Текст книги "Законы прикладной эвтаназии"

2

До дачи Морозова она добирается на электричке. Впрочем, участок уже не принадлежит Алексею Николаевичу.

Из дома ей навстречу выходит Волковский в элегантном сером костюме.

«Майя, мы вас уже заждались! Вы понимаете, что мы очень волнуемся?»

«Добрый вечер, Александр Игнатьевич».

Волковского она не может фамильярно называть на «ты». Всё-таки он гораздо старше Морозова. Хотя будь он даже молод, всё равно Майя не может представить, как можно Волковского назвать на «ты». Его, наверное, даже супруга называет на «вы». Если, конечно, он женат.

Она забегает в дом.

«Что купили, мадемуазель Майя?»

«Книги».

«Книги – это хорошо… А вас ждёт ужин, между прочим».

На даче Морозова живёт пять человек. Трое работают непосредственно над проектом анабиозиса. Молодые, энергичные, обеспеченные, фанатично преданные Волковскому. Четвёртый – повар Андрей. Его происхождение и роль в обществе хранителей времени неясны. Последний – сам Волковский.

Хорошо, что в доме шесть комнат, на всех хватает. Хотя, как обнаружила Майя, инженеры иногда спят прямо в подвале, на диване возле анабиозиса.

Анабиозис уже построен. Вот он стоит на своём постаменте, блестящий, высокотехнологичный, дорогой. Возможности двадцать первого века гораздо шире, нежели возможности первой половины двадцатого. Деньги и связи Волковского обеспечили непрерывную поставку необходимых компонентов. Но главное – это наличие готовых чертежей. Разработать за два месяца анабиозис невозможно, а вот построить в соответствии с образцом – вполне реально.

Повар Андрей ставит на кухонный стол ужин для Майи.

«Мы уже поужинали», – поясняет Волковский.

Андрею лет тридцать, он молчаливый и спокойный.

«Что это?»

«Это киш с цветной капустой и курицей, – отвечает Волковский. – И салат. А чай – на твой выбор».

«Пуэр».

Она пристрастилась к пуэру. В её столетии – днём с огнём не сыщешь.

Волковский садится напротив.

«Майя, нам осталось совсем немного, вы понимаете. Ещё неделя-две, и мы убедимся в верности того состава, который используем. Мы уже пробуем его на животных, видимого дискомфорта они не испытывают. Но вы, Майя, должны понимать, что станете первым человеком, на котором будет испытан наш аппарат. То есть мы, конечно, проведём предварительный опыт с добровольцем, но именно вы подвергнетесь длительному воздействию анксиолитика. Очень длительному».

«На мне уже испытывали такой аппарат. И такой препарат».

«Да. После десятков опытов, проведённых над “брёвнами”».

Волковский знает почти всё. Он потребовал подробного рассказа обо всех приключениях Майи в прошлом в качестве одного из условий отправки её в будущее. Впрочем, она бы и сама всё рассказала.

«Ничего, справлюсь. Мне терять нечего».

Это бахвальство, Майя. Ты просто бравируешь. На самом деле ты чудовищно боишься не проснуться. Потому что много раз видела, как люди не просыпаются после анабиоза. Или просыпаются, но тут же получают укол синильной кислоты от доктора Иосимуры.

«В любом случае, вы, Майя, должны очень хорошо описать, что бы вы хотели увидеть, когда вас разбудят. Чтобы для вас подготовили именно ту одежду и обстановку, к которой вы привычны».

«Это не проблема, хоть сегодня напишу».

«Сегодня и напишите. Я полагаю, что мы уже готовы назначить дату окончательного погружения. Полагаю, это будет первая половина декабря. Скажем, десятое-одиннадцатое число».

Впрочем, Майя умеет отключать свой страх. Как отключила она его, обращаясь к Накамуре в замкнутом пространстве подземной лаборатории.

Она отвлекается от еды и смотрит старику в глаза.

«Ради чего вы это делаете, Александр Игнатьевич?»

Волковский качает головой.

«Ещё месяц назад я бы не смог ответить на ваш вопрос. Теперь, вероятно, могу. Ради идеи. Исии Такэо придавал факту вашего обнаружения огромное значение. Я не знаю, почему. Но полагаю, что вы что-то измените в своём времени. Не спрашивайте меня, что».

Внезапно Майя понимает, что именно она должна изменить. Вилка опускается на недоеденный киш, глаза стекленеют.

«Что с вами, Майя?»

«Ничего. Мне нужно отдохнуть, я сегодня сильно устала».

Волковский проводит её до комнаты.

«Вам ничего не нужно?»

«Нет, спасибо».

В её комнате есть звонок. Если нажать на кнопку, тут же прибежит Андрей или сам старик. Майя – центр эксперимента.

«Вы ведь можете погрузить в анабиоз кого угодно. Знакомого вам человека. Того, кто может сделать больше, чем я».

Она говорила это старику, говорила не раз.

«Нет, Майя, – отвечал старик. – Это вопрос идеи. Мы создали общество, мы ждали вас столько лет, и мы не можем изменить себе. На старости лет я понял, что моё назначение – не копить деньги на очередной “Майбах”. Я – ступенька, по которой вы сделаете очередной шаг».

И Майя не знает, как может выразить Волковскому свою благодарность.

«Вы что-то измените в своём времени», – сказал он.

Теперь она понимает, что нужно изменить.

Перед её глазами снова проходят мертвецы из семьсот тридцать первого. Но теперь цепочку мертвецов замыкает мужчина лет пятидесяти в дорогом костюме. Его зовут Анатолий Филиппович Варшавский, и он собирается провести через Совет закон о легализации опытов над людьми. Он спрашивал её: как ты относишься к этому. И она ответила: никак. Теперь она понимает, что была неправа. Упрёк во взглядах мертвецов, замученных в застенках управления по водоснабжению и профилактике Квантунской армии, давит на неё.

Отец, не делай этого. Ты не представляешь, что творишь. Зло не может быть необходимым, отец.

Звонит мобильный. Номер незнакомый.

«Привет, это Дима, твой сегодняшний знакомый. Я не удержался и решил не откладывать звонок в долгий ящик».

«Привет…»

Мысли о мертвецах куда-то уходят, становится тепло и уютно.

Она валяется на кровати, ноги укутаны пледом, внутри тепло, а в ухо льётся Димина речь, смешная и сумбурная.

Он что-то говорит про кино, зовёт её на трёхмерный мультфильм «Мегамозг» в кинотеатр «Синема Парк», рассказывает о Брэде Питте, который дублировал кого-то из персонажей, но его голоса всё равно не слышно за русской озвучкой. Майя не знает, кто такой Брэд Питт, но ей почему-то интересно слушать Диму, и она понимает почему. Ей интересно, потому что это говорит Дима. Что он говорит, не столь важно.

Нужно его прервать.

Зачем ты дала мальчику телефон, Майя? Ты хотела помучить и его, и себя?

«Дима, прости, но у меня…» – Она пытается отказать, но не может закончить фразу.

«Я не принимаю отказа!» – гордо и весело говорит он.

«Ладно, – смеётся Майя. – Когда?»

«Давай в пятницу».

«Послезавтра?»

«Ага. Завтра у меня много работы, а вот послезавтра – то, что нужно».

«Хорошо…»

Потом они говорят ни о чём.

«Мало кто знает, что Александр Сергеевич Пушкин имел два пупка, – вещает Дима. – Об этом рассказывала не только его жена Наталья Гончарова, но и Дантес, который подробно описывал внешность поэта в своих воспоминаниях. Дантес утверждает, что правый пупок Пушкин использовал по назначению, а левым пользовался в качестве хранилища для информации. В книге исследователя Барсукова “Мой Пушкин” мы находим следующую цитату: “…он задрал полы сюртука и оголил живот, после чего погрузил руку в пупок. Через несколько секунд он нашёл то, что искал, и извлёк из пупка небольшой томик Вергилия…” Что-то похожее встречается в воспоминаниях Кудина “Пушкин и физика”: “…в левом пупке Пушкин хранил ценные вещи, в том числе миниатюрный амперметр, которым пользовался при каждом удобном случае…” Пупки Пушкина описывались в литературе не раз, но, к несчастью, ни одной иллюстрации история не сохранила, хотя многие известные живописцы, в том числе Кипренский, предлагали Александру Сергеевичу запечатлеть эту необычную часть тела на полотне…»

Майя хохочет в голос, и мертвецы уже отступили так далеко, что их совсем не видно, и ей хорошо, будто ничего не случилось, будто она родилась в этом времени, в конце двадцатого века, и в её поддельном паспорте написана абсолютная правда, и Морозов – или Волковский, она не уверена – не чужой человек, а отец, который любит её, и послезавтра она пойдёт на свидание с Димой, этим смешным парнем, который…

Её мысли прерываются. Неожиданно, резко. Перед ней стоит лицо китаянки, которую собирались использовать для очередного опыта с анабиозисом. Китаянка смотрит на Майю из-за решётки, и в её глазах не страх. В её глазах – абсолютная пустота.

Дима что-то говорит, но Майя уже не слышит.

Мальчик, милый мой, будь сильнее мертвецов, я прошу тебя. Хотя бы капельку сильнее.

«Ты здесь?» – возвращается голос Димы.

«Да, я здесь. Прости, меня отвлекают. Давай договоримся и встретимся, а сейчас мне нужно бежать».

«Тогда в шесть на “Арбатской”?»

«Хорошо. А где кинотеатр?»

«На “Багратионовской”. По голубой ветке».

«Хорошо. Я приду».

Он включает «игривость» в голосе.

«Пока!»

Чувствуется его желание обнять её даже по телефону.

Майя откидывается на подушку. Это любовь? Не нужно, Дима, пожалуйста.

Она смотрит на стенку. Лампа освещает комнату. Один из предметов бросает тень, похожую на человеческую фигуру. Где-то здесь живёт дух генерала-лейтенанта Исии Сиро.

3

Алексей Николаевич Морозов чудовищно рассеян на работе. Он думает о Майе, о Волковском, о своей бывшей даче (половину денег от сделки он «одолжил» Олегу на развитие бизнеса – по сути, отдал). Для практикующего нейрохирурга это смерти подобно. Он хочет взять отпуск.

Вся эта история с гостьей из прошлого (или из будущего?), с Волковским и обществом хранителей времени настолько выбила Морозова из колеи, что он забыл о девочке Маше. Да, именно так, о девочке Маше Крапивкиной, которая лежит в онкологии и которой осталось от силы полгода. Девочке семнадцать лет, у неё рак яичников.

Её следовало бы положить в анабиозис вместо Майи и хранить, хранить, хранить все пятьсот лет, пока рак не научатся лечить. Но нет, этого Волковский не позволит. Он не позволит построить второй анабиозис для Майи, использовав первый для девочки по имени Маша. Поэтому Машу ждёт другая разновидность спасения. Более спокойная, более надёжная. В какой-то мере менее болезненная.

Доктор Морозов знает, что дело нужно сделать сегодня. Другого времени не будет. После этого – отбой, отпуск, временная свобода. Он будет заниматься анабиозисом, Майей, Волковским, а может быть, уедет куда-нибудь на Мальдивы на неделю-другую, чтобы оторваться от окружающей действительности.

Сакситоксин, как обычно. Ничего особенного. Просто яд, который никто не обнаружит в организме.

Но есть ещё одна проблема, от которой хочется сбежать больше всего. У неё есть имя – Мария Николаевна Маркеева. Старуха оказалась очень дотошной. До сих пор милиция не принимала у неё заявление, но не ровен час примет. И тогда не миновать расследования, следовательно, эксгумации. Следы сакситоксина обнаружат, распознают убийство. Начнётся дознание, суета, следователи в каждом кабинете и палате. Морозов совершенно не уверен, что не проколется где-нибудь.

Иногда он ловит себя на страшной мысли: старуху тоже нужно подвергнуть эвтаназии. Принудительной эвтаназии. Всё равно её жизнь бессмысленна. Единственное, что её наполняет, – это желание доказать, что мужа убили. Тогда наступит её время, её праздник. Будет куда таскаться каждый день, помимо поликлиники. Будет чьи пороги оббивать.

Но старуха – не причина для того, чтобы изменять своим правилам. Для того, чтобы подвергать девочку Машу мучениям.

У неё выпали все волосы от химиотерапии. Он видел её фотографии двухлетней давности. Красавица, светлая коса до пояса. А теперь – бледное лысое чудовище с проваленными глазами. Смерть-девица.

Он хранит сакситоксин уже не в шкафчике, а в сейфе. Так надёжнее.

Он начал различать два понятия – добровольная и принудительная эвтаназия. Василий Васильевич Маркеев относится к первому случаю. Старик знал, на что идёт, и был благодарен врачу за спасение от боли. Но девочка Маша вряд ли понимает, что у неё нет никакой надежды. Пока она молода, она надеется. А молодой она будет всегда. Поэтому требуется принудительная эвтаназия. Сделанная во благо вопреки воле пациента.

Алексей Николаевич достаёт из сейфа сакситоксин, наполняет шприц, надевает на иглу колпачок, прячет орудие в карман.

Снова в онкологию. Вечерние коридоры, никого вокруг.

Иногда Алексей Николаевич вспоминает о камерах. Если соотнести записи с камер с временем смерти его пациентов, то всё станет понятно. Но на наблюдательном посту никого нет. Камеры просто пишут картинку.

Это ещё одна опасность. Если старуха раздует дело, камеры подтвердят его виновность.

Чёрт побери. Майя – проблема, Волковский – проблема, анабиозис – проблема. И это только первая группа. Далее: старуха – проблема. И девочка Маша. Но эту проблему он решит прямо сейчас.

Шприц в кармане. Он идёт через двор. Едва заметные капли дождя. Он вляпывается ботинком в грязь, хочет чертыхнуться, удерживается.

Маленькая боковая дверь. К лифтам – в обход дежурных медсестёр. Это не та онкология, где лежал старик. Другая часть здания.

Морозов превращается в эвтаназиальную машину, терминатора-спасителя. Его электронные зрачки анализируют поступающую информацию, отсеивают ненужное, выдают алгоритм действий. Лестница, четвёртый этаж, поворот налево.

Едва освещённый коридор, ещё один поворот. Тут много путей, которыми можно миновать медсестру.

Палата.

Алексей Николаевич подходит к кровати девочки. Чёрт побери, он прошёл весь путь менее чем за пять минут, точно тень. Герой комикса, супермен-избавитель.

Маша лежит с капельницей. Он ловит себя на мысли, что хочется просто ввести яд в капельницу и убежать, но нет, нельзя, нельзя. Он старается извлечь иглу из руки девочки так аккуратно, чтобы не разбудить её. Кажется, получается. Всё, игла уже вышла из руки. Он поднимает её наверх и укрепляет в разъёме, чтобы капли не падали на пол.

Достаёт шприц.

В полутьме не видно, что ребёнок – измученный и исхудалый. Слава богу, что не видно.

Морозов проверяет, нормально ли проходит через иглу жидкость, и заносит руку, чтобы сделать укол.

Внезапно зажигается свет.

4

В подвале анабиозиса – четверо. Майя и три инженера – Женя, Юджин и Юра. Юджина на самом деле тоже зовут Женей, но два Жени в одном коллективе – это крайне неудобно. В целях облегчения коммуникации его переименовали в Юджина. Ему тридцать три, он не женат. Полный, потливый и очень старательный – типичный институтский ботан.

Жене около сорока, он возглавляет один из отделов крупной фармацевтической фирмы. Занимается, в основном, разработкой анксиолитика. С «железом» работает Юра, владелец компании по производству медицинского оборудования, а по первому образованию – инженер-системотехник. Все трое в обществе – недавно, но Волковский посчитал их идеальными кандидатурами для работы над анабиозисом.

В клетках в дальнем углу помещения копошатся подопытные животные. Белые мыши, крысы, кролики, кошки и шимпанзе по кличке Джо. Майя старается не смотреть в ту сторону. Животные до боли напоминают людей в крошечных камерах корпуса «ро».

«Если бы сейчас сюда ворвались активисты PETA, нас бы расстреляли», – говорит Женя.

«Сварили бы заживо», – поддакивает со смехом Юджин.

«Что такое “пета”»? – спрашивает Майя.

«О-о, – протягивает Женя. – PETA – это целенаправленное объединение сказочных долбоёбов».

Женя не матерится, но это выражение использует часто. Майя уже знает, что это цитата из его любимого фильма «Даун Хаус». Фильм ей не понравился. Во-первых, это сатира на реалии чужого для неё общества, а во-вторых, Майя не любит авангард.

«И в чём выражается их сказочность?»

«Ну, например, в фильме “Побег из Шоушенка” есть сцена, в которой герой скармливает ворону личинку. Так активисты-защитники заявили, что эта сцена является негуманной по отношению к личинке и потребовали заменить её пластиковой имитацией».

«А по отношению к ворону это гуманно?»

«Вот-вот. В итоге нашли личинку, умершую от естественных причин, и отсняли сцену».

«То есть просто убили личинку где-то за кадром?»

«Точно».

«Вообще-то, это не PETA, – вставляет Юджин. – Это какие-то локальные американские защитники».

«Ну, PETA тоже хороша, – возражает Женя. – С завидной регулярностью на улицах появляются обнажённые дамы, даже в мороз, которые таким образом требуют не носить изделия из меха».

«А также не есть никаких продуктов, производимых животными, например, мёда или молока».

Майе хочется сказать, что и в её время есть подобные безумцы. Но из троих её собеседников только Юра более или менее знает правду. Остальные не знают, что она из будущего. Они просто знают, что её нужно туда отправить.

Как Волковский сумел их так «подсадить» на свою веру, Майя не знает. У него – свои рычаги воздействия.

Логика и здравый смысл в Майе борются с воспоминаниями.

Юра молчит. Он в наушниках, слышно, что играет что-то резкое и тяжёлое.

Чтобы успеть на свидание с Димой к шести, нужно выходить из дому примерно через час. Ещё в Китае Майя обнаружила, что сборы здесь занимают гораздо больше времени, чем в двадцать седьмом веке. Нет нанокремов, которые автоматически собирают с кожи грязь и делают её нежной, нет устройств для подбора правильного запаха и цвета губ. Приходится всё делать вручную. Смотреть в зеркало, водить по губам странной палочкой под названием «помада». Майе нравится её вкус.

Недавно она прочла, что среднестатистическая женщина съедает за свою жизнь тридцать пять килограммов помады. И даже мужчина три килограмма. Она не сразу поняла, что речь о поцелуях.

Ассоциативный ряд приводит её к мысли о Диме. Как он смотрел на неё. Как он хотел поцеловать её – незнакомую, молчаливую.

Нет. Это первое и последнее их свидание. Зачем ты согласилась, Майя?

«Так! – громко произносит Юджин. – Мадемуазель Майя, вам стоит быть повнимательнее!»

Она наступила на какой-то провод.

Сложно привыкнуть к тому, что здесь вся связь – проводная. Нельзя брать энергию из воздуха. Теслу здесь не поняли.

Нет, не «здесь». Его пока что не поняли. Его поймут – в двадцать третьем веке. Человека, который на три столетия опередил своё время.

«Ну что-с, – распрямляется Женя. – Крысу?»

Юра снимает наушники.

«Кота».

«Неужели ты всё слышишь в этих наушниках?»

«Слышу. Кота».

Он всегда такой. Два-три слова за день, и все по делу, все в точку. Странный человек. Очень надёжный, иначе Волковский бы ему не доверился.

«Мы ещё не пробовали кота», – настороженно говорит Юджин.

Количество требуемого анксиолитика для кота рассчитано по массе относительно массы крысы. Кота зовут Балбес, его подобрали на улице неделю назад, вымыли, привили, проверили на разные болезни. Кот оказался здоровым и сильным.

Женя подносит к анабиозису клетку с котом. Тот флегматичен: он недавно плотно поел. Перед экспериментом животных не кормят, но никто не ждал, что Юра потребует кота.

Юра официально назначен главным. Значит, так и должно быть.

Майя поражается удивительному разгильдяйству и несобранности этих людей. Они делают всё играючи. Они присоединяют важнейший кабель, даже не проверив его целостность; они рассчитывают дозу анксиолитика на глаз и лишь после успешного эксперимента фиксируют, сколько вещества было введено. При этом у них всё получается легко. Кажется, поставь сейчас Женю или Юру на канат, они точно так же, легко, быстро, с риском для жизни пойдут по этому канату – и не упадут.

Кот получает дозу анксиолитика из ветеринарного шприца-пистолета и через считаные секунды засыпает. Женя открывает клетку, достаёт животное, начинает подсоединять его к питательной системе анабиозиса.

«Ты был хорошим котом, Балбес», – печально говорит Юджин.

«Молчи, а?» – косится на него Женя.

«Мы должны решить», – неожиданно вставляет Юра.

«Что?»

«Кто будет первым подопытным из людей. Если с Балбесом всё будет нормально, мы пробуем Джо. И всё. После Джо – только человек, не иначе. Кто?»

Майя смотрит на Юру с удивлением.

«А разве не я?»

«Нет. Ты – наша миссия. Тобой мы рисковать не имеем права. Сначала доброволец».

«Я…» – начинает Майя, но её обрывают.

«Я готов», – это Женя.

«И я», – Юджин.

Юра кивает. Он тоже готов.

Женя закрывает саркофаг с котом.

«Время?»

«Шестнадцать десять».

Нужно собираться, думает Майя.

«В город никто не едет?» – спрашивает она.

«Подвезти?» – это Женя.

«Хотелось бы».

«Не вопрос. Когда?»

«Минут через сорок».

«О’кей».

Майя идёт к лестнице. Наверху слышны шаги: пришёл Волковский. Его ботинки стучат по полу, затем он спускается в подвал. На улице дождь и слякоть, Волковский оставляет на лестнице грязные следы.

«Добрый вечер», – весело говорит Майя.

«У нас неприятности», – мрачно сообщает Волковский. Он стоит у лестницы и осматривает свою небольшую команду.

«Какие?» – спрашивает Юра.

«Нашего общего друга Алексея Николаевича Морозова вчера вечером арестовали за попытку предумышленного убийства и по подозрению ещё в десятке».

У Майи внутри всё переворачивается.

«Как? Что?» – выдавливает она.

«Поздней ночью Морозов взял шприц и отправился облегчать участь одного из больных. Судя по всему, не в первый раз».

Волковский подходит к дивану у стены и тяжело плюхается на него.

«Его поймали прямо там, на месте, – продолжает он. – Взяли со шприцем в руке».

«Он хотел провести эвтаназию?» – уточняет Женя.

«Именно. Девочке раковой. Молодой совсем девочке».

Майя прислоняется спиной к стене и собирает все силы, чтобы не сползти вниз.

Эвтаназия. Это то самое слово, которое так часто говорил её отец. Это необходимое зло. Лишить жизни, чтобы освободить от страданий. Раковая девочка. У неё карцинома. Болезнь, от которой найдут лекарство. Которую в двадцать седьмом веке можно изгнать. А в этом, двадцать первом, – только эвтаназия.

«Женя, мне всё равно надо в город», – тихо говорит она.