Текст книги "Седьмое Правило Волшебника, или Столпы творения"

Женщина нахмурилась при этих словах, пытаясь натянуть кожу на тугие бедра. Она все еще стояла с трудом, но уже хотела вернуть на место свой кожаный комбинезон.

– Мы не хотим, чтобы она уходила, – сказал Оба.

Стражник широко открыл глаза.

– Мы не хотим, чтобы она уходила, – повторил Оба в унисон с голосом. – Мы можем насладиться ею вместе.

– Мы не хотим, чтобы она уходила, – послушно повторил стражник.

Госпожа Нида прекратила попытки привести одежду в порядок и взглянула на Обу.

– Веди ее сюда, – приказал Оба, удивленный тем, о чем думает голос, и восхищенный предложением. – Веди ее сюда, и мы овладеем ею вместе с тобой.

Женщина, все еще нетвердо стоящая на ногах, проследила за взглядом Обы и посмотрела на стражника. Увидев его лицо, она попыталась схватить свой красный жезл. Стражник вцепился в ее запястье и не позволил. Вторая его рука обвилась вокруг ее талии. Женщина пыталась сопротивляться, но стражник был крепким мужчиной, а она – почти без сил.

Оба улыбался, глядя, как стражник тащит к нему сопротивляющуюся Ниду. Пальцы стражника бродили по ее обнаженной плоти так же, как пальцы Обы несколько минут назад.

– Она прекрасна, как ты думаешь? – спросил Оба.

Стражник улыбнулся и кивнул, продолжая тянуть Ниду в угол, где ждали Оба и голос.

Когда они достаточно приблизились, Оба подошел к ней. Настало время закончить то, что начато. И закончить хорошо.

Нида вдруг схватилась за одежду стражника.

Для опоры, понял Оба, но предпринять ничего не успел.

С невероятной скоростью тело Ниды взмыло в воздух, изогнулось. Из ниоткуда вылетел каблук ее сапога и, как молния, вонзился в лицо Обы.

И мир вокруг исчез, поглощенный новым взрывом боли.

Глава 43

Оба открыл глаза. Вокруг было темно. Он лежал на спине, на каменном полу. Лицо пульсировало болью. Он подтянул колени, чтобы успокоить другую боль, в паху.

Эта сучка Нида оказалась непростой женщиной. Оба ни разу еще не встречался с такими. Хотя его всю жизнь мучают неприятные бабы. Они всегда ревновали его к его собственному величию. Они пытались унизить его.

Кроме того, Оба устал просыпаться в холодных темных местах.

Он ненавидел это всю свою жизнь и всегда просыпался в ограниченном пространстве. Эти места всегда были или слишком холодными, или слишком жаркими. Ни одно место, где запирали Обу, не было уютным.

Он спрашивал себя, не имели ли отношения к случившемуся его спятившая мать, мерзкая Латея и ее болотная сестрица. Они были эгоистками и, без сомнения, жаждали мести. Происшедшее носило следы мести со стороны этой высокомерной троицы.

Хотя они же мертвы… Ну и что?

Оба не был полностью уверен, что смерть защищала его от этих трех гарпий. Они были хитры и изворотливы, и маловероятно, чтобы смерть изменила их.

Однако чем больше Оба думал о произошедшем, тем больше убеждался, что вероятнее всего это было делом рук сучки Ниды. Она умно прикидывалась, что у нее кружится голова и что она совсем без сил, пока стражник не подтащил ее достаточно близко к Обе. И тогда она лягнула его. Нет, она – невероятная женщина. Трудно сердиться на женщину, которая так сильно хотела его. Вероятно, сожаление, что ничего не вышло, и свело Ниду с ума. Оба полагал, что винить ее не стоит.

Теперь, когда он публично огласил свое королевское происхождение, надо помнить, что появятся страстные женщины, которые захотят иметь все, что он сможет предложить. Он должен быть готов жить согласно требованиям, которые предъявляются к настоящему Ралу.

Постанывая от боли, Оба перевернулся. Затем, цепляясь за стену, встал. Его собственные мучения только усилят удовольствие от постоянной борьбы с любовницами. Он откуда-то знал это. Возможно, подсказал голос.

Выпрямившись, Оба увидел слабое световое пятно, гораздо меньшее, чем дверное окошко в камере. Это помогло собраться с мыслями. Ощупывая холодную стену, Оба начал исследовать помещение. Почти мгновенно он нащупал второй угол. Провел рукой дальше по холодному камню и был встревожен, когда снова нащупал угол. С возрастающим беспокойством он обошел всю комнату и с ужасом понял, что она совсем крошечная. Наверное, он лежал на полу по диагонали, поскольку иначе бы не смог в ней поместиться.

Удушающий страх замкнутого пространства поднялся в нем, угрожая поглотить душу. Оба обнаружил, что не может вздохнуть. Он прижал руку к горлу, пытаясь заставить себя набрать в грудь воздуха. Он был уверен, что сойдет с ума, если останется в этом склепе.

А может, виновата не только Нида?.. Происходящее носило все следы причастности его коварной матери. Вероятно, она следит за ним из мира мертвых, радостно плетя интриги. Наверняка ей помогает мерзкая колдунья. Без сомнения, и болотная ведьма предложила свои услуги. Втроем эти три женщины смогли дотянуться до него из мира мертвых и помогли сучке Ниде запереть его в этой каморке.

Оба метался по грязной камере, ужасаясь тому, что они могли с ним сделать. Он был слишком крупным для этой комнаты, он не может тут даже вздохнуть как следует. В страхе, что он израсходует весь воздух и задохнется, Оба прижал лицо к окошку, пытаясь дышать воздухом снаружи. Плача от жалости к самому себе, он хотел в этот момент только одного – снова расколотить голову своей безумной матери.

Через некоторое время он прислушался к голосу, который успокаивал его, и начал собираться с мыслями. Он умен. Он одержал верх над всеми, кто замышлял против него недоброе, невзирая на всю их злобу. Он выберется. Обязательно. Нужно взять себя в руки и действовать согласно своему положению.

Он – Оба Рал. Он – неуязвим.

Оба глянул в дверное окошко, но увидел перед собой лишь тускло освещенную вторую дверь. И вновь принялся кричать и рыдать от ужаса перед стенами вокруг.

Как они могли быть такими жестокими? Он – Рал. Как могли они так поступить с высокопоставленным человеком? Почему с ним так обращаются? Вначале заперли, как простого преступника, за совершенный им гуманный поступок, за то, что он свершил правосудие, избавляя землю от ничтожного вора. А теперь это ужасное заключение!..

Надо отвлечься. Оба вспомнил выражение лица Ниды, когда она впервые посмотрела ему в глаза. Она сразу поняла, кто он такой. Нида сообразила, что перед нею сын Даркена Рала, просто посмотрев ему в глаза. Неудивительно, что она так отчаянно хотела его. Он знаменит. Эгоистичные люди всегда такие – они хотят быть рядом с великими, а затем хотят унизить их. Она ему позавидовала. Вот почему его заперли – из-за мелкой зависти. Все очень просто…

Ах, как на него при встрече смотрела Нида!..

Выражение узнавания на ее лице вызвало новые воспоминания и размышления, которые помогли ему собрать вместе разрозненные кусочки.

Дженнсен приходится ему сестрой. Они вдвоем были дырами в мире.

Плохо, что она оказалась родственницей. Она вызывающе прекрасна. Ее рыжие локоны очень привлекательны, даже если это указывает на какие-то магические способности.

Оба вздохнул, нарисовав в уме ее портрет. Он был слишком принципиален, чтобы думать о ней как о возможной любовнице. У них один отец. Несмотря на ее соблазнительную внешность и на то, что мысль о ней вызывала движение в паху, Обина натура не позволяла такого нарушения приличий. Он – Оба Рал, а не какое-нибудь животное.

Даркен Рал – и ее отец. Это удивительно. Оба не знал, что и думать. Они были связаны. Они вдвоем противостояли миру ревнивых людей, завидовавших их величию. Лорд Рал послал для охоты за Дженнсен свои кводы. Значит, она была очень значительной персоной. Не может ли она стать ценным союзником?..

С другой стороны, Оба вспомнил беспокойство в ее глазах, когда она смотрела на него. Возможно, она распознала по его глазам, что он – тоже отпрыск Даркена Рала. Возможно, у нее уже были свои планы, в которые он не входил. Возможно, ее вообще не устраивало, что он существует. Возможно, она тоже была противником и хотела заполучить все сама.

Лорд Рал, брат, хотел унизить их, потому что они были важными людьми. Лорд Рал не желает делить богатства, которые по праву принадлежат Дженнсен и Обе. Неужели Дженнсен такая же эгоистичная? Эгоистичные побуждения всегда правили семьей. Удивительно, как он, Оба, смог избежать влияния такой дурной наследственности!..

Оба пощупал карманы, вспомнив, что он проделал то же самое в предыдущей камере, но карманы были по-прежнему пусты. Люди лорда Рала лишили его богатства, прежде чем запереть. Вероятно, они все присвоили себе. Мир полон воров, и все охотятся на заработанные Обой деньги.

Оба шагал из угла в угол, пытаясь не думать о том, насколько мала камера. И все это время слушал советы голоса. Чем больше он слушал, тем больше вещей обретали смысл, тем больше событий в его мысленном списке становились на свои места. Грандиозная мешанина лжи и обмана, так смущавшая его, теперь сплеталась в широкую панораму. И начали появляться решения.

Мать всегда знала, кто был Оба. Вначале она стремилась унизить его. Она запирала его в загоне, потому что ревновала. Она ревновала своего малыша. Она была больная женщина.

Латея тоже знала и сговорилась с матерью отравить его. Ни у одной не было достаточно смелости, чтобы просто задушить его. Они были из другого теста. Они ненавидели его за величие, наслаждались тем, что заставляли его страдать, и хотели медленно отравить его. Они называли яд лекарством, чтобы успокоить совесть.

Мать все время унижала его мелочными придирками, относилась к нему с презрением, срывала на нем злость и, в конце концов, отправила к Латее, чтобы он принес яд для себя самого. Он был любящим сыном, мирился с их дьявольскими планами, доверял их словам и наставлениям, никогда не подозревал, что его мать была жестокой лгуньей или замышляла что-то.

Суки! Хитрые лживые суки!.. Они получили все, чего заслуживали.

А теперь лорд Ричард Рал пытается спрятать Обу от мира, отрицая само его существование. Оба шагал по камере, обдумывая все это. Он все еще многого не знал.

Через некоторое время он, как и советовал голос, успокоился. Подошел к двери и прильнул к отверстию. Не стоит забывать, что он неуязвим…

– Ты нужен мне, – сказал он в темноту.

Он не кричал, потому что голос внутри и так донесет слова.

– Приди ко мне, – сказал он пустой тишине за дверью.

И удивился спокойной уверенности и властности, прозвучавшей в его собственном голосе. Его удивляли собственные безграничные таланты. Чего еще можно ожидать от менее одаренных, кроме зависти?..

– Приди ко мне, – повторили он и голос.

Не нужно было кричать. Темнота без усилий несла их голоса, как тени, которые путешествуют на крыльях сумерек.

– Приди ко мне, – сказал он, подчиняя ни о чем не подозревающие умы своей воле.

Он – Оба Рал. Он велик. Ему нужно сделать много важных вещей. Он не может оставаться здесь и играть в их ничтожные игры. С него достаточно этой чуши. Настало время сдернуть покров не только с собственного происхождения, но и с уникальных способностей.

– Приди ко мне, – сказал он, и их голоса медленно просочились через трещины старой башни.

Он продолжал звать, негромко, так как знал, что его слышат. Он не торопился, так как знал, что к нему придут. Он не отчаивался, так как знал, что ему подчинятся. Проходило время, но это не имело значения.

– Приди ко мне, – пробормотал он в неподвижную темноту.

Издалека донеслись слабые звуки шагов.

– Приди ко мне, – прошептал он, притягивая тех, кто мог слушать.

Где-то открылась дверь. Шаги стали громче, ближе.

– Приди ко мне, – манили он и голос.

Уже совсем близко шаркали по каменному полу чужие ноги. Тень упала на маленькое дверное окошечко.

– Что надо? – спросил стражник привычно-грубо.

– Ты должен подойти ко мне, – сказал Оба.

Стражник колебался.

– Приди ко мне, – сказал Оба, и голос приказал это с непререкаемой властностью.

Оба услышал, как повернулся ключ.

Тяжелая дверь открылась. Стражник вступил в пространство между дверями. Дверной проем заполнила тень второго стражника. Первый стражник подошел к каморке, в которой ждал Оба. Широко раскрытые глаза смотрели на узника.

– Что вам нужно? – неуверенно спросил стражник.

– Мы хотим уйти, – сказали Оба и голос. – Открой дверь. Нам пора уходить отсюда.

Стражник нагнулся вперед и начал возиться с замком. Громко щелкнул замок, и металлическое эхо раскатилось по коридору. Дверь открылась, скрипя ржавыми петлями. Из-за спины первого выступил второй стражник. На его лице было такое же безжизненное выражение.

– Что вы хотите, чтобы мы сделали?

– Мы должны уйти, – сказали Оба и голос. – Вы вдвоем выведете нас отсюда.

Стражники кивнули и развернулись, чтобы выпустить Обу из темной камеры. Его больше никогда не будут запирать в тесных темных местах. У него есть голос, чтобы помочь ему. Он, Оба, неуязвим. Как хорошо, что он вспомнил об этом…

Алтея ошибалась насчет голоса. Она просто завидовала, как и все другие. Оба был жив, и голос помог ему выжить. Она же мертва. Интересно, что она теперь думает об этом?

Оба приказал стражникам запереть двери пустой каморки. Так было более вероятно, что пройдет некоторое время, прежде чем его обнаружат. У него будет небольшое преимущество, чтобы избежать хватки лорда Рала.

Стражники вели Обу по лабиринту узких темных коридоров. Они двигались уверенно и избегали мест, где Оба слышал людские голоса. Он не хотел, чтобы о том, что он уходит, знали лишние. Лучше всего ускользнуть без схваток.

– Мне нужны мои деньги, – сказал Оба. – Вы знаете, где они?

– Да, – сказали стражники безжизненными голосами.

Они прошли через железные двери и через коридоры, отделанные грубо вытесанными каменными блоками. Затем повернули в проход, где по обеим сторонам располагались камеры. Люди с обеих сторон кашляли, чихали, выкрикивали проклятия. Когда они проходили по коридору, грязные руки тянулись к ним со всех сторон. Равнодушных стражников, которые несли лампы, заключенные хватали за плечи, плевали в них или обрушивали ругательства. Когда подходил Оба, все замолкали. Руки исчезали в камерах. Тень окутывала Обу, как темный плащ.

Наконец они добрались до лестницы. Поднялись по узким кривым ступенькам, один стражник впереди, второй позади Обы. На площадке его провели в запертую комнату.

Лампы, которые несли стражники, бросали угловатые тени на ряды полок, заваленных различными предметами: одеждой, оружием, личными вещами, всем чем угодно – от жестяных кружек до флейт. Оба догадался, что все это отнималось у заключенных перед тем, как бросить их в камеры.

На краю одной полки он заметил рукоятку своего ножа. За ножом лежала кучка поношенной одежды, которую он забрал из дома Алтеи, чтобы пересечь Азритские равнины. Здесь же находился нож, который он хранил в сапоге. Рядом были свалены мешочки, в которых находилось его несметное богатство.

Получив назад свои деньги, Оба воспрянул духом. Еще больше он обрадовался тому, что снова сможет провести пальцами по гладкой рукоятке ножа.

– Вы будете моим эскортом, – сообщил он стражникам.

– Куда вас проводить?

Оба задумался:

– Я здесь первый раз. Я хочу увидеть дворец.

Он удержался от того, чтобы назвать дворец своим. Всему свое время. Сейчас есть другие дела, которые нужно сделать в первую очередь.

Он последовал за стражниками через многочисленные лестницы, коридоры, перекрестки и проходы. Солдаты, которые несли дозор, не обращали внимания на двух стражников и человека между ними.

Дошли до какой-то железной двери. Один из стражников отпер ее, и они вступили в зал с полированным мраморным полом. Обе понравилось великолепие зала, колонны с канелюрами вдоль стен и арочный потолок. Двинулись по залу, освещенному серебряными лампами.

Очередной коридор вывел их в огромный внутренний двор невероятной красоты, затмевавшей великолепие зала, в котором они только что были. А зал оказался самым красивым из того, что Оба когда-либо видел. Он стоял, приоткрыв рот, и смотрел на открытый бассейн и деревья вокруг, словно это был лесной пруд. Только бассейн находился во дворце, пруд был окружен низкими скамейками из полированного оранжевого мрамора, а сам пруд был отделан голубой глазированной плиткой. В пруду плавали золотистые рыбки. Настоящие рыбки. В настоящем дворце…

Никогда в жизни Оба не был так поражен величием, красотой, настоящей магией места.

– Это дворец? – спросил он стражников.

– Только крошечная его часть, – отвечали ему.

– Крошечная часть, – изумленно повторил Оба. – Остальное так же прекрасно, как эта часть?

– Нет. Большинство помещений еще величественнее, с парящими в высоте потолками, арками и огромными колонами между балконами.

– Балконы? Внутри?

– Да. Люди могут смотреть на нижние этажи, на большие внутренние дворы и четырехугольные дворики.

– На некоторых этажах торговцы продают товары, – сказал другой стражник. – Некоторые помещения предназначены для публики. Некоторые – казармы для солдат или слуг. Есть и помещения, где посетители могут снять комнату.

Оба слушал и смотрел на хорошо одетых людей, которые шли по дворцу, на стекло, мрамор и полированное дерево.

– После того как я осмотрю дворец, – сообщил он стражникам, – мне понадобится тихая уединенная комната, роскошная, но там, где меня не заметят. Сначала мне нужно купить приличную одежду и запасы. Вы будете охранять меня. Удостоверьтесь, что никто не знает, где я нахожусь, пока я буду принимать ванну и спать.

– Сколько нам нужно охранять вас? – спросил стражник. – Нас хватятся, если мы исчезнем надолго. Начнут искать и обнаружат, что камера пуста. Тогда вас тоже начнут искать и скоро узнают, что вы здесь.

Оба подумал:

– К счастью, завтра я могу уйти. Хватятся вас к тому времени?

– Нет, – ответил стражник, его глаза были лишены всякого выражения, кроме желания выполнить приказания Обы. – Мы ушли в начале нашего караула. Нас не будут искать до завтра.

Оба улыбнулся. Голос вызвал их правильно.

– К тому времени я уже буду в пути. Но до того времени хочу получить удовольствие от посещения дворца. – Пальцы Обы погладили рукоятку ножа. – Может быть, я даже захочу, чтобы за ужином мне составила компанию женщина. Благородная женщина.

Оба стражника поклонились. Прежде чем покинуть дворец, Оба собирался оставить от этих двоих лишь кучку пепла в заброшенном коридоре. И никто не узнает, почему его камера оказалась пуста.

А затем… что ж, уже почти весна, а весной, кто знает, куда повернет его прихоть?

Только одно было известно точно: он собирался найти Дженнсен.

Глава 44

Чувство удивления у Дженнсен притупилось. Она уже устала от вида бесчисленной колонны людей, очень похожей на черную реку. Огромная армия протоптала равнину между двумя холмами, превратив землю в однообразную коричневую жижу. Неисчислимое количество палаток, фургонов, лошадей и солдаты, солдаты, солдаты… Монотонный рокот толпы, то и дело прорезаемый визгом, гиканьем, призывами, свистом, грохотом телег, стуком копыт, треском повозок, звоном молотков о сталь, ржаньем лошадей и отдельными вскриками, которые, как казалось Дженнсен, издавали женщины, – все это можно было слышать за много миль.

Сверху это было похоже на невероятно огромный город, но без домов и улиц, как будто весь разумный человеческий труд пропал и остались только сами люди, почему-то превратившиеся в полудикарей. И теперь под темными тучами они боролись с силами природы, и им это с трудом удавалось.

Это было не самое худшее из того, что видела Дженнсен. Несколькими неделями раньше и ближе к югу они с Себастьяном прошли по местности, где зимовало войско Имперского Ордена. Земля с трудом переносила армию такого огромного размера. Дженнсен была шокирована: чем дольше это длилось, тем хуже было земле. Пройдут годы, пока огромная кровоточащая рана в ландшафте затянется.

Мало того, множество людей, обессиленных тяжелой суровой зимой, заболевали. Мрачное место осталось надолго отмечено беспорядочно расположенными многочисленными могилами, отмечающими тех, кто остался, когда живые двинулись вперед. Ужасно было видеть такие огромные потери от болезней. Дженнсен боялась вообразить себе бойню, которой обернется борьба за свободу.

В конце концов морозы закончились, и земля высохла достаточно, чтобы армия смогла оставить зимний лагерь и начать поход на Эйдиндрил, средоточие власти в Срединных Землях. Себастьян сказал Дженнсен, что силы, пришедшие из Древнего мира, так огромны, что когда головные части располагаются на ночлег, проходят часы, прежде чем остановятся на ночь в арьергарде. Утром авангард огромной армии начинает путь, а в хвосте должны ждать, чтобы появилось пространство, куда им идти.

Продвижение на север было не быстрым, но неумолимым. Себастьян однажды сказал, что когда люди почувствуют добычу, их пульс и шаг убыстрятся.

Невыносимо было думать, что жажда власти со стороны лорда Рала привела к столкновению, и эта мирная долина должна быть отдана в жертву войне.

Наступила весна, и растения начали возвращаться к жизни. Холмы, обрамляющие долину с обеих сторон, выглядели так, словно были покрыты живым зеленым бархатом. На пологих склонах зеленели деревья. Вдали на западе и севере каменные пики все еще были покрыты тяжелыми белыми мантиями. Горные реки, разбухшие от растаявших снегов, с грохотом стекали по каменным склонам и текли дальше, на восток, впадая в большую реку, которая плавно извивалась по огромной, покрытой буйной растительностью равнине. Земля была здесь такой черной и плодородной, что, как казалось Дженнсен, даже скалы пускали корни.

Добираясь до огромной армии, путники проезжали через земли такой красоты, каких Дженнсен никогда в своей жизни не видела. Она всем сердцем хотела исследовать эти леса и представляла, что могла бы провести под этими деревьями всю оставшуюся жизнь. Трудно было представить, что Срединные Земли – сосредоточение злой магии.

Себастьян сказал, что это опасные места, где бродят чудовища и скрываются те, кто владеет магией. Дженнсен узнала очень много и боролась с искушением рискнуть и остаться. Но она знала и то, что лорд Рал найдет ее даже в этих, казалось бы, бесконечных и непроходимых лесах…

Их заметил очередной караул, развернувший наблюдательный пост на вершине холма, и рванул по склону, чтобы перехватить возможных лазутчиков. Увидев белые волосы Себастьяна и услышав знакомое приветствие, солдаты развернулись и потрусили назад, готовить ужин.

Как и большинство солдат Имперского Ордена, караульные выглядели неряшливо, в поношенной одежде из мехов и шкур.

В долине многие сидели у костров рядом с небольшими палатками, сделанными из шкур или промасленной парусины. Палатки располагались так, словно хозяева устанавливали их в первом попавшемся месте. Среди палаток попадались штабы, столовые со столами, склады с оружием, фургоны с запасами, загоны с лошадьми и даже кузни с кузнецами, работающими у походных горнов. Там и тут были разбросаны небольшие торговые ларьки, где люди обменивали или приобретали товары.

Встречались даже костлявые проповедники, которые призывали к чему-то небольшое число свободных от дел зрителей. О чем конкретно они говорили, Дженнсен слышать не могла, но она и раньше видела, как проповедуют. Как говорила мать, живой язык тела, предсказывающий судьбу и обращающий в свою веру, не спутаешь ни с чем.

Когда путники углубились в лагерь, начали встречаться люди, занятые различными делами. Кто-то чистил оружие, кто-то – сбрую. Некоторые стояли кружком, положив руки на плечи соседей, и пели песни. Другие готовили, а кто-то стоял у столов, ожидая еды. Некоторые чистили лошадей. Кто-то играл в карты и отчаянно спорил. Целиком лагерь выглядел грязным, шумным, неприятно пахнущим и пугающе неуправляемым.

Дженнсен всегда чувствовала себя неуютно в толпе, но эта казалась ночным кошмаром. Дженнсен то и дело охватывало желание бежать в обратном направлении. Только непоколебимая решимость добиться своего удерживала ее от этого шага. Она решилась на убийство, и пути назад не было.

Солдаты не носили формы, но не очень отличались в одежде – кожа со шнурками, мех, цепочки, шерстяные плащи, кольчуги, шкуры и грязные куртки. Почти все мужчины были грязными, небритыми и угрюмыми. И было понятно, почему Себастьяна сразу узнавали и сразу ему подчинялись, хотя Дженнсен не переставала удивляться тому, что каждый встречный салютовал ему. Спутник ее был среди них, как лебедь среди червей.

Себастьян объяснил, как трудно было собрать для защиты родной земли такую огромную армию и как трудно было оправить ее в такой долгий поход. Он сказал, что эти люди находятся далеко от дома, что им предстоит выполнить нелегкую работу, а потому нельзя ожидать, что они станут поражать женщин блестящими манерами и разбивать по линеечке лагерь. Это были военные.

Такими же были д’харианские солдаты. Хотя нет, конечно, здешние не выглядели, как настоящие д’харианские солдаты, не были столь же дисциплинированны, но об этом Дженнсен говорить не стала.

Ее волновало другое. Позади было тяжелое путешествие. Все время принимались предосторожности, чтобы ускользнуть от лазутчиков лорда Рала. Дженнсен с Себастьяном скакали до изнеможения, часто возвращались и оставляли ложные следы. У нее не было времени, чтобы заботиться о внешности. Кроме того, они путешествовали через горы, зимой. Дженнсен всегда терзало, что Себастьян видит ее со спутанными волосами, грязной и вспотевшей, как лошадь, да и пахнущей не лучше. Но он никогда не обращал внимания на ее неряшливый вид. Наоборот, казалось, что любой ее вид волнует его, и что он хочет только одного: сделать все, чтобы угодить ей.

Днем раньше они наткнулись на заброшенную ферму. Себастьян уступил просьбам Дженнсен переночевать там, хотя разбивать лагерь было еще рано. Она вымыла свои длинные волосы в крошечной ванной и выстирала одежду. Потом сидела перед огнем, который развел Себастьян, и расчесывала волосы, чтобы они скорее высохли. Себастьян, опершись на локоть, наблюдал за ней в свете огня и улыбался своей особенной улыбкой. Он сказал, что даже предстань она перед императором немытой и со спутанными волосами, она бы все равно была самой красивой женщиной, которую встречал император.

Теперь, когда они оказались среди армии Имперского Ордена, у Дженнсен все внутри похолодело. По виду клубящихся на западе туч было понятно, что надвигается весенняя гроза. Далеко над другими долинами молнии уже разрезали темные тучи. Дженнсен надеялась, что не промокнет до встречи с императором.

– Туда, – сказал Себастьян. – Это палатки императора, а это – палатки его советников и офицеров. Недалеко отсюда и Эйдиндрил. – Он огляделся. – Император Джегань еще не бросил войска на город. Но скоро мы сделаем это.

Огромные палатки впечатляли. Самая большая была овальной, ее треугольную крышу поддерживали три высоких шеста. Стены палатки были украшены яркими цветными паласами. С крыши свисали знамена и штандарты. Высоко на вершинах шестов трепетали на порывистом ветру желтые и красные флаги и развевались, подобно воздушным змеям, длинные вымпелы.

Императорская палатка и ее окружение возвышались над остальными, как королевский дворец возвышается над убогими хижинами.

Сердце Дженнсен забилось, когда они направили лошадей в гущу палаток. Расти и Пит настороженно подняли уши и ржанием выразили недоверие к такому шумному и суетливому месту. Дженнсен пришпорила Расти, чтобы взять Себастьяна за руку.

– У тебя влажная ладонь. Неужели ты нервничаешь? – с улыбкой спросил он.

Дженнсен была словно кипящая вода, словно несущаяся в галопе лошадь.

– Может быть, немного, – ответила она.

– Не стоит. Император сам будет нервничать, встретившись с такой красивой женщиной.

Дженнсен чувствовала, что лицо ее горит. Она вот-вот должна была встретиться с императором. Что бы сказала ее мать? Дженнсен скакала и представляла, как должна была чувствовать себя мать, когда, будучи служанкой во дворце, встретила Даркена Рала. В первый раз Дженнсен ощутила, каково ей было.

Со всех сторон на Дженнсен смотрели мужчины. Они подходили ближе, чтобы увидеть скачущую женщину. Она заметила, что солдаты с пиками сформировали что-то вроде цепи, чтобы сдержать напор глазеющих. Она поняла, что стражники расчищают дорогу и не позволяют приблизиться особенно любопытным.

Себастьян наблюдал за ней.

– Император знает, что мы едем, – сказал он.

– Но как?

– Мы же встретились с разведчиками. Они послали курьеров вперед, чтобы сообщить императору, что я вернулся, и не один. Император Джегань хочет быть уверенным в безопасности любого гостя, которого я привез.

Дженнсен увидела, что стража защищает их от уже большой толпы, которая все напирала и напирала. Вначале это показалось Дженнсен странным, но потом она разглядела пьяные лица, угрюмые взгляды и злобные усмешки и подумала, что стража – совсем неплохая задумка.

– Солдаты выглядят такими… я не знаю… грубыми…

– Когда ты решишь всадить свой нож в сердце Ричарда Рала, – без паузы ответил Себастьян, – ты сделаешь реверанс, чтобы показать хорошие манеры?

– Конечно, нет, но…

Он посмотрел на нее своими пронизывающими голубыми глазами:

– Когда те негодяи пришли к тебе в дом и убили твою мать, каких мужчин ты бы хотела видеть рядом в качестве защитников?

Дженнсен смутилась:

– Себастьян, я не знаю, как это связано…

– Ты бы доверила защиту любимой матери разодетому хлыщу с начищенной шпагой и хорошим воспитанием, каких выставляют напыщенные короли на званых ужинах? Или согласилась бы на грубых солдат, лишь бы они защитили ее? Наверное, было бы лучше, если бы между нею и убийцами оказались те, кто привык к жестокостям войны…

– Я понимаю, что ты имеешь в виду.

– Эти люди выполняют ту же роль – защищают тех, кого любят и кто остался в Древнем мире.

Неожиданное напоминание о том ужасе было таким болезненным, что Дженнсен с трудом обуздала свои чувства. Она была пристыжена горячими словами Себастьяна. У нее здесь было дело. Очень важное дело. И если люди, которые собирались выступить против лорда Рала, грубы и жестоки, тем лучше!..

Когда они добрались до тщательно охраняемых палаток императора, Дженнсен увидела других женщин. Они представляли собой странную мешанину: и совсем молодые девушки, и согнутые возрастом старухи. Все они смотрели на подъезжающую Дженнсен – некоторые с любопытством, некоторые хмуро, а некоторые и вовсе с тревогой.

– Почему у всех женщин кольцо в нижней губе? – шепотом спросила Дженнсен у Себастьяна.

Его взгляд пробежал по женщинам у палатки.

– Это знак верности Имперскому Ордену и императору Джеганю.

Дженнсен подумала, что это не только странный способ выражать верность, но и весьма опасный. На большинстве женщин были поношенные платья. Лишь некоторые были одеты получше, но ненамного.