Текст книги "Маленькие принцы идут за весной"

Синяки и сигареты

Монло сидел на корточках с одной стороны куста и слушал, как девочки с другой стороны делились страшными историями.

– А вы знаете историю про чащу Хоуна?

– Это которая там? В лесу?

– Все чащи в лесу… Ну, да это про эту.

– Не слышали…

– Услышьте… Однажды один парень проезжал верхом через знаменитую чащу Хоуна. И там заблудился. Бродил, бродил. Как вдруг он увидел двух молодых людей. Они ссорились. Один, который напоминал день, закуривая, говорил: «Лучше задушить!». Другой, который был похож на ночь, говорил: «Лучше избить!». Первый вздохнул и согласился. Парень испугался:

– Это про меня, ах!

А эти двое услышали его. Переглянулись. И к нему направились. Он испугался, припустил коня. Только куда бы он морду коня не направил. Везде видел то одного, то другого. Неожиданно, он потерял сознание. Очнулся возле нашего дома. Мы ему помогли. Он рассказал нам эту историю. Думая, что это сон. Но папа и я заметили, что на лице у него был синяк, а пахло от него сигаретами. Хотя он говорил, что не курит…

Девочки слушали, затаив дыхания.

– Вот это да, – протянула одна.

– А когда это было?

– Два года назад.

– А… – хотела первая задать вопрос, как из развалин дома раздался задорный девичий смех. Подружки завизжали и бросились обратно в деревню.

Монло улыбнулся. Они нашли друг друга. Он уже собирался идти знакомится с Леперией, но Рекрора неожиданно подсел к нему. Монло удивлённо посмотрел на него.

Небо Рекроры

Совесть грызла сердце короля со всех сторон. Вспоминался каждый ребёнок, чью жизнь он присвоил себе. А вишенкой на торте стал случайно брошенный взгляд на Монло. Принц скрючился под кустом, чтобы его случайно не увидели. Не засекли, что мёртв. Он слушал детские истории и улыбался.

Как Рекрора мог возомнить себе, что он имеет право. Он жалок и ни на что не способен. Обещал Монло помочь, а в итоге сам нашёл Аресандру и Леперию. Людей из его истории. Разве они смогут помочь принцу? Но в списке Мунхуд были только эти два имени. Ясное дело, богиня хотела их встречи. Если бы Рекрора её послушал. Не было бы невинных жертв, и был бы Монло Мобшира королём. Возможно, из теней колон Рекрора мог бы наблюдать за его сиянием. Однако он был глуп и вынужден смотреть как меркнет день за днём тот, кто рождён быть на вершинах. Смотреть, как он стыдится своей глупой смерти. И все это из-за Рекроры.

Монло был удивлён, когда король сел рядом.

– Ты как? – выдохнул Рекрора.

– Что? – принц не ожидал сейчас увидеть печально блестящий, но решительный взгляд голубых глаз.

– Ну после всех этих историй из прошлого… Как ты чувствуешь себя? Я вот, не очень… Словно это был другой человек… Что бы я сказал ему, когда передо мной появился бы этот королек?.. -последнее слово Рекрора выплюнул, как выплевывают кровь после драки.

Монло, вздрогнул, с ноющей тоской в сердце посмотрел на него:

– Не говори так, ты не вино…

Однако король не дал договорить, он скалился в отвращение, но не к Монло, а к кому-то другому. Кому-то хрупкому на другом конце своей души:

– Идиот, что своей слабостью и наивностью угробил себя, лучшею подругу, – в глазах стояли слезы, пальцы схватились судорогой, желая заглушить боль души болью физической. Он заговорил дальше, голос его изменился: все в горле было направлено на то, чтобы не дать крику вырваться: – А знаешь, что самое мерзкое? Он, этот урод жалкий, породил ещё более презренное существо… Бумажного короля! Идиота, что состоит из салфеток, которыми детей подтирают, – Рекрора рассмеялся, прикрывая рот дрожащими пальцами, – представь, он ещё и месть задумал… Хик, как будто представлял из себя что…

Монло хотел обнять его, утешить… Король осадил его мутным мрачным взором:

– А знаешь, что ещё более неправильно? – молчание, даже насекомые в траве забыли размножение. – Дети, прекрасные создания, они простили меня… Простил меня и ты, Монло.

– Конечно, простил, Рекрора! – Монло все же попытался запрыгнуть на него с объятьями, король уклонился. На ноги поднялся. Он больше не смотрел на Монло. Принц в его ногах валялся. Король, гордо задрав подбородок, время посвящал синему небосводу:

– Я очнулся на рассвете, тебя украл на закате, когда темнело. И других детей я забирал по ночам. Не хотел делать это при свете, как будто бы этим, я приблизил бы их к себе. Однако, я ошибался. Я не был сотканный из розовых нитей несчастной душой, имеющей право. А вы не были ошибкой судьбы, что ещё давала этому роду талантливых детей. Вас не надо было прятать по ночам, за линию горизонта. Вы должны были сиять словно это летнее небо, вы имели на это право, – Рекрора сделал глубокий вдох, глаза закрывая. Пальцы схватились за ткань брюк. Дальше было сказано дико и тихо, – дети слишком малы. Но ты, Монло, ты свободен. Ты должен быть дневным небом, без серых и блеклых облаков, что себя называют королями…

– Что? Рекрора, я не понимаю, – пальцы принца встретились с его пальцами, все на той же штанине.

– Ты помог мне… Но я ничего не могу дать в ответ тебе, – пальцы короля сбегали, как солнечный свет ночами, – пусть ты не жив, как человек. Но ты умен. Я уверен, ты и призраком найдёшь себе занятие. Благородное, чтоб подходило только тебе…

– Рекрора, пожалуйста…

– Ты свободен, Монло. Я тебя отпускаю. Я не заслуживаю своей серостью уродовать твоего лика, – король отцепил пальцы принца, собираясь уйти.

Монло терялся в собственных чувствах.

– Какого черта ты меня выгоняешь!?

Рекрора на каблуках повернулся:

– Это для тебя же, Монло. Есть места, где не действует революция. Запущенный механизм со временем сам себя разрушит.

– Я… хочу остаться. Веселиться вместе детьми, Чернооком и тобою… – упрямился Монло, чувствуя, как лишается почвы, как слезы собираются в путешествие.

Но тот, кто заварил всю кашу, уходил бессовестно и безвозвратно. В который раз, перечеркивая привычную жизнь.

– Тогда я вернусь и свергну тебя! Я – революционер! Я стану королём! Я изменю механизм! Я знаю как! Я сам менялся не раз! – кричал Монло, стоя на коленях, изо всех сил цеплялся за траву, чтобы земля не свалилась в пустоту, а он прямо за ней.

Король впереди напряженно замер. Говорил еле слышно, под мелодию заветной колыбельной, в надежде принца усмирить:

– У тебя не получится. В конечном итоге, ты превратишься в меня. Ты уже чувствовал это больное чувство… Помнишь? Какие угрозы тебе шептало беззаботное лицо твоего племянника? Племянники жгут в груди больше всех. Я знаю, Монло. Я забирал их первыми. Но их жертвы не принесли мне покоя. Так же моя корона не для тебя. Найди себе другое место. Призраков на земле целое море. Возглавь их. А обо мне забудь. И я затеряюсь. В тенях замка больше ни один ребёнок не погибнет от проклятия.

Их отвлекли две девушки, выходящие радостные из разрушенного дома. Аресандра помахала им рукой. Рекрора обернулся в последний раз:

– Я забираю с собой свою историю, – он достал из кармана странную белую ткань. Монло слишком поздно догадался, что это Черноока паутина. Король укрыл растерянных девушек и себя под покрывалом, мгновенно переносясь в долину богини.

Монло с трудом вернул телу возможность двигаться. Всё оно болело от напряжения. Он откинулся назад. Мягкие травы тепло его приняли. Теперь от мёртв, можно не бояться тварей, что могут залезть в ухо. Лежал с закрытыми глазами, тишину и мир впитывая в сердце, в нем грелось чувство. Взмах ресниц и перед ним оно. Чистое синее небо над головой. Обычно оно держится дольше рассветного, и дольше закатного. Цвет растворенной в воде крови– ничто перед бурной рекой. Маленькие принцы из колыбельной – ничто по сравнению с жаждой справедливости в сердце революционера. О, да, она ворвется в долину! Старый король ощутить вкус своего эгоизма на разбитых алых губах… Монло всегда верит своим чувствам!

На горизонте

Белое пространство, и в миг, три призрака в долине Мунхуд. Аресандра и Леперия восторженно смотрели по сторонам, дети собирались вокруг. Рекрора должен был что-то сказать, что-то хорошее и трогательное, как в прежние дни. Но на языке оказалось лишь сухое:

– Добро пожаловать.

Девушки переглянулись. Аресандра осторожно заговорила:

– Я не знаю, как у вас здесь принято. Но мне кажется, ты забыл Монло.

Леперия с трудом сдержала смешок. Она скучала по интонациям Аресандры. Сейчас слышать их было лучшей музыке подобно.

– Я не забыл. Он решил уйти, – старый друг совсем не смотрел на неё.

– Как так? Он не выглядел, словно хочет уйти…

В отличии от Леперии, Рекрора терялся в интонациях Аресандры. Они вгрызались в зажившие раны. Король пожал плечами, собираясь спрятаться у себя дома, однако подруга поймала его за руку.

– Аресандра, – Рекрора с дрожью выговорил её имя, потом вновь сделал беспристрастное лицо, – все верно, теперь наша с тобой очередь делать разговоры?

Аресандра проглотила комок в горле. Перед ней стоял кто-то незнакомый. Но это был он. Её Рекрора. Перед глазами встал чёрный гроб и маленький принц в нем. Всё так же, как тогда. От холода в глазах хотелось убежать, но и она больше не та. Аресандра кивнула ему, погладила Леперию по плечу, и последовала за королем.

Дети смотрели на Леперию:

– Вы-не цветная…

– Магия Мунхуд не действуют на самоубийц.

– Вы… убили себя? Но зачем?

– Маленькие принцессы должны быть рядом.

Рекрора привёл подругу ближе к лесу, подальше от деревни. Осмотрелся, искал случайных шпионов. Лишь потом сделав глубокий вдох, в лёгкие силы собирая, посмотрел на Аресандру. Чьим взглядом можно было льды растапливать:

– Не видеться триста лет, чтобы потом в молчанку играть?

– Трудно слова найти, понимаешь ведь. Мы и тогда плохо расстались. А сейчас не ясно: кто мы друг другу? И вообще сохранились ли те мы, которые дружили?

– Мне страшно спрашивать, Рекрора, но я спрошу: что это за место? И как ты провел три столетия?

Король вздрогнул невольно. Посмотрел на неё напуганным зверем. Сердцу Аресандры передалась эта нервная дрожь. Стало понятно: несмотря на обилие зелени, света, милых детей эта история печальна. Рекрора кивнул. И рассказал. Обо всем. От первых убийств до убийства Монло. О том, как принц его изменил. О том, как он хотел сделать благодарность в ответ. В конце рассказа Аресандра попыталась отговорить:

– Не думаю, что ему одному где-то будет лучше? Верни его обратно…, и мы попробуем жизнь наладить, перебороть страхи, прошлое отпустить…

Рекрора хмыкнул:

– Какая ты стала. Где же резкость движений? Раньше бы ты уже устроила переполох…

– Время меняет людей…

– Но боюсь, жить счастливо у нас получится с трудом. Как можно?

– Отбросив все прошлое, как будто мы его не знали вовсе, и жить конкретным моментом, где мы все наконец отыскали друг друга, – Аресандра говорила медленно, каждое словно выговаривая чётко. Такие мысли помогли ей столько продержаться и собой остаться?

– Ничего не выйдет. Этот горизонт пройден. Мир должен меняться. Земля не имеет право держать при себе изменчивое небо.

– Какой ты стал. Где лёгкость мышления? Где наивный трогательный взгляд? Ты словно старик, Рекрора. – передразнила Аресандра его язвительные острые речи.

– Конечно, мне более трёхсот лет, – от короля веяло спокойной усталостью.

– Мне тоже, но я ещё умею улыбаться! – повысила голос девушка. Хотела ещё добавить ненужных никому предложений. Но не стала. Пошла обратно в деревню, к Леперии.

– Аресандра! – окликнул её старый друг. Она обернулась. – Оставайся здесь. Это твоё место тоже.

Аресандра фыркнула. Рекрора, не смотря на все слова, хотел пазл наладить. И обрести наконец свой покой.

Леперия сидела на холме. Отсюда виделся горизонт, унизанный деревьями. Их ветки оттенялись рыжим закатом перед полярной ночью. Аресандра уселась рядом:

– Ты не представляешь. Я, конечно, понимаю, что трудно остаться прошлыми. Но этот Рекрора стал слишком таинственным. Я вижу, как боль царапается у него в душе. А он продолжает царапать окружающих словами, – жаловалась девушка.

– Опять ты так легко меня оставила ради него. Я не прошу делать выбор. Может быть хорошо, что он поменялся? Может быть плохо, что ты все та же? – Леперии было обидно, она не отрывала взгляда от дали. Аресандра спрятала лицо в коленях. Счастье прошло, остались одни проблемы. Проблемы человеческих отношений… Горизонты между людьми никогда не исчезнут.

Чаща Хоуна

От слов о революции, обещанных Рекроре, сейчас подгибались колени. Да, Монло сказал. Но Монло не умел делать революции. Сейчас, направляясь в чащу из рассказа девочек по пыльной сельской дороге, он размышлял что и куда вставлять в этом механизме. И каким его элементом является сам. Снова не хотелось опозориться перед королем, хотелось показать вон он принц, видите, с ним все в порядке. Но было ли это так? Жить – это сложно, и не жить – тоже…

Лес оказался хвойный. Большие ели торчали острыми концами в небо. Только им свойственный аромат питал рецепторы носа. В сердце ощущалась тоска по дому. По родному Мобширу. Хотя Монло и не выезжал никуда. Хотелось вернуться… То ли к жизни, то ли в детство… Побегать до рваных штанин по хвойной резиденции королевского летнего дома. Когда мир вокруг волновало лишь то, что покушал ли ты? И что угодно на десерт принцу? Проблемы размером с детский кулак. Какое славное было время. Как быстро ушло оно…

Хвоя вокруг раздражало все сильнее. Одно дерево похоже на другое, другое на третье, третье на первое. Кажется, Монло ходит кругами. Он выругался, небо покраснело от стыда, спрятало солнце за высокими макушками. Дурацкие вечерние тени ветвей плясали танцы вокруг принца. Уйти так пафосно, чтобы заблудиться. Как это похоже на Монло. Времени невозможно изменить его тотальную невезучесть. Кто-нибудь заберите принца в цирк уродцев!

Разъяренно пнул куст с какой-то ягодой. Нога прошла насквозь. Хотелось вгрызться зубами в собственную руку. Но он в досаде только приземлился на траву и шишки.

– Ой, какие у нас сегодня гости! – радостный голос с ноткой иронии прямо из тени чащи.

– Кто здесь? – Монло поднялся.

Этот кто-то хихикнул:

– Какой приказной тон! Видать кто-то из высших! Неужели смерть доступна аристократам?

– Прекрати смеяться и выходи, – Монло направился в сумерки леса.

– Ой, а вы куда так настойчиво? Вдруг дама не одета?

– Хватит, твой прокуренный голос явно не дамский! – принц все-таки остановился.

– Но сигареты – Да…

– Что «да» с сигаретами?

– Дамские, – низкий голос прямо над ухом защекотал мысли, хвоя перебивалась табаком. Монло быстро обернулся. Споткнулся о собственную ногу, его снова усадили на шишке. А перед ним стоял примерно ровесник. В ленивом блеске полумесяца его призрачный блеск отдавал жёлтым. Растрепанные цыплячьи волосы, янтарный костюм лакея из какого – нибудь графского дома. В карих глазах плавает огонь зажженной сигареты.

– Ох, – вырвалось из Монло после падения.

– Ох, – повторил призрак, обхватывая сигарету длинными белыми пальцами. Принц восхищенно проводил сизый дым изо рта в небо. Там уже мерцали первые звезды.

– Нравится? – позвал незнакомец. – Я могу ещё носом.

Монло ему улыбнулся.

– Ты – странный, тебе говорили? – призрак бросив его, пошёл прогуливаться по лесу. Принц поспешил за ним.

Шум крыльев над головой. Монло вздрогнул.

– Это филин, – успокоили рядом.

– Охотиться?

– Обзывается…

– Кого он обзывает?

– Кого? Кем? Как? – тряс головою незнакомец в стороны, как будто танцуя под песню.

– Я ведь нормально спросил, – вздохнул Монло.

– Я спросил о тебе. Кого ты здесь ищешь? Кем являешься? И как оборвалась ваша высокородная жизнь? Кто посмел посягнуть на голубо-кровую дитятку?

– А, так сразу бы и спросил. Зачем врать про филина… Меня зовут Монло, я был… как будто – бы принц… Жизни меня лишил родной прадедушка… Ищу я здесь… не знаю…

Собеседник свистнул:

– До чего интересная жизнь. Что нужно было сделать, чтобы прадеду не угодить… В принципе, им много не надо. Тем более в семьях почти что королей…

– А ты сам?

– Октофей. Это моё имя. Не филина.

Монло вздохнул:

– Я уже думать о филине забыл.

– А я не позволяю забывать о филинах. Благородно?

– Нет, – это ответил не Монло. Принц начал озираться. Октофей хмыкнул:

– А тебя не спрашивали.

– Кто это? – прошептал Монло.

– Эдем, мой товарищ по всем несчастьям этого мира.

– Я не товарищ тебе! – кто-то злился в лесу.

– Ты прав. Ты – идиот.

– Что сказал? – наконец показался такой же призрак – подросток. Брюнет в разбойничьем наряде. Синие глаза пылали в темноте прекрасным пламенем. Монло улыбнулся:

– У вас здесь есть ещё кто-то?

– Это моя территория, я бы не позволил, – осадил Эдем принца.

– А как же?.. – Монло посмотрел на Октофея. Тот усмехнулся, вставая в позу для портрета:

– Я – просто красивая декорация.

– Так вы не друзья?

– Сказано же было, мы – просто декорации в жизни друг друга! – продолжал порыкивать Эдем.

Октофей после его слов схватился за сердце:

– Ох, мамочки, он меня цитирует!

Эдем вздохнул, ускоряя шаг прочь.

– А вы как умерли?

– Вот так, – Октофей провел большим пальцем по шее, затем наклонил голову, закатывая глаза, высунув язык.

– Если расскажите вашу историю, я поделюсь своей, – предложил Монло.

– А у неё интересное название? Мы слушаем истории только с такими!

Монло кивнул:

– «Маленькие принцы идут за весной»…

Парни внимательно посмотрели на него. Октофей вздохнул:

– Как жаль, что мы умерли. Мне вдруг так захотелось поймать тебя и требовать выкуп…

– Так мы договорились? – не отставал Монло.

– Зачем тебе это? – заговорил Эдем.

– Хобби, – пожал плечами принц, – собирать призрачные истории…

– Грустные? – продолжал курить Октофей.

Монло согласился. Блондин сделал вид, что хочется плакать. Снова схватился за пиджак в месте у груди:

– Тогда расскажу…

– У нас она – не грустная! – возмущался Эдем. Но Октофей не слушал:

– Наша называется: «Оставленные после уроков»… У меня даже есть стихи о наших жизнях. Биографично – со стороны Эдема, и автобиографично – с моей стороны. Окунись в наш мир, прервавшийся три года назад…

Сигарета потухла, Эдем опять скрылся в ночи, Монло приготовился слушать. Кажется, это правда начинало напоминать хобби. Это хорошо. Возможно, надо отвлечься от мыслей о его короле.

Навечно

 
Оставленные после уроков
И позабытые миром,
Детки сидели зло в классе
И покрывались пылью…
 

В одной самой обычной сельской школе, как и во многих других, была традиция– оставлять провинившихся в чем-либо учеников, учениц после уроков, чтобы они подумали над своим поведением. Но конкретно в этой школе были двое, которые обратили минус этого наказание в плюс. Учителя понимали, но отменить наказание не решались. Оно существовало с самого основания школы. Так и повелось: уроки заканчиваются, эти двое идут в класс отбывать свой срок. Они не спешили домой, даже когда времени наказания приходил конец, а оставались подольше. Учитель, ответственный за них, уже уходил. А эти двое сидели.

Тот день не был исключением. Простая деревянная школа уже купалась в рыжих лучах заходящего солнца. В ней никого не осталось. Даже если и был кто, шанс встретиться очень низок, скорее всего он так же искал покоя. А если кто и встречался, то больше пугаешься, чем радуешься. Кто это? Что он делает здесь? Реален ли он или просто мерещится?

Октофей усмехнулся своим мыслям. Его вечный сосед по камере странно на него взглянул, и Октофей не остался в долгу. Учебный класс из-за заката тоже был весь оранжевый, блондин Октофей в бежевом пиджаке отлично в нем смотрится. И только этот Эдем сидел здесь большой черной кляксой: брюнетистый и бледный он предпочитал свою черную ветровку. Ей-богу. Как будто плесень в углу.

– Чего тебе? – не выдерживает пристального взгляда Эдем.

– Что снова за драку? – ехидничает Октофей.

– А ты снова за сигарету? – рычат ему в ответ.

Октофей легко качает головой:

– Нет, на этот раз отобрали целую пачку… Весь портсигар, – если так можно назвать ту синюю тряпку.

– Тогда завтра я побью целую толпу.

– Это ведь не соревнование, – рассмеялся Октофей, – и чтобы побить пару отличников много силы не надо.

– Тогда побью тебя!

Блондин цокнул языком и покачал головой:

– И чего это ты всех бьёшь? А впрочем… давай, я не против. И посильней, чтоб не было сил возвращаться домой, к семье…

– А чем семья тебе не угодила?

– А чего их так много?! Одних братьев и сестер восемь штук, а ещё есть родители, две бабушки, тётушка с племянником!

– Везёт, у меня вот никого… Даже родителей нет, – признался Эдем самым обыденным тоном. В то время как в душе Октофея поднялся целый ураган. Это второй раз, когда его «сокамерник» так разоткровенничался. Они были однокашниками, и мало знали друг о друге, и узнавать не спешили. И вот, поворотный момент, новый этап. Волнительно. Все– таки с Эдемом они знакомы с третьего класса. И он уже ощущался практически родным.

И если Октофей постоянно искал новый повод, чтоб остаться после уроков, лишь в последние два года перешёл на сигареты, то Эдем всегда устраивал драки, и сидел синяк синяком. Октофей даже делал ему заказы на битье некоторых личностей. Что приятно, Эдем всегда исполнял его просьбу. Из-за наличия собственного головореза блондин чувствовал себя особенным.

Первый переломный момент случился, когда им было двенадцать, в их школе появилась молодая учительница, однажды она разозлилась, что они оба не хотят заканчивать наказание. Тогда Октофей честно ответил:

– Домой не хочется…

И к его удивлению, Эдем согласился:

– Мне тоже…

Девушка искала другие причины. Но и она устала с ними возится. Тогда уже мир окончательно махнул на них с Эдемом рукой, остались они вдвоём. И день за днём после уроков они сидели в классе и тихо покрывались пылью, по одной и той же причине.

И вот, через четыре года-новые признания, новая ступень. И надо постараться не испортить момент. Отчего– то это казалось важным.

– И куда делись твои? – «тактично» начал Октофей, посмотрите какой джентльмен!

– Я их ни разу не видел. Бросили сразу после рождения под двери храма Мунхуд.

Октофей резко притих. Вот идиот. Знал же, что он из приюта.

– А у тебя? – был необычайно разговорчив Эдем. – Почему их так много?

«Странный вопрос», – подумал Октофей:

– А просто нас не бросили после рождения.

– Идиот! – разозлился Эдем и снова уставился в свой угол.

– Я так себе и сказал, – Октофей похвалил себя за испорченный момент и ещё раз убедился, что не быть ему ювелиром, хрупкие дела не для него. Прощай, мамина мечта…

Сам Октофей не хотел идти домой, потому что устал спотыкаться об людей. Поэтому торчать до ночи в школе и думать о своём, казалось лучшим решением. А Эдему просто некуда возвращаться. Приюты мало подходят тем, кто ценит уединение. Октофей снова усмехнулся мысли своей, поспешил озвучить ее:

– То есть, мы с тобой как принц и нищий, если семья – это валюта.

Эдем закатил глаза:

– Зачем только я заговорил с тобой…

Внутренние часы обоих подали сигнал. Оба засобирались обратно. В коридоре было темно. Синие тени словно чернила осьминога расползались по всей его длине. Эдем взглянул на Октофея. Весь жёлтый, начиная с волос заканчивая одеждой, он напоминал чью-то блевотину на чёрном дереве.

– Чего? – заметил его взгляд Октофей.

– Ты похож на блевотину, – прямо ответил Эдем.

Блондин от такой наглости забыл, как дышать. Но, к сожалению, в себя пришёл быстро:

– Если я блевотня, то мой дом – это желудок, в котором уже нет места!

Эдем уже не стал слушать.

На следующий день они как обычно снова встретились все в том же месте. Но что-то тогда произошло и больше их никто не видел…

– Что произошло? Куда вы делись? – накинулся Монло.

Октофей имел крайне загадочный вид. Рядом раздался вздох Эдема:

– Смирись, это такая манера говорить у этого клоуна, что способна вывести на гнев даже самого стойкого покойника…

– Видишь, сколько слов он у меня, оказывается знает, – вклинился опять Октофей.

Эдем не больно его ударил.

– Так вы не хотите знать историю о короле? – попробовал Монло.

– На самом деле – нет, – вновь закурил Октофей, – я хотел подразнить Эдема…

Блондин пошёл вперёд, выделяясь цветом на фоне синего леса. Монло не понимая, взглянул на Эдема. Тот плечами пожал, мол, чего ты хочешь:

– Дальше начинается лузерская часть его жизни. О ней не говорят направо и налево…

– Но ты ведь знаешь?

– Знаю… Я не знаю зачем тебе это надо…

Эдем тоже впереди оказался. Монло захотелось подольше в этом лесу задержаться… После трагичности королевской жизни он чувствовал в себе свежесть и новые силы. В этой чаще легче дышалось.

– Ну а все-таки? – выдохнул Монло в небо. – Хочешь знать зачем это мне надо? Наверное, хочу растворится в истории. На время отбросить мою настоящею жизнь. При жизни я читал книги. Но сейчас… Не представляешь, как давно я последний раз держал книгу.

Под признание принца книгам ночь опустилась на лес. Эдем посмотрел вперёд. Октофея уже не видно поблизости. Эдем сел на траву, приглашая Монло. Принц не стал упираться. Темнота леса в отличии от темноты замка располагала к себе. Эдем подбирал начало рассказа. Монло показалось, он снова ребёнок и сейчас услышит сказку. Эдем прочистил горло:

– Кхм… По выражению Октофея в один день мы исчезли, в реальности мы разговорились, надышались пылью. И решили поискать в этом мире дом.

– Дом? – и его Рекрора выгнал дом поискать.

– Верно. После договорились обязательно в гости друг друга позвать, может даже с семьёй познакомить, – Эдем смущённо улыбнулся полумесяцу.

– То есть вы сбежали из дома?

– У меня его и не было. Что до Октофея… Мне кажется он решил найти место, где его таланты оценятся…

– Нашёл?

– К сожалению, – Эдем кивнул, взгляд устремлен прямо, как будто в той стороне среди леса находится сцена, где играют спектакль их жизни, Монло тоже туда посмотрел, – сейчас мне горько, что я пошел у него на поводу. Я не имел права лишать мир света… – причитал он про себя тихонько. – Мы пошли в разные стороны. Пришли в разные города. В моем правила шайка грабителей, я прибился туда. Дела мы совершали гадкие, но платили за них знатно…

Молчание, и в нем плавали ночные звуки живого леса.

– А Октофей? – Монло хотелось откинуть голову назад, чтоб ночная прохлада его поймала.

– А он вместо того, чтобы освещать мир светом своего разума прибился к миру, в котором за сияньем бриллиантовых люстр, золотых украшений, звонких бокалов его света попросту не было видно. Мальчик хотел богатства, мальчик хотел внимания. Но выбрал не то место. Ночами среди храпящих бандитских тел я представлял, что он вступил в какую-нибудь труппу и теперь путешествует, даря людям улыбки и смех. А от них получает любовь, которую так хотело его цыплячье сердце… – мечтательные, полные любви нотки в словах, перебивались горьким ругательствами. Казалось, Эдем сам не решил, как относится к другу.

– Так что он сделал? – Монло был вынужден тормошить рассказчика, ведь тот постоянно с мысли сбивался. Дни прошедшие не оставляли в покое его.

– Устроился лакеем в дом молодого аристократа, что только и умел, как кутить и тратить отцовские деньги. Выпивка, странные вещества… Этот свет идиотский вместе с хозяином занимался тем же. Якобы в пьяном угаре, среди табачного дыма они как будто были равны. Стирались линии деревенских и золотых деток… Как по мне, это была каша невменяемых человеческих полу остатков… Пока под дождями я разорял чужие кареты, этот разорял свой разум и душу на идиотские четверостишья про женщин, выпивку, курево. И дурацкие аристократики пьяно угукали, что в этом есть великий смысл. Свет мой думал, что он на пике блаженства…

Монло смотрел, как Эдем ногтями впивается в локти и плечи. Слушал, как сожалением дрожит голос:

– Если бы я его не поддержал, быть может родители устроили бы его в университеты… Учителя часто качали головами, вспоминая его ум, таланты и тягу к бунтарству… – Эдем рассмеялся. – Тогда побег действительно казался хорошей идеей.

– Почему ты тогда не пошёл с ним? Разве вдвоём не было бы легче? – Монло проникался его эмоциями.

– А это уже мои тараканы… Все эти годы в классе наказаний я глядел на него под лучами заката. Восхищался как могут жить люди, которые не бояться. Строят свою судьбу сами. Я был из приюта. Мне на роду было написано посещать наказания, драться, и так изо дня в день, пока не замерзну пьяный на дороге. Он же из семьи, пусть деревенской, но с достатком. Была у них большая ферма, а старшие дети находили хорошую работу в городе. Но он выбрал находится со мной… Мне думалось есть люди, рождённые под солнцем и к ним не смеют подходить те, кого отхаркнула луна, когда увидела, чем занимаются люди в ночи.

Эдем отпустил взгляд в землю. Свет месяца игрался на его блестящей чёрной макушке.

– Понимаешь… Я всегда знал, как появился. Матери, у которых все хорошо в жизни, не оставляют младенцев на пороге приютов. Как подобный мне мог встать в один ряд с этим… Иными словами, мы оказались два урода с дурацким мышлением.

Монло прыснул со смеха:

– Сначала ты его хвалишь, а потом так резко ругаешь…

Эдем грустно покивал головой.

– Так как вы умерли и оказались в этом лесу?

– Очень просто. Пьяные аристократы, пьяные лакеи однажды ночью мчались по дороге этого леса. Здесь мы в засаде сидели. Они проезжали, мы на них напали. Пьянчужки-лакеи выхватили револьверы, разбойники окружали карету. А на меня вдруг свалился мой яркий свет, которого я целый не видел год. Узнали друг друга. Пока он пытался открыть глаза, а я в ужасе смотрел на него. Его подстрелил мой коллега, в этот момент меня подстрелил коллега этого лакея. В общем, разбойники перебили всех, а мы остались призраками вдвоём…

– Почему только вы?

Эдем вытащил из-под одежды амулет в виде синего паука:

– Наша школа была при храме, нам их всем выдавали. Его дают только детям. Говорят, что если с ребёнком что-то случится, Мунхуд даст возможность снова с ним увидеться… Я был сильно удивлён, когда узнал, что мой король роскошной жизни его не снимал…

– Ты продолжаешь меня оскорблять. Сколько можно? – к ним подсел Октофей. Он взглянул косо на Монло. – Разочарован?

– Нет, – ответил принц, – это чем-то похоже и на мою жизнь. Кое-кто тоже, оказалось, не имеет права. Так у него там свои тараканы правят балы?

– Зато я разочарован, – ответил Эдем.

– А тебя никто не спрашивает, – закурил Октофей, – да, вот такая у нас прозаичная жизнь, не то, что ваша в стихах, – и в противовес словам, драматично зашептал свой любимый стих:

– Оставленные после жизни,

И позабытые миром

Детки сидели зло в чаще

И покрывались…

– Мхом, – закончил за друга Эдем. Октофей фыркнул. Монло не смог сдержать смех.

– В лесу мало пыли. И ты призрак, чтобы покрываться чем-либо…

– А ты, Монло, как умер? – тихо спросил Октофей. Принца из размышлений о Рекроре выводя.

– Ого, тебе интересно? Я думал ты будешь просто курить пафосно и драматично, – язвил Эдем.