Текст книги "Леди полуночи"

Глава 14

Ему привиделся гигантский змей. Толстенный канат зловещей силы скользил по улицам и переулкам Лондона, извиваясь, полз садами и чащами Кента, потом, перевалив через невысокие круглые холмы Суссекса, двинулся дальше, на соленый запах океана. Он последовал за ним сюда, в этот старинный замок, где, проскользнув в дымоход башни, упал к нему на постель, обвился вокруг его руки раз, еще раз и еще.

И до боли стиснул.

«Дьявол меня забери!»

Было так больно, словно кости его рассыпались в прах. Потом привидевшийся змей, видимо, решил, что этой боли недостаточно, и устроился у него на груди. И каждый вдох превратился для Торна в сражение с немыслимой тяжестью, когда змей давил ему на ребра.

Охваченный болью, Торн бился с чешуйчатой тварью уже бог знает сколь времени, пока наконец змей не уполз во мрак. И едва ли не в то же мгновение Торн очнулся как от толчка.

Было темно, только в очаге светился огонь. Он не мог шевельнуться. Несмотря на все его старания, не удалось ни подтянуть ноги, ни приподняться, не сесть. Руки и ноги ему не подчинялись.

Уставившись глазами в потолок, он хватал ртом воздух. Струйка пота стекала со лба к уху. В комнате висел густой запах трав и жира.

Сколько времени прошло? Часы? Дни?

Торн слышал, как кто-то возится у очага.

– Кэти? – проскрежетал он.

Голос его был похож на скрежет, и она его не услышала. Поправляя огонь в очаге, Кейт тихо что-то напевала.

Торн закрыл глаза и вернулся памятью к тому, самому первому, дню. Он вошел в «Бык и цветок», а она как раз была там и пела.

Сначала он ее не узнал. Разве такое возможно? Кейт превратилась в женщину – ведь прошло двадцать лет с тех пор, когда он видел ее в последний раз, – и сидела к нему в профиль, но стороной, где не было родимого пятна. На его взгляд – взгляд бывалого вояки, – это была просто очаровательная девушка в белом, ангел с нежным голосом.

Кейт взяла очередную ноту – негромко, но чисто и пронзительно – и все, он был покорен!

Отыскав незащищенное место в его доспехах, та нота глубоко проникла ему в душу, да там и осталась. Ее голос был сладчайшим ядом и звучал в его крови, в его сердце, целиком завладев им до того, как он смог изготовиться к обороне. В ответ всколыхнулись все заложенные в нем импульсы: родственная тяга, желание, стремление защищать и – неожиданно – настойчивая жажда заслужить ее одобрение.

Естественно, ни одна хорошо воспитанная и удачливая леди не посмотрела бы в его сторону, как не посмотрела и она. И у него не было на ее счет ни планов, ни иллюзий, но даже простое осознание возможности испытывать подобные чувства стало для него откровением: он так долго жил словно в коконе, ничего не слышал, ничего не замечал.

Девушка взяла последний аккорд, и музыка растворилась в полной, насыщенной тишине. Сейчас Торн не заметил бы даже взрыва пороховой бомбы в соседнем переулке.

Потом она поднялась из-за рояля, и, когда возвращалась на свое место, Торн увидел метку у нее на виске.

Господь всемогущий! Это же она, Кэти! Беспризорная прелестная Кэти, только взрослая.

Теперь все встало на свои места. Стало понятно, откуда у него взялось это стойкое ощущение, что они знакомы. Он действительно ее знал. И это стремление защищать было привычным, потому что она когда-то находилась на его попечении. И жажда одобрения… Она уходила корнями в далекое прошлое, когда девчушка смотрела на него снизу вверх и в глазах ее читалось что-то близкое к благоговению.

А все эти импульсы… они возникли как эхо на то, что он потерял когда-то, много лет назад, на какие-то воспоминания о человечности еще до того, как его били, морили голодом и жаждой.

Конечно, она не знала его. Наверняка и не помнила: слишком мала была в то время. В юности, одинаково начав в низине, в итоге они оказались по разные края пропасти, которая протянулась между ними. И даже если она пристальнее всмотрится в него со своего края, то вряд ли узнает. Но самое главное – она выжила, выковала себе новую жизнь из того нищенского существования, которое они когда-то вместе влачили. И Торн в тот же момент поклялся себе, что, какой бы очаровательной Кэти ему ни казалась, никогда не подвергнет риску ее счастье.

Целый год он успешно избегал ее, а потом повел себя как идиот, позволив ей подержать свою собаку. Щенок оказался на высоте, загнав в угол первую же подвернувшуюся ему змею.

Свернувшись калачиком, Баджер пристроился у него в изножье, и Торн, хмуро глядя на посапывающий меховой комок, думал: «Это все из-за тебя. Надеюсь, ты понимаешь».

– Проснулся? – Легкие шаги приблизились к кровати, прохладная рука легла ему на лоб. – Я здесь.

– Сколько я пролежал без сознания?

– С вечера. Скоро рассвет, я думаю. – Кейт убрала влажную прядь у него со лба. – Слава богу, температура упала и отек значительно уменьшился.

Он склонил голову набок, чтобы осмотреть себя. Тело почти целиком было накрыто белой чистой простыней за исключением правой больной руки. Жгут уже отсутствовал. Рану прикрывала благоухающая повязка, примотанная к руке несколькими полосками фланели. Следов крови не было, отек начал спадать, хотя воспаление еще не прошло. Кожа переливалась едва ли не всеми цветами радуги, словно рука побывала в гладильной машине, но главное – почти не болела, хотя и казалась какой-то одеревеневшей.

С ним бывало и хуже. Торн напряг мышцы, попытавшись сжать кулак, но пальцы едва дернулись. Тогда он попытался еще раз поджать ноги. Ничего! Это не на шутку встревожило его.

– Выпей вот это.

Кейт поднесла чашку с отваром к его губам. Он поднял голову и сделал глоток. Напиток имел странно знакомый травяной вкус. Торн подумал, что это же питье она несколько раз вливала в него ночью через крепко сжатые зубы.

– Ты была здесь, со мной, всю ночь…

Кивнув, Кейт пожала плечами:

– Как я могла уйти?

– Я у тебя в долгу.

– Обязательно подумаю над тем, что с тебя взять. – Кейт криво усмехнулась.

Торн оглядел свое не желавшее подчиняться тело и заколебался.

– Я… почему-то не могу пошевелиться: тело будто сковано.

В отличие от него Кейт это нисколько не обеспокоило и не испугало.

– О, это объяснимо.

Он озадаченно нахмурился, а Кейт взялась за край простыни и приподняла, чтобы он смог заглянуть под нее. Оказалось, его торс и левая рука были крепко привязаны к кровати простынями и шейными платками.

Путы! Теперь он понял, почему не может пошевелить и ногами: до узлов не дотянуться.

– Зачем ты это сделала?

– Сначала потому, что ты сильно метался на постели.

Проклятье! Если в беспамятстве он накинулся на нее с кулаками, тогда ему нет прощения.

– Я не… – Слова застряли в горле, и он отчаянно закашлялся. – Я не обидел тебя?

– Нет.

Слава богу!

– Но у тебя был бред, и я забеспокоилась, как бы ты не поранил сам себя, поэтому и связала. А потом решила не снимать повязки, потому что… – Она опустила простыню, принесла к кровати стул и, усевшись, с вызовом посмотрела на Торна. – Тебе придется кое-что мне объяснить.

У него быстро заколотилось сердце.

– Не понимаю, о чем ты.

– Разве? Когда вчера тебе стало плохо, ты был весьма словоохотлив: насчет себя и меня.

– Должно быть, бредил… – Он не отрывал глаз от чашки с питьем у нее в руках. – Я бы выпил еще, если ты не против.

– Потерпи. – Она держала чашку двумя руками, наклоняя из стороны в сторону, помешивая содержимое. – Мне показалось, ты говорил, что мы знали друг друга.

– Мы действительно знаем друг друга.

Она поняла его нежелание говорить правду и уточнила:

– В прошлом, когда были детьми.

Комок встал у него в горле. Торн дернулся, попытавшись освободиться от пут.

– Ты, должно быть, ослышалась. Не понимаю, как я мог сказать такое.

– Я знала, что так ты и скажешь. – Кейт отставила чашку и взяла в руки лист бумаги. – Поэтому все записала.

О черт!

– «У тебя все так хорошо сложилось, Кэти. Если бы она видела тебя, то гордилась бы тобой», – раздался ее низкий, хриплый после бессонной ночи голос. – О ком ты говорил? Кто гордился бы мной?

Торн покачал головой.

– Развяжи меня, и я провожу тебя домой. От усталости тебе мерещится бог весть что.

Она сунула листок ему под нос и усмехнулась:

– Мне ничего не померещилось.

От ее громкого возмущенного голоса проснулся щенок.

– Это еще не все. Ты говорил, что беспокоишься, как бы я не узнала тебя, не вспомнила, – не унималась Кейт. – А еще, что заглянул ко мне в вырез платья.

– Мисс Тейлор!

– Значит, мы снова вернулись к «мисс Тейлор». А что случилось с Кэти? – Она впилась в него взглядом. – Это еще одна странность, знаешь ли. Мое имя – Кэтрин. Подруги зовут меня Кейт. Никто не зовет меня Кэти. По крайней мере, со времен моего детства.

– Развяжи меня. – Он постарался, чтобы в голосе звучал приказ. – Увидимся у тебя дома. Это неприлично – оставаться здесь, со мной. Тем более наедине и в такой час.

– Я никуда не уйду, пока ты не ответишь на мои вопросы.

– Тогда тебе придется задержаться здесь надолго.

Она может держать его взаперти хоть месяц, но решимости у него не убудет. Ему довелось посидеть в тюрьмах с куда более строгим режимом. И там не было таких хорошеньких тюремщиц.

– Как твоя рука? – Кейт решила на время отступить.

– А что рука? Неподвижная как деревяшка.

– Пока ты спал, я тут кое-что вычитала. По меньшей мере еще несколько дней рука ничего не будет чувствовать. – Зашуршав юбками, она перешла на другую сторону кровати, достала пузырек с маслом и, открыв пробку, вылила немного на ладонь. – Как написано в справочнике, это должно помочь против онемения. Пока я взяла обычное растительное масло из твоих продуктовых запасов, но потом добавлю что-нибудь ароматическое.

Отставив пузырек в сторону, Кейт потерла ладони друг о друга, равномерно распределяя по ним масло, и принялась массировать его омертвевшую плоть, пытаясь вернуть руке чувствительность.

К сожалению, мышцы так и оставались жесткими и напряженными. И это касалось не только руки: в паху возникли те же ощущения.

Торн застонал.

– Прекрати.

– Что, так больно?

«Нет, так приятно».

– Может, станет легче, если я тебе спою? – робко предложила Кейт. – Ты ведь просил меня об этом вчера.

Сначала зазвучала мелодия, а следом за ней и слова, которые были ему хорошо известны: – «Взгляни на сад в роскошном цветении…»

Торн вздохнул и закрыл глаза. Господи, как он ненавидел эту песню! А она продолжала сладко петь:

 
Розы пышны,
Орхидеи так редки…
 

– Замолчи! – не выдержал наконец Торн. – Хватит!

Продолжая массировать ему руку, Кейт спустилась к повязке на запястье, перевернула его ладонь вверх и просто положила на нее свою руку.

– Я всю ночь смотрела на тебя и перебирала в уме те немногие воспоминания, которые остались от раннего детства. И чем дольше смотрела, тем больше во мне зрела уверенность, что есть какая-то загадка, которую я должна разрешить, некая головоломка, части которой никак не желают складываться в единое целое. И если ты добровольно не поделишься со мной тем, что знаешь… Что ж, тогда у меня не остается выбора – придется воспользоваться самыми жестокими способами.

– Ты мне угрожаешь? Жестоким обращением? – рассмеялся Торн.

– Думаешь, меня на это не хватит?

Кейт взялась за подшитый край простыни и резким движением сдернула ее до талии. На его обнаженную грудь упал свет от очага, и стали явственно видны все отметины, татуировки и рубцы. Это неожиданно подстегнуло все его ощущения. Мужская нагота, как ему показалось, не произвела на нее особого впечатления, лишь вызвала любопытство, сдобренное чувственностью. Без сомнения, она уже имела возможность рассмотреть его, и ему очень не понравилось то, что, ухаживая за ним, Кейт как будто лишалась части своей невинности.

Но вот она бессознательно облизнула губы, рассматривая его, и нельзя сказать, что ему это тоже не понравилось…

Кейт опять открыла пузырек, осторожно наклонила, и тонкая струйка масла полилась Торну на грудь, разделив ее и живот на две продольные половины, а потом, не затронув полотна, которым он был привязан к кровати, достигла кудрявой черной дорожки, убегавшей к паху.

Боже правый! Сами собой возникали разные порочные мысли. Что она задумала? Если вздумает провести своими нежными ладошками вниз по его обнаженной, облитой маслом груди, то можно не беспокоиться – это ни в чем не заставит его признаться. Он просто сгорит ярким пламенем, и Кейт не получит ничего, кроме горстки пепла.

– У меня есть способ заставить тебя заговорить. – На губах у нее мелькнула ехидная улыбка. – Приготовься к тому, что я пущу в ход мое секретное оружие.

Торн препоясал чресла.

– Вот оно.

О господи!

В руках у Кейт оказался щенок, которого она нацелила как раз на блестевший маслом живот Торна, и подергивающийся песий нос висел в каком-то дюйме от пупка.

По мышцам брюшного пресса пробежала дрожь. Так вот в чем заключался ее великий и ужасный план. Она решила добиться от него правды щекоткой. С помощью собаки.

– Малыш Баджер провел здесь с нами целую ночь. Без еды. За исключением заскорузлого куска сыра, который он нюхом отыскал в твоем буфете. – Кейт состроила гримаску и обратилась к щенку: – Ты ведь очень-очень голоден, правда, дорогой?

– Ты не сделаешь этого, – с надеждой произнес Торн.

– Увидишь.

– Кэти, ты не посмеешь.

Она вскинула брови.

– О, мы снова вернулись к «Кэти»? Значит, я выбрала верную тактику.

Стиснув зубы, Торн смотрел на нее.

– Если бы ты знала, сколько пыток я перенес в своей жизни, тогда поняла бы, что с помощью щенка меня не расколешь.

– Давай попробуем, и увидишь.

Торн мысленно выругался. Щенок – это тьфу! Но вот сама женщина… Она действительно могла представлять собой опасность.

Их взгляды встретились. Они смотрели в глаза друг другу прямо и честно.

– Всю жизнь я пыталась найти следы своего прошлого. Всю жизнь, Торн. Я не остановлюсь, пока ты не скажешь мне правду.

– Я не могу.

Кейт опустила щенка еще на полдюйма.

Дрожь опять пробежала по его животу.

– Баджер, фу! – скомандовал он, хотя и понимал, что это бессмысленно: собака есть собака – лает, грызет, выслеживает добычу… а теперь еще и – господи помилуй! – лижет.

На первый раз Кейт подвергла Торна короткому испытанию: позволила Баджеру лишь несколько секунд с энтузиазмом полизать его.

Торн рычал как разъяренное животное, ноздри у него трепетали, мышцы брюшного пресса напряглись так, что резко обозначились кубики под кожей, твердые как камень, на шее вздулись жилы, а на здоровой руке четче проступили крупные вены.

Боже! От увиденного у Кейт тоже участилось дыхание. Он, такой огромный и сильный, неистовый, полностью в ее власти.

Зверь, но потрясающе красивый зверь.

Голова закружилась от ощущения собственного могущества, и она подняла щенка.

– Достаточно?

Задыхаясь, Торн проскрежетал:

– Хватит! Прекрати это.

– Проси пощады.

– Да чтоб мне провалиться!

Она снова опустила щенка. На этот раз Торн выгнулся и забился в путах с такой силой, что кровать сдвинулась с места. Капли пота выступили у него на лбу.

Кейт снова дала ему отдохнуть.

– А теперь?

– Заблудшая душа, ты об этом еще пожалеешь.

– Сомневаюсь.

Она опять позволила щенку полизать его, теперь сбоку, немного ниже последнего ребра. Вытянувшись всем телом, Торн ахнул и наконец сдался:

– Ладно, твоя взяла. Убери от меня эту тварь.

– И ты мне все расскажешь?

– Да.

– Я так и знала: ты сдашься, – с торжеством произнесла Кейт.

– Я прошу пощады не ради себя. – Задыхаясь, Торн глядел в потолок. – Только ради пса. От такого количества масла он может заболеть.

Кейт мысленно возликовала, поняв, что ей удалось найти его ахиллесову пяту.

– Я знаю: ты его любишь.

Она ласково погладила щенка и, опустив на пол, сосредоточила все внимание на Торне. О, если бы взглядом можно было убить, она уже лежала бы бездыханной.

– Итак, я слушаю…

– Сначала развяжи меня.

– Когда ты так на меня смотришь? Я, может, и храбрая, но не глупая. – Кейт взяла в руки чашку с отваром. – Зато с радостью предложу тебе вот это.

Подложив ему под голову руку, чтобы было удобнее, Кейт напоила его и привела в порядок спутанные волосы.

– Начинай.

Он вздохнул.

– Да, я помню тебя еще ребенком. Ты была совсем крохой, когда мы встретились в первый раз. Тебе, наверное, исполнилось года четыре. Я был старше. Мне тогда было лет десять-одиннадцать. Наши матери…

При этих словах у него на глазах навернулись слезы.

– Наши матери? – Она схватила его за здоровую руку. – Ты должен рассказать мне все. Все, Торн!

Он вздохнул.

– Я расскажу. Клянусь! Только развяжи меня сначала.

Рассказчику ведь требуется соблюдать собственное достоинство.

Кейт взяла со стола нож и, соблюдая осторожность, обрезала узлы на полосах полотна, которые связывали его ноги в бриджах, потом те, что стягивали грудь и живот. Перерезая их, она невольно касалась его теплой, обнаженной, измазанной маслом груди, отчего сохранять деловитость было чрезвычайно трудно.

Когда последний узел был разрезан, он, опершись на здоровый локоть, попытался сесть. Спящий великан проснулся. Его сапоги одновременно бухнули по полу: она так и не сумела стянуть их с него.

Торн потер квадратный, заросший щетиной подбородок, пригладил волосы и, оглядев свою голую, в масле грудь, попросил:

– Дай что-нибудь вытереться.

Кейт протянула ему полотенце.

Он принял его левой рукой и стал вытирать шею, грудь и затылок. И пока он не замечал, Кейт смотрела на его широкие плечи, все в узлах напряженных мышц и сухожилий. В нем не было и намека на мягкость. Нигде.

А еще эти интригующие татуировки…

Вот он опустил руки и принялся вытирать живот, и у Кейт пересохло во рту. Пришлось отвести взгляд, чтобы не выдать себя.

Сорочка! Нужно найти ему сорочку. Узкий шкаф у входа в комнату наверняка служил для хранения одежды. Именно туда она повесила его офицерский китель прошлой ночью, когда опасность миновала. Кейт быстро отыскала свежую сорочку из тонкого полотна и передала ему.

Торн скомкал полотенце и просунул голову в широкий открытый ворот, а левую руку – в рукав, но вот справиться с больной никак не удавалось.

– Давай помогу, – предложила Кейт, но Торн отмахнулся:

– Сам справлюсь.

Смирившись, Кейт решила не настаивать.

– Ладно. Рада, что суровые испытания не поколебали твое упрямство. Одевайся, а я пока выведу Баджера на минутку.

Утро выдалось прохладным, трава была мокрой от росы, и Кейт поторопила Баджера, чтобы делал свои дела побыстрее, потому что ей не хотелось натолкнуться на очередную змею.

Вернувшись, она застала Торна сидящим за столом в кителе и с открытой фляжкой.

– Я бы побрился и повязал шейный платок, но… – Торн кивнул на безжизненно висевшую правую руку.

– Не говори глупости! – Она подсела к нему, положив локти на стол. – В этом нет необходимости. Представляю, как выгляжу сейчас я.

– Прекрасно, – совершенно искренне заявил Торн, и грудь у него медленно поднялась и опустилась.

– Ты называла меня Сэмюэл.

Сэмюэл! Сэм!

Кейт вдруг словно услышала звон колокольчика. И начали всплывать воспоминания, которые скопились где-то на периферии сознания. Когда она пыталась схватиться за них, они ускользали, но Кейт чувствовала, что они были там и дожидались своего часа, смутные и темные.

– Наши матери жили в одном доме.

– Но ты говорил, что твоя мать была проституткой.

Его губы превратились в узкую жесткую линию.

– Да, верно.

О нет! Кейт задохнулась. Вывод был настолько очевиден, насколько ужасен.

– А моя… Она все еще жива?

Торн медленно покачал головой.

– Нет. Умерла, когда тебя отправили в школу.

Кейт невидящим взглядом уставилась в одну точку. Ею овладел гнев, стремительно и неожиданно. Захотелось выругаться, завизжать, разрыдаться, разбить обо что-нибудь кулаки. Ей еще не приходилось испытывать такой острой и бессильной ярости, поэтому она не знала, как с этим быть.

– Прости, Кэти: правда не всегда приятна.

– Верно, неприятна, но это моя правда. – Оттолкнувшись от стола, Кейт поднялась. – И моя жизнь. Не могу поверить, что ты скрывал ее от меня.

Торн в смущении потер лицо рукой, а она продолжила:

– Не сомневайся, я могу это понять. Ты говоришь, что когда приехал в Спиндл-Коув прошлым летом, то сразу узнал меня?

– Да.

– По вот этому? – Она дотронулась до родимого пятна.

– Да.

– То есть ты сразу узнал во мне ту девочку из далекого детства, а сейчас считаешь меня… – Кейт помахала рукой. – …достаточно привлекательной, как ты однажды выразился.

– И даже более того.

– Насколько более? – Она широко развела руки, словно насмехаясь над ним. – Очаровательной? Красивой? Выше всяческих похвал?

– И первое, и второе, и третье, – остановил ее Торн. – Когда не кудахчешь как разгневанная курица, я думаю, что ты самая красивая женщина в мире.

Руки у нее опустились, гнев мигом испарился, и после неловкой паузы Кейт сказала:

– Вовсе нет, и ты это сам понимаешь. Я даже не самая красивая в Спиндл-Коув.

Торн выставил вперед руку.

– Давай остановимся на «желанной». Я нахожу тебя желанной.

– Прекрасно. Значит, ты узнал меня и нашел желанной.

– Самой желанной.

– Однако, вместо того чтобы поговорить со мной, ты решил стращать и избегать меня в течение целого года, когда узнал, что я считаю себя брошенной сиротой, когда должен был понять, в каком отчаянии я пыталась найти связи с прошлым. Как ты мог так поступить со мной?

– Потому что так было лучше. Твои нечеткие воспоминания – это же благословение. Мы жили в таком месте, о котором лучше забыть. Мне совсем не хотелось причинять тебе боль.

– Не тебе решать! – Она гневно махнула рукой в сторону невидимого океана за стенами замка. – Поверить не могу! Ты собирался уплыть в Америку, так ничего мне и не рассказав, навсегда оставив меня с моими сомнениями.

Он поднял голову. Кейт ходила по комнате из угла в угол. Баджер носился за ней, норовя ухватить за развевающиеся юбки.

– Если бы Грамерси не нашли картину и не стали разыскивать меня… – Ужасная мысль поразила ее. – О господи! Они действительно разыскивали меня? Послушай, моя мать походила на ту женщину, что на портрете? Она носила кулон с синим камнем?

– Не могу сказать. Я помню не намного больше тебя. Когда мы виделись с ней, она обычно была нарумяненной и с подкрашенными глазами. Потом – без кровинки в лице от болезни. Элли Роуз была…

– Элли Роуз? – Кейт резко шагнула к нему. – Мою мать звали Элли Роуз?

– Все знали ее под этим именем. Не думаю, что оно было настоящим.

Элли Роуз! Могло ли так случиться, что Элли Роуз и Элинор Мария – один и тот же человек? Или это была какая-то другая несчастная душа?

О боже!

Тогда кто такая Кейт: дитя маркиза или дочь проститутки? А может, то и другое?

Ноги отказались держать ее, и она опустилась на пол. Баджер тут же кинулся к ней на руки, решив, вероятно, что это какая-то игра, но Кейт не обратила на него внимания. Сейчас ей вряд ли стало бы лучше от щенячьих нежностей.

Против обыкновения, она потрогала родимое пятно на виске. «Дитя позора» – так назвала ее мисс Парем. Дитя, которому надлежало жить с ощущением стыда.

«Будь храброй, моя Кэти».

В минуту одиночества и самого черного отчаяния этот голос давал надежду. Она не могла отказаться от надежды и сейчас. Где-то был человек, который любил ее, пусть даже это падшая женщина из дешевого борделя. По сути, это не имело никакого значения.

– Теперь ты поняла? – проник в ее сознание голос Торна. – Именно поэтому я пытался оградить тебя от правды. Забудь о прошлом, Кэти. Живи тем, что есть сейчас. У тебя есть друзья, ты нашла семью, которая готова тебя принять.

Грамерси!

– О боже! – задохнулась Кейт. – Надо все им рассказать…

– Нет! – Торн стукнул по столу кулаком. – Они ничего не должны об этом знать.

– Но я должна! Неужели ты не понимаешь? Тут может существовать связь. Если Элли Роуз и Элинор… тогда они убедятся, что я дочь Саймона.

– Да, и узнают, что ты жила в публичном доме, и отвергнут тебя. Они не захотят иметь с тобой ничего общего.

Кейт покачала головой.

– Грамерси не способны на такое. Семья превыше всего. Так они всегда говорят. Они пережили не один скандал.

– Скандал скандалу рознь.

Она понимала, что Торн прав. Если бы ее мать была элитарной куртизанкой, тогда, может быть, скандал и не получился бы большим. Но если тайна ее происхождения связана с низкопробным борделем в Саутуарке…

Тем не менее…

– Мне придется рассказать им правду. Я не могу позволить, чтобы они приняли меня в свою семью, пока существует возможность ошибки.

Новая мысль вдруг поразила ее. Кейт рассмотрела ее и так и эдак.

– А может, это ты ошибся, Торн? Ты думал об этом? Итак, когда-то ты знал маленькую девочку с родимым пятном. Но это было двадцать лет назад. Нельзя быть абсолютно уверенным, что это была я.

– А как насчет песни, Кэти?

Скрестив руки на груди, она вздернула подбородок.

– Песня всего лишь глупая песня. Что с того?

Не важно, что за все годы, проведенные в Маргите, а затем – в качестве преподавателя музыки, ей не встретилась ни единая душа, которой была бы известна эта песня.

На миг ей показалось, что Торн приведет ей тот же самый довод, но он явно передумал.

– Хорошо, ты права: я, должно быть, ошибся и никогда не знал тебя ребенком. Ты вовсе не дочь проститутки. Тогда тем более не имеет смысла говорить об этом Грамерси.

– Но это нужно сделать, – прошептала Кейт. – Они должны узнать об этом. Я расскажу им. Сегодня же.

Торн с трудом встал.

– Значит, я пойду с тобой.

– Нет! – Она презрительно фыркнула. – Я этого не хочу. Я вообще видеть тебя не желаю. – Потом ткнула пальцем ему в грудь. – Я пыталась замечать в тебе только хорошее, несмотря на твою грубость, оправдывала тебя перед самой собой, даже когда ты бессердечно отвергал меня, а вчера… и вовсе была готова выйти за тебя замуж, черствый ты человек. И сдуру подумала, что влюбилась…

Голос у нее треснул.

– А ты мне лгал. Все время, начиная с того момента как объявился в деревне и увидел меня в той индийской шали. Ты обманул меня, заставил разыграть этот фарс с помолвкой, выставив меня на посмешище перед друзьями и теми, кого я надеялась назвать своей семьей. При этом ты понимал – прекрасно понимал! – как это много значит для меня. Я не могу позволить тебе и дальше причинять мне боль, Торн. В тот день в церковном дворе ты был прав: мне действительно нужен мужчина, способный на сочувствие и заботу, – не такой, как ты.

– Кэти…

– Не смей называть меня так! Никогда – слышишь? – никогда больше не называй меня так.

Торн схватил ее за руку.

– Кэти, я не могу позволить тебе уйти… вот так.

– Почему?

– Потому что…

Бешено стучавшее сердце споткнулось. Если он прямо здесь и сейчас скажет, что любит ее, она не сможет уйти, – даже после всего, что он сделал, не найдет в себе на это сил. Он должен это понимать.

«Ну же! – мысленно приказала она. – Всего три слова, и я твоя».

– Потому что ты провела ночь здесь, со мной.

Кейт прищурилась. «Трус!»

– Ты провела ночь в моей квартире. Если кто-нибудь обратит на это внимание, тебе конец. Понимаешь?

– И все-таки рискну. Уж лучше лишиться доброго имени, чем остаться с тобой. – Кейт вырвала руку и направилась к двери. – Я разрываю нашу помолвку.

– Ты права: время помолвки закончилось, – подхватил Торн. – Мы поженимся сегодня же.