Текст книги "Интимная история человечества"

Первой мировой религией, проявившей интерес к торговле, стал ислам. (Пророк Мухаммед был торговцем, а его первая жена – видной деловой дамой в Мекке, центре торговли.) В Коране сказано: «Купцы – посланники этого мира и доверенные лица Аллаха на земле». «Прилавки – это столы Аллаха», – добавлял аль-Газали. Мусульмане первыми выпустили книгу, восхваляющую торговлю («Прелести торговли» Джафара ибн Али ад-Димашки), в XII веке. Там утверждалось, что торговля – «лучшее из всех прибыльных занятий и больше других способствует счастью». Необычайно быстрое распространение ислама на половину земного шара оказалось как коммерческой, так и религиозной победой. Во времена европейского Средневековья Багдад и Каир стали самыми роскошными городами, и их посещение воспринималось почти как приобщение к красотам Парижа пять веков спустя.

У мусульманских купцов не было необходимости защищать ценности, связанные с торговлей, от религии. Напротив, даже религиозные ученые (улемы) тоже занимались торговлей. Примером может служить Абдаллах аль-Шаркави (ректор Аль-Азхара в Каире с 1793 по 1812 год), который, начав жизнь в бедности, чрезвычайно разбогател на этом высоком религиозном посту, поскольку одновременно был и торговцем, а его жена успешно вкладывала деньги в недвижимость, магазины и бани. Торговля в мусульманском мире была разновидностью коммуникации и приносила не только удовольствие от денежной прибыли, но и наслаждение от общения с людьми, беседы и торга.

В XVIII веке в Европе имидж купца тоже начал меняться. Интеллектуалы теперь видели в нем союзника против аристократии. Вольтер писал об английских дельцах как об образцах предприимчивости и честности. Драматурги изображали их шелковыми нитями, объединяющими народы благодаря торговле, приносящими мир и процветание, поистине «людьми мира». Французская революция дала им свободу от государственного вмешательства, но даже после нее купцы, за исключением сверхбогатых, по-прежнему предпочитали устраивать сыновей на государственные должности или в другие сферы деятельности. Лишь в последние годы расширение сферы услуг (еще одной сферы деятельности посредников) внезапно воплотило на Западе то, что общество «Чистые друзья Басры» наблюдало в своем собственном мире еще в Х веке. С некоторой долей преувеличения они писали: «Каждый здесь либо ремесленник, либо купец». Сегодня большинство рабочих мест в западных странах приходится на сферу услуг, и более половины из них занимают женщины. Идея стать посредником стала гораздо более достижимой.

Однако влияние прошлого сказывается до сих пор. Даже в США, где любили повторять, что дело Америки – это бизнес, где отвергали аристократические ценности и считали допустимым хвалить священника фразой, что его проповедь «носит деловой характер», даже там посреднику было трудно стать национальным героем. Причина заключалась в том, что создатели денег, обладая скромным воображением, продолжали подражать королям и строить империи, забывая, что Америка должна была быть и изначально была страной независимых фермеров и мелких предпринимателей. Крупный бизнес изменил ситуацию, превратив большинство людей в наемных работников. Американцы изначально были бережливыми. Крупный бизнес убедил их вместо этого стать потребителями, ненасытными, более состоятельными, но и более уязвимыми. Бизнес-магнаты проповедовали, что «каждый американец имеет право делать что угодно, кроме прямого грабежа и убийства». Именно с этим посылом New York Graphic выступила в защиту беспринципного миллионера Корнелиуса Вандербильта. В 1882 году его сына, Уильяма Вандербильта, спросили, учитывает ли он интересы общества, руководя своими железными дорогами, и он ответил: «К черту общественность. Нам нравится делать все возможное во благо человечества в целом, но прежде всего мы стремимся принести пользу себе».

К миллионерам в Америке относились не как к богам, а лишь как к живому свидетельству, что богатым может стать любой, оправдывая тем самым веру в демократию, которая, к сожалению, была далека от того, чтобы сделать богатыми всех. Накопления капитала всегда было недостаточно: идеальные американцы должны были быть филантропами. И все же в 1937 году, когда умер Джон Рокфеллер, несмотря на его масштабную благотворительную деятельность, в обществе разгорелся спор о том, попадет ли он на небеса. Нужно было что-то еще. Хотя бизнесмены оказывали влияние на правительство, ни один бизнесмен как таковой ни разу не был избран президентом. Ближайшим к деловым кругам был Герберт Гувер, горный инженер. Великая депрессия 1930-х годов пошатнула репутацию коммерсантов как всемогущих людей. После Второй мировой войны они посчитали себя обязанными начать одну из крупнейших рекламных кампаний в истории стоимостью в 100 миллионов долларов, чтобы убедить нацию, что они воплощают собой идеологию свободного предпринимательства. Кампания провалилась, потому что американцы хотели еще и стабильности. В 1958 году 700 корпораций объединились и предложили массам то, чего те, казалось бы, просили: в документе «Кредо и философия менеджмента», опубликованном Американской ассоциацией менеджмента, был выдвинут новый образ ответственного бизнеса, думающего обо всех социальных проблемах, от инвалидов до симфонических оркестров. Постепенно бизнес нащупал новую роль посредника в конфликте интересов. Но подозрения в отношении него не спешили развеиваться.

Американская наука управления находится в постоянном поиске бизнес-идеала, который выходил бы за рамки чистого бизнеса. Изобретено множество формул, гарантирующих более высокую прибыль, но за ними всегда есть труднодостижимая цель. Транснациональные корпорации, став могущественнее многих стран, должны были найти еще какую-то цель, помимо собственного возвеличивания. На смену безжалостным баронам-разбойникам пришли эффективные менеджеры, вдохновляющие лидеры, а затем сетевые манипуляторы, способные достичь невозможного до сей поры консенсуса. «Управление по целям» (концепция 1950-х годов), «организация и развитие» (в 1960-е годы), «корпоративная культура» (в 1980-е годы) – лозунги, призванные вызвать у сотрудников чувство единения, сменяли друг друга. Но в 1990-е годы идею направлять энергию компании по-королевски, в приказном порядке, дискредитировали: «каждый должен чувствовать себя уникальным», автономия малых групп оказалась более продуктивной, а задача руководителя – добиваться успеха в мире хаоса, который он не может контролировать. Руководители наконец-то смирились с тем, что открыто выступают посредниками.

Конечно, в каждом историческом шкафу есть свои скелеты. Посредники часто коррумпированы, преступны, жадны, пользуются своим положением почти в любой сфере деятельности, эксплуатируют почти все группы населения, и глупо их идеализировать. Нет занятий или отношений с незапятнанной репутацией. Даже святые использовали свое влияние, чтобы манипулировать людьми. Ни одно учреждение не вело себя честно, если не считать добродетели отдельных его представителей, которую каждый человек должен был тщательно в себе культивировать, словно редкое растение, которое может в любой момент исчезнуть. Но роль посредника действительно дает шанс тем, кто чувствует, что его таланты или ресурсы ограничены, принести миру какую-то пользу, особенно миру, стремящемуся ко всеобщему взаимоуважению.

Посредники часто выбирали этот вид деятельности потому, что преследования или ограничения не позволяли им заняться чем-то другим. И долгое время их судьба казалась незавидной. Например, из армян и ливанцев получились превосходные посредники ценой огромных страданий. Греки стали ведущими судовладельцами, потому что турецкая оккупация лишила их многих возможностей для развития на суше. Евреи были основными импортерами и экспортерами идей и товаров сквозь занавес, отделявший ислам от христианства в Средние века: жители Запада в основном предпочли забыть, какой огромной силой был ислам в течение столетия после смерти Пророка (632 г.), господствуя не только в Испании и Северной Африке, но и в Азии вплоть до Пенджаба, и таланты евреев принесли пользу обеим цивилизациям. Моисей Маймонид (1135–1204), родившийся в Кордове и долгое время проживавший в Старом Каире, придворный врач султана Саладина и его семнадцати сыновей, был не только наиболее почитаемым представителем иудаизма, но и в высшей степени рассудительным и учтивым человеком, умевшим примирить веру с наукой, божественное творение с вечным миром. Его мнением интересовались исламские судьи, а христианские университеты использовали его работы в качестве учебников. Его «Путеводитель растерянных» предлагал выход из нерешительности: «Характер состоит в том, чтобы обходить дураков подальше, – писал он, – а не в том, чтобы побеждать их… Мне не нужна победа ради тщеславия». Эта скромность, отказ от мечты об уничтожении врагов военным путем – основополагающая позиция посредника. Маймонид сделал своим принципом уклонение от гневных споров: «Даже когда меня оскорбляют, я не возражаю, а отвечаю вежливо и дружелюбно или молчу… Я не утверждаю, что никогда не ошибаюсь. Напротив, когда я обнаруживаю, что ошибся, или если другие убеждают меня в этом, я готов изменить что угодно в своих трудах, поступках или даже в характере». Он выступал за то, чтобы женщины учились, и считал книги (которые, разумеется, тоже посредники) жизненно важными для человечества.

Вестернизация значительно увеличила число посредников между двумя культурами или экономиками. Португальская империя на Востоке опиралась на местных посредников, называемых компрадорами (такие посредники были известны и на Ближнем Востоке, и в Китае). Когда в 1842 году британцы победили Китай в Опиумной войне, они тоже искали местных «специалистов по варварам», говоривших на «пиджин инглише», для управления своим бизнесом на местах. Отличало их то, что они довольствовались ролью торговцев (в отличие от традиционных китайских купцов, которые тратили свои барыши на покупку статуса «купцов-дворян»). Они отдавали сыновей в школы западного образца, отказывались бинтовать ноги дочерям, носили западную одежду, пренебрегали изучением конфуцианской классики, становились космополитами и приветствовали новые идеи, хотя в их применении они скорее были подражателями, чем изобретателями. Именно они финансировали Сунь Ятсена и падение Китайской империи в 1911 году. Однако они не стали европейцами, противовесом их услугам западному капиталу был их крайний национализм. Они ненавязчиво играли важную роль в истории. Конечно, правительства с подозрением относились к посредникам, чьи интересы выходят за национальные границы, и в разное время даже разговоры с иностранцами считали уголовным преступлением. Однако теперь путешествия становятся универсальным времяпрепровождением, и для посредников открывается новая эра.

Большинство достижений в науке стали результатом того, что посредники отважились выйти за рамки или парадигмы своих отраслей, объединив идеи из разных областей знаний. Музыканты, вероятно, были важнейшими посредниками в области эмоций, объединяя людей, которых разделяют лишь тексты.

Химические катализаторы до сих пор остаются загадкой: до конца так и не выяснено, как именно они заставляют взаимодействовать два отдельных вещества. Раньше считали, что во время реакций они остаются неизменными, но сейчас ученые думают, что они поглощают небольшую часть веществ, которые преобразуют, и тем самым уменьшают количество энергии, необходимое для запуска реакции. Лишь в 1926 году было доказано, что катализаторы в живых клетках – ферменты, незаменимые регуляторы химических реакций в организме, контролирующие переваривание пищи и выделение энергии, – это отдельные вещества, а не просто свойства клеток. Постепенно, в процессе изучения того, как регулируется их деятельность, выяснилось, что иногда фермент неактивен до тех пор, пока не будет активирован другим ферментом. Именно так происходит свертывание крови: два фермента должны объединиться.

Посредникам для запуска деятельности могут понадобиться другие посредники. Это новый взгляд на мир как на череду маленьких взаимных реакций в присутствии других. Это означает, что силу больше нельзя контролировать полностью. Это также означает, что скромный или робкий человек может поучаствовать в масштабных событиях, не слишком беспокоясь о том, кто кого превосходит: маленький ингредиент может обладать таким же эффектом, как и большой. Посредники привносят в события элемент неожиданности, который может иметь отрицательные последствия, но может и стать стимулом; и они всегда испытывают соблазн потребовать слишком высокую плату за свои услуги. Но им выгоднее всего, когда они одинаково угождают всем сторонам и никого не угнетают.

Исторический образец посредника – Меценат, умерший в 8 году до н. э., чье имя стало синонимом щедрости. Он был богатым римским коммерсантом, преумножившим свои богатства благодаря связям с властями. Он устраивал свадьбу императора, примирял его с соперниками, вел переговоры о мире с его врагами, проявляя огромное обаяние, простоту, сердечность, обращаясь со всеми, кого он уважал, как с равными: «Он не знал сна и отдыха в минуты опасности, но отдыхать от дел он умел роскошнее и изящнее женщины», – говорил его современник. Ему доставляло удовольствие поощрять поэтов своего времени, хотя все смеялись над его собственными литературными потугами. Понимая, что своим состоянием он обязан дружбе с императором, он завещал все ему. Его метод, по сути, состоял в манере общения: он наслаждался компанией тех, кому помогал, и это было взаимно. Именно это отличает посредников: они работают с каждым человеком отдельно. Невозможно при помощи армии посредников уничтожить любые разногласия. Не каждый может быть лидером, но каждый может быть посредником.

Однако Меценат – одна разновидность модели посредника. Нельзя не сказать о математике и инженере Архимеде Сиракузском (287–212 гг. до н. э.), которого помнят благодаря тому, что он выпрыгнул из ванны и в восторге бегал голым по улицам Сиракуз, крича: «Эврика! Нашел!», когда внезапно понял, почему в воде его тело стало легче. Он заслуживает того, чтобы его помнили не только как математика, потому что при помощи логики он упрощал решение сложных задач, придумал небольшие приспособления для перемещения больших грузов, изобрел знаменитый винт, рычаг, катапульту, зубчатое колесо. «Дайте мне точку опоры, – сказал он, – и я смогу перевернуть Землю». Этому принципу следуют все посредники: слабые могут двигать сильными не силой, а путем влияния на их отношения, изменения угла зрения. Когда римляне вторглись на Сицилию, один солдат вошел в дом Архимеда, чтобы арестовать его, и математик попросил его подождать, пока он закончит решение задачи. Но солдат был нетерпелив и пронзил его мечом. Беда метода посредников в том, что он требует большого терпения и прежде всего умения преодолевать страх.

Глава 10. Как люди освободились от страха, найдя новые страхи

Женщины, надевающие мягкую вязаную одежду Givenchy, не чувствуют прикосновения руки Нины, хотя именно она связала ее и пришила пуговицы. Вряд ли они когда-нибудь хоть мельком увидят ее, придя на выставку великого дизайнера, потому что она работает на фабрике, расположенной более чем в 300 километрах оттуда. Нина никогда не была в Париже, не говоря уже о том, чтобы ее пригласили посмотреть, как ее одежду демонстрируют модели. «Если бы мне дали возможность присутствовать на показе мод, мне было бы некомфортно, потому что я никто: я всего лишь рабочая лошадка, маленький человек, я ничего не значу, получаю минимальную зарплату. Я бы чувствовала себя хуже рядом с богатыми, потому что они выше меня. Деньги решают все. Я некультурная. Я не знаю, как вести беседу. На показы мод ходит только высшее общество». Нина – элегантная женщина, теплая и живая, несмотря на свою сдержанность.

Она жаждет сбежать с мрачной фабрики, на которую поступила в семнадцать лет. Сейчас ей уже двадцать девять. «Мне это надоело до смерти». Получает ли она удовольствие от своей работы? Не особенно, если не считать гордости от того, что она отдаленно связана с великим брендом. Социологи скажут, что рабочим нравится общественная жизнь на заводах, но Нина жалуется именно на то, что на ее фабрике нет человеческого контакта. Она терпит это, потому что не знает, куда еще идти. «У меня нет диплома. Я больше ничего не умею делать. Мне никогда не нравилось учиться. Думаю, я могла бы заняться чем-то еще. В школе я была талантливой – не гением, конечно, но могла бы поступить в университет». Она сожалеет, что бросила школу, чтобы начать зарабатывать. Но потом сдается. «В университете, должно быть, очень тяжело учиться, я бы не справилась».

Ее интересует психология. Она много читает, по крайней мере, «легкие книги, потому что я неспособна читать сложные книги».

Я говорю, что многие работы по психологии непонятны никому.

– Я этого не знала, – говорит она.

– Вы не виноваты, что их невозможно читать, – говорю я.

– Мне это никогда не приходило в голову.

Кроме того, у нее проблемы с письмом. «Думать и писать одновременно я не могу. Я не умела этого делать в школе. Мне говорили, что мне не хватает воображения. [Ребенок никогда не забывает оскорблений от учителя. – Прим. авт.] Я пишу очень долго, потому что боюсь сделать ошибку».

Нина отрицает наличие у себя устремлений – и ненавидит себя за это. «Я считаю себя обычной». Ее мать, которая тоже работает на швейной фабрике, говорит, что ей следует довольствоваться тем, что у нее есть, потому что многие пытаются улучшить свое положение, но терпят неудачу. «Я боюсь, что у меня не получится, – говорит Нина. – Неудачи преследуют меня». Если бы невозможная мечта стала реальностью, если бы она пошла изучать психологию, что бы произошло, если бы у нее не получилось? Если бы она уволилась и оказалась без работы, что бы она сделала? В Роанне, где старые фабрики закрываются, а новые почти не открываются, работа – это почти сама жизнь. «Я довольна, насколько позволяют обстоятельства».

И все же как она может быть довольна, прогуливаясь мимо магазинов и не имея возможности позволить себе ту одежду, которая ей нравится, хотя у нее есть работа? «Я испытываю соблазн и не могу позволить себе купить ее». Это вовсе не та жизнь, о которой она мечтала: ее зарплата – минимум, который работодателю позволено платить по закону. Она была бы довольна вдвое большей суммой, что примерно приблизило бы ее к среднему показателю по стране. И все же будет ли она счастлива? Она бросила школу, чтобы зарабатывать, думая, что «с деньгами можно делать что угодно», но теперь она говорит: «Это неправда».

Она, как птица в клетке, машет крыльями, бьется о прутья, падает и вновь и вновь пытается улететь. Высказавшись о своих мечтах, она вспоминает, что мечты для нее исключены, потому что она всегда тревожна, у нее постоянно было так: «Я много думаю, много размышляю о пустяках. Я все думаю об одном и том же: и о страхе, и о страхе смерти, она меня очень пугает. В молодости было еще хуже. Я все время спрашиваю себя, почему мы приходим на эту землю, чтобы затем покинуть ее. Почему? Это несправедливо. Я не могу это принять. Но это жизнь. Потерять любимого человека – это ужасно. Я католичка, я не должна так думать, но я скептически отношусь к жизни после смерти. Два года назад я потеряла дедушку – это первая моя потеря. Это ужасно, что я не могу снова его увидеть».

К счастью, у нее есть родители, но книги по психологии утвердили ее во мнении, что она тревожный человек, потому что они тоже тревожны. «Все это родом из моего детства». Ее отец – плиточник, сейчас на пенсии. У него была очень тяжелая жизнь, и страдания настолько угнетали его, что он месяцами сидел в кресле и молчал: «Это было ужасно». Он лежал в больнице, и это тоже повлияло на Нину. Но она настаивает: «Я не несчастна, потому что есть те, кому еще хуже, чем мне». На вопрос, почему одни живут счастливее других, у нее нет ответа.

Ей хотелось бы иметь семью, но она «замкнутая, подозрительная, ревнивая». Мужчина ее мечты должен быть абсолютно надежным. У нее нет недостатка в тех, кого привлекает ее внешность. Когда она ходит на общественные балы, мужчины приглашают ее потанцевать, покупают ей напитки, рассказывают о себе, а затем предлагают переспать. «Я не уличная девка. Этих мужчин интересую не я, а секс». Проблема с мужчинами в том, что они лгут. Иногда они женаты и не скрывают этого. Иногда они дают обещания, а потом она обнаруживает, что они встречаются с кем-то еще. «Мне нужен мужчина, который принадлежит только мне. Я не умею прощать. Я долго помню обиды. Я пока не нашла мужчину своей жизни. И я не выйду замуж за первого встречного, потому что брак – это на всю жизнь». Если бы мужчина был беден, это не имело бы значения. Кто-то из шоу-бизнеса сказал ей, что богатых деньги развращают. Ей нужны «искренность, доброта и верность».

Друзья у нее есть, «очень немного». Она отличает их по тому, поддерживают ли они ее в трудную минуту и желают ли ее общества не просто для развлечения. Друзья доверяются ей, рассказывают «свои самые сокровенные тайны» и получают от нее утешение; она гордится этим. Честный, задушевный разговор согревает душу. «Мои родители мало разговаривают». Нина боялась со мной говорить, но одновременно ей хотелось этого; и она долго ждала меня, пока я не закончил разговаривать с другими.

Однако ее вывод таков: «Моя жизнь – полный провал». Я понимаю это так: «Я начну жить так, как хочу, только если избавлюсь от своих страхов».

Многовековая история страха показывает, что освобождение от него периодически происходило двумя методами. Первый – с помощью самого страха, путем бегства от одного страха к другому, дающему больше надежды. Второй – это любопытство по отношению к чему-то совершенно иному, что временно затмевает осознание опасности.

Считавшиеся бесстрашными викинги – одна из ранних иллюстраций того, как это произошло. Они наводили ужас на жителей Европы в период между VIII и XII веками. Они умели переплывать море, чтобы грабить, угонять в плен и сеять хаос на землях от Константинополя до Лиссабона и Дублина, хотя им были присущи все обычные страхи бедных крестьян и над ними тяготело одиночество длинных скандинавских ночей. Они отправились в эти опасные путешествия, потому что чувствовали еще более невыносимый страх, чем их соседи, оставшиеся дома, потому что их мучила мысль о том, что могут уйти в небытие их имя и репутация, а не только тело и душа. Жить только ради того, чтобы попасть в рай, где, по их мнению, непрерывно чередовались сражения и пиршества, не имело смысла. Каждый должен умереть, было написано в «Речах Высокого (бога Одина)».

 
Гибнут стада,
Родня умирает,
И смертен ты сам.
Но смерти не ведает,
Громкая слава:
деяний достойных[15]15
  Перевод А. И. Корсуна.


[Закрыть].
 

Так бессмертная слава стала целью викингов: нет ничего хуже, чем быть забытым, уважение было для них самым желанным из богатств. Смерть в бою уже не пугала, когда в ней видели возможность проявить самообладание перед лицом опасности, ее принимали с невозмутимостью, считали тривиальной по сравнению со славой, которую можно было завоевать, умерев достойно. Викинги демонстрировали храбрость из страха вызвать презрение, и этот страх заставил их забыть все остальные.

Однако это породило еще один страх, не перед грехом, поскольку викинги пытались заслужить уважение не святостью или мудростью, а перед тем, чтобы сказать что-то не то. Они не верили в богов, считая, что те озабочены собственными проблемами. Их идеалом была уверенность в своих силах, упрямство и стойкость перед всеми трудностями, невозмутимость. Вот почему их первой заповедью было молчать. Когда король Харальд Суровый (1015–1066) хотел сделать кому-то наивысший комплимент, он описывал его как человека, равнодушного к неожиданностям: «Будь то опасность, хорошая новость или любая угроза, нависшая над ним, он никогда не был ни в приподнятом, ни в плохом настроении, никогда не спал меньше или больше и никогда не ел и не пил иначе, кроме как по своему обычаю». Теория викингов заключалась в том, что в проявлении страха не может быть никакой пользы, это означало бы, что они потеряли независимость.

Когда они прибыли в Нормандию, их спросили, чего они хотят, и они ответили:

– Мы родом из Дании и хотим завоевать Францию.

– Кто ваш предводитель?

– У нас нет предводителя, мы все равны.

Согласились бы они присягнуть на верность Карлу, королю Франции?

– Мы никогда никому не подчинимся, кем бы он ни был. Мы никогда не примем никакого рабства.

На самом деле у них был вождь, Ролло, но они считали его лишь первым среди равных, они выбрали его сами, так как считали, что он лучше всех сумеет привести их к победе. Найдя прибежище в Исландии, они основали одну из самых удивительных республик в истории, своего рода демократию, примиряющую страх утратить самоуважение – что подразумевалось бы при подчинении королю – с уважением к другим. Если один из них терял четверть своего имущества или более, остальные должны были возместить половину его убытка, но доля каждого ограничивалась лишь одним процентом его состояния, и никто не мог получить компенсацию более трех раз. Решения они принимали на общем собрании, где могли присутствовать жены (сохранявшие свою фамилию) и дети. Они покинули Скандинавию, потому что не желали, чтобы ими повелевали короли, и создали общество, основанное на убеждении, что каждый может завоевать вечную славу.

Литература Исландии показывает, что некоторые из них достигли этой цели – остались личностями, уникальными в своем роде. Если правда, что «викинг» происходит от слова, означающего «уйти» (версию оспаривают некоторые ученые), то они были первыми людьми, кто гордился тем, что они «маргиналы». Они заплатили высокую цену за свою свободу в виде насилия: мужчины с их преходящими страстями, несчастной любовью, ревностным отношением к своей славе, постоянно защищались от критики мечом или сатирой, женщины иногда выступали в качестве «миротворцев» в бесконечных спорах о чести, но в то же время были гордыми и мстительными, призывали мужчин к кровопролитию. Тем не менее викинги установили, что для того, чтобы прославиться, не обязательно быть красивым или непобедимым. Бог Один не был ни тем ни другим: одноглазый, хрупкого телосложения, с непроницаемым лицом, коварный, прибегавший к хитрости и магии, применявший силу, чтобы выжить. Даже его мужественность иногда подвергалась сомнению, поскольку он зависел от женщин, державших его в курсе происходящего в мире. Бог Один отвечал за непредсказуемое. В конечном счете викинги одолели и все остальные страхи, потому что, будучи мятежниками, они научились превращать естественный страх перед непредсказуемостью в источник вдохновения. Это завещанная ими подсказка, которой никто не заметил.

Сегодня страх викингов превратился в эпидемию: все больше людей беспокоятся о том, что о них подумают другие, а не что скажут о них их предки с небес или что о них напишут в исторических книгах. Их волнует, как каждый их поступок, каждый прожитый день будут критиковать и осуждать знакомые и незнакомые люди. Произвести ложное впечатление – это страшный сон современного человека. Репутация – современное чистилище. Чем больше общество считает себя демократическим, тем большее значение для каждого имеет репутация и тем навязчивее страх перед критикой со стороны окружающих, даже самой мелкой. Согласно одному американскому опросу, именно этот страх беспокоит людей больше всего. Неслучайно стержнем любого бизнеса, политики, развлечений и даже религии стали реклама и связи с общественностью.

Гарольд Макмиллан вспоминал, как игнорировал любые опасности во время Первой мировой войны, пока однажды не оказался отрезан от своих войск. Гарольд внезапно понял, что именно благодаря им он демонстрировал храбрость. «Когда кто-то участвует в бою, особенно когда несет ответственность за людей, находящихся под его командованием, достойное поведение и даже храбрость – это часть спектакля. Человек совершает какие-то действия почти машинально, как член единой команды или актер на сцене. Но теперь все изменилось: я был один, и меня никто не видел. Не было необходимости притворяться, и я дал волю страху».

Помимо страха быть разоблаченным, современное общество, конечно, также терзает страх перед криминалом, страх быть ограбленным или изнасилованным, страх пойти куда-то в одиночку ночью, страх безработицы, болезней, наркотиков, иммигрантов, войны. Стоит изучить более глубокие корни этих страхов, которые переплетаются с другими корнями, порой неожиданными.

На протяжении большей части истории считалось, что у человека, чью жизнь сделал несчастной страх, не было особых шансов стать смелым. Мужество рассматривалось как исключительный дар, присущий рыцарям и мученикам, тогда как обычные люди считались слишком ослабленными бедностью, чтобы побороть страх, а борьбу с трудностями повседневной жизни никто героической не считал. До сих пор принадлежность к цивилизации никогда не освобождала людей от ряда страхов, поскольку цивилизации всегда ощущали, что их окружают враждебные силы, и сосредотачивались, каждая по-своему, на определенном количестве опасностей, обещая защиту от них, но редко их устраняя, предлагая лишь некоторое облегчение в виде более или менее правдоподобных объяснений этих опасностей. На смену вышедшим из моды страхам постоянно приходили новые, точно так же, как рак и СПИД сменили туберкулез и сифилис.

Именно цивилизация превратила тихую гладь моря в жуткое жилище демонов и чудовищ и предсказала, что волны и черные грозовые тучи скоро сметут человечество: таким изобразил конец жизни на земле Дюрер в своем устрашающем цикле[16]16
  «Апокалипсис» – серия гравюр на дереве Альбрехта Дюрера, иллюстрирующая Откровение Иоанна Богослова. Прим. ред.


[Закрыть]. Конечно, у людей были основания бояться моря, поскольку даже в 1854 году один только британский флот потерпел 832 кораблекрушения. Но цивилизации приучили наше воображение делать из случайных катастроф постоянный кошмар. Наука не покончила с необоснованными страхами, поскольку она давала новые идеи относительно возможных катастроф в будущем. Мертвых воскрешали в воображении, чтобы они преследовали живых и мстили. Это объясняло, почему что-то шло не так, но ценой был постоянный страх, что духов задабривают неправильно или что не соблюдается традиция. Ученые постоянно добавляли новые пугающие объяснения, но не применяли к себе, например, свою же идею о том, что «холодная» луна, «бледная от ярости», сводит людей с ума.