Текст книги "Последняя ставка"

Леон почти десять лет подбирался к Бену Сигелу, перед тем как убить его.

Гангстерские лорды Восточного побережья, похоже, воспринимали свою власть, как никто другой в Соединенных Штатах. Джозеф Дото стал называться Джо Адонисом и выбивался из сил, чтобы сохранить внешнюю молодость, а Эбнер («Лонжи») Звиллман застрелил своего конкурента Лео Каплуса в тестикулы, а не в сердце, а в 1938 году Тони Корнеро запустил игорный корабль, не подходивший ближе трех миль к побережью Санта-Моники; Корнеро назвал свой корабль «Рекс», король по-латыни, а Сигелу принадлежали пятнадцать процентов. Через некоторое время по распоряжению генерального прокурора корабль взяли на абордаж, и все игровые автоматы, рулетки, столы для костей и блек-джека – со всеми номерами, к которым питало страстную привязанность множество азартных игроков, – побросали в море, сводящее к нулю все шансы.

Как-то вечером, за несколько недель до налета, Леон нанял одну из маленьких моторных лодок, водных такси, и отправился на корабль, где обошел все уголки, которые разрешалось посещать простой публике; с одного из обзорных пунктов он увидел стоявшего на корме мужчину, который держал над темной водой длинное удилище. Леон тогда спросил оказавшегося поблизости стюарда, кто этот одинокий ночной рыболов, и тот объяснил, что это один из владельцев, мистер Бенджамин Сигел.

Пятка Леона скользнула вперед по пропитанному кровью ковру, и первая боль пронзила его кишки, как натянутая проволока; он скрипнул зубами и застонал.

Чем дольше Абрамс будет добираться сюда, тем ужаснее будет тряская поездка в больницу. Где тебя черти носят, Абрамс?

Когда боль немного утихла, у него мелькнула мысль о карте, которой не было в комнате. Но он заставил себя переключиться на мысли о своей былой победе, о том, как он завладел западным троном.

Леон переехал из Нью-Йорка на запад, в Лос-Анджелес, в 1938 году, взяв с собою тридцатилетнюю жену и восьмилетнего сына Ричарда, и вскоре узнал, что Сигел опередил его в этом переселении. После взволновавшего его посещения «Рекса» Леон вступил в загородный клуб «Хиллкрест» в Беверли-Хиллз, и там-то, наконец, познакомился с этим человеком.

И хотя Сигелу был всего тридцать один год, он поистине был окружен ореолом могущества. Как и Джо Адонис, он старался держать себя в форме и выглядеть молодым, как подобает королю, но Сигел, похоже, знал, что Королю недостаточно проливать кровь, иметь мужественный облик и важничать.

Они встретились в баре, и человек, познакомивший их, обратил внимание на то, что во всем зале только эти двое пили одну лишь газированную воду.

Это замечание, видимо, заставило Сигела обратить внимание на Леона.

– Это правда, Джордж? – спросил он, прикрыв глаза, что, по-видимому, должно было приравниваться к улыбке. Его каштановые волосы были набриолинены и зачесаны назад, открывая высокий лоб.

– Пожалуй, что да, – ответил Леон.

– Джордж, вам случается играть в карты? – Из-за бруклинского акцента Сигела слово «карты» звучало почти как «коты».

– Конечно, – ответил Леон, опустив голову к стакану, чтобы его не выдала участившаяся пульсация артерии на шее. – Может быть, когда-нибудь перекинемся в покер?

Сигел несколько секунд рассматривал его.

– Нет, очень сомневаюсь, – сказал он после паузы. – Меня только раздражает, когда валеты уравнивают ставки с моими королями.

– Возможно, короли окажутся у меня.

Сигел рассмеялся.

– Не окажутся, если я буду сдавать – а я всегда сдаю карты.

Леон попытался заплатить за выпитое, но Сигел отмахнулся и заметил, подмигнув, что деньги у него неподходящие.

Расплющенные пенни и продырявленные фишки, – думал теперь Леон.

Леон продолжал следить за этим человеком.

Летом того же года Сигел организовал экспедицию для поиска сокровищ на острове Кокос, лежащем в нескольких сотнях миль западнее побережья Коста-Рики, в ноябре вернулся; пошли слухи, что он отыскал там золотую статую – предположительно, Девы Марии – в человеческий рост, но он отрицал такую находку.

Но Леон добыл фотографию статуи; он получил ее от старого пьяницы по имени Билл Боубир, которому изначально принадлежала карта с обозначением клада. Снимок был мутным и захватанным, но на нем можно было разглядеть, что металлическая фигура увенчана короной в форме полумесяца, охватывающего солнечный диск, что больше подходило не для христианской Богоматери, а для египетской богини Изиды.

Вскоре после этого Сигел, в обществе графини, финансировавшей поиск сокровищ, отбыл в Италию, а еще через несколько недель Леон получил из Милана письмо от своего партнера.

Из замка Сфорца пропала одна из пятидесяти девяти хранившихся там старинных игральных карт; какая именно – информатор не знал.

Леон купил билет на ближайший самолет, отправлявшийся в Милан.

«Карты Сфорца» нашли в давным-давно пересохших водяных цистернах, когда в замке Сфорца на переломе девятнадцатого и двадцатого веков проводили реставрацию. Это была смесь фрагментов одиннадцати различных колод; большая часть коллекции относилась к более близким временам и имела привычные французские масти – червы, трефы, бубны и пики, – а остальные принадлежали к колоде Таро, нарисованной в 1499 году, и Леон нисколько не сомневался, что недостающая карта из их числа. В 1927 году он лично сделал подробное описание коллекции, и сейчас, возможно, один во всем мире мог точно сказать, что пропало.

Добравшись до Милана, он убедился в том, что пропавшая карта действительно из древнейших. Это была карта «Башня». В его собственном описании, сделанном одиннадцать лет назад, было сказано, что карта почти без повреждений, и на ней изображена башня, в которую бьет молния; посередине башни повисли в воздухе, среди обломков кладки, две человеческие фигуры.

После этого Леон восемь лет не мог понять, зачем Сигелу понадобилась именно эта карта.

В парадную дверь постучали всего за несколько секунд до того, как Леон услышал, как кто-то вошел в кухню, дверь которой Донна, по-видимому, бросила распахнутой.

– Жорж! – послышался голос; Гильена он узнал, прежде всего, по французскому обращению. – Жорж, где вы?

Леону не хватило сил, чтобы отозваться в голос, он лишь откинулся в кресле, сосредоточился на дыхании и ждал, когда же его найдут. Он слышал, как Гильен открыл парадную дверь и впустил Абрамса, а затем услышал их торопливые нервные шаги в гостиной.

В конце концов Абрамс осторожно заглянул в кабинет.

– Господи! Как… тебя серьезно подранили. Но не волнуйся, доктора соберут тебя в лучшем виде. Гильен! Живо, зови парней сюда!

Уже через считаные минуты полдюжины мужчин осторожно несли Леона по коридору; Абрамс раскрывал перед ними двери и указывал нужное направление. Когда же они оказались в кухне, Абрамс наклонился было, чтобы поднять карту, лежавшую на полу рубашкой вверх.

– Нет, – прохрипел Леон. – Оставь ее здесь.

Абрамс вел машину быстро, но ухитрялся избегать крупных выбоин и не делал резких поворотов. Боль вернулась, и Леон, к своему стыду, не всегда мог удержаться от резких стонов. Ладони, которыми он придерживал растерзанный живот, стали скользкими от крови, и когда он заставил себя скосить глаза вниз, то руки, в мигающем свете многоцветных неоновых вывесок, показались ему черными.

Я потерял отнюдь не все, с лихорадочным жаром напомнил он себе. Сигел потерял все, а я – нет.

В 1939 году Леон сам увлекся рыбалкой. Безлунными ночами он ловил с оконечности пирса в Санта-Монике, ловил больших бесформенных ночных рыб-солнце и поедал их сырыми прямо там, на отбеленном солнцем и морем дощатом настиле. Растил невиданно большие странно ребристые тыквы и зажигал самые большие и яркие фонари из них на различных плотинах и водохранилищах в Лос-Анджелесе, и в округах Сан-Бернардино и Ориндж. И играл сотни частных партий в покер, заслужив репутацию раскованного, эксцентричного игрока. И чертил горы карт, графиков и диаграмм, отмечая на них новые точки, на основе как данных из множества газет со всего мира, которые читал ежедневно, так и наблюдений за погодой. И, как и Сигел, он начал обзаводиться друзьями в среде богатых аристократов из Беверли-Хиллз. Ведь Плутон еще и бог богатства, говорил он себе.

И очень скоро Леон смог увидеть первые результаты: позиции Сигела начали шататься. Его дважды арестовывали в связи с убийством нью-йоркского громилы Гарри Гринбаума, а в апреле 1941 года арестовали за то, что он предоставил укрытие гангстеру Льюису «Лепке» Бухальтеру.

Сигелу удалось опровергнуть оба обвинения, но он мог бы сказать, что, как шахматный король, находится под атакой.

Но Леон не успел набрать достаточно сил для того, чтобы свалить соперника – бомбардировка Пёрл-Харбора японцами втянула Соединенные Штаты во Вторую мировую войну, и хрупкие закономерности и абстрактные фигуры, которые Леон извлекал из своих графиков, оказались погребенными под целенаправленным переустройством промышленности, общества и экономики на военный режим. Его закономерности были чем-то вроде призрачных голосов статического электричества, которые исчезают, как только приемник настроится на сильный сигнал; отдельные факторы, в частности погода, продолжали демонстрировать тонкую спонтанную хаотичность, которая была ему необходима, но целых четыре года он работал лишь на то, чтобы удержать за собой место в игре, как игрок в покер набирает одну «руку» за другой и надеется, что анте не сожрут все деньги, имеющиеся в его распоряжении.

Потом президент Трумэн в 1945 году съездил в Потсдам – и на обратном пути, как заведенный, дни и ночи, всю неделю, играл в покер с репортерами, – и ко времени возвращения в Вашингтон Трумэн принял решение сбросить на Японию атомную бомбу. Самолет-разведчик, проложивший путь «Эноле Гей», на борту которого находилась бомба, назывался «Стрит флеш».

Когда война закончилась, Лео получил возможность возобновить свое наступление.

И в 1946 году Сигел, вновь оказавшийся в положении преследуемого фигурами противника шахматного короля, осознал, что на него ведется атака, и сделал рокировку.

Большинство народу, связанного с игорным бизнесом, решило, что Багси сошел с ума, когда он затеял строительство фешенебельного отеля и казино в пустыне в семи милях южнее Лас-Вегаса – но Леон, к своей тревоге, увидел за этим замком серьезную цель.

Азартные игры легализовали в Неваде еще в 1931 году, одновременно с началом строительства плотины Гувера; к 1935 году плотину достроили, и позади нее, в глубокой долине, разлилось водохранилище Мид, крупнейший в мире рукотворный водоем. Уровень воды поднимался и опускался по графику, отражавшему поступление воды с верховьев реки и расход в нижнем течении. «Фламинго», как назвал Сигел свой отель, представлял собой замок в пустыне, неподалеку от которого имелись неиссякаемые запасы укрощенной воды.

И еще, «Фламинго» получился до безумия роскошным, с привезенными издалека пальмами, толстыми мраморными стенами, панелями из драгоценного дерева, гигантским бассейном и отдельным канализационным трубопроводом для каждого из девяноста двух номеров – но Леон понимал, что это тотем основателя, и потому отель должен быть столь же безупречен, как и его основатель.

Леон наконец-то понял, зачем Сигел украл карту «Башня» – эта карта, подразумевавшая Вавилонскую башню, символизировала глупо горделивые стремления, но при этом служила не только предупреждением против курса, ведущего к более чем вероятному банкротству, но одновременно указывала на него. А если ее перевернуть, положить вверх ногами, смысл менялся; обреченность несколько отодвигалась.

В перевернутом виде эта карта могла позволить Королю построить устрашающий замок и содержать его.

И чтобы окончательно закрепить свое отождествление со зданием, а также зацепить свой статус современного воплощения Диониса, Таммуза, Аттиса, Осириса, Короля-рыбака и всех остальных богов и царей, умиравших зимой и возрождавшихся весной, Сигел открыл отель на следующий день после Рождества. Он закрылся – «умер» – через две недели и вновь открылся 27 марта.

Все эти даты были весьма близки к Рождеству, Великой пятнице и Пасхе.

Когда открыли заднюю дверь кузова-универсала, потное лицо Леона освежил воздух, пахнувший полынью.

– Так, теперь осторожненько. У него огнестрельное ранение, и он потерял много крови. Гильен, залезай на заднее сиденье и подталкивай его, а мы будем вынимать.

Врачи в белых халатах уже суетились вокруг каталки, на которую его положили, но Леон, прежде чем его увезли в распахнутую дверь приемного покоя, поднял руку и схватил Абрамса за рукав.

– Не знаешь, Скотти уже нашли? – Где бы мальчик ни находился, он был физически открыт, хотя и не ощущался.

– Вроде нет, Джордж, – нервно отозвался Абрамс, – впрочем, точно не знаю, я ведь ушел из дома сразу после твоего звонка.

– Выясни, – сказал Леон уже после того, как один из медиков освободил из его пальцев рукав помощника и покатил каталку к дверям, – и дай мне знать! Отыщи его!

Чтобы я тоже мог пойти и совершить служение, с горечью добавил он про себя.

Юго-западнее города на 91-м шоссе грузовик с лодкой на прицепе, ровно рокоча, неспешно катил через пустыню в сторону далекого Лос-Анджелеса; в свете полной луны лучи его фар казались ненужными.

Глава 3
Доброй ночи. Спите спокойно…

Месяцем позже Леон сидел на пассажирском кресле автомобиля Абрамса, и они ехали – на сей раз гораздо медленнее – по залитым солнцем улицам, удаляясь от больницы. Предгорья были окрашены в сухие коричневато-желтые тона, и спринклеры разбрасывали спиральные струйки воды над неестественно зелеными газонами.

Леон был спелёнат, как грудной младенец. Хирурги удалили ему предстательную железу и два фута толстого и тонкого кишечника, а превратившиеся в фарш гениталии просто отвалились от тела, когда врачи ножницами разрезали на нем брюки и трусы.

«Но я потерял еще не все, – в тысячный раз напомнил он себе. – Сигел – да, а я – нет. Несмотря даже на то, что у меня осталось куда меньше кишок, чем прежде».

– Если тебя трясет, можешь ругаться, – сказал Абрамс.

– Ты отлично ведешь, – ответил Леон.

В своей роли Короля-рыбака, сверхъестественного повелителя земли и ее плодородия, Бен Сигел, помимо всего прочего, возделывал рядом с «Фламинго» розовый сад. Розы являлись выразительным символом преходящей сущности жизни, и Сигел думал, что, покорив участок земли, где они росли, он символически покоряет смерть. Со временем цветы стали для него рутинным времяпрепровождением, не требовавшим того психического внимания, на которое он как Король-рыбак был способен.

Леон слышал, что они так же бурно цвели в июне 1947 года, перед тем, как он убил Сигела, что тогда красные лепестки усыпали дорожку к бассейну и даже забивались в щели между бетонными блоками.

Леон, все так же живший в Лос-Анджелесе, старательно докапывался до слабых мест в обороне Сигела, изучал детали его жизни, которые тот не спрятал за стены замка в пустыне.

Слабых мест оказалось два: Трансамериканское телеграфное агентство и женщина, на которой Сигел тайно женился осенью 1946 года.

Работать с тотализатором невозможно без телеграфной связи, незамедлительно передающей результаты скачек по всей стране, и Сигел как представитель мафиозной семьи Капоне учредил Трансамериканское агентство, обслуживавшее запад страны и являвшееся конкурентом прежнего монополиста, чикагского «Континентал пресс сервис», принадлежавшего Джеймсу Ригану.

«Трансамерика» процветала и приносила Сигелу много денег… пока Леон в июне 1946 года не посетил Чикаго и не убил Джеймса Ригана. Банда Капоне быстро отобрала «Континентал» у людей Ригана, и надобность в «Трансамерике» отпала. Банда Капоне ожидала, что Сигел передаст своих клиентов «Трансконтинентал» и закроет «Трансамерику», но Леону удалось сделать так, чтобы приказ об этом был составлен в вызывающем и презрительном тоне. Как и надеялся Леон, Сигел отказался свернуть свою сеть и на собрании главарей мафии потребовал за нее два миллиона долларов.

Строительство «Фламинго» уже началось, и Сигелу приходилось бороться против все еще действующих ограничений на строительство в военное время и на поставку материалов. Леон знал, что Сигелу необходимы доходы от «Трансамерики».

И Леону удалось познакомиться с Вирджинией Хилл, которая продолжала часто посещать Лос-Анджелес, где у нее был дом в Беверли-Хиллз. Все считали ее любовницей Сигела, но Леон разглядел кольцо, которое она носила, обратил внимание на то, как выли собаки, когда она оказывалась рядом с ними, и на то, что если ночью в небе висела полная луна, она никогда не посещала вечеринок, и пришел к выводу, что она была тайной женой Сигела.

Леон заставил себя не выказывать возбуждения, которое почувствовал, увидев открывающуюся возможность; как игрок, который, чуть заметно раздвинув уголки карт, видит вожделенный флеш-стрит, он абсолютно ничего не поменял в своем повседневном поведении.

Но если он не ошибся насчет Вирджинии Хилл, то, значит, он поймал Сигела на стратегической ошибке. Любовница, будь она рядом или вдали, мало что значит, но если Король оказался настолько глуп и сентиментален, что добровольно взял себе жену и, следовательно, может лишиться определенной части своей силы – если она окажется отделена от него водой; чем больше воды, тем слабее он будет.

И поэтому Леон подбросил Вирджинии Хилл идею о том, что Лаки Лучано готовит убийство Сигела – что было чистой правдой, – и что она могла бы предотвратить его, лично обратившись с просьбой к находившемуся в Париже Лучано.

Хилл улетела в Париж в начале июня 1947 года.

Леон обратил в деньги некоторую недвижимость, попросил о некоторых любезностях, прибег к некоторым угрозам и добился того, что в бухгалтерских документах и действиях персонала Трансамериканского телеграфного агентства случились крупные неувязки.

И поздно ночью 13 июня Сигел вылетел из Лас-Вегаса в Лос-Анджелес, чтобы лично разобраться в вопиющих несообразностях.

Его личный самолет коснулся полосы аэропорта Глендейл в два часа ночи 14 июня.

Джордж Леон мог начать действовать лишь в двадцатых числах, и поэтому несколько дней ставил автомобиль напротив дома Вирджинии Хилл на Норт-Линден-драйв в Беверли-Хиллз и наблюдал. Как он и надеялся, Сигел остался в городе и спал в доме Вирджинии Хилл.

Во второй половине дня двадцатого числа Леон проехал по раскаленным, несмотря на тень от пальм, улицам Лос-Анджелеса, остановился у аптеки, вошел в телефонную будку и бросил необходимый решительный вызов.

Сигел взял трубку.

– Алло?

– Привет, Бен. Хорошо ли ловится рыба в пустыне?

Последовала пауза.

– О, – недовольно сказал Сигел, – это ты?

– Совершенно верно. Я всего лишь хочу сказать тебе – сам знаешь, я должен это сделать, – что я хочу заполучить «Фламинго».

– Ах ты сукин сын, – ответил Сигел с интонацией усталого гнева. – Только через мой труп! У тебя духу не хватит.

Леон громко усмехнулся и повесил трубку.

В тот вечер Леон точно понял, что звезды работали на него – Сигел с тремя друзьями отправился в приморский ресторан «На пляже у Джека». Леон последовал за ними и, когда они уже благодарили метрдотеля и собирались уходить, дал официанту десять долларов, чтобы тот передал Сигелу экземпляр утренней «Лос-Анджелес таймс» с приколотой запиской, в которой говорилось: «Доброй ночи. Спите спокойно. С наилучшими пожеланиями от Джека». Сигел взял газету, но даже не глянул на нее.

Через час Леон припарковал свою машину у тротуара перед принадлежавшим Вирджинии Хилл домом в испанском стиле. Выключенный мотор, остывая, шуршал и потрескивал, словно жук, на затененной ночной улице.

Какое-то время он просто сидел за рулем, рассматривал освещенный прожекторами дом с колоннами и думал обо всем подряд, в частности, о том, каково пока что было жить лишь в одном теле и обладать жизненным опытом всего лишь одной особи; он пытался представить себе, что жизненно связан с извечными и ужасающе могущественными персонами, которые втайне одушевляют человечество и движут им, теми персонами, которых психолог Карл Юнг назвал архетипами, а люди более примитивные в испуге величают богами.

Представить это было попросту невозможно. Поэтому он вылез из машины, взял карабин калибра.30–30 и пошел по полого уходившему вверх газону к увитой розами шпалерной ограде, прикрывавшей окно гостиной со стороны улицы. В кустах громко трещали сверчки, и никто не мог расслышать, как он передернул затвор и дослал в патронник первый патрон.

Ствол винтовки удобно расположился на перекладине шпалеры, и несколько минут Леон просто сидел, согнувшись, на деревянной скамейке, наводил мушку то туда, то сюда и изучал обстановку.

За пугающе близко расположенным стеклом гостиной, на диване с цветочной обивкой, Сигел, сидя за столом, читал спортивную страницу той самой газеты, которую прислал ему Леон, рядом скучал, скрестив руки на груди, еще один человек. Комната была обставлена в стиле рококо, сплошные амурчики, мрамор и лампы-статуэтки. На рояле стояла фигура Вакха, бога вина, а на стене красовалась картина, изображавшая обнаженную женщину с бокалом в руке.

Стекло рассыпалось сверкающими брызгами, первые два выстрела раздробили статую и пробили картину; Бен Сигел начал было вставать, и две следующие пули разворотили ему лицо; пять оставшихся в обойме Леон выпустил не целясь, но ему показалось, что он еще дважды попал в Сигела. Грохот выстрелов раскатывался по улице из конца в конец, но Леон отчетливо слышал, как стреляные гильзы ударялись о деревянную скамейку, на которой он расположился.

Затем он бегом вернулся к автомобилю, бросил винтовку на заднее сиденье, включил мотор и, быстро выезжая из квартала, ликовал, будучи в состоянии рассмотреть сделанное с точки зрения двадцати двух новых, выкристаллизовавшихся сущностей.

Заканчивалось 20 июня – в дохристианские времена с этого дня начиналось продолжавшееся целый месяц празднование смерти Таммуза, вавилонского бога плодородия, царившего в пустыне, где летнее солнце накладывало на цикл роста нечто вроде горячего зимнего умирания.

20 июля, с завершением празднования, начиналось новое царствование.

А в суровом сердце пустыни Мохаве той ночью пронеслась песчаная буря, ободравшая до металла краску со всех оставленных на улице автомобилей и навсегда замутившая их ветровые стекла.

Позднее Леон узнал, что цель поразили четыре из девяти пуль и что правый глаз Сигела, аккуратно выбитый из глазницы, нашелся аж в соседней комнате.

Вернувшись теперь в свое бунгало, Джордж Леон ковылял из комнаты в комнату на костылях и наблюдал за сонной нагретой улицей двумя глазами торчавшего на крыше Ричарда. Он слушал радио, читал газеты, делал карандашом пометки на своих диаграммах и старался не заходить в кухню, где на линолеуме все еще лежала брошенная карта.

Сначала ему сообщили, что Скотти погиб вместе с Донной в автокатастрофе, потом – что полицейские не обнаружили в сгоревшей машине детского скелета; Абрамс побеседовал с Бейли и другими, в результате чего удалось установить, где Донна могла высадить мальчика из машины, но к тому времени уже не представлялось возможным выяснить, какие еще автомобили проезжали в ту ночь по Девятой стрит.

Ни объявления в газетах, ни радиообращения, ни полицейские розыски не помогли вернуть мальчика. И в процессе поисков Леон наткнулся на тревожный факт – в Лас-Вегасе вовсе не было казино под названием «Мулен Руж».

Он остервенело нырнул в хобби – коллекционирование марок и монет – покупал экспонаты, изучал изображения и номиналы и пытался прочитать скрытые за всем этим значения. Спал он лишь когда изнеможение валило его с ног, и не обращал внимания на трезвон телефона.

Он часами, превозмогая боль, сидел на полу в «берлоге», изобретая новую разновидность покера; ему было необходимо хоть в какой-нибудь форме снова ощутить себя отцом.

И наконец однажды ночью у него не хватило сил для того, чтобы и дальше игнорировать проблему, и в полночь он выбрался из спальни и на четвереньках, с зажигалкой в кулаке, дополз до кухни.

Карта все еще лежала там, где Донна бросила ее, выдернув из поврежденного глаза Скотти. Леон долго сидел в темноте, держа над картой дрожащие пальцы.

В конце концов он перевернул ее, не замечая гулявшего по бунгало сквозняка, несколько раз чиркнул колесиком зажигалки и посмотрел.

Карта, как он и опасался, оказалась профильным изображением Пажа чаш; эта карта соответствовала современному валету пик. Одноглазый валет.

Ветер, трепавший хлипкие жалюзи, дул с запада; он летел через пустыню Мохаве из Долины смерти и еще более дальних мест. Не менее часа Джордж Леон сидел, скорчившись, на полу и смотрел в ту сторону, зная, что именно из этой четверти компаса когда-нибудь явится его враг, одноглазый валет.