Текст книги "Инсайт"

ИНСАЙТ      

Оглавление

Глава 1: Лекарство

Глава 2: История Дария

Глава 3: Надежда

Глава 4: Некромант

Глава 5: Доктор

Глава 6: Старый знакомец

Глава 7: За гранью

Глава 8: Шляпа

Глава 9: Путешествия на острова

Глава 10: Цветы слепоты

Глава 11: Тёмный дар

Глава 12: Битые стекла

Глава 13: Потерянные души

Глава 14: Победит сильнейший!

Глава 15: Капкан

Глава 16: Любовь, душа, разум

Глава 17: Воспоминания

Глава 18: Тетрадь для зарисовок

Глава 19: Либерум

Глава 20: Этернум

Глава 21: Магический договор

Глава 22: Домой!

Глава 23: Кольцо

Глава 24: Вечное

Глава 25: Тот, кто объединяет

Глава 1: Лекарство

«Дорогие мама и папа! У меня всё хорошо. Дом, который мне удалось так удачно купить по приезду в Сомнус, я потихоньку обживаю, уже много сделано, но задач всё равно ещё полно. Здесь давно никто не жил. Мои друзья помогают мне с выносом мусора (знали бы вы, как здесь много хлама и пыли!). Кстати, я не говорила, но у меня появились друзья. Одного зовут Стром Соллер – он моряк. Мы познакомились на причале. Он часто путешествует в поисках разных интересных вещиц: артефактов или волшебных предметов. Я таких раньше никогда не встречала, но Стром говорит, что надо просто наловчиться их искать. Говорит, что я могла их видеть, но не знать, что они что-то в себе скрывают. Может, ты, мама, тоже знаешь такие вещи или что-то слышала о них? Кстати, его корабля с матросами я пока не видела. Стром шутит и говорит, что всё дело в шляпе и обещает как-нибудь показать. Я думала, что это я чудна́я, но, похоже, я такая не одна. У капитана есть друг – Раснария Нимени. Он немного странный: говорит, что в своем теле он не один: что их там трое. Они называют себя братьями: Раснария, Шут и Сомбер. Иногда они могут говорить все вместе, но чаще всего один доминирует, а другие братья в это время как бы спят. Всё возможно, конечно, но иногда мне кажется, что Раснария просто свихнувшийся, но дружить с ним мне это не мешает.

Дом огорожен и имеет хороший сад, Стром и Раснар помогли мне привести его в порядок. Недавно я посадила там целебные травы и кое-что уже выросло. Я сушу растения на чердаке, там сухо и тепло. Некоторые из них здесь очень ценятся, я уже договорилась с аптекарем и на днях он ждёт от меня первую партию. Стром обещал привезти мне из других стран семена волшебных трав, попробую вырастить и их тоже. Местные знахарки очень любят использовать особые (волшебные) растения.

Кстати, о травах. Те, что ты, мама, давала мне в дорогу, испортились. Сама не знаю, как это случилось: я кипятила чайник, чтобы заварить их, но рядом с ними загорелось полотенце и тут же вспыхнули и сами травы. Возможно, я случайно подпалила полотенце, когда вешала чайник в очаг, а когда вернула его на стол, травы вспыхнули из-за искры. Так или иначе, мой запас превратился в пепел, и мне пришлось всё выбросить. Я знаю, что должна принимать их каждый день, чтобы мой недуг не давал знать о себе. Помню, ты говорила, что от этого зависит моя жизнь, поэтому сегодня вечером я отдам письмо Строму, и он навестит вас с папой. Капитан говорит, что может сделать это быстрее, чем моё письмо дойдёт почтой. Прошу тебя выслать мне (или передать с капитаном) травы снова. А заодно, может быть, ты узнаешь, как они называются? Или пришлёшь семена, чтобы я могла выращивать их сама.

Ваша дочь Ева».

Ева сложила лист пополам и убрала его в импровизированный конверт, сделанный из плотного листа бумаги и клея. Почтовый конверт и марки не требовались, ведь письмо было решено отдать капитану Соллеру для доставки родителям девушки. Они жили на острове Гланбери через пролив, где Ева родилась и выросла.

Стром стал для девушки первым другом в городе. Он познакомился с ней в тот же день, когда она купила дом, и, только войдя в него, сразу же спросил: «Не ощущаешь ли ты здесь что-нибудь необычное?». Ева не ощущала. Единственное, о чём она немного беспокоилась, так это о том, что жить одной в этом доме может быть небезопасно, чем позже и поделилась с моряком и его другом во время вечернего чаепития и приготовления ужина в очаге.

– Думаю, тебе стоит завести крупного пса, – сказал капитан.

– Или хорошую пушку, – заметил Шут.

Шут – это первое альтер-эго Раснарии. Первое – это потому что есть ещё и второе, имя которого – Сомбер. Все эти личности занимали одно тело и называли друг друга братьями, однако, дружными их назвать было нельзя.

Раснар и Шут постоянно боролись за право управлять общим телом, Сомбер же был гостем не частым и главную роль стремился играть лишь в одном случае – когда сочинял новую песню и готов был исполнить её, аккомпанируя себе на лютне. Узнать, кто из братьев доминирует в данный момент, было просто: у мужчин были разные голоса, не говоря уже об абсолютно разных привычках и характерах.

Друзья сидели в гостиной у Евы после уборки на чердаке. Капитан готовил в очаге рыбу. В воздухе витал аромат специй и лечебных трав, заваривающихся в банке.

– Пушку? – растерянно икнула Ева, – Какую ещё пушку? Я не умею стрелять. Уж лучше собаку…

– Так Шут тебя научит, – Стром кивнул в сторону друга, – он, между прочим, меткий стрелок.

Шут кивнул.

А на следующий день пришёл к Еве с сюрпризом.

– Смотри и запоминай, – сказал он, собирая оружие, – ты должна научиться им пользоваться.

Пока Шут чистил револьвер, Ева наблюдала за его движениями. Они были уверенными и ловкими, несмотря на отсутствие у мужчины 2 пальцев на левой руке: мизинца и безымянного. Шут был среднего роста, стройный и загорелый, впрочем, как и капитан, ведь в море они ходили вместе. Мужчина носил чёрную фетровую шляпу и его пшенично-рыжие волосы выбивались из-под неё, ниспадая спутанными прядями на плечи.

– Почему у тебя такое странное имя? – Вдруг спросила Ева.

– А?.. – Шут растерянно поднял взгляд на девушку и их глаза встретились. Его серые и её каре-зелёные. Ева смутилась и отвела взгляд.

– Ну, кхм… твоё имя, – нарочито покашливая, повторила Ева, – оно больше похоже на прозвище.

– Потому что так и есть. Видишь ли, – Шут отвлёкся от оружия и внимательно посмотрел на собеседницу, – когда мы родились, никто ведь не знал, что нас в теле несколько. Этому телу, – Шут ткнул себя пальцем в грудь, – дали одно имя – Раснария. Мы считаем его старшим братом. А вот у нас с Сомбером имён не было.

– А ты какой брат?

– Средний. По словам нянек я проявился вторым, а Сомбер третьим. Когда мы менялись, няньки и воспитатели говорили, что в Раснара снова вселился Шут или Упрямец – это если в теле главным был я. Или же называли его Сумрачным, Сумбурным, в моменты, когда Сомбер пел свои печальные и странные песни. Как-то постепенно его стали звать Сомбером, что, пожалуй, больше походит на имя.

– А тебе никогда не хотелось иметь собственное, настоящее имя?

– Вообще… – протянул Шут, – оно у меня есть. Просто все привыкли, что я Шут. Я и сам привык как-то.

– И… как же тебя зовут? – Не отступала Ева.

– Ки́лан.

Ева любила наблюдать за людьми, слушать их и анализировать их слова и действия, но Шут казался ей необычным, каким-то непроницаемым. Казалось, за весёлым нравом этого человека скрывается какая-то загадка, его невозможно было прочесть, понять. Он всегда был в хорошем настроении и часто шутил, но сейчас, несмотря на привычную насмешливую улыбку, глаза его оставались серьёзными.

После непродолжительной паузы Шут, не отвлекаясь от чистки оружия, продолжил:

– Я помогал кухарке на кухне. Приносил воду, выносил помои, она меня за это кормила. Ты же знаешь, мы выросли в приюте. Ну, так вот, ходил я к ней тайком, чтобы не засмеяли другие мальчишки. Я рано стрелять научился, любил охотиться, двигался много, дрался часто и оттого, наверное, есть всегда хотел. Она добрая была, всегда оставляла мне еду повкуснее, – Шут странно хмыкнул, – говорила, что я похож на её братца младшего, покойного. В честь него и дала мне имя. – Шут цокнул языком. – Но меня так никто не называет. Слишком серьёзное имя для меня, скажи?.. Ха! Я ж дурак и шут! Только бубенцы повесить на шляпу осталось, да? Нет, не шляпу… мне нужен колпак! – Он сделал движение руками, как бы вытягивая из шляпы 3 длинных конца: 2 по бокам и один впереди. – Ну? Вылитый арлекин! А-ха-ха!

Шут лучезарно улыбнулся и помотал головой, изображая звон бубенцов.

– Мне нравится твоё имя, Килан, – смущённо сказала Ева, – я могу звать тебя так?

– Да на здоровье, – отмахнулся он и взял в руки револьвер, – готово. Смотри и запоминай: откидываешь барабан в сторону, ставишь патроны. Вот так. Барабан на место. Держать его надо двумя руками.

Шут взялся за рукоять правой рукой, а левую ладонь положил сверху на правую.

– Большие пальцы убираешь вот сюда, вниз, – Шут сделал соответствующее движение, – чтобы не задеть барабан и не пораниться. При стрельбе из-под него выскакивает пороховой газ, он может повредить пальцы, поэтому их важно убирать вниз. Поняла?

– Да.

Ева волновалась, но слушала очень внимательно.

– Целишься. Настраиваешь так, чтобы мушка попала в прорезь, смотри, чтобы было ровно: не ниже, не выше, не вбок. Прицелилась и жмёшь на спуск. Он туговат, но ты справишься. Попробуй.

Шут передал оружие девушке.

– Барабан в сторону, да. Ставишь патроны. Закрывай. Сильную руку вниз. Кстати, да, какая у тебя сильная?

– Что?

– Ну это… какой рукой пишешь?

– Я левша, – пролепетала Ева.

– Хорошо. Левой рукой берись за рукоять, а правую вот сюда, сверху. Так стрелять безопасней. Большие пальцы вниз. Нет, ещё ниже. – Шут встал за спиной девушки и положил свои ладони на её руки, корректируя их положение на рукояти.

Ева вздрогнула от неожиданности. Руки Килана были такие тёплые и сильные, а вельветовый низкий голос звучал прямо над её ухом. На несколько секунд Ева оцепенела, почувствовав себя голой, хрупкой и маленькой. И чувство это ей не понравилось.

Не понравилось, потому что она считала себя отважной девушкой, свободной от романтики, которую считала прерогативой слабых, а теперь чуть ли не растаяла в руках сильного мужчины. Она попыталась высвободить свои руки из рук Шута, но тот не ослабил хватку. Ева почувствовала, как лицо её пылает, а по телу побежали мурашки.

– Центр тяжести у него впереди, – спокойный бархатный голос действовал на Еву, как гипноз, – поэтому важно следить за мизинцами и не перенапрягать их, иначе револьвер будет стрелять ниже, чем ты целишься. Благо, тебе есть, за чем следить! Я вот не уследил в своё время!

Килан хихикнул. Ева взволнованно хмыкнула. Почему у Шута нет 2 пальцев, она не знала, а спросить стеснялась. Неужели, от неаккуратной стрельбы?! «Брр, лучше не думать об этом» – решила Ева и попыталась сосредоточиться на правильном хвате оружия.

Она прицелилась и выстрелила. Килан отпустил её руки, и Ева выстрелила в мишень еще несколько раз уже сама.

– Почему ты дрожишь? – Спросил он.

– Эмм… просто волновалась, что не получится, – соврала Ева. Её трясло от новых ощущений и эмоций, которые вызвал в ней Килан.

– Все пули попали в мишень! – Заключил Шут. – Не в центр, но всё же. Для первого раза – отличный результат. У тебя талант, поздравляю!

Ева окончательно смутилась. Единственное, что волновало её в тот момент: понял ли Шут, что причиной волнения стал он? Она надеялась, что нет.

В последующие несколько дней Килан вёл себя особенно внимательно по отношению к девушке, и вскоре она поняла, что скучает по нему, но что ещё хуже – фантазирует, будто они стали парой. Каждый раз, когда они виделись, она наблюдала за ним, ожидая какого-то знака симпатии, и стыдливо отводила глаза, если их взгляды встречались. Возможно, это весна на неё так подействовала, но, в конце концов, она сдалась. «Ну и что, что он намного меня старше» – думала Ева, – «может, любовь – это не так уж и плохо?».

За свои почти 20 лет Ева никогда раньше не влюблялась, и, тем более не ожидала, что объектом её внимания окажется мужчина на 14 лет её старше. Однако, как только она сдалась, практически приняв своё чувство, Шут стал появляться всё реже и более частыми хозяевами тела стали Раснар и Сомбер.

Лето в Сомнусе выдалось жарким. Зной Ева пережидала в доме, в котором всегда было прохладно вне зависимости от температуры на улице. Просторная гостиная была уставлена красивой резной мебелью. Вся она: от книжных шкафов до кресел была подобрана в тон друг другу. Бархатные, изумрудного цвета, шторы украшали большие окна. Несмотря на тёмную мебель, комната была очень светлой. В ней же находился камин, в котором Ева кипятила чайник. На стене, противоположной камину, висел огромный портрет. На нём во весь рост был изображён молодой мужчина. Он сидел в кресле, взгляд человека был устремлен в сторону. Его руки, сложенные в замок, спокойно лежали на животе, а локтями мужчина опирался на подлокотники кресла. Белые манжеты-рюши выглядывали из-под чёрного фрака, а шею украшал тёмно-синий платок. Ева любила разглядывать портрет, особенно всматриваясь в глаза неизвестного. Взгляд его был каким-то отрешённым, а цвет глаз разобрать было трудно. Однажды Ева взяла свечу и залезла на журнальный столик, чтобы поближе рассмотреть лицо. Следует отметить, что портрет был исполнен мастерски: при близком рассмотрении можно было заметить тонкие волоски на коже мужчины и его густые ресницы. Тёмные волнистые волосы слегка спускались на плечи. Портрет казался Еве загадочным, отчего ещё сильнее нравился. Она словно ощущала дух полотна, а с ним и дух дома.

Прежнего хозяина дома Ева не успела спросить про портрет, а подписи автора на нём не было. Оставалось только догадываться и предполагать, кого изобразил мастер, и как картина попала в дом. Как бы там ни было, она отлично вписывалась в интерьер.

Иногда Ева вспоминала слова Строма насчёт ощущения чего-то странного и необычного. Она жила в Сомнусе чуть больше 2 месяцев и дом всё еще не казался ей странным, лишь иногда ближе к ночи она ощущала на себе чей-то взгляд. От аптекаря и некоторых других людей на улице она успела услышать байки о том, что дом её якобы живёт своей жизнью. Ева спросила об этом у Строма, но тот лишь отмахнулся, отметив, что дом долгое время пустовал, а люди склонны выдумывать сказки.

День клонился к вечеру, Ева сложила письмо, убрала чернила и вышла на крыльцо. Перегретый воздух казался плотным и душным, вдалеке собирались тучи, грозя к ночи разразиться ливнем. Ева не любила дождь, но сегодня была бы ему рада: июль в Сомнусе выдался чрезвычайно засушливым и сад нуждался в спасительной влаге.

У калитки показалась фигура: загорелый плечистый блондин в тонкой рубахе, расстёгнутой на груди, помахал Еве одной рукой, а второй приподнял треугольную шляпу в знак приветствия. Ева помахала в ответ. В какой-то момент ей показалось, что шляпа искрится и поблёскивает, словно капельки дождя на водной глади, но когда капитан приблизился, видение прошло.

– А где Шут? – Тут же спросила Ева.

– Где-то шляется, – Стром махнул рукой в сторону дороги, – ушёл вечером, к утру не явился. Должно быть, в гостях у какой-нибудь новой подружки.

Ева почувствовала неприятный укол под ложечкой. Стараясь скрыть раздражение, она нервно хмыкнула и криво усмехнулась:

– Какой гуляка!

– Вообще, обычно нет, но в последнее время начал часто посещать кабак да хватать девок за ляжки. Хотя и Раснар этим не гнушается. Как прохладно! – Стром вошёл в дом. – Вот чем нравится мне твоё жилище, так это прохладой даже в такую жару.

Капитан устроился в кресле напротив камина.

– Похоже, что будет гроза. – Заметил он, глядя в большое окно. – Небо над портом становится тёмным.

– Держи чай, как раз заварился. – Ева подала гостю самую большую чашку. – В море сегодня нельзя?

– Спасибо, милая! Можно, но придётся переждать, – он отхлебнул из чашки, – в такую погоду море неспокойное. Да ты не волнуйся! – Ободряюще улыбнулся моряк, заметив тревогу на лице девушки. – Мы быстро прибудем в Гланбери и сразу же найдём твоих родных.

С крыльца донёсся шум. Ева вышла посмотреть: на ступеньках сидел Шут, придерживая руками собственную голову.

– Напился что ли?! – Фыркнула Ева.

Шут при виде девушки довольно улыбнулся и прищурился.

– Было дело… Дай воды, подруга.

– Зайди и возьми сам!

Ева скрылась в проёме, оставив дверь открытой.

– А у нас сегодня лютня! – Протяжно сообщил Шут, вплывая в холл и держась за стену. – У Сомбера новая песня. Моё почтение, капитан… – Шут изобразил поклон. – Ну, я пошёл!

Шут уселся прямо на пол там же, где стоял. Едва его голова опустилась на грудь, как он очнулся и окинул гостиную грустным взором.

– Знаете, что самое обидное в этом всём? – Певучим тихим голосом произнёс рыжеволосый. – Пьёт лишь один из нас, а страдают все остальные.

Сомбер поднялся с пола, достал лютню и сел на ковёр против камина. Тучи опустились совсем низко, и в доме стало темно. Стром разжёг камин, намереваясь пожарить в очаге хлеб, а Ева зажгла свечи. Стало тепло и уютно.

Сомбер настроил инструмент и стал наигрывать тихую нежную мелодию. За окном грянул ливень, барабаня каплями по карнизам и крыше. Ева любила музыку Сомбера. Все эмоции, переданные лютне, отражались на лице музыканта, и Еве казалось, что так звучит он сам. Трудно было понять, как один и тот же человек мог так по-разному выглядеть. Удивительно непохожими были мимика и движения каждого брата; такими же были их голоса. Братья словно были сделаны из разного теста, хотя имели не просто одинаковую внешность, но гораздо больше: одно тело на троих.

Звуки лютни отражались от высокого потолка и стен, возвращаясь протяжным эхом со всех сторон. Ева слушала чарующие мелодии Сомбера, но мысли её были не о музыке. Шут практически перестал с ней общаться именно тогда, когда ей показалось, что он тоже к ней не равнодушен. И теперь понимание того, что Килан предпочитает компанию других женщин вместо того, чтобы увидеть её – Еву, причиняло ей боль. Ревность и обида жгли грудь. Ева повернулась лицом к стене, на которой висело большое зеркало, и посмотрела на себя. Что с ней не так? На девушку глядело её отражение: большеглазое и бледное, с маленькой родинкой на правой щеке. Густые тёмно-рыжие волосы волнами падали на худые плечи, спрятанные под тонкий коричневый жилет на шнуровке, под которым была длинная светлая рубаха. Тёмно-коричневые штаны завершали почти мальчишеский образ девушки. Ева ненавидела платья, считая их неудобными и не достойными её внимания. Она настолько боялась показаться слабой, что была уверена, будто одежда, похожая на мужскую, делает её внушительней и серьёзней. Ещё больше комплексов добавлял её маленький рост, который составлял чуть больше полутора метров. Из-за этого Ева носила обувь на толстой подошве, чтобы казаться чуть выше.

Шут любит портовых девиц с пышной грудью и глубоким декольте? Судя по тому, что говорит Стром – так оно и есть. Килан предпочитает простой доступ к женским прелестям и платья с лёгкостью его обеспечивают. Ева сердилась на Шута, но ещё больше она злилась сама на себя из-за того, что вообще размышляет обо всём этом. Она зажмурилась и сильно помотала головой, представляя, как мысли об этом развратнике вылетают из её головы раз и навсегда прямо через уши, ударяясь о стены, и разбиваясь о них с лёгким позвякиванием.

Сомбер запел, вырвав Еву из размышлений о Шуте. Пение лютниста было убаюкивающим, а голос мягким, тихим и струящимся, словно лесной ручей.

Граф Нобиус мечтал о детях много лет,

Но малышей, как ни хотел он, нет и нет.

Молил богов, чтоб дали те ему дитя.

Чрез 10 лет сдались они, и, графа, наградя,

За долгие упорные мольбы,

Ребёнком не одним, а сразу близнецами

С лицом одним, но с очень разными сердцами –

Нарочно были созданы творцами.

Тройняшки-близнецы, они хоть братья были,

Друг друга, вопреки родству, сызмальства не любили.

Всегда они между собой боролись,

Соревновались – Латус, Фортис, Сомнис.

Любимым сыном каждый стать стремился,

Но граф всех одинаково любил, детьми гордился.

Второй был меткий лучник, а певцом был младший.

Старшой же брат слыл воином отважным.

И братьям повезло не только в день один родиться,

Но угораздило в одну и ту же барышню влюбиться.

Ей нравились все трое, и они были упрямы:

Боролись меж собой за сердце милой дамы.

Турниры посвящал прекрасной леди Латус

И, побеждая в них, поддерживал свой статус.

Охотник Фортис одарял избранницу мехами,

Катал на лошадях, дарил цветы и говорил стихами.

Ей Сомнис посвящал баллады и сонеты,

Гуляя под луной, показывал планеты.

Не в силах выбрать одного, красавица решила,

Что выйдет замуж за кого – пускай решает сила.

Спор разразился между ними, а после – поединок.

Багряным вмиг искристый снег стал под подошвами ботинок…

Кружилось воронье, среди летящих вниз, снежинок,

Что превращались в сотни алых льдинок.

Пал первым Сомнис, Фортис следом и Латус, севший на коня,

Погнал к красавице с ответом: «Теперь ты выйдешь за меня!».

В пылу разборки с братом средним, он не заметил одного:

Дыры в боку от шпаги Форти, что ранил брата своего.

Средь роз густых стояли двое: она и новый кавалер,

И в гневе Латус закричал им, что устранит и сей барьер.

Но та дуэль была недолгой. Сочилась кровь, а с ней и жизнь,

Что Латус средь цветов колючих, за сердце дамы положил.

Сомбер замолк, перебирая пальцами по струнам так легко, словно и не касался их, а мелодия продолжала звучать лёгкими хрустальными капельками. Редкий талант был у Сумрачного: с помощью музыки он мог касаться чужих сердец, с помощью пения – успокаивать душу.

– Какая красивая грустная песня, – произнесла Ева, – как ты придумал такую историю?

– А я не придумывал – лишь рассказал её в стихах, – ответил Сомбер, – Раснар услышал историю во время одного из наших путешествий. Мне показалось, что братья напоминают нас троих. И… вот, решил написать балладу.

Раснария и Шут извечно боролись за право управлять общим телом. Как и братья из баллады Сомбера, они обладали очень разными характерами, но лишь в одном были похожи: каждый мечтал иметь свое, собственное тело. Такая простая, но недосягаемая мечта. То, что есть у каждого человека, было недоступно для братьев Нимени. И они неустанно искали способ обрести то, что принадлежало каждому человеку по праву рождения. Методы братья использовали разные: один жаждал найти решение, другой же – причину.

Шут искал спасения в магии. Когда-то он узнал про Большой Эмпорий, на котором было возможно купить, выменять или продать предметы, обладающие магической силой. Таких на всей Сенталии было не слишком много, поэтому ценились они крайне высоко. Кроме того, на Эмпории можно было встретить колдунов, травников, алхимиков и прочих мастеров и любителей магии. Вот они-то и были нужны Шуту. Путешествуя с Соллером, Шут старался отыскать как можно больше подходящих предметов, дабы на Эмпории расплатиться ими с Вормаком Корвусом – самым прославленным магом планеты. Вормак не брал денег, но очень любил волшебные вещицы.

Раснария же верил, что разгадка кроется в их корнях. Выдавая себя за газетчика и собирателя историй, он получал доступ к архивам и выискивал подобные случаи, при которых в одном теле уживалось несколько личностей. Тщетно он пытался найти и своих родителей, подбросивших его младенцем к дверям приюта. Раснар предполагал, что дело может быть в каком-то родовом проклятии. Благодаря усердным поискам и умелому общению с местными жителями деревень и городов, в которых бывал, Раснария узнавал много разных историй. Но лишь редкие из них походили на его случай. Их, как правило, списывали на одержимость или сумасшествие. У многих мудрецов и знахарей он бывал, но так и не смог понять, из-за чего вынужден нести такое бремя. Однажды, разозлившись на среднего брата, он даже попробовал обряд экзорцизма, во время которого Шут танцевал и смеялся, отпуская колкие шуточки в адрес священника. В конце концов, тот не выдержал и, выпучив от ярости глаза, прогнал златовласого палкой за двери священной кельи, так и не окончив обряд.

Сомбер в разборки братьев не вмешивался, являясь скорее наблюдателем, и лишь изредка пытался их помирить. Музыкант не принимал ничью сторону, придерживаясь нейтральной позиции. В своих спорах братья часто призывали поддержать одного из них, но Сомбер предпочитал не принимать участие, он лишь тихо страдал от вынужденного соседства.

Зарабатывали братья тем, что умели лучше всего. Раснария писал статьи в газеты, а иногда брал на себя роль сыщика: имея доступ к различным документам, находил людей или информацию о ком-то. Шут охотился, сбывая дичь и шкуры, и иногда продавая волшебные вещицы, которые находил в поездках, но только лишь те, что не представляли бы интереса для Вормака. Сомбер пел на площадях, получая за свои песни деньги и внимание. Сладкоголосый певец выглядел загадочно и был хорош собой.

– Так эти братья существовали? – спросил Стром.

– Сейчас это больше похоже на легенду, но Раснар нашёл документы, подтверждающие их существование, – Сомбер отложил лютню, чтобы отхлебнуть из чашки, – так что да, с уверенностью можно сказать, что эти люди были и их история – правда.

Гроза стихла. Небо наполнилось мерцающими огоньками. За окном послышалось журчание ручейков, образовавшихся из-за обильного ливня. Ева открыла окно и вдохнула свежий сырой воздух, наполненный тонким ароматом роз.

– Совсем как в саду, где погиб храбрый Латус, – выдохнула она.

– Скорее, безрассудный, – отозвался Сомбер.

– В то время было обычным делом сражаться за сердце дамы таким образом, – возразил капитан.

– И всё же, – вздохнул Сомбер, – это безрассудство.

– Неуёмная жажда власти, денег и любви – это то, что может оправдать любое безумство. Увы, это те три кита, на которых построен наш алчный мир.

– А как же честь? Совесть, милосердие, достоинство и справедливость? – возразила Ева, – разве не на них держится мироздание?

– Ах, Ева, девочка, – улыбнулся Стром, – ты ещё такая наивная! Поверь, имея реальную возможность получить что-либо из того, что я перечислил, лишь редкий индивидуум не пойдёт на сделку с совестью. Возможно, такие люди существуют, но где же они?

– А ты? А Сомбер?

– Я не безгрешен, да и Сомбер с братьями вряд ли отличаются высокими моральными принципами. Со временем это проходит, дорогая. Мне жаль тебя разочаровывать, но…

– Ну, нет! – перебила его девушка, – я никогда не поступлюсь своими убеждениями из-за личной выгоды! Честь, совесть и дружба – для меня не пустые слова. А для тебя?

– Для меня тоже. Ты права, друзей не купишь! Но не зарекайся, девочка, – капитан встал и водрузил на голову треуголку, – кто знает, как развернёт тебя жизнь. Некоторые, особенно принципиальные умирали из-за верности себе. Любое действие имеет последствия. Любое действие имеет и причину. Каждый поступок возможно понять.

– Но не каждый возможно оправдать! – не унималась Ева.

– Это правда. Но запомни одно: не стоит осуждать кого-то, ни разу не побывав на его месте. Не зная причины. Всё не так однозначно. Бывает, что ложь рождается из милосердия, а несправедливость из-за любви.

– И ты считаешь, что это нормально?

– Нет. Это лишь мои наблюдения. И я делюсь ими с тобой, потому что это и есть жизнь, а не идеальный мир из твоих любимых книжек, дорогая.

Ева нахмурилась. Она явно была не согласна с моряком, но спорить дальше не стала. В глубине души Ева признавала, что в чём-то он прав. Всё-таки он был значительно её старше, опытнее и успел повидать мир с его несовершенствами. Дополнительную уверенность в словах моряка придавало молчание Сомбера, которое означало, что ему нечего возразить.

– Нам пора, – прервал молчание Стром, – погода наладилась, выдвигаться нужно как можно раньше, чтобы к обеду мы достигли твоих родных мест. Скоро твоё лекарство будет у тебя.

Девушка кивнула и закрыла окно. Провожая друзей к выходу, она снова заметила мерцание над шляпой моряка, словно над ней колыхался целый аквариум, но в темноте рассмотреть это явление не смогла.

***

Ева вернулась в холл и, подойдя к камину, резко обернулась, почувствовав на себе пристальный взгляд, который в этот раз ощущался сильнее, чем раньше. Позади неё стоял человек, точнее не человек, а фантом, имевший очертания молодого мужчины. Ева вздрогнула от испуга и выронила свечу, но не отпрянула назад, а застыла на месте, закрыв рот ладонью, словно удерживая крик внутри себя. Свеча упала и погасла, измазав паркет воском. Ева, не моргая, глядела на фантом, а он глядел на неё. От страха девушка перестала дышать и опомнилась только, когда стало темнеть в глазах. Призрак поднялся над ней и отдалился в угол комнаты, не сводя с Евы взгляда. Девушка закашлялась, набрала в грудь воздуха и дрожащим голосом спросила:

– Кто ты?

– Ты видишь меня? – спросил фантом. Он немного мерцал, становясь то более плотным, то совсем прозрачным.

– Да!

– Я удивлён, – призрак опустился ниже и приблизился к Еве.

– ТЫ удивлён?! Постой… – Ева перевела дух и присмотрелась к собеседнику, – ты что, тот парень с портрета?

– Так и есть, – подтвердил мужчина и, изобразив полупоклон, представился, – меня зовут Дарий.

Ева, пытаясь унять дрожь в руках, потёрла влажные ладони о штаны. Призрак качнулся в воздухе.

– Не бойся, – сказал он, – Я был здесь до того, как ты заселилась, и с первого дня твоего пребывания в доме всегда был рядом. Я догадывался, что ты чувствовала мой взгляд, и видел, как ты рассматриваешь портрет. Только я ведь и раньше выходил за его рамки. И прежде ты меня не видела, лишь ощущала присутствие.

Ева покраснела. Она действительно часто и подолгу изучала портрет. Если бы она только знала, что в эти моменты портрет наблюдал за ней!

– Ты – дух портрета? – выдавила она.

– Не совсем, – ответил Дарий, – Я – дух человека, изображённого на портрете. Таким я был при жизни.

– Ты умер?

– В каком-то смысле, да. Умерло моё тело, а вот я – нет.

Ева понемногу успокоилась, страх уступил место любопытству, и она перестала дрожать.

– Значит, мы соседи. Кто бы мог подумать, что я живу не одна… – Ева рухнула в кресло, а Дарий устроился на столе напротив. – Как это случилось? Давно ты, хм… такой?

– Должно быть, лет 20 уже. Сначала я считал дни, месяцы, годы, но в какой-то момент сбился, поэтому точно сказать не смогу. А как я стал таким – история длинная.

Поленья в камине приятно потрескивали, источая тепло и свет. Призрак был практически таким, каким его изобразили на картине. Только одежда отличалась. На картине мужчина был одет в белую рубашку с манжетами-рюшами и шнуровкой на груди, чёрный фрак и такие же брюки, а на шее был плотно завязан тёмно-синий шёлковый шейный платок. Призрак же был одет в белую рубашку с широкими рукавами и чёрные брюки. Платка на шее не было. Волосы были тёмные, слегка волнистые и очень блестящие, средней длины, частично убраны за уши, частично прикрывающие лоб. Из-под изящных чёрных бровей глядели глаза бутылочно-зелёного цвета. Цвет глаз Ева сразу отметила: на картине он был непонятным – то ли серым, то ли бледно-зелёным, зато у призрака они были очень яркими. Взгляд Дария был тяжёлым, усталым и пронизывающим, словно его обладатель был на пару сотен лет старше, чем выглядел.