Текст книги "Ельцин"

Новый Ельцин пришелся по душе и другим деятельным сторонникам перемен. В августе 1988 года, например, он согласился войти в наблюдательный совет общества «Мемориал», новой неправительственной организации, выступавшей за создание в Москве памятника миллионам жертв политических репрессий в сталинские времена. Такой чести Ельцин удостоился по результатам почтового опроса читателей «Литературной газеты» и журнала «Огонек». Эти издания были любимы русской интеллигенцией, связей с которой у Ельцина почти не было³⁴. Ельцин отлично понимал, что журналисты и редакторы могут быть полезными союзниками. Московский корреспондент «СиБиЭс Ньюс» Джонатан Сандерс взял у Ельцина несколько интервью и решил во время поездки домой в Нью-Йорк купить ему в подарок полосатый галстук от братьев Брукс. Он встретил Ельцина на лестнице Госстроя, сказал, что понимает, насколько щепетильным нужно быть, даря политику подарок, но все же вручил ему галстук. Ельцин с восхищением надел подарок и повязал собственный галстук на шею Сандерса, превратив происходящее в обмен знаками уважения³⁵. Приглашение ответить на вопросы студентов Высшей комсомольской школы 12 ноября 1988 года дало ему новые возможности. Вскоре после встречи Суханов увидел, как поддельную стенограмму выступления Ельцина продают на московском Арбате. «Я, естественно, показал ему этот «коммерческий экземпляр», и он тут же спрашивает: а почему мы до сих пор не сделали своей стенограммы? Действительно, почему? И он посадил своих дочерей Таню с Леной за работу, и они распечатали те пленки, которые записал Саша Коржаков». Двенадцать копий под копирку были распространены по неформальным каналам. Готовые к сотрудничеству журналисты использовали любую лазейку, чтобы опубликовать этот текст. В пермской молодежной газете редактора удалось убедить напечатать стенограмму под заголовком «Политик или авантюрист?»³⁶

Ельцин все активнее начинал связывать свою критику сегодняшней КПСС с серьезной критикой советского прошлого. Студентам ВКШ он сказал, что россияне были покорными, потому что к этому их приучили «паразитирующие» партийные и государственные структуры, монополизировавшие власть, скрывающиеся за завесой секретности и призывающие людей постоянно совершать «ритуалы жертвоприношений». Говоря об истории страны, Ельцин явно вспоминал опыт Урала и своей семьи: «Сначала народ заставили положить на алтарь антинародную политику сельского хозяйства, затем принудили его расстаться с такими непреходящими ценностями, как духовность и культура, потом лишили возможности самостоятельно определять для себя задачи»³⁷.

Если речь заходила о средствах улучшения ситуации, Ельцин был не очень воинственным. Помимо чудаковатого популизма, столпами его позиции были искренность, необходимость видеть результаты реформ и поддержка политической конкуренции и представительства. Сильной стороной Ельцина была не проницательность его утверждений, а готовность простым и понятным языком высказать то, о чем многие уже думали, но боялись произнести публично. Как заметил один московский ученый после откровенного выступления Ельцина, он озвучил «то, о чем давно открыто говорят в народе» на кухнях и дачах³⁸. Выражаясь более формальным языком антропологии, Ельцин был лидером «дискурсивного разрушения» советской системы, демонтирующим смыслы, более не соответствующие реальности³⁹. В социальной и экономической сферах он выступал за нормализацию полемики и осязаемые бытовые улучшения, способные повысить уровень жизни. Хотя Ельцин и предлагал некоторые конкретные шаги (увеличение выпуска товаров народного потребления и строительных материалов для нужд населения за счет сокращения государственных расходов на строительство и космос), общей концепции реформ у него не было. В ВКШ он сказал, что подобные мысли оставляет только для назидания самому себе: «Я… для себя только изложил, это получается довольно объемно, но это только для себя, и положил далеко-далеко, в архивы, в сейф, чтобы никто не видел»⁴⁰. Это была всего лишь отговорка, которую очарованные слушатели ему легко простили. В своем новогоднем интервью журналисту Павлу Вощанову, в 1991–1992 годах ставшему его пресс-секретарем, Ельцин сказал, что хотел бы отменить «двойные привилегии», предусмотренные советской системой, чтобы министр на рубль своей зарплаты мог бы купить те же самые товары и услуги, какие доступны на рубль зарплаты уборщицы министерства⁴¹. Но этот план касался устранения несправедливостей прошлого, а не создания конкурентоспособной экономики в перспективе.

В политической сфере Ельцин благоволил либерализации избирательного законодательства, вступившей в силу после XIX партконференции, и боролся с мерами, угрожавшими погубить реформу, такими как предложение Горбачева о совмещении постов партийного секретаря и председателя местного совета. А что же насчет коммунистической партии и ее «ведущей роли»? На партконференции в июле Ельцин выступил за «социалистический плюрализм» (предложенную Горбачевым возможность высказывать различные точки зрения в рамках единой правящей партии) и против системы, основанной на существовании двух социалистических партий. В конце 1988 года он говорил жене, что многопартийная демократия без всяких ограничений неизбежна. Наина удивилась: «Я ему сказала: «Боря, что ты говоришь? Это рано. Зачем это?» И он сказал: «Ну, увидишь, что все это будет, что все к этому придет»⁴². Но в ВКШ Ельцин уклонился от вопросов о главенстве КПСС и, как истый коммунист, семь раз ссылался на сочинения Ленина. Ельцина спросили: «Ваша популярность в народе не меньше, чем у Горбачева, – могли бы вы возглавить партию и государство?» – «Когда будут альтернативные выборы, могу поучаствовать, как говорят», – с напускной скромностью ответил Ельцин⁴³. В середине марта 1989 года, накануне парламентских выборов, он все еще отрицал, что поддерживает многопартийность, призывая к дискуссии на тему ее целесообразности.

Застенчивость относительно потенциального соперничества с Горбачевым никого не обманула. К этому времени Ельцин уже перешел черту, отделяющую инакомыслие и критику в адрес власть имущих от оппозиционности, то есть деятельности, направленной на получение власти⁴⁴. И генсек чувствовал его дыхание себе в затылок. «Нет сомнения, – вспоминал Георгий Шахназаров, – что Горбачев видел в Ельцине своего будущего главного соперника. Будучи невысокого мнения о его уме и прочих качествах, опасался не столько личностного соревнования, сколько самого факта появления лидера оппозиции»⁴⁵. Шахназаров не разделял горбачевской беспечности относительно Ельцина и снова посоветовал выслать его в какое-нибудь отдаленное посольство и продержать там до окончания парламентских выборов 1989 года. Горбачев к этому предложению не прислушался.

Одна из причин, по которой Ельцин соглашался выступать и часами находился на сцене, заключалась в том, что он хотел доказать, что окончательно поправился. Рассказывая о выступлении перед комсомольцами в ВКШ, Суханов пишет: «Выступая без перерыва, он как бы демонстрировал свое физическое состояние. Ибо ходили слухи о его тяжелой болезни, и он отнюдь не желал быть в глазах людей немощным, вызывающим сострадание политиком»⁴⁶. Студенты спросили, как он выдержал испытания прошлого года. Ельцин ответил в духе своего испытательного сценария и привел в пример революционное прошлое России:

«Считали после таких потрясений, что я теоретически не должен был бы быть уже выше земли, но так получилось, что все-таки и бывшая спортивная закалка, физическое состояние здоровья и т. д., все-таки такое моральное крупное потрясение постепенно я пережил. Но не слишком ли это? Нет, категорически нет. Что со мной? Все время опять идти по более легкому пути, по которому мне нравится? Все время по асфальту, а не по протоптанной дорожке, не знаю. Я считаю, что, конечно, и это не фраза, а работа, общественная, любая другая работа по сравнению с какими-то личными там, это совершенно несовместимо и несравнимые даже понятия. Что же, люди, революционеры, умирали, и декабристки шли в Сибирь и т. д., и т. д. А мы что, потеряли вообще моральные эти качества какого-то самопожертвования? Я вообще считаю, в то время [когда работал первым секретарем Московского горкома] 2–3 года… я считал, что выдержу, работая с 8 до 24 часов каждый день, я считал, что в период перестройки года три все должны работать на самом крайнем пределе, т. е. самопожертвование должно быть, вот тогда мы сдвинемся, тогда действительно перестройке будет дан какой-то толчок»⁴⁷.

В рамках политических реформ, намеченных на 1987–1988 годы, предусматривалась и реформа советской парламентской системы. Был учрежден новый Съезд народных депутатов СССР, в работе которого приняли участие 2250 членов. Две трети депутатов избирались по территориальным округам, одна треть – рядом официально признанных и подконтрольных организаций. КПСС получила квоту в 100 мест следующим образом: Политбюро выдвинуло Горбачева и 99 других членов на Пленуме ЦК 10 января 1989 года, а второй пленум, который состоялся 16 марта, утвердил все сто кандидатур. В то время прошло почти незамеченным, что на январском пленуме Борис Ельцин не поддержал кандидатуру Егора Лигачева. Начиная с 1920-х годов это был первый случай, когда при голосовании в ЦК, – какой бы вопрос ни обсуждался, – кто-либо из его членов выступил против мнения партийной верхушки. В марте он был одним из 78 членов ЦК, проголосовавших против Лигачева, а возможно, проголосовал и против других кандидатур тоже⁴⁸.

Ельцин, как партийное пугало, не имел никаких шансов заполучить гарантированное место. Он мог попасть на съезд только по одному из 1,5 тысячи территориальных округов. Горбачев подумывал об участии в гонке по округам, но потом отказался от этой мысли из страха, что Ельцин окажется его соперником и победит на выборах⁴⁹. Впрочем, сомнения Горбачева ничуть не облегчили Ельцину пересечение этого избирательного Рубикона. Министрам, в отличие от партийных работников, было запрещено участвовать в работе съезда. Чтобы стать депутатом съезда в случае победы на выборах, Ельцину пришлось бы отказаться от должности в Госстрое. Съезду предстояло сформировать новый, компактный парламент из числа своих членов (за ним сохранялось старое название Верховный Совет), и только вошедшие в Верховный Совет могли получать жалованье законодателей. Таким образом, если бы Ельцин вошел в число 2250 членов Съезда народных депутатов, но не стал одним из 542 избранных в Верховный Совет, он остался бы без средств к существованию. Но это его не остановило. «Решение… уже давно созрело», и в середине декабря 1988 года Ельцин вступил в борьбу⁵⁰.

Два месяца он потратил на разведку, изучая избирательные возможности. Документы от его имени были поданы в 50 округах, и 11 февраля он был выдвинут кандидатом от Березников как местный герой. Ельцин полетел в город кружным путем через Ленинград, чтобы сбить с толку партийную слежку. Богатый выбор вариантов он обсуждал с секретарем ЦК Анатолием Лукьяновым, с которым в 1985 году делил загородную дачу. Лукьянов сказал, что Ельцин обязан оставить решение за Политбюро. Тот проворчал в ответ, что «такой разговор мог бы состояться только в тридцатые годы» и он предпочел бы забыть о нем⁵¹. Ельцин, захваченный боевым духом, стал подумывать о том, чтобы баллотироваться в Москве, а не на Урале. В период предписанного отсеивания кандидатов, пока партийные органы пытались помешать ему баллотироваться или загнать его в провинцию, он продвигал вперед свою платформу. «В Борисе Ельцине явно есть что-то от Хьюи Лонга», – писал Дэвид Ремник в «Вашингтон пост». Журналист почти ожидал, что Ельцин использует девиз луизианского сенатора: «Каждый человек – король». Ремник заметил сходство Ельцина с еще одним культовым героем американской истории: «Когда [Ельцин] оказывается перед телевизионной камерой, он иногда останавливается на полуслове, проводит рукой по своей густой гриве седых волос, иронически улыбается в объектив, а затем продолжает. Точно так же вел себя Мохаммед Али после легкого боя»⁵². 22 февраля 1989 года после двенадцатичасового предвыборного собрания местная избирательная комиссия зарегистрировала Ельцина кандидатом по национально-территориальному округу № 1 – Московскому, самому крупному округу страны, привлекающему к себе наибольшее внимание. Ельцин снял свою кандидатуру по березниковскому округу.

Для ведения избирательной кампании был создан разношерстный штаб, который возглавил инженер Госстроя и друг Льва Суханова, Александр Музыкантский. Некоторые люди из штаба остались с Ельциным и впоследствии. Валерий Борцов, партработник невысокого ранга из Ростова-на-Дону, в январе приехал в Москву на поезде, чтобы предложить свои услуги. Он встретился с Ельциным, и тот решил сделать его своим помощником на общественных началах. В феврале на избирательном митинге Ельцин игриво поинтересовался у корреспондентки «Правды» из Казахстана Валентины Ланцевой, державшей в руках купленную ко дню рождения мужа корзину цветов, не ему ли предназначена эта корзина. Ельцин и Ланцева побеседовали и обменялись телефонами. Через три дня она согласилась стать его пресс-секретарем, тоже на общественных началах⁵³.

Избирательная брошюра Ельцина «Перестройка принесет перемены» появилась 21 марта, всего за пять дней до голосования. Его предвыборные плакаты расклеивали на подъездах домов, на фонарных столбах и остановках общественного транспорта. На 19 предприятиях были созданы комитеты активистов, которые вели работу с избирателями на рабочем месте⁵⁴. Используя ораторские навыки, приобретенные в Свердловске и отточенные в Московском горкоме, Ельцин колесил по городу, выступал несколько раз в день, отвечал на море вопросов. Толпы, собиравшиеся в парках, на хоккейных аренах и стадионах, в последнюю неделю достигали десятков тысяч человек. Поклонники Ельцина надевали на себя двусторонние щиты с надписью «Борись, Борис!», носили значки с его изображением и рукописные таблички «Руки прочь от Ельцина!», «Борис прав!», «Мы с тобой, товарищ Ельцин», «Не народ для социализма, а социализм для народа». Ельцин упивался всеобщим вниманием. Своим боевым кличем он избрал «борьбу за справедливость», против порочной практики привилегий. Билл Келлер из «Нью-Йорк таймс» хорошо уловил дух, царивший на митинге под открытым небом, на который пришло более 7 тысяч страшно озябших горожан:

«Господин Ельцин достиг невероятного для советской политики взаимопонимания с аудиторией, и это слегка пугает даже некоторых его сторонников. Сегодня толпа приветствовала его всплеском желания защитить его: Ельцину советовали не рисковать, отвечая на «провокационные» вопросы, содержавшиеся в записках, переданных из толпы. В один момент ему даже велели надеть меховую шапку, чтобы не простудиться на холодном ветру. Он надел.

Ельцин сумел превратить партийные нападки в свое главное преимущество, используя их для того, чтобы подчеркнуть свой статус отверженного и близость к обычным людям. Они стали частью любой речи господина Ельцина, наряду с популистскими требованиями о том, чтобы партийные бонзы отказались от своих привилегий, чтобы людям было позволено решать важные политические проблемы путем референдума, и чтобы коммунистическая партия находилась под контролем избранного правительства»⁵⁵.

В конце всех обращений Ельцин хлопал в ладоши, потом сцеплял их и поднимал на уровень лба, потрясая ими перед слушателями.

Единственным его соперником был директор ЗИЛ Евгений Браков; более двадцати потенциальных кандидатов, в том числе член Политбюро Виталий Воротников, свои кандидатуры сняли. Личность Бракова была идеальной мишенью, но Ельцин отказался прибегать к неспортивным «американским» методам». Вброшенные каверзные вопросы – например, просьба объяснить причины разрушения Ипатьевского дома в Свердловске или вопрос о том, как его дочь Елена в 1987 году получила номенклатурную квартиру, – вызывали у Ельцина досаду, но терялись при перетасовке поступающих записок⁵⁶. Грязные партийные трюки – срывание ельцинских плакатов, опубликование заказных писем в поддержку Бракова в «Московской правде» и отправка клакеров на его митинги – приносили обратный результат и лишь способствовали укреплению имиджа «Давида, борющегося с Голиафом». В начале марта в журнале «Известия ЦК КПСС» наконец-то была издана стенограмма октябрьского Пленума 1987 года, ставшая поистине манной небесной. Виталий Третьяков, впоследствии раскаявшийся в том, что прежде поддерживал Ельцина, писал с энтузиазмом, что стенограмма показала Ельцина дальновидным («вчера он один говорил о том, о чем сегодня рассуждают все»), демократом в вопросах информации («образ сокрушителя тайн всегда привлекателен для людей») и человеком с развитым чувством гражданского долга (он «не борется за власть для себя»)⁵⁷. За десять дней до выборов руководство КПСС приняло неразумное решение создать комиссию, возглавляемую членом Политбюро Вадимом Медведевым, чтобы определить, не отклонился ли Ельцин от линии партии. В знак протеста в Москве прошли три крупнейших митинга предвыборной кампании, самые большие со времен революции 1917 года; в мае медведевская комиссия была без лишнего шума распущена. По оценке Ельцина, назначение комиссии и бранные письма в «Московскую правду» (Ланцева показала, что многие из них были чистыми фальшивками) повысили его рейтинг на 15–20 %.

К кампании присоединялись кандидаты от других округов. 35-летний историк Сергей Станкевич, специалист по конгрессу США, который баллотировался в Черемушкинском районе Москвы, отправил Ельцину телеграмму поддержки, а фотокопию ее использовал для саморекламы. Еще 26 прогрессивных кандидатов, преимущественно профессоров, ученых и писателей, сделали то же самое. Некоторые распространяли фотографии, где они были изображены пожимающими руку опальному кандидату. Станкевич, в ноябре 1987 года организовавший проельцинскую демонстрацию в Москве, не мог этого сделать, потому что с Ельциным он до этого не встречался⁵⁸. По всему городу «главными ориентирами стали два довольно простецких соображения: оппозиция любому начальству и поддержка всех, кто за Ельцина. Все кандидаты рангом пониже оппонента всячески подчеркивали свое рядовое положение, словно дворянский титул, и все, кто имел на это хоть какие-то основания, цеплялись за близость к Ельцину»⁵⁹.

26 марта Ельцин с легкостью одержал победу в избирательном округе № 1, набрав 89 % голосов. За него проголосовало 5 117 745 избирателей из 5 736 470, с мелкими колебаниями по избирательным участкам. Поскольку в Москве проживало 1,1 млн членов КПСС, а Браков набрал менее 400 тысяч голосов, можно сделать вывод, что Ельцин сумел завоевать голоса большинства московских коммунистов, не говоря уже о беспартийных. Даже в районах с большой прослойкой руководящих партийных работников и чиновников Браков не сумел набрать более 30 %⁶⁰. Приближенные Горбачева говорили американскому послу Джеку Мэтлоку, что были уверены в победе Ельцина, но «удивились столь значительному перевесу»⁶¹. Полученное Ельциным отпущение личных грехов и его победа над номенклатурным претендентом находились в центре внимания прессы, затмив перемены в политическом процессе и полусвободные выборы. Кандидаты, которые подписали телеграмму Станкевича, в среднем набрали на 20 % больше, чем те, кто этого не сделал. Первый секретарь МГК Лев Зайков, как и Горбачев, предпочел войти в сотню ЦК, а не участвовать в выборах по Московскому округу. Второй секретарь Юрий Прокофьев рискнул и проиграл, набрав всего 13 % голосов. «Мэр» Валерий Сайкин набрал 42 % голосов в своем округе и отказался от участия во втором туре, который проводился из-за того, что в первом никто не набрал 50 %.

Подробно разбирая результаты выборов, Третьяков пишет, что победа Ельцина сделала явными все неявные уроки октября – ноября 1987 года. Люди сами соединили все точки:

«Ельцин в глазах многих – такой же, как они. Он жертва начальнической нелюбви – кто же из нас не оказывался в таком положении? И третируют его вроде бы за то, что этой любви он не ищет, – кто не мечтал быть таким? А главное, он со всеми, и внизу, и наверху, говорит одинаково и на равных, руша иерархические барьеры, столь надоевшие тем, кто внизу».

Даже критики Ельцина, продолжает Третьяков, «не устают говорить о его положительных чертах» и представляют Ельцина как личность «противоречивую, но по-человечески симпатичную даже в ошибках и заблуждениях». Важнее всего массовое восприятие авторитета Ельцина, накопленного им за время его принадлежности к правящей элите:

«Взаимоотношения с аппаратом – особая составляющая феномена Ельцина. Этот феномен мог родиться только в аппарате, потому что аппарат до сих пор есть реальная и стабильная часть власти – людям нужна стабильность. Но стабильность и сила чиновничества раздражают людей, ограничивают их свободу. Поэтому симпатии отдаются тому, кто этот аппарат сотрясает. Однако серьезное сотрясение аппарата пока реально лишь со стороны того, кто сам является его частью, а потому и реальной силой. Круг замыкается – феномен Ельцина движется в этом круге. Уверен, баллотируйся Ельцин на должность директора какого-нибудь НИИ или завода, его успех нельзя было бы гарантировать. 26 марта 1989 года Ельцин прошел подавляющим большинством не как «начальник для народа», а как «начальник для начальников». Единодушие в голосовании за Ельцина – ответ народа аппарату за его надменное всевластие».

Третьяков прогнозировал, что поддержка Ельцина не ослабеет до тех пор, пока советская власть будет демонстрировать свою неспособность к решительным мероприятиям, направленным на улучшение жизни. «Даже неудачи Ельцина будут ставиться в вину не ему, а административно-командной системе или кому-то из его критиков»⁶².

Через три дня новоизбранный Ельцин на месяц уехал в Кисловодск, таким образом самоустранившись из второго тура, хотя отдельные кандидаты-реформаторы нуждались в помощи. Некоторые сочли этот поступок довольно странным. Александр Музыкантский считает, что Ельцин хотел, чтобы другие игроки на какое-то время остались без него и почувствовали надобность обратиться к нему с предложениями сотрудничества на его условиях – условиях победителя⁶³. Вернувшись с курорта, Ельцин выступил на митингах в Зеленограде и у стадиона «Лужники».

Съезд народных депутатов СССР начал свою работу 25 мая 1989 года; до рокового кризиса советского строя оставалось чуть больше двух лет. Большую часть этого срока Ельцин провел, либо занимаясь непродуктивной законодательной деятельностью, либо участвуя в выборах. Время и инициатива были на его стороне, поскольку он имел главный козырь – народную поддержку, которой были лишены другие участники процесса.

Организационные заседания съезда, напрямую транслировавшиеся по телевидению, показали, как непросто превратить личную харизму в институционное влияние. Одним из первых пунктов повестки дня был выбор председателя Верховного Совета. Этот пост должен был стать главным в Советском государстве, и занять его намеревался Горбачев. Разговаривая с Ельциным в середине мая об их будущих планах, он предложил ему министерский пост. Ельцин отказался и сказал: «Все решит съезд». Спустя несколько дней, на заседании Политбюро Горбачев поручил своим помощникам предложить Ельцину пост первого заместителя премьер-министра РСФСР и выяснить «промежуточный ответ» на вопросы о ельцинской благонадежности⁶⁴. Кажется, это предложение так и не было сделано. В мае, на Пленуме Центрального комитета, решавшем вопрос о выдвижении Горбачева на пост Председателя Верховного Совета, Ельцин, единственный из всех членов ЦК, воздержался при голосовании, а затем заявил, что готов проголосовать за данное решение на съезде, поскольку связан партийной дисциплиной. В Советском Союзе, сказал он, возникла «революционная ситуация», с которой партия, очевидно, не способна справиться⁶⁵. На съезде Ельцин вел себя весьма кокетливо. В первом своем выступлении 26 мая он заявил, что на данный момент является безработным и может согласиться на «какое-то предложение». Тем вечером представитель Ельцина договорился с депутатами от Свердловска о том, что его кандидатура будет предложена с места. Сделать это вызвался Александр Оболенский, малоизвестный ленинградский инженер, который в последний момент вместо Ельцина выдвинул себя. Ельцин дистанцировался от попытки, и 27 мая 96 % депутатов проголосовали за Горбачева⁶⁶.

После этой комедии ошибок встала более серьезная проблема. Ельцин лишился поста в Госстрое, а депутаты, настроенные против него, не собирались предоставлять ему места в Верховном Совете. Из двенадцати депутатов, выдвинутых кандидатами на одиннадцать мест, выделенных для РСФСР в Совете национальностей (именно в эту палату Верховного Совета баллотировался Ельцин), проиграл только он. 5 миллионов голосов, которыми он был избран на съезд, здесь ему не помогли. Ситуацию спас Гавриил Попов, московский экономист, к которому Ельцин непочтительно отнесся в 1987 году. Он предложил Горбачеву решение этой проблемы. Омский юрист, Алексей Казанник, отказался от полученного места в пользу Ельцина, и 29 мая съезд одобрил это решение. Горбачев хотел провести голосование по вопросу о том, следует ли предоставить освободившееся место именно Ельцину. Казанник твердо стоял на своем и получил более 100 тысяч благодарственных телеграмм⁶⁷. В первом обращении к съезду 31 мая Ельцин призвал ежегодно проводить референдум о доверии председателю Верховного Совета, а также превратить центральную кремлевскую больницу в медицинский центр матери и ребенка.

Когда в июне собрался Верховный Совет, Ельцин, опять с согласия Горбачева, был избран председателем Комитета по строительству и архитектуре⁶⁸. Горбачев, похоже, полагал, что таким образом Ельцин окажется в тупике и будет вынужден заниматься больше хозяйственными вопросами, а не политикой. Ельцин воспринимал ситуацию сходным образом и потому активности на новом посту не проявил. Должность давала ему то, что было для него важнее всего: возможность быть на виду и иметь кабинет в центре города и телефоны, предоставленные в распоряжение Льва Суханова, ставшего его официальным помощником, и помогавших ему добровольцев. В октябре 1989 года Ельцин сказал, что подумывает уйти из комитета, потому что у него не было персонала, а разбирательства заявлений граждан постоянно наталкивались на бюрократические препоны⁶⁹. Парламентарием Ельцин был вялым. Он не предлагал законопроектов и не влиял на политику, а строил свой имидж обыкновенного человека, отказавшись от кремлевской больницы и прикрепившись к городской поликлинике № 5. Свою роль играла и Наина Ельцина, ходившая за покупками в магазины по соседству, не рассчитанные на элиту. Владимир Мезенцев, который в 1989–1990 годах был помощником Ельцина по связям с прессой, а потом превратился в его критика, считал, что она в самом деле пользовалась только этими магазинами: «Я в ту пору холостяковал, и Наина Иосифовна наставляла [меня], в каких магазинах выбрасывают сосиски, в каких – сардельки»⁷⁰. Во время президентской кампании 1991 года Ельцин с полным основанием мог сказать, что его жена «проводит три-четыре часа в беготне по магазинам, как и все остальные несчастные московские женщины»⁷¹.

Нельзя упускать из виду, что год работы Ельцина в последнем советском парламенте расширил его горизонты в самых разных направлениях. Катализатором стала Межрегиональная депутатская группа (МДГ), первая демократическая фракция, сформированная против воли Горбачева 29–30 июля 1989 года и насчитывавшая около 250 первопроходцев. Совестью группы был Андрей Сахаров, известный физик-атомщик, правозащитник, лауреат Нобелевской премии, в 1986 году освобожденный из-под домашнего ареста. Организовал группу Гавриил Попов.

Во время весенней кампании Сахаров согласился с просьбой Ельцина не выставлять свою кандидатуру в округе № 1, хотя считал его личностью «совсем другого [меньшего] масштаба, чем Горбачев», притом человеком заносчивым⁷². После выборов, узнав Ельцина получше и увидев, насколько тот изменился, он стал относиться к нему благосклоннее. Осенью Сахаров признавался американскому знакомому: «Не понимаю, как Ельцин принимает решения, но обычно он находит правильный ответ»⁷³.

Когда МДГ только формировалась, некоторые из ее основателей хотели, чтобы Ельцин был исключен, как бывший партократ и демагог. Он же хотел не просто присоединиться к группе, а стать ее единоличным лидером. Это вполне устраивало Попова. На организационном заседании в московском Доме кино он и инженер-нефтяник из Оренбурга Владислав Шаповаленко предложили кандидатуру Ельцина на пост председателя. Сергей Станкевич сказал, что поддержит Ельцина, если у группы будет возможность через год провести новые выборы. Юрий Болдырев, инженер, выбранный в Ленинградском округе, был против: «Хотите создавать жестко централизованную партию – создавайте. Я не участник. Мы формируемся не вокруг лидера». Доктор химических наук из Эстонии Виктор Пальм заявил, что выбор Ельцина или кого бы то ни было другого окажется «гибельным». Эффективных лидеров «не назначают и не избирают», ими «становятся» в ходе решения коллективных проблем. Пальм предложил назначить несколько равных сопредседателей. Попов согласился, и 30 июля было выбрано пятеро: Ельцин (144 голоса), историк Юрий Афанасьев (143 голоса), Попов (132 голоса), Пальм (73 голоса) и Сахаров (69 голосов). Затем Попов и Шаповаленко снова попытались выбрать из пятерых «главного» председателя или сделать этот пост переходящим⁷⁴. Это была бесплодная затея. Афанасьев считал, что Ельцин был «на политической сцене страны второй после Горбачева фигурой», но МДГ не могла подчиниться одному человеку. Результат оказался не самым приятным для Ельцина. «Общесоюзная оппозиционная партия (или движение) могла быть в то время только лидерской, а единственным лидером, способным ее возглавить, тогда был Ельцин. Однако роль, отведенная межрегионалами амбициозному политику, даже «не первому среди равных», а уравненного с четырьмя другими лидерами, не могла стать для него привлекательной. МДГ показала, что не готова стать строительным материалом для политической организации, прокладывающей ему путь к власти»⁷⁵.

Несмотря на страстное желание возглавить межрегионалов, поначалу Ельцин, общаясь с ними, испытывал нечто вроде культурного шока. На летних заседаниях он смотрел на них «как на нечто абсолютно чужеродное» и не хотел, чтобы его фотографировали в их обществе⁷⁶. Секретарь МДГ, тот самый Аркадий Мурашов, который в 1987 году впервые проголосовал в Моссовете против, вспоминает, что на заседаниях Ельцин хранил молчание сфинкса и почти никогда не выступал в организационном комитете⁷⁷. Тем не менее, поскольку Ельцин был единственным из сопредседателей, кто вошел в состав Верховного Совета, именно он представлял взгляды группы в этом органе. Что было еще более важно, Ельцин усваивал еретические идеи – впитывая их из воздуха и из разговоров с депутатами при посредничестве Попова, Михаила Полторанина и Мурашова. Все они подчеркивали, что собеседники никогда не относились к Ельцину свысока. Среди тех, кто нашел с Ельциным общий язык, были Юрий Афанасьев, экономист Николай Шмелев, специалист по аэродинамике Юрий Рыжов и режиссер Марк Захаров. Вдохновленный поддержкой, Ельцин начал осознавать необходимость немного упорядочить и систематизировать свои мысли, сделать их более согласованными⁷⁸. Он стал заигрывать с идеями вроде тех, которые в бытность свою партийным функционером должен был жестоко преследовать. То, что Попов и другие межрегионалы говорили о режиме и чему вторил Ельцин, было едва ли менее радикально, чем слова, за которые в 1983 году в Свердловске он клеймил политзаключенного Валериана Морозова. Одним из преступлений Морозова была поездка в Горький к отверженному Сахарову, который теперь оказался с нардепом Ельциным в одной упряжке.