Текст книги "Ельцин"

Ельцинская кампания была направлена против Горбачева и КПСС, а не против Рыжкова или Жириновского. В обличительном интервью, показанном по центральному телевидению, Ельцин привел в пример успокаивающие выступления Горбачева за последние недели, назвав их доказательством того, что коммунизм, который сделал из советских граждан подопытных морских свинок в своем нелепом эксперименте, доживает последние дни:

«Примерно месяц назад он [Горбачев] всюду твердил, что выступает только за социализм, только за социализм, и у нас нет другого пути. Более семидесяти лет мы маршировали к светлому будущему, и как [он говорит], мы будем идти дальше и как-нибудь дойдем. Нашей стране не повезло… В самом деле, этот марксистский эксперимент решили поставить на нас – судьба нас к нему толкнула. Вместо какой-нибудь африканской страны стали экспериментировать с нами. Кончилось тем, что мы доказали нежизнеспособность этой идеи. Нас просто столкнули с пути, по которому шли цивилизованные страны мира. И это сказывается сейчас, когда сорок процентов народа живет за чертой бедности, и хуже того, в постоянном унижении, когда приходится получать продукты по талонам. Это постоянное унижение, ежечасное напоминание, что ты раб в своей стране»⁶⁰.

Как показывали опросы общественного мнения, в конце мая уровень поддержки Ельцина снизился, потом снова вырос. Свой небольшой рекламный бюджет Ельцин приберег для последнего этапа. В день голосования 12 июня его электоральная махина получила 45 552 041 голос, то есть 59 % действительных бюллетеней. Рыжков набрал 18 % голосов, а Жириновский – 8 %. Больше всего голосов Ельцину принесли Урал, Москва, Ленинград (который уже собирались переименовать в Санкт-Петербург), Поволжье и урбанизированные части Центральной России и Сибири. Наихудшие результаты показал «красный пояс» – коммунистически настроенные регионы, расположенные южнее Москвы⁶¹. Как и предсказывал Анатолий Лукьянов, Ельцин подтвердил свою власть, не побоявшись спросить у народа, и его поведение резко отличалось от поведения Горбачева в 1990 году, который испугался такого испытания и предпочел быть избранным Съездом народных депутатов. Один поклонник Ельцина сказал Горбачеву, что тот слишком робок, чтобы пытаться получить мандат доверия от общества. Ельцин рискнул и может считать себя избранным «не закулисным путем, за спиной народа, а… от народа». Если советские руководители продолжат свои нападки на Ельцина, их действия снова бумерангом ударят по ним самим: «Действия обанкротившейся верхушки против Ельцина всегда давали противоположные результаты. Они вызывали гневное возмущение народа, повышали его авторитет»⁶².

Торжественная инаугурация в Кремлевском дворце съездов состоялась 10 июля. В первом ряду по указанию Ельцина посадили православного священника, раввина и муллу, чтобы показать телезрителям, что в его России приветствуются широкие взгляды. В начале церемонии выступили Патриарх Московский и всея Руси Алексий II и народный депутат РСФСР, ленинградский актер Олег Басилашвили. Затем Ельцин, положив левую руку на текст российской конституции, а правую прижав к сердцу, принес присягу на пятилетний президентский срок. Задача президента, сказал он, в том, чтобы ввести Россию в мировое сообщество как «процветающее, демократическое, миролюбивое, правовое и суверенное государство». В то же время Ельцин попытался слегка снизить ожидания граждан: «Президент не Бог, не новый монарх, не всемогущий чудотворец, он – гражданин»⁶³.

Шахназарову Горбачев посетовал, что ему пришлось отговаривать Ельцина от прямой трансляции церемонии на огромном экране, установленном на Красной площади, от салюта из 24 орудий и от намерения принимать присягу на Библии, как американские президенты. Президент СССР прибыл поздно, речь произнес короткую. Виновник торжества отреагировал аналогичным образом: когда Горбачев протянул ему руку, Ельцин сделал несколько шагов вперед и остановился, вынудив Горбачева самому идти к нему для рукопожатия. Горбачев, у которого ельцинские амбиции, как обычно, вызвали краску гнева, теперь по-иному воспринял его деловую хватку. «Какие амбиции… и простодушная жажда скипетра, – говорил он Шахназарову. – Как это совмещается с политическим чутьем, ума не приложу. Однако, черт знает, может быть, именно в этом секрет, почему ему все прощается. Царь и должен вести себя по-царски. А я вот не умею»⁶⁴. После инаугурации Горбачев распорядился выделить Ельцину кабинет в Кремле. Кабинет находился в здании № 14, расположенном напротив здания № 1, где находился кабинет Горбачева. Разделяла их только мощенная булыжником площадь⁶⁵.

Если в 1990 году Горбачев был настроен против реформ, то весной 1991 года маятник качнулся в обратную сторону. Опасаясь, что Съезд народных депутатов СССР и ЦК партии перестанут его поддерживать, что республики заключат соглашение по собственной инициативе и что усилится народное недовольство ростом цен, он возобновил усилия по объединению республик в рамках нового союзного договора. Переговоры «Девять плюс Один» (девять республик и советское правительство), проходившие в государственной резиденции Ново-Огарево, построенной для советского премьер-министра 1950-х годов Георгия Маленкова, длились с 23 апреля до конца июля и превратились в еще одно ожесточенное сражение Горбачева с Ельциным. Горбачев видел будущую страну федерацией, в которой центральная власть сохраняла бы как можно больше полномочий⁶⁶. С чувством понятной грусти Ельцин думал, что Советский Союз, созданный Лениным и Сталиным, обречен. «Я русский, – говорил он французскому ученому русского происхождения в Страсбурге, – и меня не радует идея краха империи. Для меня это Россия, это российская история. Но я знаю, что наступает конец… Единственный путь [вперед] – это избавляться от империи как можно быстрее или смириться с происходящим»⁶⁷. Он имел в виду трансформацию СССР в конфедерацию (хотя по-прежнему говорил о «федерации»), в которой Россия и другие суверенные республики контролировали бы все налогообложение и природные ресурсы, а отдельные функции (национальная безопасность, железные дороги, электроснабжение и атомная энергия) делегировали бы центральной власти, которая отчитывалась бы перед республиками по каждой строке бюджета. Словесная баталия между Ельциным и Горбачевым, случившаяся 24 мая, высветила разногласия относительно принципов наполнения федерального бюджета – основы основ финансового «здоровья» правительства:

Ельцин: О налогах… В союзный бюджет мы перечисляем фиксированную сумму по программам, которые осуществляются или совместно, или Союзом, в том числе для республик. По расчету, а не по проценту. Только так…

Горбачев: Нет, подожди. Под программу. А под постоянные функции? Армия, фундаментальные исследования…

Ельцин: А имеется в виду и армия тоже. Мы будем смотреть, так сказать. Раскройте нам, пожалуйста, весь…

Горбачев: Борис Николаевич! Тогда у нас федерации нет.

Ельцин: Мы собираем в один банк и отдаем вам…

Горбачев: Нет, нет… Необходим федеральный налог.

Ельцин: Но не каждое предприятие, ни в коем случае. Это исключено.

Горбачев: Тогда федерации нет.

Ельцин: Почему? Почему?

Горбачев: Нет федерации.

Ельцин: Это федерация.

Горбачев: Нам нужен федеральный налог… Вы хотите по всем вопросам ставить нас на колени.

Ельцин: Вы нас на колени хотите поставить⁶⁸.

Горбачев уступил в вопросе налогообложения после того, как он пригрозил выйти из переговоров «Девять плюс Один», а Ельцин разоблачил его блеф. «Не доводите нас до того, – в частной беседе предостерег Ельцин Горбачева, – чтобы мы решили этот вопрос без вас»⁶⁹. Чтобы повысить свободу России и подорвать влияние КПСС, 20 июля Ельцин издал указ о ликвидации первичных организаций любой партийной принадлежности в учреждениях и органах государственного управления на территории РСФСР. Воспрепятствовать этому Горбачев, по всей видимости, был не в состоянии.

23 июля рабочая группа в Ново-Огареве парафировала договор по созданию Союза Суверенных Государств; 15 августа он был опубликован, а его подписание назначили на 20 августа. В черновике была учтена точка зрения России на налогообложение и распоряжение природными ресурсами, а также на положение автономных республик в составе РСФСР (они могли подписывать договор только в качестве подразделений России). За Центром сохранялось право объявлять войну и руководить армией, хотя все вопросы внешней политики и государственной безопасности относились к совместной юрисдикции. В знак признания нового международного статуса России президент Буш, приехавший в Москву, чтобы встретиться с Горбачевым, 30 июля посетил Ельцина в его новом кремлевском кабинете. После встречи Ельцин расхвалил союзный договор и указ от 20 июля перед советскими и иностранными журналистами. На официальном ужине в Кремле он безуспешно пытался переиграть Горбачева, сразу направившись к Барбаре Буш и проводив ее к столу. Горбачев пишет о недовольстве Ельцина тем, что его не посадили за главный стол на ужине в резиденции американского посла Спасо-Хаус, и о том, как он настаивал на беседе с Джорджем Бушем⁷⁰. Накануне вечером Горбачев, Ельцин и президент Казахстана Нурсултан Назарбаев встретились в Ново-Огареве и договорились, что после подписания договора Назарбаев сменит Павлова на посту главы советского правительства; пост вице-президента предполагалось отменить; ожидалось, что полетят и другие головы, в том числе и Владимира Крючкова, руководителя КГБ, – чье ведомство и подслушало этот ночной разговор. Ельцин предупредил Горбачева о том, что у стен есть уши. Горбачев ему не поверил, но в мемуарах признал, что Ельцин оказался прав⁷¹.

Непродуманный государственный переворот 19–21 августа 1991 года, организованный консерваторами, с которыми Горбачев в 1990–1991 годах вступил в союз, и предвосхитивший подписание союзного договора, вчистую выбил почву из-под ног Горбачева, КПСС и советского государства. Заточив Горбачева в его летней резиденции в Форосе, восемь руководителей путча ввели в Москву войска (около 750 танков и БМП), объявили Геннадия Янаева исполняющим обязанности президента и сформировали Государственный комитет по чрезвычайному положению, которое они провозгласили на срок в полгода. Как пишет Ельцин в «Записках президента», ГКЧП был командой весьма пестрой: «В ГКЧП не было лидера. Не было авторитетного человека, чье мнение становилось бы лозунгом и сигналом к действию»⁷². Премьер-министр Павлов в трудные минуты прикладывался к бутылке; председатель КГБ Крючков предпочитал дергать за ниточки, оставаясь за сценой; смертельно бледный вице-президент Янаев, выступая по телевидению, не мог сдержать нервной дрожи. Другие члены ГКЧП входили в партийное руководство или представляли военно-промышленный и аграрный комплексы.

Больше всего недалекие заговорщики недооценили прирожденного лидера – Президента России. Они много рассуждали о Горбачеве, но совершенно не подумали о Ельцине и о российском правительстве. В феврале 1991 года, после того как Ельцин потребовал, чтобы Горбачев ушел в отставку, к журналисту Павлу Вощанову, в 1989 году сопровождавшему Ельцина в США, обратился полковник КГБ и попросил устроить встречу с Ельциным, чтобы обсудить совместные с Янаевым действия по «спасению страны». Вощанов передал это предложение Ельцину, и тот ответил: «Посмотрите, что они будут делать, но с этой шантрапой на какие-то контакты мы не пойдем»⁷³. Тот же вопрос был поднят 7 или 8 августа во время разговора Крючкова и члена Политбюро, первого секретаря Московского горкома КПСС Юрия Прокофьева, который на пленуме в ноябре 1987 года выступил с обличительной речью в адрес Ельцина, а впоследствии поддержал ГКЧП. Прокофьев настаивал, что к Ельцину нужно относиться иначе: «Сейчас главное – не Горбачев, поскольку Михаил Сергеевич уже потерял авторитет, а Ельцин. Он популярен, и народ его поддерживает. Это фигура, от которой зависит решение проблемы». Будучи уверен, что ельцинские авторитарные наклонности и его враждебность по отношению к Горбачеву позволят им вить из него веревки, Крючков «высказался примерно так: с Ельциным мы договоримся, решим эту проблему без каких-либо мер»⁷⁴.

С 16 августа Ельцин находился на переговорах с Назарбаевым в Алма-Ате. 18 августа, в воскресенье, он по какому-то наитию на четыре часа отложил свое возвращение в Москву, решив искупаться в горной речке и сходить на концерт. Пилотам Ельцин велел приземлиться на военном аэродроме в Кубинке, в 60 км к западу от центра Москвы. Впоследствии в интервью со мной он говорил, что если бы они сели, как планировалось, во Внукове, то его арестовали бы и расстреляли по приказу Крючкова, чтобы затем использовать это событие в качестве прикрытия широкой волны репрессий. В мемуарах Ельцин не пишет о возможности расстрела, и утверждение выглядит маловероятным⁷⁵. Расследование, проведенное после подавления переворота, показывает, что начальство КГБ хотело направить его самолет на другую посадочную площадку, в Чкаловск, где Ельцина предполагалось удерживать до разговора с министром обороны, маршалом Советского Союза Дмитрием Язовым, а затем организовать ему «переговоры с советским руководством». По поручению Крючкова его первый зам Виктор Грушко провел обсуждение этого вопроса на совещании, состоявшемся в 13 часов 17 августа; в ходе совещания заместитель министра обороны Владислав Ачалов ясно дал понять, что придется использовать силу, но из-за неуверенности в том, какова будет реакция Ельцина, не смог убедить в этом остальных. «После приземления [в Чкаловске] начальник аэропорта под предлогом опоздания встречающих пригласит Ельцина Б.Н. в отдельную комнату, где с ним побеседует Язов. При этом Ачалов в ходе разговора поставил перед подразделениями ВДВ и группой «А» задачу – нейтрализовать охрану Президента РСФСР, чем исключить нежелательные эксцессы: сопротивление, применение оружия. Поскольку участники совещания не смогли определиться в том, как Ельцин Б.Н. отреагирует на это и какие предпримет ответные действия, то окончательное решение принято не было». Решение так и не удалось принять⁷⁶.

Олег Бакланов, один из главных фигурантов переворота, 18 августа сообщил Горбачеву в Форосе, что они уже арестовали Ельцина, но потом изменил свою версию, сказав, что это будет сделано в ближайшее время. Имеющаяся документация показывает, что Ельцин числился в списке из 70 человек, которые подлежат аресту после того, как в действие вступят танки. 19 августа 60 бойцов отряда «Альфа» на рассвете были посланы окружить дачи правительства РСФСР в поселке Архангельском-2, где Ельцин ночевал. Был отдан приказ взять Ельцина живым и доставить его на островок в заповеднике «Завидово» в 90 км от Москвы. В то утро Ельцин был разбужен около шести часов утра и сразу же собрал свою политическую команду, большая часть которой жила на тех же дачах, совсем рядом с ним. Сначала было решено призвать рабочих к двухчасовой «предупредительной забастовке»; потом Ельцин заговорил о более радикальных действиях. Группа составила воззвание «К гражданам России». Дочери Ельцина напечатали текст прямо на кухне, и Иван Силаев по телефону передал его в российский Белый дом. В воззвании содержался призыв к всеобщей забастовке неопределенной продолжительности⁷⁷.

Примерно в то же время Крючков отменил ордер об аресте. Он сделал это по совету бывшего соседа Ельцина по даче Анатолия Лукьянова, поддержавшего путчистов и пообещавшего обеспечить законодательную поддержку Верховного Совета (но только после 26 августа). «Крючкову импонировал совет Лукьянова занять выжидательную позицию, дав тем самым Ельцину «проявиться», а народу – понять, что демократический лидер России против наведения порядка в стране»⁷⁸. Вскоре после этого Крючков решил прибегнуть к тактике не кнута, а пряника. Это не сработало: «Ельцин отказывается сотрудничать. Я с ним разговаривал по телефону. Пытался его вразумить. Бесполезно»⁷⁹. Единственным, кто призывал «немедленно принять меры по ликвидации группы авантюриста Ельцина Б.Н.», был генерал армии Валентин Варенников, главнокомандующий сухопутными войсками Советской армии. 19 и 20 августа он находился в Крыму и Киеве. Если бы Варенников, который в 1945 году участвовал во взятии Берлина и в Параде Победы на Красной площади, а в 1980-х годах воевал в Афганистане, оказался в Москве, отношение военных к Ельцину могло бы оказаться более жестким⁸⁰.

К тому времени как Крючков сообщил о непокорности Ельцина своим соратникам по заговору, российский президент, обсудив с командой, стоит ли оставаться в Архангельском-2 или лучше поехать в столицу, остановился на втором варианте и около девяти часов выехал в направлении Белого дома. Покидая дачу, он надел пуленепробиваемый жилет. Наина Ельцина сказала, что толку от этого не будет, ведь голову он не защищает, «а главное – голова»⁸¹. Машина Ельцина и несколько автомобилей охраны проехали мимо солдат и танков. Телохранители под руководством Коржакова были вооружены, но получили приказ не открывать огонь, если машина президента не будет атакована. Ельцин не общался с семьей до 21 августа, когда он позвонил, чтобы поздравить дочь Елену с днем рождения.

Засев в Белом доме, Ельцин, его правительство и временный председатель парламента Руслан Хасбулатов потребовали освобождения Горбачева и занялись координацией сопротивления путчу и устроившей его хунте. Свои указы они распространяли по телефону, факсу и через зарубежные СМИ, поскольку советские были для них закрыты. Ельцин объявил, что, как Президент России, принимает командование над всеми военными и милицейскими частями, расположенными на территории РСФСР. В 12.30 он, в сером костюме и при галстуке, вышел на площадку перед Белым домом. Им двигало любопытство, и он отмахнулся от предостережения Геннадия Бурбулиса о том, что в кустах или на крышах могут быть снайперы. Несколько помощников подхватили Ельцина под руки и попытались остановить его. «Он был абсолютно бесстрашен – либо не сознавал опасности, либо просто думал, что все это несерьезно»⁸².

Накрапывал небольшой дождь. Прямо к подножию лестницы подъехал огромный оливково-зеленый танк Т-72 № 110 из Таманской дивизии, построенный на Уралвагонзаводе в Нижнем Тагиле (Свердловская область). Ельцин медленно сошел по ступенькам, выхватил у одного из стоявших рядом людей маленький российский флаг и остановился прямо перед танком, намереваясь, по его словам, удержать его и еще три-четыре танка, которые ехали за ним, от дальнейшего продвижения. В течение нескольких секунд он смотрел прямо в дуло пушки, будучи, как он впоследствии рассказал мне в интервью, «уверен, что президента они не переедут». Когда 45 тонн металла со скрежетом остановились, ему пришло в голову залезть на корпус танка; он умел это делать, потому что в УПИ получил военную специальность танкиста, а во время работы в Свердловске курировал танкостроение и другие отрасли промышленности. Оказавшись наверху, Ельцин подошел к люку, пожал руки водителю и стрелку и продолжил импровизировать⁸³. Возвышаясь на танке, символизировавшем советскую власть и то, что делалось от ее имени в 1956 году в Будапеште, в 1968 году в Праге и в 1979 году в Кабуле, он дважды сжал правый кулак и прочел свое обращение к гражданам, листок с которым захватил, выходя из здания. Громкоговорителя у него не было; свидетелями его выступления стали несколько тележурналистов и скудная аудитория, поначалу насчитывавшая человек пятьдесят, к моменту завершения речи – около 150, поскольку подошли любопытные прохожие и покупатели из соседних магазинов. Пока он говорил, на борт танка забрались Николай Воронцов (министр природопользования и охраны окружающей среды СССР), Александр Коржаков, Геннадий Бурбулис и другие сподвижники.

Само обращение, как и «секретный доклад» Ельцина 1987 года, не отличалось красноречием, это был плод коллективного труда вместе с Хасбулатовым и Силаевым. В нем провозглашалась ценность демократического осколка гибнущей советской цивилизации. Новое правительство России, говорилось в обращении, пыталось сохранить «единство Советского Союза, единство России» и не может принять незаконных и безнравственных действий ГКЧП, которые «возвращают нас к эпохе холодной войны и изоляции Советского Союза от мирового сообщества»⁸⁴. Пользуясь выражением Анатолия Черняева, самый «музыкальный» момент Ельцина был связан не с тем, что он говорил, а с тем, как и где он это делал.

Через несколько минут выступление Ельцина было показано по каналу CNN, и его увидели во всем мире. Советскому телевидению было позволено показать лишь небольшие фрагменты, но у телевизионщиков были друзья в западных новостных агентствах, которым они и передали запись, запрещенную к показу. Копии записи были отправлены на Урал и в Сибирь. Любая московская семья, имевшая спутниковую антенну, могла настроиться на канал CNN. После окончания истории с переворотом фотографии Ельцина на танке № 110 заполонили газеты и журналы. Советские люди видели в них отблески культового образа другой революции, намертво отпечатавшегося в их сознании еще с детства: Ленин на Финляндском вокзале после возвращения из Швейцарии обращается к петроградскому пролетариату с броневика в апреле 1917 года. Фотографы снимали Ельцина с земли, поэтому его «довольно неуклюжая фигура выглядела «монументальной», его косноязычие казалось «гласом народа», а неопрятный вид символизировал не застигнутого врасплох политика, а сильного лидера, исполненного праведного возмущения и бескорыстной решимости»⁸⁵.

Тревога не стихала. Ожидаемая всеобщая забастовка так и не началась, но ГКЧП не сумел воспользоваться этим промахом. В Белом доме Ельцин и 300–400 его последователей забаррикадировались в коридорах с помощью мешков с песком и офисной мебели, на всякий случай приготовив противогазы и оружие. На улицы вышло около 75 тысяч человек (это днем, ночью количество людей стало меньше)⁸⁶. В 17.00 19 августа Ельцин назначил своего уральского протеже, вице-премьера РСФСР Олега Лобова, руководителем командного центра «резервного правительства», которое следовало создать в бомбоубежище в Верхней Сысерти, южнее Свердловска. Андрея Козырева, до этого времени исполнявшего чисто декоративные обязанности министра иностранных дел России и свободно владевшего английским языком, отправили в Лондон, чтобы подготовить почву для работы «правительства в изгнании»⁸⁷. Другим указом Ельцин обратился к военнослужащим и призвал их не исполнять приказы изменников: «Солдаты, офицеры и генералы! Над Россией, над всей страной сгустились тучи террора и диктатуры. Но они не могут превратиться в вечную ночь».

Первым из многих западных лидеров со словами поддержки Ельцину позвонил Джон Мейджор. Утром во вторник 20 августа из Овального кабинета позвонил президент США Буш. Ельцин впервые завоевал его восхищение. «Услышав голос Ельцина, Буш поверил в то, что в этой драме все же будет герой, человек, который на самом деле победит злодеев, – и этим героем будет не Горбачев, а Ельцин». Он сказал, что если Ельцин победит танки, то Россия «проложит себе путь в цивилизованное сообщество государств»⁸⁸. Буш отдал негласный приказ американским спецслужбам передать Ельцину разведывательные данные о перемещениях советских войск и направить в московский Белый дом специалиста из американского посольства, который помог бы ельцинской группе обезопасить телефонные разговоры от вмешательства и прослушивания⁸⁹.

В тот же день Ельцин блеснул еще одним выступлением перед Белым домом, на этот раз уже с микрофонами: «Можно построить трон из штыков, но долго на нем не просидишь. Возврата к прошлому нет и не будет… Наш многострадальный народ вновь обретет свободу!»⁹⁰ По телефону и через посредников Ельцин обращал в свою веру офицеров, после чего генералы Евгений Шапошников и Павел Грачев, командующие военно-воздушными и воздушно-десантными войсками СССР, договорились направить два самолета, чтобы разбомбить танки в Кремле, если начнется штурм Белого дома. На площади перед Белым домом выступали рок-группы «Гелиос», «Мистер Твистер», «Коррозия металла» и «Машина времени». Поэт Евгений Евтушенко читал стихи, юморист Геннадий Хазанов пародировал Горбачева и Янаева. Выдающийся виолончелист и дирижер Мстислав Ростропович восторженно приветствовал противников заговора и потрясал автоматом Калашникова. Тем вечером, после того как солдаты случайно убили троих молодых людей, напряжение достигло предела⁹¹.

Ельцин был в замешательстве – заговорщики почему-то не пытались ни штурмовать, ни даже изолировать Белый дом: «Неужели Крючков до того туп, что не понимает, чем грозит такая нерешительность?»⁹² ГКЧП сдался первым. В 3 часа утра 21 августа Крючков решил не штурмовать Белый дом, поняв, что начнется резня, с которой политическими средствами справиться не удастся. Днем блокада была снята, и войска начали покидать Москву. К полуночи путчисты оказались за решеткой, арестованные уполномоченными из Генеральной прокуратуры РСФСР, а Горбачев, напоминающий голого короля из сказки, вернулся из Фороса в сопровождении российского вице-президента Руцкого. Спустившись с трапа, Горбачев поблагодарил Ельцина и, продолжая игнорировать смысл происходящего вокруг, упрямо повторил, что остается «сторонником социализма». 24 августа на похоронах троих погибших Горбачев явно чувствовал себя неловко, а Ельцин очень трогательно попросил у родителей прощения за то, что не смог спасти жизни их сыновей.

Россия вошла в интермедию двоевластия, как это было между Февральской и Октябрьской революциями 1917 года. Один претендент на трон, Ельцин, которого избрал народ, шел в гору; популярность второго, Горбачева, избранного двумя практически прекратившими свое существование институтами (ЦК КПСС, который он распустил 24 августа, и Съездом народных депутатов СССР, который самораспустился 5 сентября), была на спаде.

Воспользовавшись тем, что легитимность власти Горбачева можно было поставить под сомнение, Ельцин вынудил того отменить выпущенные после заговора указы по кадрам в области безопасности и назначить на эти посты тех, кому он доверял сам. Уже 21 августа Горбачев назначил министром обороны генерала Михаила Моисеева, который принимал участие в заговоре. 22 августа Моисеева вызвали в кабинет Горбачева. Рядом с советским президентом и главнокомандующим сидел Ельцин. «Объясните ему, что он уже не министр», – гаркнул Ельцин на Горбачева. Горбачев повторил слова Бориса Николаевича. Моисеев молча выслушал и вышел. В итоге министром обороны назначили Шапошникова, которого Ельцин знал только по телефонным разговорам, а Вадим Бакатин, снятый Горбачевым в 1990 году с поста министра внутренних дел, стал председателем КГБ⁹³. 1 сентября приказом Шапошникова, отданным с подачи Ельцина, была запрещена работа Главного политического управления советских вооруженных сил, которое долгое время служило для партии инструментом контроля.

Горбачеву Ельцин нанес удар в пятницу 23 августа в российском Верховном Совете. Президенту СССР предложили сделать заявление и ответить на вопросы с мест, что он и делал в течение полутора часов. Заседание транслировалось по телевидению. Ельцин подошел к Горбачеву и прямо в лицо ему сунул запись Николая Воронцова, которая показывала, что почти все советские министры предали Горбачева на заседании кабинета 19 августа. «Пока Горбачев был один на трибуне, он сохранял достоинство. Но когда вышел Ельцин, он как-то съежился»⁹⁴. Ельцин подначивал Горбачева зачитать законодателям выдержки из этого документа. После этого он предложил депутатам наблюдать за тем, как он подпишет указ № 79, распускающий руководящие органы Компартии РСФСР. К удовольствию депутатов, Ельцин медленно нацарапал свою подпись. Депутаты аплодисментами и криками подбадривали побагровевшего Горбачева, который несколько раз пробормотал: «Борис Николаевич…» Как отметил журналист «Известий», на этот раз уже Ельцин обращался с Горбачевым как с «нашкодившим школьником», отомстив ему за унижения октября – ноября 1987 года⁹⁵.

Брент Скоукрофт, наблюдавший за тем, что происходило в Верховном Совете, вместе с президентом Бушем в Кеннебанкпорте (штат Мэн), сказал, что для Горбачева «все кончено». «Ельцин диктует ему, что делать. Не думаю, что Горбачев понимает, что произошло». Буш согласился: «Боюсь, ему придется с этим смириться»⁹⁶. Скоукрофт и Буш были правы. После демонстрации Ельциным своего превосходства 23 августа (в мемуарах Горбачев назвал это садистским актом) Горбачев распустил ЦК КПСС и сложил с себя обязанности Генерального секретаря. Своим указом № 90 Ельцин 25 августа уполномочил Совет министров РСФСР конфисковать всю собственность КПСС и Компартии РСФСР, а 26 августа он публично отклонил предложение Горбачева наградить его «Золотой Звездой» Героя Советского Союза. 31 августа «Правда», которая оставалась более консервативной, чем «Известия», перепечатала карикатуру из газеты «Интернэшнл геральд трибюн», где улыбающийся Ельцин тянется, чтобы пожать руку крохотному Горбачеву. Подпись гласила: «Добро пожаловать назад во власть, Михаил».

Переворот оказал сильное дестабилизирующее воздействие на ситуацию в стране, и политические, экономические и культурные проблемы уперлись в вопрос о государственном устройстве. Союзный договор, составленный в июле, оказался пустой бумажкой. Подписать его были готовы лишь шесть союзных республик; кроме того, из-за множества нелогичностей и двусмысленностей его едва ли можно было бы применять на практике⁹⁷. Уже 19 августа две республики (Литва и Грузия) объявили о полной независимости от СССР. В период с 20 августа по 1 сентября их примеру последовали Эстония, Латвия, Армения, Украина, Беларусь, Молдова, Азербайджан, Кыргызстан и Узбекистан. Таджикистан присоединился к их числу в сентябре, Туркменистан – в октябре, а Казахстан – в декабре.

Горбачев, фактически лишенный всех рычагов власти (он остался без премьер-министра, парламента, бюджета и золотого запаса), предпринял последнюю отчаянную попытку заключить союзный договор. В Ново-Огареве, где в качестве членов нового Госсовета СССР (созданного 5 сентября 1991 года) собрались лидеры республик, снова начался переговорный процесс, у Ельцина не вызвавший ни малейшего энтузиазма. Он направил на подготовку рабочих документов двух ведущих идеологов российского суверенитета, Геннадия Бурбулиса и Сергея Шахрая. Ситуация заметно осложнилась. Ранее Россия была готова служить для СССР дойной коровой и «ложилась на амбразуру, чтобы прикрыть любую брешь [в Союзе]… в том числе ценой собственной погибели». После заговора это стало невозможно: «Республики просто ушли и не хотят возвращаться в прежнее состояние. Возможен в новых условиях лишь договор между ними при посреднической деятельности Горбачева»⁹⁸.