Текст книги "1983-й. Мир на грани"

15. Боевая тревога

В ноябре 1983 года, в 20 милях [32 км] западнее Москвы, укрывшись среди высоких берез обширного кунцевского леса, располагалось охраняемое здание, окруженное бетонной стеной высотой в 10 футов [3 м], которое называли по-разному – Кремлевской больницей или Кунцевской клинической больницей [имеется в виду ЦКБ – Центральная клиническая больница]. Это было медицинское учреждение для высокопоставленных членов коммунистической партии, уровень его комфорта соответствовал ожиданиям партийной элиты. У каждого пациента в больнице была своя отдельная палата. Все они обеспечивались круглосуточным медицинским уходом, им были доступны лучшие врачи Советского Союза. И всего в нескольких сотнях метров от больницы, недалеко от закрытой для посторонних пригородной зоны, где в 1930-х годах находилась дача Сталина, размещался знаменитый исследовательский центр кардиологии, лучшая в стране клиника сердечных болезней, директором которой являлся кардиолог Евгений Чазов. Он был в Крыму с Андроповым и лично отвечал за здоровье руководителей Советского Союза. Было необходимо, чтобы советские люди и широкая публика не знали, кого лечили в Кунцевской больнице. Именно поэтому на ведущей к ней из Москвы дороге через каждую сотню метров были расставлены посты. Сотрудники службы безопасности следили за приходящими и уходящими, за журналистами, иностранцами и другими нежелательными посетителями. Изменения в самых высоких правительственных сферах являлись в Советском Союзе вопросом деликатным, и ни один из руководителей не хотел, чтобы кто-то знал, что он проходит лечение, считалось, что это свидетельствует о его слабости. Кроме того, полагали, что на международном уровне это может породить ситуацию неопределенности и угрожать национальной безопасности. Если бы западные державы узнали, что Генеральный секретарь не здоров, то это помогло бы им выбрать момент для нападения. Сводки и заявления по-прежнему поступали из Кремля от имени Юрия Андропова, хотя он не появлялся на публике.

В конце октября, вернувшись в Москву из своего продолжительного отпуска в Крыму, Андропов больше не появлялся в своем кабинете в Кремле. Он был уже не в силах руководить со своего привычного рабочего места. Его сразу отвезли в хорошо оборудованную Кунцевскую клиническую больницу, где для него и вспомогательного персонала выделили большую часть первого этажа. В больших и светлых комнатах номера Генеральный секретарь КПСС начал выполнять свою повседневную работу. Перекошенное лицо Андропова было теперь неестественно бледным, его голос стал хриплым. До этого каждого пришедшего к нему человека Андропов встречал, протягивал ему руку, однако в ту осень, принимая людей, он никогда не вставал из-за своего рабочего стола, установленного в его больничной палате. Всем близким Андропова было ясно, что он слабел день ото дня.

Среди руководства неизбежно начался процесс беззастенчивой борьбы за власть. Для тех, кто уже видел себя будущим руководителем Советского Союза, было жизненно важно ежедневно следить за состоянием здоровья Андропова. Самочувствие слабеющего руководителя интересовало и представителей тех группировок, которые хотели не допустить к власти одного кандидата или выдвинуть другого. Вначале в коридорах просто перешептывались, а потом в Кремле распространился слух: «Андропов сошел с дистанции». Это было немного похоже на двор средневекового короля, где придворные, ждавшие смерти своего монарха, знали, что неизбежно встанет вопрос о преемнике. Но пока за пределами узкого круга посвященных никто ничего не знал об ужасном состоянии Андропова. Официально Кремль сообщал, что советский руководитель по-прежнему находится в длительном отпуске в Крыму.

Члены Политбюро приезжали в Кунцевскую клиническую больницу на своих лимузинах ЗИЛ. Совещания проводились прямо у постели Андропова, чтобы он мог продолжать исполнять свои обязанности главы правительства. Этим машинам в сопровождении эскорта охраны из службы безопасности всегда разрешалось ехать по дороге в Кунцево на высокой скорости. Одним из регулярно навещавших Андропова был член Политбюро Михаил Горбачев, искренне привязанный к своему наставнику и так написавший о встречах у постели больного: «Когда пускали врачи, [я] ездил в больницу. Практически все перебывали у него. Одни реже, другие чаще, одни – чтобы поддержать, другие – чтобы еще раз проверить, в каком он состоянии». Так к страданиям, связанным с болезнью, у Андропова прибавилась тревога. Андропов знал, что затевают люди, собирающиеся у его кровати. Горбачев сформулировал это следующим образом: «…он стал ощущать… какую-то возню и интриги»[264]264
  Gorbachev. Memoirs. Op. cit. P. 151.


[Закрыть].

Среди ездивших к нему в больницу министров и чиновников у Андропова явно были свои фавориты. Одним из его ближайших друзей и его опорой являлся министр обороны Дмитрий Устинов. В свое время его поддержка оказалась для Андропова решающей: именно Устинов помог ему стать Генеральным секретарем после смерти Брежнева. Другим из тех, кто регулярно, но ненадолго приезжал в Кунцево, был маршал Николай Огарков, начальник Генерального штаба и солдат страны номер один. Огарков прекрасно показал себя во время пресс-конференции, посвященной сбитому корейскому авиалайнеру, когда заявил, что самолет совершал свой полет по заданию ЦРУ. Они оба, Устинов и Огарков, являлись сторонниками «жесткой линии» и с большим подозрением относились к Западу, особенно к Соединенным Штатам и их воинственной администрации. Эти советские руководители были гордыми людьми. Несмотря на то что на Западе постоянно говорили об упадке и экономическом ослаблении советского государства, люди, руководившие СССР, по праву считали, что они управляют великой державой и огромной военной машиной. Их глубоко оскорбляли враждебные обвинения последних месяцев и больше всего то, что эти обвинения выдвигает их заклятый враг. В Вашингтоне один из немногих экспертов по советским делам, полагавшим, что открытая враждебность американского правительства приводит к обратным результатам, был Роберт Гейтс. Позже он отмечал: «Думаю, что советские руководители были по-своему глубоко оскорблены и обижены. Все, что ставило под вопрос их законность или их цивилизованность, их действительно раздражало»[265]265
  Кинокомпания «Флешбэк»: интервью с Робертом Гейтсом.


[Закрыть].

В конце первой недели ноября Андропов и его ближайшие коллеги в разведке и армии были сильно обеспокоены: подтвердились почти все показатели операции РЯН. В интервью «Правде» Андропов сказал: «Пора бы там [в Соединенных Штатах] перестать изобретать все новые варианты, как лучше развязать ядерную войну в надежде выиграть ее. Занятие это не просто безответственное, но безумное»[266]266
  Isaacs and Downing. Cold War. Op. cit. P. 391.


[Закрыть].

О нарастающей в Кремле тревоге советским людям сообщали по-разному. Прошло несколько организованных митингов в защиту мира и уроков мира в школах. Для партийных активистов и военных проводились закрытые политинформации об опасности войны. Были усилены меры гражданской обороны; на заводах западной части России отрабатывались действия при воздушных налетах. Был снят довольно жесткий, агрессивно-пропагандистский телевизионный фильм, в котором изображалась Америка, разжигающая войну и стремящаяся к мировому господству. Рейгана в советских СМИ постоянно называли «безответственным преступником»; его даже сравнивали с Гитлером. В радиопередачах и газетах вспоминали и цитировали знаменитую речь Сталина, которую он произнес на Красной площади осенью 1941 года, обращаясь к солдатам, отправляющимся на фронт, чтобы дать отпор наступающей немецкой армии. Очень трудно понять, как это все повлияло на обычных советских гражданин. Многие из них, несомненно, относились к официальным «сообщениям» соответствующим образом, то есть скептически. Но некоторые наверняка, судя по всему, встревожились. Один советский гражданин, находясь в Западной Германии, сказал в своем интервью западному журналисту: «Мы много слышим о возможности войны в ближайшем будущем. На политинформациях нам говорили, что Соединенные Штаты готовятся напасть на Советский Союз и что нам нужно быть всегда готовыми к нападению. Судя по моим наблюдениям, людей, веривших этим предостережениям, значительно больше тех, кто им не верил»[267]267
  CIA: Fischer. A Cold War Conundrum. Op. cit. P. 17.


[Закрыть].

5 ноября, накануне большого праздника – годовщины Октябрьской революции – член Политбюро Григорий Романов выступил с речью, также свидетельствовавшей о тревоге, которую ощущало советское руководство. Обращаясь к советским людям, он заявил: «Пожалуй, никогда еще в послевоенные десятилетия обстановка на мировой арене не была столь напряженной, как сейчас», и далее: «Товарищи! Международная обстановка сейчас накалена, и накалена основательно»[268]268
  Выступление Романова опубликовано в: Правда. 1983. 6 ноября; См.: Jones. Able Archer 83. Op. cit. P. 37.


[Закрыть]. Но вскоре она накалится еще больше.

Советские военные уже сократили время реагирования их ядерных сил. Такие ракеты, как SS-20 [по классификации НАТО, советское название – «Пионер»], должны были быть приведены в полную боеготовность менее чем за восемь часов (несколькими годами раньше на это требовался как минимум один день). Самолет должен был быть готов за 30 минут. Осенью 1983 года прекратилась всякая помощь военных в сборе урожая. В последний раз такое случилось в 1968 году, перед советским вторжением в Чехословакию. Все транспортные самолеты, перевозившие солдат в России и на Украине для помощи колхозникам, были отозваны для выполнения боевых задач. В октябре ядерное оружие из мест хранения в подразделения, применяющие ядерное оружие, перевозилось вертолетами. Несколько ядерных ракет было размещено в Чехословакии и Восточной Германии[269]269
  NSA: PFIAB, The Soviet «War Scare». Top Secret. P. 64ff.


[Закрыть].

Кроме того, той осенью Советы разработали собственную стратегию «запуска в условиях неминуемого уничтожения». Зная, что для реагирования при ядерном нападении времени очень мало, особенно при запуске ракеты «Першинг-2», долетающей до Москвы всего за несколько минут, военные посоветовали политическому руководству не ждать, когда ракеты врага приземлятся, но применить собственное оружие сразу же, как только появятся доказательства запуска, произведенного другой стороной. От подобного подхода до того, чтобы просто из страха, что запуск вот-вот произведет другая сторона, произвести предваряющий запуск, был лишь совсем маленький шаг. Это существенно меняло советскую политику: от политики ответного удара в СССР переходили к политике упреждающего удара, которая никогда не являлась официальной, но военные составили новый список целей для тяжелых МБР, размещенных в секретных шахтах на западе Советского Союза, и раз в несколько месяцев эти цели пересматривались. Исходя из предположения, что Соединенные Штаты уже запустили свои ракеты, советские военные решили не делать своими целями американские пусковые шахты, которые, скорее всего, будут пусты. По словам Виталия Цыгичко, аналитика, работавшего для Генерального штаба, советским баллистическим ракетам были определены такие цели, «как аэродромы, порты и объекты командования, управления и связи, а также политическая и экономическая инфраструктура США, включая транспортные системы и подающие топливопроводы». Такое нападение стало бы «уничтожающим ответным ядерным ударом»[270]270
  NSA: интервью у Виталия Цыгичко в декабре 1990 года взял Джон Хайнс; См.: Hines John G. Soviet Intentions 1965-1985.


[Закрыть]. Это означало, что во время первой волны советских ядерных атак под удар попадут Вашингтон и многие другие крупные города. В определенных обстоятельствах, когда каждая секунда была на вес золота, это имело большой смысл. Однако это же увеличивало возможность ошибки в расчетах. Всего за полтора месяца до этого дала сбой советская система дальнего обнаружения, приняв отблески солнца на облаках на Среднем Западе Соединенных Штатов за признак запуска ракет. В тот раз мир спасла рассудительность Станислава Петрова, но не было никакой гарантии, что на другое подобное предупреждение дежурный офицер прореагирует так же. Вся советская система ядерного запуска висела на волоске. Человек или машина могли истолковать ситуацию ошибочно, последствием чего стала бы ядерная война, разразившаяся из-за просчета.

Когда 8 ноября, во время учений «Умелый лучник – 83», НАТО изменила свои сверхсекретные коды, советские руководители были уверены, что, скорее всего, это уже не военная игра. Андропов и узкий круг его обычных посетителей – представителей военного руководства и разведки – убедили себя, что Запад вот-вот нанесет по их стране упреждающий ядерный удар. Опасаясь, что если они подождут еще немного, то реагировать будет слишком поздно, они привели весь советский ядерный арсенал в состояние максимальной боеготовности. Параноидное советское руководство, возглавляемое в то время безнадежно больным человеком, лежавшим в больнице, было готово подвести мир к краю пропасти. Это стало решающим моментом в холодной войне.

Некоторые руководители за пределами этого узкого круга не верили, что Запад может нанести ядерный удар. Андрей Громыко, министр иностранных дел СССР в течение 26 лет, был одним из немногих в советском руководстве, кто хорошо знал Запад и его лидеров. Если бы его спросили, нанесет ли Запад в скором времени первый удар, то он несомненно ответил бы: «Нет». Громыко полностью отдавал себе отчет в том, насколько напряженными были отношения с США. Всего несколько недель назад у него состоялся, как он говорил, самый тяжелый на его памяти разговор с государственным секретарем США Джорджем Шульцем. Однако никто не смог бы убедить Громыко, что США готовы запустить свои стратегические ядерные ракеты. Навещая Андропова, лежавшего в Кунцевской больнице, он, видимо, призывал к осторожности и сдержанности. Но был ли Андропов в состоянии его понять? Теперь Андропова окружала небольшая группа людей. Олег Калугин, руководитель Областного управления КГБ в Ленинграде, резюмировал, говоря о царившей тогда атмосфере: «Паранойя стала отличительной чертой советской жизни, паранойя среди руководства… Она не затрагивала русских людей, потому что они были заняты тем, чтобы сводить концы с концами, но советское руководство было просто поражено паранойей»[271]271
  Кинокомпания «Флешбэк»: интервью с Олегом Калугиным.


[Закрыть].

В США разрешение на применение ядерного оружия мог дать только президент. Ядерный чемоданчик американцев в просторечии именовался «футбол». Его носил высокопоставленный военный адъютант, который прошел самую строгую проверку на благонадежность. Адъютант, всегда находившийся в нескольких шагах от президента, нес ядерный чемоданчик, нередко прикрепленный к его руке и содержащий коды для запуска ядерного оружия. Куда бы ни пошел президент, «футбол» был всегда рядом. Кожаный чемоданчик весит около 18 кг, его содержимое официально является сверхсекретным. Однако считается, что в нем хранятся 75-страничный документ «Черная книга» с перечислением вариантов ответного удара; еще документ с перечислением пунктов в США, куда в экстренной ситуации можно эвакуировать президента, в том числе и при нападении на Соединенные Штаты (этим документом воспользовались во время терактов в США 11 сентября 2001 года); карточка размером 3×5 дюймов [7,6 × 12,7 см], в ней перечислены коды аутентификации, известные как «золотые коды», которые меняются ежедневно и связывают президента с Высшим национальным военным командованием, откуда производится запуск стратегических ядерных ракет. Иногда этот чемоданчик называют «кнопка». Кроме того, в нем содержится надежная военная спутниковая система связи. В любое время в Белом доме работают пять военных адъютантов, один из которых всегда сопровождает президента, даже ожидает его на почтительном расстоянии у туалета, когда тот туда заходит.

Советы имели аналогичную систему, именуемую «Чегет». О ней известно немного, за исключением того, что она действовала по тем же принципам, что и американский «футбол», фактически это была ядерная кнопка, содержащая коды запуска для связи с советскими военными. В 1983 году в Советском Союзе приказ о применении ядерного оружия могли отдавать три человека: руководитель страны (Андропов); министр обороны (Устинов) и начальник Генерального штаба (Огарков). Эта система могла отразить первый удар, наносимый для того, чтобы обезглавить руководство и не оставить в живых никого, у кого были бы безусловные полномочия приказать нанести ответный удар.

Когда вечером вторника 8 ноября учения «Умелый лучник – 83» достигли своего апогея, в Кунцевской клинической больнице началась суета. На первом этаже настроение было особенно напряженным. Врачи и медсестры обратили внимание, что больницу посещает немало военных в светлых отутюженных мундирах. Теперь-то мы знаем, как нервничало руководство, когда Андропов, или Устинов, или, вероятнее всего, они оба приводили весь советский ядерный арсенал с его 11 тыс. боеголовок в состояние максимальной боеготовности.

Советские ядерные силы были многоуровневыми, прежде всего разбросанные по территории западной части России и Украины огромные ракетные шахты, в которых размещались гигантские межконтинентальные баллистические ракеты SS-19 [по классификации НАТО, советское название – УР-100Н], каждая из который имела высоту 27 м, массу свыше 100 тонн и дальность 10 тыс. км. В начале 1980-х каждая ракета SS-19 была вооружена шестью отдельными разделяющимися головными частями с блоками индивидуального наведения (РГЧ ИН). Каждая боеголовка обладала разрушительной мощностью примерно 40 бомб, сброшенных на Хиросиму. Когда шахта находилась в режиме готовности к пуску, каждая ракета была полностью заправлена топливом и каждой боеголовке была заранее определена цель в Соединенных Штатах или в Западной Европе – военный объект, командный центр или город.

Бункером всегда управляли два офицера. Если поступал приказ осуществить запуск, старший офицер должен был сломать печать и открыть сейф, в котором содержался конверт. Открыв конверт, операторы должны были найти два ключа. Им следовало вставить свои ключи и, чтобы произвести запуск ракет из шахты, одновременно их повернуть в специальных блокирующих устройствах. Офицеров для этой очень ответственной работы отбирали специально и постоянно оценивали их физическое и психологическое состояние, чтобы убедиться, что они исполнят приказы буквально, зная, что это почти наверняка приведет к их полному уничтожению во время ответного удара и гибели членов их семей. Двое офицеров находились на дежурстве 24 часа, по очереди то работая, то отдыхая каждые шесть часов в замкнутом пространстве на глубине 50 м под землей в центре бункера, они должны были быть и психологически совместимы друг с другом. Весь процесс – от инструктирования до запуска, от получения приказов до вылета ракет – занимал около двух минут. Иногда офицерам приказывали приготовиться к запуску ракет, но не сообщали, учения это или действительно последует приказ о запуске. Даже эти специально отобранные и обученные люди колебались, когда им предстояло запустить ракеты. Но только однажды офицер не смог повернуть свой ключ.

Капитан Виктор Ткаченко отвечал за одну из этих ракетных шахт. Начало ноября 1983 года было, по его воспоминаниям, периодом большой напряженности[272]272
  Кинокомпания «Флешбэк». Подробности этой истории и цитаты взяты из интервью с Виктором Ткаченко.


[Закрыть]. Замполиты проинформировали Ткаченко и его сотрудников о проходящих учениях НАТО и предупредили их, что на самом деле это могут быть не учения, а прикрытие для нанесения упреждающего удара по Советскому Союзу. Одну смену Ткаченко помнит очень отчетливо, именно потому, что она пришлась на время государственного праздника в честь годовщины большевистской революции 1917 года – праздника, ежегодно проводившегося 7 или 8 ноября. «Нам всегда говорили, что война начнется накануне какого-нибудь праздника, когда люди будут праздновать его дома, будут отдыхать», – вспоминал Ткаченко. 8 ноября он пообедал со своей женой и двумя маленькими сыновьями, жившими поблизости, на базе, и потом попрощался, зная, что ему придется пропустить праздник, потому что он заступал на боевое дежурство. Прибыв на место, он спустился в бункер, где находился его командный пост.

«Придя в ту ночь в командный бункер, мы получили особый приказ, – вспоминал он. – Нам велели немедленно переходить на повышенную боеготовность». Очень необычным было то, что в ту ночь в бункере находился третий человек. Он объяснил, что, поскольку теперь введена повышенная боеготовность, его командировали сюда для обеспечения безаварийной связи с Москвой. Почти наверняка он являлся офицером КГБ, который должен был убедиться, что если поступит приказ запустить ракеты, то этот приказ будет исполнен в точности и незамедлительно.

Также Ткаченко вспоминал, что он исполнил бы приказ без колебаний и произвел бы запуск. «Тогда я был вполне готов это сделать», – говорил он. Страна могла на него положиться. Он был уверен, что, если будет совершено ядерное нападение на Советский Союз, то он, исполняя приказ, мгновенно запустит свои ракеты, чтобы нанести ответный удар. «Мы были готовы к третьей мировой войне – но только если бы ее начали американцы», – говорил он.

В аналогичное состояние повышенной боеготовности был приведен и советский арсенал ракет среднего радиуса действия. Главным оружием в этой категории являлась ракета SS-20, или «Пионер». Она была значительно меньше ракеты SS-19. Ее длина составляла 16,5 м, вес – 37 тонн. Меньшим был и радиус ее действия – до 5 тыс. км. Ракета SS-20 могла нести разделяющуюся головную часть (РГЧ) с тремя боевыми блоками, разрушительная мощность каждого равнялась примерно 10 сброшенным на Хиросиму бомбам. Главной отличительной особенностью ракеты SS-20 являлось то, что ее можно было запускать с подвижных пусковых установок, рассредоточенных в сельской местности. В обычное время в поле, на маневрах, находилось лишь около 10 процентов всех ракет SS-20. Однако в начале ноября 1983 года были мобилизованы как минимум 50 процентов всего арсенала SS-20, каждой ракете было приказано занять ее сверхсекретную позицию на местности. Это развертывание предполагало, что ракеты будут вывезены со своих баз на расстояние около 150 км и помещены в укрытия. Транспортные средства могли передвигаться по всем видам пересеченной местности, включая болота и горные дороги. Они могли форсировать реки и даже производить развертывание в лесу. Когда ракеты занимали свои позиции, их покрывали маскировочными сетями, чтобы их не могли обнаружить летающие над ними разведывательные спутники. Кроме того, эти сети были радиопоглощающими, чтобы ракеты было невозможно обнаружить при помощи радиосигналов. После получения приказа о запуске нужно было снять сети с ракет и привести их в вертикальное положение. На это требовалось от двух до трех минут. Как и в шахтах, при каждой группе ракет состояло два офицера со специальными ключами, чтобы произвести запуск.

ГРУ (советская военная разведка) давало командирам полную информацию об учениях «Умелый лучник – 83». Генерал-полковник Виктор Иванович Есин являлся тогда начальником Главного штаба РВСН, включавших арсенал ракет SS-20. Он вспоминал, что получал ежедневные сообщения о ходе военной игры НАТО. «Это было время максимальной напряженности, – говорил он. – Мы должны были проявлять особую бдительность, чтобы не упустить момент, когда мог быть нанесен ядерный удар по Советскому Союзу»[273]273
  Кинокомпания «Флешбэк». Цитаты взяты из интервью с Виктором Есиным.


[Закрыть]. Есин вспоминал, что когда речь шла о том, чтобы нанести ответный удар, имела значение каждая секунда. «Больше всего советские ракетчики боялись того, что на принятие решения о запуске, политического решения, уйдет слишком много времени… что Генеральный секретарь будет слишком долго думать о том, что делать». Учитывая потенциал новых ракет «Першинг», принимать решения нужно было очень быстро, и это время было на вес золота. Есин вспоминал, как во время празднования годовщины революции, 8 ноября, «в кульминационный момент учений НАТО наши войска были приведены в состояние повышенной боеготовности. Командирам ракетных войск приказали оставаться все время в бункерах, постоянно поддерживая радиосвязь… Они находились в самом высоком состоянии боеготовности, ожидая приказов осуществить запуск». Есин и его сотрудники поддерживали постоянную радиосвязь с маршалом Огарковым, который 8 ноября спустился в главный военный командный бункер в пригороде Москвы, откуда он имел право руководить запуском ядерного оружия в том случае, если Генерального секретаря убьют во время первого ракетного удара.

Советским Военно-морским флотом с середины 1950-х годов командовал грозный и энергичный адмирал Сергей Георгиевич Горшков. Советский Военно-морской флот из третьесортного рода войск, фактически не игравшего никакой роли во Второй мировой войне, он превратил в мощный флот, сравнимый с ВМФ США по количеству почти всех типов кораблей и огневой мощи. В случае неминуемой войны в Баренцево море должен был выйти Северный флот, базирующийся в Североморске, около Мурманска. Однако наибольшая ядерная угроза Западу исходила от подводного флота.

В середине 1980-х годов советский ВМФ имел два главных класса подводных лодок с ядерным вооружением. Подводные лодки класса «Дельта» [по классификации НАТО] работали на ядерных двигателях, каждая из них несла 12 ракет SS-N-8 [по классификации НАТО, по советской классификации – Р-29] с дальностью стрельбы до 7800 км, хотя особой точностью эти ракеты не отличались. Большинство подобных ракет были нацелены не на такие конкретные объекты, как аэродромы или военные базы, но в целом – на города США, находившиеся в пределах точности их систем наведения. К другому классу принадлежала огромная подводная лодка «Тайфун» [по классификации НАТО, по советской классификации – «Акула»], которая произвела большой переполох, когда в начале 1980-х годов о ней узнала западная разведка. «Тайфуны» были в числе самых больших из когда-либо строившихся подводных лодок: надводное водоизмещение составляло 25 тыс. тонн, длина – 171 м. Для экипажа были созданы комфортные условия для размещения, что являлось необычным для советских судов, – просторное внутреннее помещение, среди удобств были бассейн и сауна. Это объяснялось тем, что большую часть времени своего патрулирования, до года, «Тайфун» проводил на дне океанов. Он должен был переждать обмен ядерными ударами и запустить свои 20 огромных ракет SS-N-20 [по классификации НАТО, по советской классификации – Р-39] после того, как война перейдет в финальную стадию[274]274
  Miller. The Cold War. Op. cit. P. 120–121.


[Закрыть].

Сергей Локоть являлся помощником командира подводной лодки класса «Дельта» на Северном флоте. Он тоже вспоминал о напряженности, нараставшей с сентября 1983 года и достигшей своего апогея во время учений «Умелый лучник», вызвавших военный психоз. Во время кризиса его подводная лодка незаметно вышла из порта и заняла боевую позицию на дне Северного Ледовитого океана, подо льдами, где ее было почти невозможно обнаружить ни самолету-разведчику, ни спутникам. Подводная лодка постоянно поддерживала связь со своей базой и находилась в состоянии боевой готовности. Об этом периоде Локоть вспоминал так: «Это был единственный раз за мои восемнадцать лет службы на подводных лодках Северного флота, когда я столкнулся с такой сложной ситуацией»[275]275
  Кинокомпания «Флешбэк». Цитаты взяты из интервью с Сергеем Локтем.


[Закрыть]. Несмотря на постоянное напряжение, Локоть и его товарищи-подводники были, по его словам, хорошо обучены и готовы к боевой тревоге: именно этого от них и ожидали в случае кризиса. Если бы поступил приказ, то подводная лодка всплыла бы, пробилась сквозь лед и запустила свои ядерные ракеты по намеченным целям. Как и командиры ракетных войск, Локоть всегда был готов исполнять приказы командования. «Если бы мы получили приказ, то мы бы запустили ядерные ракеты, – сказал он. – Не могу себе представлять, чтобы я усомнился, делать это или нет».

Стратегические бомбардировщики в СССР никогда не играли роли, сравнимой с той, которая отводилась Военно-воздушным силам США. Советы всегда больше полагались на свой ракетный потенциал. Они опасались, что их бомбардировщики будут беззащитны после внезапного нападения американцев, пока самолет еще на земле. Советские ВВС были почти уничтожены на земле в первые часы гитлеровского вторжения, в ходе июньской 1941 года операции «Барбаросса». Советы хорошо помнили об этом до сих пор. Неподготовленность военно-воздушных сил их пугала. Однако в 1982 году, при усилении напряженности в отношениях с США и в ожидании прибытия в Западную Германию ракет «Першинг-2», советские ВВС развернули в Восточной Германии несколько эскадрилий своих оснащенных ядерным оружием бомбардировщиков. Самолет Ту-22М – это сверхзвуковой стратегический бомбардировщик с крылом изменяемой стреловидности (по кодификации НАТО – «Backfire», букв. «встречный пал»). Многие бомбардировщики КБ Туполева были известны своей плохой маневренностью и трудностью в управлении, но к Ту-22М это не относилось, так как первые модели были существенно улучшены.

Полковник Максим Девятьяров являлся штурманом самолета Ту-22М, который в 1982 году занял позицию в штаб-квартире бомбардировочного авиационного командования в Восточной Германии. Он тоже вспоминает 1983 год как «очень напряженное время в отношениях между двумя сверхдержавами»[276]276
  Кинокомпания «Флешбэк». Цитаты взяты из интервью с Максимом Девятьяровым.


[Закрыть]. Проходили постоянные проверки готовности в воздухе и оценки готовности бомбардировщиков к войне. Эти проверки проводились и командованием ВВС, и Генеральным штабом, и Министерством обороны. Во время учений «Умелый лучник» многие бомбардировщики находились в боевой готовности, были полностью заправлены топливом, загружены оружием и могли взлететь через 15 минут после получения приказа.

Во время учений «Умелый лучник» некоторые эскадрильи советских истребителей были переведены на еще более высокий уровень боеготовности, известный как «боевое дежурство на взлетно-посадочной полосе». Это означало, что истребители полностью заправлены и вооружены, что их пилоты и экипажи находятся на борту, двигатели работают, летчики ждут приказа взлететь. Получив сообщение о тревоге, они могли подняться в воздух в течение нескольких секунд, их задача заключалась в том, чтобы очищать воздушное пространство, перехватывая самолеты противника. Кроме того, истребители могли наносить упреждающие удары по находящимся на земле системам доставки ядерного оружия войск НАТО, если возникало подозрение, что они готовы нанести ракетный удар по Советскому Союзу. Во время учений «Умелый лучник» советские эскадрильи истребителей в Чехословакии и Восточной Германии также были переведены в режим «боевого дежурства на взлетно-посадочной полосе». Это психологически изматывало летчиков и экипажи, такое дежурство могло продолжатся от получаса до часа, после этого им на смену в режим «боевого дежурства на взлетно-посадочной полосе» переводилась другая эскадрилья. Такие истребители-перехватчики, как Су-24 и МиГ-23, не несли ядерного оружия, но их появление было наиболее явным признаком советского военного психоза. 8 и 9 ноября американские разведывательные спутники обнаруживали их стоящими на взлетных полосах.