Текст книги "Смерть экспертизы"

2
Разговоры стали утомительны

Много веков назад… люди еще прекрасно умели отличать доказанное от недоказанного. И если уж что-то доказано, они и верили в это.

К.С. Льюис. «Письма Баламута»

Да, ну, знаешь, это всего лишь твое мнение, старик.

«Большой Лебовски»

Мне спор, пожалуйста

Разговор в двадцать первом веке иногда утомляет, а зачастую просто сводит с ума. И это происходит не только между экспертами и обычными людьми, но и среди всех остальных. Если в предшествующую эпоху экспертам отводилась особая роль, то сегодня все границы стерлись. Если посмотреть на то, как ежедневно общаются обычные люди, то можно заметить, что даже среди них несогласие и спор перешли в изматывающий обмен возражениями, взятыми наобум фактами и сомнительными источниками, которые сами участники зачастую не могут понять. Факт доступности более качественного образования, легкий и быстрый доступ к информации, стремительное распространение социальных сетей и упростившийся выход в публичное пространство, по идее, должны были улучшить наши способности обдумывать и решать. Вместо этого все вышеперечисленное лишь усугубило ситуацию.

Публичные дебаты практически по любому вопросу переходят в откровенный конфликт, главная цель которого – добиться того, чтобы доказать, что другой неправ. Разумные расхождения во мнениях скатываются до уровня примитивного спора, где все стремятся одержать победу, а фактами «двигают», как шашками на доске, просто чтобы «выбить» другие факты. Подобно клиенту в легендарном скетче «Клиника споров» из шоу «Монти Пайтон» (“Monty Python”), мы отрицаем любую фразу, которую сказал другой. («Это не аргумент», – говорит сердитый посетитель профессиональному спорщику. «Нет, это аргумент», – отвечает тот. «Нет, это просто отрицание!» – «Нет!» – «Да!»)

Здесь мы должны начать с очевидной и универсальной проблемы: вы и я. Или, если быть точнее, то, как вы и я думаем. По всем вопросам – от биологии до социальной психологии – мы бьемся в неравном бою, пытаясь понять друг друга.

У каждого из нас есть врожденная и естественная склонность искать подтверждение тому, во что мы уже верим. На самом деле наш мозг запрограммирован подобным образом, поэтому мы спорим даже тогда, когда не следует этого делать. И если мы чувствуем некую социальную или личную угрозу, то будем спорить до посинения. (Возможно, в век Интернета фразу следовало бы изменить – «до онемения пальцев».) И эксперты здесь не исключение. Мы, как и все, хотим верить в то, во что хотим верить.

Не все люди исключительно умны. И как мы увидим, те, люди, которые больше всего уверены в том, что они правы, чаще всего оказываются теми, кто менее всего заслуживает подобной самоуверенности.

Что касается личной жизни каждого из нас, то здесь мы склонны чуть больше прощать, потому что люди – социальные животные, которые хотят понимания и любви от самых близких. В личном плане большинство людей уверены в том, что на них можно положиться, и все мы также хотим, чтобы и другие видели нас подобным образом. Все мы хотим, чтобы нас воспринимали всерьез и уважали. На практике это означает, что мы не хотим, чтобы кто-то думал, что мы глупые, а потому стараемся показаться лучше, чем есть на самом деле. Со временем мы даже убеждаем себя в этом.

Конечно же, существует также изначальная проблема: не все люди исключительно умны. И как мы увидим, те, люди, которые больше всего уверены в том, что они правы, чаще всего оказываются теми, кто менее всего заслуживает подобной самоуверенности.

Но было бы слишком просто объяснять раздражающую природу современной дискуссии исключительно глупостью других. (Однако это не значит, что такого не случается.) Большинство людей не являются настолько интеллектуально ограниченными, по крайней мере, они достаточно умны, если оценивать с помощью базовых показателей, таких как уровень грамотности или окончание средней школы.

Дело в том, что подводные камни дискуссий и дебатов не ограничиваются ошибками, которые совершают наименее умные среди нас. Мы все становимся жертвами череды ошибок, включая те способы, с помощью которых все мы пытаемся решить проблемы и спорные вопросы так, чтобы при этом все чувствовали себя хорошо. Причинами гибели экспертного знания является, в том числе, современное состояние системы высшего образования, содержание средств массовой информации, включая интернет-ресурсы – все, что активно формирует личность человека. Таким образом, преодолеть это можно, если мы будем понимать, что именно нужно изменить в образовании и в морально-нравственных ценностях.

Возможно, все мы просто глупы

Давайте для начала рассмотрим самую неприятную перспективу. Возможно, проблемы в общении между экспертами и непрофессионалами возникают потому, что обычные люди просто не умны. Может быть, интеллектуальный разрыв между образованными элитами и массами в настоящее время настолько велик, что они просто не могут общаться друг с другом иначе, как только обмениваться взаимным презрением. А может быть, аргументы и споры неэффективны потому, что одна или обе стороны просто глупы.

Это опасные слова. Никому не нравится, когда его называют глупым – резкое, грубое определение, которое подразумевает не только отсутствие ума, но и сознательное невежество, вплоть до морального падения. (Я прибегал к нему больше, чем следовало бы. Да и вы наверняка тоже.) Можно назвать людей, с которыми вы не согласны, неинформированными, ошибающимися, некорректными и пр. Но только не называйте их глупыми.

К счастью, определение «глупый» не только грубое, но и по большей части неточное. Как ни крути, американцы сейчас умнее, или, по крайней мере, не менее сообразительны, чем они были несколько десятилетий назад. Начало XX века трудно назвать золотым веком культуры и образования. В 1943 году поступающие в колледж абитуриенты – только 6 процентов из которых смогли перечислить все 13 колоний[5]5
  Тринадцать колоний – британские колонии в Северной Америке, подписавшие в 1776 г. Декларацию независимости и тем самым ставшие ядром будущих Соединенных Штатов Америки. – Прим. ред.


[Закрыть] – назвали Авраама Линкольна первым президентом и человеком, который «изнурял [так в тексте] рабов». Редакция газеты New York Times видела эти результаты и даже позволила себе ненадолго отвлечься от освещения хода Второй мировой войны, чтобы посетовать на «ужасающе невежественную молодежь страны»{10}10
  См. David Dunning, “We Are All Confident Idiots,” Pacific Standard онлайн, 27 октября 2014.


[Закрыть].

Способны ли люди двадцать первого века поддерживать уровень своего образования, учитывая стремительно меняющиеся реалии мира, это уже другой вопрос. Ученикам начальной школы 1910-х и 2010-х годов одинаково приходилось учиться высчитывать длину сторон треугольника, но сегодня ученики применяют эти знания, живя в эпоху космических достижений. В то время как их прапрадеды, вероятней всего, никогда не видели автомобиля, не говоря уже о самолете. А еще нельзя забывать о том, что в любую эпоху человек может проявлять намеренное нежелание узнавать что-то. Никакой объем образования не заставит человека выучить фамилию члена Конгресса, если он сам этого не хочет.

Учитывая все вышеизложенное, надо признать, что все равно существует проблема, которая заключается в том, что, по крайней мере, часть людей считает себя умными, когда на самом деле все обстоит совершенно иначе. Всем нам наверняка доводилось присутствовать на вечеринке или на обеде, когда наименее информированный человек ведет беседу, нисколько не сомневаясь в своей просвещенности и уверенно вываливая на всех остальных поток ошибок и неверной информации. Некоторые люди способны с совершенно необоснованной уверенностью без умолку болтать о предмете, о котором они знают очень мало.

Науке известен подобный феномен, который называется эффектом Даннинга – Крюгера (в честь Дэвида Даннинга и Джастина Крюгера, психологов-исследователей из Корнуэльского университета, которые описали его в своей эпохальной научной работе 1999 года).

Вкратце эффект Даннинга – Крюгера означает, что чем глупее человек, тем более он уверен, что не глуп. Даннинг и Крюгер используют более осторожное определение, называя таких людей «необученными» или «некомпетентными». Но это не меняет сути: «Они не только приходят к ошибочным умозаключениям и делают неудачный выбор, их некомпетентность лишает их способности осознать это»{11}11
  Justin Kruger and David Dunning, “Unskilled and Unaware of It: How Difficulties in Recognizing One’s Own Incompetence Lead to Inflated Self-Assessments,” Journal of Personality and Social Psychology 77(6), декабрь 1999, стр. 1121–1122.


[Закрыть].

Справедливости ради следует отметить, что все мы склонны переоценивать себя. Спросите любого, как он оценивает свои таланты и способности, и вы столкнетесь с «эффектом выше среднего уровня», когда человек считает, что его таланты… ну, выше среднего уровня. Это, как сухо замечают Даннинг и Крюгер, «результат, не согласующийся с описательной статистикой». И тем не менее это такая заметная человеческая слабость, что юморист Гаррисон Кейлор в своем знаменитом радиошоу «Спутник прерий» придумал целый город, Лейк-Вубегон[6]6
  Игра слов, в оригинале “Lake Woebegone”, что может быть дословно переведено как «Озеро Жалкое» или «Озеро Огорчения». По-русски, наверное, следовало бы назвать этот городок Жалкоозерском. – Прим. ред.


[Закрыть], где «все дети обладают способностями выше среднего».

Как позднее объяснял Даннинг, мы все переоцениваем себя, но менее компетентные из нас делают это чаще других.

«Целый ряд исследований, проведенных мной и другими учеными, подтвердил, что люди, не обладающие существенными знаниями об определенном наборе когнитивных, технических или социальных умений, склонны грубо переоценивать свое владение предметом, будь то грамматика, эмоциональный интеллект, логическое мышление, безопасное обращение с огнестрельным оружием и уход за ним, ведение публичной дискуссии или финансовые знания. Студенты колледжей, сдающие экзаменационные работы, которые могут быть оценены только на D или F[7]7
  В американской шкале оценки знаний D соответствует «тройке» в России, а F – «двойке». – Прим. ред.


[Закрыть], считают, что их усилия будут оценены гораздо выше. Слабые шахматные игроки, игроки в бридж и нерадивые студенты-медики, а также пожилые люди, которые меняют водительские права – все они в значительной степени переоценивают свою компетентность»{12}12
  Dunning, “We Are All Confident Idiots”.


[Закрыть].

Студенты, которые готовятся к экзаменам, пожилые люди, стремящиеся сохранить свою независимость, и студенты-медики, думающие о своей будущей карьере, предпочитают быть настроенными более оптимистично, вместо того чтобы недооценивать себя. Во многих сферах деятельности, за исключением таких, как спортивные соревнования, где некомпетентность очевидна и неоспорима, это нормально, когда люди отрицают, что они плохо что-то делают.

Оказывается, существует более конкретная причина того, что неквалифицированные или некомпетентные люди переоценивают свои способности гораздо больше остальных. Им не хватает важнейшего навыка, называемого «метапознанием». Это способность знать, когда ты делаешь что-то не очень хорошо, посмотрев на это со стороны. Хорошие певцы знают, когда они взяли фальшивую ноту; хорошие режиссеры понимают, когда не идет определенная сцена; хорошие маркетологи знают, когда рекламная кампания провалится. А их менее компетентные коллеги не обладают подобной способностью. Они уверены, что делают все отлично.

Сравните таких людей с экспертами и вы вполне предсказуемо получите плачевные результаты. Отсутствие навыка метапознания создает порочный круг, когда люди, не владеющие предметом в достаточной степени, не понимают, что они безосновательно и заносчиво спорят с экспертами по этим вопросам. Но в данном случае люди еще и не имеют представления о том, как вести аргументированный спор, а потому не способны осознать свои ошибки. И уже очень быстро эксперт разочаровывается, а непрофессионал чувствует себя оскорбленным. И все расходятся в гневе.

Вкратце эффект Даннинга – Крюгера означает, что чем глупее человек, тем более он уверен, что не глуп.

Существует более конкретная причина того, что неквалифицированные или некомпетентные люди переоценивают свои способности гораздо больше остальных. Им не хватает важнейшего навыка, называемого «метапознанием».

Еще более раздражает то, что нет способа образовывать или информировать человека, который начинает выдумывать, когда сомневается. Даннинг описывал исследование, проведенное в Корнуэльском университете, которое он назвал «менее яркой версией шоу Джимми Киммела». Оно подтвердило точку зрения комика, что даже когда люди не имеют представления о том, что они говорят, это ничуть не останавливает их.

«В нашей работе мы задаем вопросы респондентам о том, знакомы ли они с определенными специальными терминами из физики, биологии, политики и географии. Существенное количество респондентов говорят, что знакомы с такими реально существующими понятиями, как центробежная сила или фотон.

Но что интересно, они также говорят о своей осведомленности в том, что касается таких придуманных понятий, как плоскости параллакса, ультра-липид и холарин. В одном исследовании примерно 90 процентов опрошенных заявили о знакомстве минимум с одним из девяти вымышленных понятий, о которых мы спрашивали их».

Хуже того, «чем более осведомленными считали себя респонденты в конкретной теме в целом, тем увереннее они подтверждали знание бессмысленных терминов». А потому труднее спорить с этими «некомпетентными личностями». Потому что по сравнению с экспертами «они проявляют меньшую способность определять компетентность».

Другими словами, чем менее компетентны люди, тем меньше вероятность, что они знают, что ошибаются, или знают, что другие люди правы. И тем больше вероятность, что они попытаются притвориться знающими. И при этом они вряд ли смогут научиться чему-то.

Даннинг и Крюгер дают несколько объяснений этому. В целом люди не любят задевать чувства друг друга, и бывает так, что на работе сотрудники и даже руководители неохотно поправляют своих некомпетентных товарищей или коллег. В некоторых сферах деятельности, таких как писательство или ораторское искусство, не существует очевидных средств добиться немедленной ответной реакции. Когда играешь в бейсбол, тебе легко понять, насколько ты способен. Но ты можешь коверкать грамматику и синтаксис каждый день, даже не осознавая, как плохо ты говоришь.

Проблема с «наименее компетентными» заключается в сложности, возникающей в общении между экспертами и непрофессионалами. Но мы не можем изменить фундаментальное свойство человеческой природы. Однако не каждый человек некомпетентен, а таких, кто был бы некомпетентен во всем, почти нет. Какие ошибки совершают более образованные или способные быстро схватывать новую информацию люди, пытаясь понять сложные проблемы? Не удивительно, что обычные люди сталкиваются с теми же подводными камнями и предрассудками, которые не минуют экспертов.

Склонность подтверждать свою точку зрения

Склонность к подтверждению своей точки зрения – самое распространенное и наиболее раздражающее препятствие для продуктивного разговора, и не только между экспертами и непрофессионалами. Термин связан со склонностью искать ту информацию, которая только подтверждает то, во что мы уже верим; принимать те факты, которые подкрепляют предпочтительные для нас объяснения, и отбрасывать те, которые ставят под сомнение то, что мы уже признали, как истинное. Мы все так делаем. И можете быть уверены в том, что и вы, и я, и любой другой, кто когда-нибудь спорил с кем-нибудь по какому-либо вопросу, выводил его из себя.

Так, например, если мы уверены в том, что левши – дурные и опасные люди, каждый убийца-левша будет подтверждать нашу точку зрения. Мы будем видеть их во всех новостях, так как только эти истории мы и будем запоминать. И нашу уверенность не поколеблют никакие данные о количестве убийц-правшей. Каждый левша – это доказательство. Каждый правша – исключение. Точно так же, если мы услышим, что бостонские водители грубые, то, когда мы в следующий раз отправимся в Бостон, мы будем помнить тех, кто подрезал нас или просигналил. И мы, не задумываясь, станем игнорировать или забывать тех, кто уступил нам дорогу или благодарно помахал нам. (В 2014 году компания AutoVantage, оказывающая техническую помощь на дорогах, в своем рейтинге назвала Хьюстон городом с самыми грубыми водителями. Бостон оказался на пятом месте.)

В фильме «Человек дождя» 1988 года аутист Рей – идеальный, если не сказать исключительный, пример склонности к подтверждению своей точки зрения. Рей – человек с незаурядными умственными способностями, чей мозг работает, как компьютер: он способен осуществлять сложные расчеты с высокой скоростью и хранить гигантский объем не связанных друг с другом фактов. Но Рей в силу своего состояния не способен соединить эти факты в непротиворечивый контекст. Все то, что помнит Рей, намного важнее, чем все прочие факты в мире.

А потому, когда Рей и его брат должны лететь из Огайо в Калифорнию, Рей паникует. У каждой американской авиакомпании в прошлом случались ужасные катастрофы, а Рей может вспомнить даты и количество жертв каждой из них.

Зациклившись на этих страшных исключениях, Рей отказывается лететь любым из доступных им рейсов. Когда раздраженный брат спрашивает его, какой авиакомпании он доверяет, Рей спокойно называет национальную авиакомпанию Австралии. «Qantas, – говорит он, – у Qantas самолеты никогда не падали». Конечно же, Qantas не осуществляет рейсов внутри Соединенных Штатов, и поэтому Рей с братом отправляются на машине через всю страну, что гораздо опаснее полета на самолете. Но так как Рей не хранит в своей памяти информацию об ужасных автокатастрофах, он с радостью забирается в машину.

Все мы немного напоминаем Рея. Мы фиксируемся на информации, которая подтверждает наши страхи или подпитывает надежды. Мы помним те вещи, которые производят на нас впечатление, и игнорируем менее яркие события. А когда мы спорим друг с другом или обращаемся за советом к эксперту, большинство из нас с трудом могут избавиться от этих воспоминаний, какой бы иррациональной ни казалась наша фиксация на них.

Никакое количество безопасных посадок не перевесит страхи людей, убежденных в опасности перелетов.

В какой-то степени это проблема не умственных способностей в целом, а образования. Люди просто не воспринимают цифры, риск или вероятность. Лишь немногие вещи способны сделать дискуссию между экспертами и непрофессионалами более удручающей, чем подобная «неспособность к количественному мышлению», как назвал это качество математик Джон Аллен Паулос. Никакое количество безопасных посадок не перевесит страхи людей, убежденных в опасности перелетов. «Зная об этих огромных цифрах и соответственно о малой вероятности плохого исхода, – писал Паулос в 2001 году, – не способные к количественному мышлению люди неизбежно отреагируют абсолютно нелогичным заявлением: «Да, а вдруг вы окажетесь этим единственным пассажиром», а потом станут многозначительно кивать, «словно они уничтожили ваш аргумент своим проницательным знанием»{13}13
  John Allen Paulos, Innumeracy, Mathematical Illteracy and Its Consequences (New York: Hill and Wang, 2001), стр. 9.


[Закрыть].

Люди могут быть крайне изобретательны, используя аргументы типа «а если я окажусь тем самым несчастливым исключением». В начале 1970-х годов я навестил своего дядю, жившего в сельском регионе Греции. Он был крепким, атлетически сложенным мужчиной, но ужасно боялся летать самолетами. А потому не мог заставить себя поехать в Лондон, чтобы пройти там курс лечения от серьезного заболевания. Мой отец пытался убедить его, говоря, что каждому назначено свое время и свой способ покинуть эту землю. И, возможно, его время пока не пришло.

На что мой дядя, подобно многим людям, которые боятся летать, возразил типичной фразой: «Да, но что если пришло время пилота?»

Ни один из нас не может быть идеально рациональным человеком, большинство людей боятся ситуаций, когда они теряют контроль. Мой дядя был необразованным человеком, родившимся в деревне в начале двадцатого века. Я – образованный человек двадцать первого века, хорошо осведомленный в статистике и истории, но при этом чувствую себя ничем не лучше, когда во время ночного рейса сижу, вжавшись в кресло, пока самолет потряхивает на подлете к Провиденсу. В такие моменты я пытаюсь думать о тысячах похожих случаев приземления самолетов по всему миру и о невероятно малом шансе, что наш рейс окажется в числе невезучих. Но обычно у меня это плохо получается: я начисто забываю о всех тех безопасно осуществленных рейсах из Ванкувера в Йоханнесбург, когда сижу, вцепившись руками в подлокотники, в то время как наш самолет скользит над крышами домов Род-Айленда.

Ныне покойный писатель-фантаст и врач Майкл Крайтон привел в качестве примера ситуацию времен начала 1980-х годов, когда появились первые сообщения об эпидемии СПИДа, чтобы продемонстрировать, как часто люди бывают убеждены в том, что именно они вытащат короткую соломинку. В то время об этом заболевании мало что знали. Подруга Крайтона позвонила ему, чтобы он успокоил ее. Вместо этого ее разозлили логические доводы врача:

«Я пытаюсь объяснить степень риска. Потому что недавно я заметил, как мало людей осознают степень этого риска. Я вижу, что люди хранят дома оружие, ездят в машине не пристегнутые, едят французскую кухню, забивающую сосуды, и курят сигареты. И ничуть не переживают. Вместо этого их пугает СПИД. Это какое-то безумие.

– Эллен, ты боялась когда-нибудь погибнуть в автокатастрофе?

– Нет, никогда.

– Боялась, что тебя убьют?

– Нет.

– Знаешь, существует гораздо бо́льшая вероятность погибнуть в автокатастрофе или быть убитой незнакомцем, чем заразиться СПИДом.

– Спасибо огромное, – отвечает Эллен. Она раздражена. – Я так рада, что позвонила тебе. Ты действительно умеешь успокоить, Майкл{14}14
  Michael Crichton, “Panic in the Sheets”, Playboy, декабрь 1991, копия на MichaelCrichton.com


[Закрыть].

Десять лет спустя о СПИДе стало известно больше, и истерия пошла на спад. Однако в более поздние годы новые угрозы здоровью, такие как вирус Эбола, атипичная пневмония и другие редкие недуги стали вызывать похожие реакции у тех американцев, кто больше беспокоится из-за экзотической болезни, чем из-за того, что они болтают по мобильному за рулем автомобиля, после того как позволили себе немного выпить в местном пабе.

Обратите внимание, что подобная предвзятость почти никогда не работает в обратном направлении. Лишь немногие из нас уверены в том, что являются исключением в хорошем смысле. Мы покупаем лотерейный билет, позволяем себе немного пофантазировать, а потом кладем его в карман и забываем о нем. Никто из нас не отправляется к автодилеру или риелтору с выпавшим назавтра номером лотереи.

Иррациональный страх встречается чаще иррационального оптимизма, потому что склонность подтверждать свою точку зрения – это механизм выживания. Хорошие вещи приходят и уходят, а смерть остается. Ваш мозг не особо беспокоится из-за всех тех людей, которые успешно долетели куда-то или благополучно пережили интрижку на одну ночь: они не вы. Ваш интеллект, работающий с ограниченной или неверной информацией, делает свою работу, пытаясь минимизировать любой риск для вашей жизни, даже самый маленький. Когда мы преодолеваем склонность к подтверждению своей точки зрения, мы пытаемся исправить базовую функцию (причем это именно функция, а не ошибка) человеческого мышления.

Вне зависимости от того, является ли проблема вопросом смертельного риска или одной из будничных дилемм, склонность искать подтверждение уже сложившемуся мнению никуда не исчезает, потому что людям нужно полагаться на то, что они уже знают. Они не могут действовать так, как будто их ум – это чистый лист бумаги. Память работает иначе: вряд ли было бы эффективно начинать каждое утро с того, чтобы пытаться выяснить любую вещь с нуля.

Ученые и исследователи борются со склонностью к подтверждению своей точки зрения, как с профессиональной помехой. Им тоже приходится выдвигать гипотезы, чтобы осуществить эксперименты или объяснить сложный вопрос. А это означает, что они уже накопили определенный опыт. И они строят предположения и прибегают к интуиции, как и все мы. Иначе они потеряют много времени, если будут начинать каждое свое исследование с концепции, что никто ничего не знает, и до этого дня ничего не происходило{15}15
  Существует целая область математической статистики, т. н. «байесов анализ», названный по имени английского математика XVIII столетия, посвященная именно этой проблеме.


[Закрыть]. «Сделать, а потом разобраться» – это распространенная проблема, когда приступаешь к какому-то подробному исследованию: в конце концов, как мы узнаем, что ищем, если мы еще не обнаружили этого?{16}16
  Ученые, занимающиеся общественными науками, знакомы с этой проблемой, как никто другой. См. Charles O. Jones, “Doing before Knowing: Concept Development in Political Research,” Amreican Journal of Political Science 18(1), февраль 1974.


[Закрыть]

Исследователи учатся распознавать эту проблему в самом начале своего обучения, и у них не всегда получается справиться с ней. Склонность к подтверждению своей точки зрения способна ввести в заблуждение даже самых опытных экспертов. Случается, что врачи изначально настраиваются на определенный диагноз и ищут подтверждающие его симптомы, которые должны у пациента, по их мнению, быть, игнорируя реально присутствующие признаки других болезней и травм. (Врач-диагност доктор Хаус из одноименного телесериала говорит своим студентам-медикам: «Это не может быть волчанка». И, конечно же, далее следует эпизод, где самому самонадеянному врачу в мире приходится смириться со своей неспособностью поставить правильный диагноз тогда, когда это действительно оказывается волчанка.) Даже несмотря на то, что каждому исследователю говорят о том, что «отрицательный результат – это тоже результат», на самом деле никому не хочется обнаружить в итоге, что его изначальные предположения были неверны, и все усилия пошли прахом.

Именно так, например, произошло с изучением отношения общественности к однополым бракам. Студент-аспирант заявил, что он обнаружил статистически неопровержимое доказательство того, что, когда противники однополых браков беседовали на эту тему с тем, кто действительно был геем, они чаще всего меняли свою точку зрения. Его результаты были письменно заверены старшим коллегой из Колумбийского университета, который был соавтором данного исследования. Это стало удивительным открытием, которое было равносильно доказательству того, что разумных людей можно убедить отказаться от своих гомофобных взглядов.

Единственная проблема заключалась в том, что честолюбивый молодой исследователь исказил данные. Тех обсуждений, которые он, по его словам, анализировал, никогда не было. Когда другие ученые изучили данную работу и подняли тревогу, профессор Колумбийского университета отозвал статью. Студент, который стоял на пороге яркой карьеры в Принстонском университете, оказался в итоге без работы.

Почему же профессорско-преподавательский состав и рецензенты, которые должны были сохранять бдительность, не обнаружили этой грубой ошибки в самом начале? Из-за склонности подтверждать собственную точку зрения. Как позднее написала в еженедельнике New Yorker корреспондент Мария Конникова, научный руководитель студента признался, что он хотел верить в эти открытия. Он и другие ученые хотели, чтобы эти результаты оказались правдой, а потому предпочитали не подвергать сомнению те способы, с помощью которых были получены наиболее предпочтительные ответы. «Коротко говоря, склонность искать подтверждения собственному мнению – которая особенно сильна, когда мы задумываемся о социальных вопросах, – возможно, привела к тому, что ученые проглядели всю шаткость данного исследования», – писала Конникова в своем обзоре, посвященном проблемам науки{17}17
  Maria Konnikova, “How a Gay-Marriage Study Went Wrong,” New Yorker онлайн, 22 мая 2015.


[Закрыть]. Действительно, «этот энтузиазм привел к уязвимости проекта», потому что другие ученые, надеясь взять за основу данные результаты, обнаружили подлог только когда углубились в детали исследования, которое, как они полагали, уже достигло нужного итога.

Вот почему ученые, когда возможно, проверяют эксперименты снова и снова, а потом показывают результаты другим специалистам для рецензирования. Данный подход – когда он работает – заставляет коллег эксперта действовать благожелательных, но строгих «адвокатов дьявола». Как правило, исследователь и рецензенты не знают друг друга: нужно, чтобы оценка была максимально объективной.

Это бесценный опыт. Даже самому честному и самокритичному ученому или исследователю нужна реальная проверка со стороны того, кто наименее заинтересован в исходе проекта. (Рукопись книги, которую вы сейчас читаете, тоже была оценена моими коллегами. Это не означает, что эксперты, которые читали ее, согласились с ее идеями. Их попросили рассмотреть аргументы и представить любые возникшие у них возражения или советы.)

Право выступать в роли судьи зачастую выпадает более опытному эксперту, потому что способность находить и определять доказательства, которые ставят под сомнение или даже опровергают гипотезу, приходит со временем. Ученые и исследователи на протяжении значительной части своей карьеры пытаются освоить это одно из ключевых умений.

Эти рецензии и проверки остаются незамеченными для непрофессионалов, потому что все они совершаются до того, как будет выпущен конечный продукт. Публика начинает узнавать об этих процессах только тогда, когда что-то пошло не так. А когда экспертная оценка оказывается ошибочной, то это может привести к плачевным результатам. Весь проект, вместо того чтобы выдавать экспертное подтверждение качества, может превратиться в изготовление фальшивок, круговую поруку, сведение счетов, фаворитизм и подобное мелочное поведение, к которому так склонен род людской. В случае с исследованием однополых браков, подлог был обнаружен, и система сработала, хотя и с запозданием, позволив статье выйти в свет.

Однако в современной жизни в неакадемических сферах аргументы и споры не подлежат оценке со стороны. Фактами оперируют так, как людям удобно в данный момент. Таким образом, склонность подтверждать свою точку зрения делает все попытки вести обоснованную дискуссию тщетными и очень утомительными, потому что вторая сторона прибегает к нефальсифицируемым[8]8
  Фальсифицируемость, то есть методологическая возможность опровержения теории путем постановки эксперимента, является критерием научного знания. Он также носит название критерия Поппера. – Прим. ред.


[Закрыть] аргументам и теориям. В самой природе склонности к подтверждению собственной точки зрения заложена тенденция отбрасывать любые противоречащие факты, как ненужные. А значит мои данные это всегда норма, а ваши данные это всегда ошибка или исключение. Невозможно спорить с подобного рода объяснением, потому что, по определению, оно никогда не бывает ошибочным.

Дополнительная проблема заключается в том, что большинство непрофессионалов никогда не учили основам научного метода познания, или они забыли их. Это набор шагов, которые ведут от постановки вопроса к гипотезе, ее проверке и, наконец, анализу. И хотя люди часто используют слово «данные», они применяют его очень свободно. В разговоре часто используют слово «данные» в значении «те вещи, которые я считаю правильными», а не «те вещи, которые были подвергнуты проверке их фактической природы с помощью общепринятых правил».

И в такие моменты непрофессионалы могут возразить, что все это сплошная интеллектуальная чушь. Зачем простому человеку весь этот научный самоанализ? Всегда есть здравый смысл. Неужели этого недостаточно?

Бо́льшую часть времени обычные люди не нуждаются ни в одном из научных инструментов. В повседневной жизни нам вполне хватает здравого смысла, который лучше всяких сложных объяснений. Нам, например, не нужно знать, как долго будет двигаться машина во время сильного ливня, прежде чем покрышки начнут терять сцепление с дорогой. Конечно, есть какая-то математическая формула, которая позволит узнать ответ на этот вопрос с большой точностью. Но нашему здравому смыслу не нужна никакая формула, чтобы снизить скорость при езде в плохую погоду – нам этого вполне достаточно.