеческого достоинства усилили другие убеждения, такие как стоицизм, социализм, либерализм и феминизм. Самые серьезные перемены в обществе происходили не в результате революций, свергнувших с трона королей, а в результате того, что отдельные люди игнорировали королей и были преданы духовным ценностям. Так происходит и сейчас. Пророчество о том, что XXI век будет религиозным, – это не пророчество, а признание того, что довольно регулярно происходило в прошлом. Это не означает, что политиков заменяют священники, просто люди отключаются от огромного давления внешнего мира, которое они не в состоянии контролировать. Вместо этого они направляют свою энергию на личную жизнь. Иногда это приводит к эгоизму, но иногда они реагируют на враждебность внешнего мира, стремясь к большей заботе, щедрости, большему взаимному уважению.

Римская империя – отличный пример постепенного краха безопасности, эффективности и ценностей. Императоры продолжали править, но простые люди в частном порядке хранили верность религиям, что удерживало их от полного отчаяния. Христианство не обеспечивало автоматически вместе с крещением внутреннего убеждения в собственной ценности, иначе гораздо больше людей стремились бы туда: в первые несколько столетий существования в него, вероятно, обращалось не более полумиллиона человек каждого поколения. Многие христиане не были полностью убеждены в том, что Бог и их собратья действительно уважают их, поскольку обращение часто происходило потому, что христианские чудесные исцеления от болезней казались большим чудом, чем языческие. И, только пробыв какое-то время в сообществе новообращенных, занимаясь благотворительностью и поддерживая друг друга, христиане начали чувствовать, что их ценят. Но затем они ссорились, приобретая неприязнь к разногласиям, применяя силу для завоевания уважения, преследуя, заключая союзы и подражая сильным мира сего. Каждый раз, когда церкви становятся слишком жадными до власти и ведут себя как правители, верующие в конце концов отворачиваются от них и обращаются к новому утешению или идеалу.

В нынешней неопределенности относительно того, откуда будет происходить ежедневная порция уважения, нет ничего нового. Это не первый случай, когда официальные источники уважения иссякают и люди вынуждены возвращаться к прежним убеждениям и усваивать новые идеологии. Великие религии выросли из поиска смысла жизни, очень похожего на тот поиск, что происходит сегодня, и победили, соревнуясь с сотнями сект и увлечений, ныне забытых. Современное движение за права человека, равенство женщин и неприкосновенность окружающей среды проистекает из тех же требований, которым пытались соответствовать ведущие религии 13–25 веков назад. Оно не дает ни полной свободы от сомнений, ни уверенности в том, что можно завоевать уважение, просто будучи на стороне победителя и послушно следуя за вождями, ни надежды на то, что однажды появится общество, где все будут едины во мнении, достойном уважения, ибо несогласие начинает восприниматься как неизбежность и даже как добродетель. Но это не сильно отличается от позиции самой современной религии, имеющей мало общего со старым догматическим клерикализмом. Примечательно, что мэр Страсбурга, считающая, что самое большое разочарование для нее – то, что демократия не сумела найти по-настоящему новый подход к власти, сочетает в себе опыт модернизированной религии и поиск большего взаимоуважения между полами.

Уважения нельзя добиться теми же методами, что и власти. Для этого нужны не вожди, а посредники, арбитры, вдохновители и советники или те, кого в исландских сагах называют миротворцами, кто не претендует на то, что обладает панацеей, чьи стремления ограничиваются тем, чтобы помочь людям ценить друг друга и работать сообща, гарантируя, что споры не станут самоубийственными, даже если нет абсолютного согласия. В прошлом трудность заключалась в том, что такие люди часто требовали слишком высокую плату, а в итоге и полного послушания.

Большинство женщин, занявшихся традиционной политикой, в большей или меньшей степени разочаровались и считают, что, как бы высоко они ни поднялись, реальная власть от них ускользает, что они вынуждены играть в игру, контролируемую мужчинами. А те жертвуют нормальной жизнью ради того, чтобы наслаждаться властью, и им приходится иметь дело с бюрократами, которые, как бы ни были преданы государственной службе, руководят фабрикой, производящей разочарование, фабрикой XIX века, идеалом которой была обезличенность. Уже есть масса доказательств, что умелых манипуляторов могут лишить власти только такие же умелые манипуляторы, и в результате увековечивается одна и та же система. Нынешняя усталость от старомодной политики – это не отсутствие интереса к общему благу, а почти отчаяние из-за того, что очень трудно на что-то повлиять, а также из-за того, насколько регулярно лидеры-идеалисты идут на компромиссы с лицемерами или догматиками, вопреки себе и своим принципам, потому что борьба за власть беспощадна и не может вестись без союзников. Будучи вовлечены в эту борьбу, даже благочестивые христианские священники, буддийские монахи и конфуцианцы перестают быть святыми и бескорыстными.

Борьба за принятие новых законов или создание препятствий оппонентам никогда не была абсолютно успешной и адекватной стратегией для тех, кто ценит щедрость. А о том, что могут сделать обычные люди, чтобы повысить взаимное уважение, не повторяя ошибок прошлого, я расскажу в следующей главе.

Глава 9. Как те, кто не хочет отдавать и получать приказы, могут стать посредниками

О чем думает Тереза, провожая вас к столику в ресторане La Vieille Alsace в Страсбурге и помогая заказать еду? Создается впечатление, она точно знает, что сказать, как себя повести, она полна энергии, ходит быстро, смотрит прямо, она дружелюбна и заботлива. Если вы бывали там раньше, она вспомнит о вас больше, чем вы ей рассказывали. Откуда вам знать, что она не просто официантка, ждущая лучших времен, что она не высчитывает размер чаевых, которые вы можете себе позволить, что у нее степень магистра истории искусств? Тереза работает тут пятнадцать лет, потому что у нее есть цель в жизни.

Самоуверенность, похоже, основная черта ее характера – на самом деле это одна из ее главных забот. Когда-то, еще девочкой, она была совершенно задавлена робостью, избалованный единственный ребенок в семье. Но однажды она сбежала, влюбившись в мужчину на одиннадцать лет старше ее, и погрузилась в совершенно иную жизнь. Вместе они открыли ресторан L’Arsenal, и вскоре две маленькие темные комнаты на улице, о которой никогда не слышал ни один турист, стали любимым местом отдыха местных интеллектуалов, художников и журналистов. Она ничего не знала о еде, даже о том, как сварить кофе. Он готовил, а она обслуживала гостей и училась. Прежде всего она приветствовала клиентов и постепенно стала очень скромной звездой этого места, придав ему особую атмосферу. «Меня вырвали из самой глубины моей души. Теперь у меня есть две стороны». Ее застенчивость пряталась за веселостью. Управляя рестораном, она старалась всегда быть любезной, терпимой, не поддавалась первому впечатлению о людях, проявляла дружелюбие, но не угождала. В результате она почувствовала себя любимой. Однако ее беда в том, что она никогда не чувствует, что ее любят или любят достаточно: за ее самообладанием кроется неуверенность. Проведя целый день с людьми, она предпочитает уединиться, почитать. В личной жизни она гораздо более сдержанна и, по ее словам, «сложна».

Постепенно до нее дошел смысл ее работы: она посвятила себя исцелению людей от парализующей застенчивости, о которой она столько знала. «Я обнаружила, что люди хотят встречаться друг с другом, но им всегда нужен кто-то, кто им это организует». Она начала учиться определять, кто кому хорошо подойдет. Например, объединить двух больших художников неразумно: «Будет война». Художники всегда считают себя недооцененными; она отлично понимает эту неутолимую жажду. Одним из завсегдатаев L’Arsenal был Томи Унгерер, у которого были выставки по всему миру, но самой большой его мечтой оставалось признание в родном Эльзасе, и теперь эта мечта осуществилась.

Тереза опубликовала две книги об исторических памятниках города, пишет картины. Она чувствует острую потребность заниматься каким-то творчеством, но, не питая иллюзий относительно своего таланта, пришла к выводу, что ее потребность в творчестве не столь глубока, не столь «жизненно необходима», как у великих художников. Вот почему она «предпочитает признавать искусство в других, обеспечивать им признание». Ее специальность – «видеть красоту». Есть посредники в бизнесе, раньше были свахи – посредники в заключении брака, а вот профессия социального посредника пока находится в зачаточном состоянии.

Когда она повзрослела и стала открывать для себя мир, возлюбленный перестал быть для нее богом: «Он потерял авторитет». Она съехала от него, но продолжала работать в L’Arsenal, к удивлению своих друзей, которые не могли понять, почему она не порвала с ним окончательно. Но ей нравились верность, благодарность и отстраненная дружба, дружба во всех ее проявлениях. Когда он внезапно умер, ее прошлое не исчезло. Он по-прежнему живет в ней, но ради него она могла бы быть теперь тихой мышкой в музее. Она вышла замуж за полную его противоположность, мужчину на два года моложе ее. Все ее подруги во второй раз выходят замуж за мужчин помоложе. Человеку нужны разные виды отношений.

У нее около пятнадцати «настоящих друзей», одни еще со времен учебы в университете, другие – клиенты, ставшие друзьями. Они обедают в ресторане раз в месяц, чтобы поддерживать связь: «Это часть протокола». С тремя-четырьмя она ездит на экскурсии, посмотреть новые города, но с некоторыми – хотя и обожает их – она не смогла бы путешествовать, потому что у них нет схожих предпочтений и разный доход.

Она занимается своей личной жизнью. Это сознательный, творческий труд, непростой в провинциальном городке, где любят посплетничать и не понимают, почему кто-то сходит с узенькой дорожки конформизма. Несмотря на то что многие восхищались Терезой за то, как она работала управляющей грандиозным рестораном в центре города, она отчетливо осознает, что она «чужая», «маргинал». Но кто тогда свои?

Ее преследуют мечты о поездках в дальние страны с группой художников, создающих красоту, мечты о гармоничной жизни (больше не стоять на ногах по тринадцать часов в день, улыбаясь), мечты о собственном ресторане или об открытии отдела в мэрии, где могли бы объединяться люди, никогда прежде не встречавшиеся… Отправная точка Терезы – внутренняя травма, но просто принять ее наличие недостаточно, она должна проработать ее, сделав что-то позитивное.

Ее способ избавиться от робости – это стать посредником, помогать другим преодолеть робость. Но призвание в посредничестве находят не только робкие люди.

Среди высоких волн Северного моря команда французских инженеров строит первые морские нефтяные платформы. Никто не знает наверняка, получится ли, но все нужно делать быстро. Начальник сообщает женщине лет двадцати с небольшим, что на вершине башни высотой 60 метров возникла проблема. Она поднимается, даже не побледнев. Она знает, что он просто проверяет ее, что это своего рода посвящение, и принимает вызов, потому что она стремится стать частью того, что она называет «промышленной элитой». Ее дедушка и отец занимали самые высокие посты, и ей сказали, что только мальчики могут стать инженерами. «Я хотела доказать, что они ошибаются». Катрин Делькруа никогда не страдала робостью.

Ее муж тоже представитель элиты, директор крупного завода электроники. Их шестилетняя дочь уже проявляет признаки принадлежности к элите, любит соревноваться и страстно желает получить первый приз в своей школе для одаренных детей, куда ее отправили «из тех соображений, чтобы она принадлежала к элите, и я этого не скрываю; чтобы дать ей больше шансов в жизни». Став заместителем управляющего директора крупной инжиниринговой фирмы, она призналась: «Я работаю, чтобы зарабатывать себе на жизнь, но прежде всего для того, чтобы получить общественное признание. Домохозяйку не признают: каким бы полезным делом для общества она ни занималась, ее считают безработной. Если человеку не платят, он ничто». Она не просто избегает «невыносимого положения женщины, которую содержит муж» и следит за тем, чтобы никто не мог принимать решения от ее имени. Она хочет некой свободы, права заниматься тем, что ей нравится, права быть услышанной. Кажется, ее карьера кричит: «Только те, кто наверху, по-настоящему свободны».

«Я всегда настаивала на том, что на моем пути не должно быть никаких препятствий только из-за того, что я женщина». По окончании факультета морского машиностроения она четыре года осваивала новые технологии на нефтяном месторождении компании Mobil в Хелмдейле: «Это было похоже на жизнь на Диком Западе среди ковбоев, и мне это нравилось. То, что я женщина, было необычно, но мне просто нужно было обернуть эту особенность себе на пользу, в хорошем смысле. Прежде всего это означало, что я должна следить, чтобы никто не вмешивался в мою личную жизнь, и добиться уважения мужчин».

Чтобы войти в элиту, нужно знать, что с ней не так, но при этом учитывать, что в твоей власти найти решения, и не разочаровываться, когда эти решения неожиданно оборачиваются катастрофами. Радость инженера в том, чтобы создавать что-то из ничего. «Вы начинаете с идеи клиента, который не знает точно, чего хочет, а через два-три года воплощаете ее в жизнь. Именно это помогает мне не бросать работу инженером». В технологиях она уверена. Правда, инженеры погубили то же Аральское море. «Спрашиваешь себя, как они могли допустить такие ужасные ошибки?» Ее объяснение таково: «Нужно стараться не повторять ошибок». Рост промышленности неумолим. Цель – получить прибыль, а также повысить уровень жизни, улучшить коммуникации и приобрести новые увлекательные знания». Может быть, люди не стали жить лучше с психологической точки зрения, но и не стали жить хуже. Однако невозможно повернуть назад, к земле. Люди должны просто применить свой интеллект, чтобы изощренные планы, исполненные благих намерений, гарантированно не приводили к катастрофам. Возможны технические решения. Правительства – это не просто препятствия на пути инициативы; у них есть и хорошая сторона, потому что они не ставят прибыль на первое место. Благодаря технологиям не нужно стоять в очереди утром, чтобы купить билет в театр на вечер, – можно забронировать его по интернету. «Люди слишком держатся за прошлое».

Однако теперь, «поскольку я хороший инженер, я занимаюсь кое-чем другим». Быть наверху теперь значит не отдавать приказы, а быть посредником. Будучи руководителем, она значительную часть времени тратит на переговоры с профсоюзами. «Раньше я считала, что истина – это техническая истина. Теперь я понимаю, что есть и человеческая правда». Ее никогда не учили думать о поведении людей. Она учится менеджменту, изучая именно это, а не читая книги по менеджменту, смысл которых обычно можно уместить на нескольких страницах. Принадлежность к управленческой элите приводит к ссорам с другими членами этой элиты. По ее мнению, наибольшей властью обладают те, кого научили смотреть на мир как на совокупность систем, а не отдельных личностей и кто способен вырабатывать систематические решения. Именно поэтому компаниями управляют выпускники Национальной школы управления, а не инженеры. Она предпочитает оппортунизм, ее метод – слушать и адаптироваться. «Я хочу, чтобы отношения были сердечными, хотя у меня репутация несколько отстраненного человека. Это не так. Просто, когда я иду по коридору, я думаю о чем-то своем».

Три года спустя я обнаружил, что она больше не занимается организацией и ведением переговоров с 300 инженерами, а назначена техническим директором всей группы, и перед ней стоит задача сделать компанию более эффективной в условиях экономического кризиса. Проблема в том, что у каждого в фирме разные идеи. «Я поражена тем, насколько свободно высказываются инженеры, мы никогда так себя не вели, когда были молоды. У них на все есть свое мнение, не то что у нас в их возрасте. Молодые хотят сразу стать руководителями и заставить других работать за них». В технической сфере все больше внимания уделяется людям, а не только технике. Катрин Делькруа стала посредником между людьми и жизненными обстоятельствами и следит, чтобы ее инженеры поддерживали моральный дух на высоте, а молодежь не унывала из-за того, что во время рецессии меньше возможностей для больших приключений.

Быть женщиной иногда полезно, говорит она, потому что это дает ей возможность шутить. Но порой это становится недостатком, потому что «женщина не так авторитетна». Один клиент из Техаса, пожав руки всем, кроме нее (он подумал, что она секретарша), задал какой-то глупый технический вопрос. «Я не удержалась и показала ему, насколько он технически невежественен. Он воспринял это спокойно, понимая, насколько оскорбительно себя повел, но, даже если бы я была секретаршей, это не причина не пожелать доброго утра».

Обратная сторона пребывания на вершине – очень много работы и организация всей жизни вокруг работы. Когда ей предложили привлекательную должность в Париже, в то время как ее муж работал в Нанте, она согласилась, и они жили отдельно четыре года. «Я провожу очень мало времени с дочерью». Жаловаться смысла нет. Если бы она была занята неполный день, то никогда бы не нашла такую интересную работу. Женщины, которые могут позволить себе нанять помощницу по дому, должны быть благодарны, что у них есть только психологические проблемы. У тех, кто не может позволить себе помощь, нет выхода. Ей их очень жаль, но такова жизнь. К счастью, есть женщины, предпочитающие не работать. Им нравится заниматься детьми. «Хорошо, что мы все разные».

Не слишком самоуверенная и не слишком скептически настроенная, Катрин Делькруа сожалеет, что не очень религиозна: «Мне хотелось бы быть более уверенной в чем-то». Она испытывает некоторое беспокойство из-за того, что отдала дочь в католическую частную школу: «Мне не хотелось бы, чтобы она слишком верила догмам». Однако католицизм, как и другие религии, учит «духовным ценностям – например, самопожертвованию», а в духовные ценности она верит. Одна женщина сказала ей: «Слава богу, у нас есть вера, иначе мы бы бездельничали».

Вера Катрин Делькруа в успех так же идеально сбалансирована, как нефтяная вышка, настоящее чудо инженерной мысли. В ней нет ничего абсурдного и невозможного, но достаточно личного, чтобы придать ей элегантность. Что бы она хотела сделать из того, чего еще не сделала? Написать книгу. Только здесь она не так уж уверена в себе: «Я не чувствую, что мне хватит таланта, у меня мало мощных идей. Мне не хотелось бы писать как Жюль Ромен[13]13
  Жюль Ромен – французский писатель (1885–1972), автор самого длинного в мире романа «Люди доброй воли» (27 томов). Прим. ред.


[Закрыть]. Я даже не могла бы писать как Колетт[14]14
  Колетт – французская актриса, писательница, журналист (1873–1954). В романах иронически описывала светскую жизнь. Прим. ред.


[Закрыть], у которой было много идей, но она могла лишь создавать восхитительные описания. Мои книги были бы никому не нужны». И добавляет: «Писать – самый интересный вид творчества». Она находит время для чтения. Еще на первом курсе инженерного института она прочитала всего Пруста за три месяца, и с тех пор она читает классику, сначала все книги одного писателя, потом берется за следующего. «Это помогает мне глубже понимать мир». В отпуске она катается на лыжах, собирает грибы; «всегда можно открыть для себя что-то новое», но «не знаю, смогла бы я жить так вольно круглый год».

Элита сегодня выступает в роли посредника между нациями. Катрин выросла в Тулузе, и ее считают тулузкой. Но она не согласна. «Я родом не из какого-то конкретного региона Франции. Я не принадлежу ни к одному региону, как и мои дедушка и отец, переезжавшие с места на место из-за работы». Корни ее мужа – на севере Франции, и она чувствовала себя иностранкой, когда вышла за него. По ее словам, в силу своей культуры и языка она француженка, а не европейка. Она не встречала ни одного человека, кто называл бы себя прежде всего европейцем. Но у нее нет проблем в общении с иностранцами: «Действительно, человек коснеет, если у него нет таких знакомств. Я бы не стала переживать, если бы мне предложили поработать в Нью-Йорке или Тимбукту. Я бы не отказалась пожить за границей. На самом деле я предпочитаю работать с иностранцами. Это интереснее, всегда открываешь для себя много нового». В течение семи лет она работала в филиале немецкой компании во Франции. «Мне нравится немецкая культура, и я говорю на этом языке».

Иногда элита выступает посредником, протягивающим руку помощи тем, кому повезло меньше. Пятьдесят лет назад бабушка Катрин, будучи женой директора фабрики, большую часть свободного времени посвящала помощи беднякам. Но сейчас отношение к этому неоднозначное. Сегодня в пригородах, и даже рядом с офисом Катрин Делькруа, расположены трущобы, там царят неграмотность и уличное насилие. Однако у директора промышленной фирмы, спешащего с одной встречи на другую, нет времени думать об этом, не говоря уже о решении социальных проблем. «В нашей фирме мы занимаемся насущными проблемами организации. Я еще не думала о том, что делать с внешними социальными проблемами. Никогда не говорила об этом с коллегами». Глава фирмы организовал конференцию по связям промышленности и правительства, и теперь не только парламент служит посредником между гражданином и государством. Состоятельные люди стали проявлять робость в общении с бедными – чуждыми им людьми, с которыми они не решаются заговорить.

Раньше существовало четкое разделение между тем, чего могли достичь робкие и смелые. Все самые ценные награды доставались тем, кто отдавал приказы, а тех, кто их выполнял, в той или иной степени презирали. Есть и третий вид деятельности, где робкий и храбрый могут быть на равных. Посредники могут добиться большего, чем позволяют их личные таланты. Мыши иногда способны свернуть горы. Вот почему роль посредника дает больше надежды, чем попытки доминировать или борьба за признание своих заслуг. Сойти с дистанции – не единственная альтернатива крысиным бегам. Однако, чтобы понять, почему так мало людей считали себя посредниками, даже если и являются ими, необходимо серьезно углубиться в корни человеческих стремлений.

До недавнего времени предполагалось, что большинство обычных людей принадлежат к одному из двух рабочих классов: крестьяне или ремесленники. Именно так, по словам Лютера, они лучше всего «угождали Создателю». Однако сами священники попробовали нечто иное. Они стали первыми посредниками и завоевали огромный престиж, ведя переговоры между человеком с его слабостями и Богом, даже если сами не отличались особой смелостью. Затем в качестве посредников выступали и купцы, но дела у них шли хуже: долгое время они находились под подозрением, так как не обладали сверхъестественными способностями и не умели возбуждать воображение простолюдинов. Когда постоянной угрозой стал голод, их обвиняли в дефиците и продаже продуктов питания по непомерным ценам. Их бог Гермес был обманщиком и вором. Платон утверждал, что невозможно заниматься торговлей и быть одновременно добродетельным, хотя его Академия была основана купцом. Святой Фома Аквинский говорил, что купцам будет трудно достичь спасения, поскольку в их делах нельзя избежать искушений. В Китае купцы официально относились к самому низу социальной лестницы, уступая и крестьянам, и ремесленникам. В Индии заниматься грязным бизнесом ростовщичества разрешалось только членам обособленной касты. Повсюду торговцев презирали, потому что им приходилось угождать покупателям, кем бы те ни были. Когда Наполеон назвал англичан нацией лавочников, это было все равно что назвать их нацией сутенеров. Посредникам понадобилось около 25 столетий, чтобы их стали ценить по достоинству.

Произошло это довольно внезапно. Но прежде потребовалось новое видение Вселенной. Посредники – еще один пример того, как взгляд на проблему в другом контексте меняет отношение к ней. До XIX века никто не знал, как две субстанции, соединившись, могут стать третьей. Предполагалось, что у них должно быть что-то общее, близость, симпатия – о предметах говорили так, будто они живые. Ньютон назвал эту склонность «общительностью». Это было так, как если бы у предметов могла быть романтическая связь. Гёте позаимствовал химический термин своего времени, чтобы назвать одну из своих книг «Избирательное сродство», имея в виду, что люди в паре созданы друг для друга. Фонтенель удивлялся тому, как одно вещество, соединившись с другим, затем покидало его, чтобы соединиться с третьим: измена предметов была столь же загадочна, как и измена человека. Лишь в 1835 году барон Йенс Берцелиус из Стокгольма ввел в химию термин «катализатор», заметив, что такие соединения часто требуют присутствия третьего вещества. Он не знал, как работают катализаторы. Но третья сторона внезапно стала жизненно важной.

Идея катализа сообщает посредникам новый статус. Раньше это были просто связующие звенья, дефисы, удовлетворяющие потребности других сторон. В качестве катализаторов они, напротив, существуют независимо и имеют цель: они могут создавать новые ситуации и преобразовывать жизни людей, объединяя их, не имея при этом никаких претензий. Быть катализатором – это стремление, наиболее подходящее тем, кто видит мир постоянно меняющимся и кто, не думая, что может его контролировать, желает влиять на направление, в котором он движется.

Пока бизнесмена нельзя было представить в такой творческой роли, он оставался скромным, плелся в хвосте более уважаемых, забывал о своих планах, а как только достаточно богател, удалялся в деревню и становился помещиком, мечтал выдать дочерей замуж за аристократов, притворялся коллекционером произведений искусства, восхищался другими родами деятельности больше, чем собственным. Его главными идеалами было собственное процветание и процветание семьи. Когда он брал на себя общественную нагрузку, он поддерживал те процессы, которые повышали его самооценку, но все же не придавали ему отдельного, независимого статуса. Его выбор по-прежнему был ошибочным: иногда он выступал сторонником протестантизма, где считалось, что ростовщичество допустимо, а иногда – королевского абсолютизма в противодействии дворянству, врагу всех выскочек, подобных ему. Заискивая перед чиновниками, он, хотя и ненавидел это, не гнушался собирать налоги, если мог удерживать часть собираемого. В Японии, даже когда торговец объединялся с другими в крупные фирмы и оказывал мощное влияние на государство, такое влияние было косвенным. Во всех случаях он довольствовался скромным положением.