Текст книги "Адония"

Глава 8
Старый лис

Миссис Гаррет надела траурные одежды и затворилась в роскошном, перешедшем к ней по праву наследования доме. Люпус, посетив все окрестные церкви, дал понять обитающим возле них нищим, что молодая вдова Гаррет никому не отказывает в подаянии. Скоро соседям стало известно, что каждое утро у дома Гарретов собираются целые толпы просящих, и Эстэр щедро одаривает всех. Иногда она тратила совершенно безумные деньги, – до двадцати фунтов в день. Таким образом, не вызвало чрезмерного удивления известие о том, что молодая вдова, по прошествии траура, всё своё состояние отдала в какой-то малоизвестный монастырь.

Новичок

Ещё более повзрослевшей и выросшей вернулась Адония в монастырь. Движения её приобрели хищную грацию – как у дикой кошки, и даже синий колер её глаз стал глубже, стал ближе к колеру чистого, хорошо прокованного металла.

В нетерпении, сильно сжав в горячей ладони ключ от своей залы, Адония вбежала на третий этаж северного бастиона. Но, едва шагнув в холл, она растерянно остановилась. Холл оказался заставленным ящиками и сундуками, между которыми оставался лишь узкий проход, ведущий к двери. С намерением войти в залу, позвонить вниз, слугам, и выяснить, что всё это значит, Адония стала пробираться между сундуков, но вдруг увидела лежащий на одном из них свёрнутый вчетверо лист бумаги. Она развернула его и прочла:

«Создательнице самого интересного в нашей жизни поединка, высокочтимой нами Адонии, с уверением в искренней дружбе, капитаны тайного братства «Девять звёзд».

Ниже шла приписка почерком торопливым и мелким:

«Волчица! Тебе, наверное, будет небезынтересно узнать, что с недавних пор в нашей компании самая любимая поговорка звучит так: «Вот тебе первая кровь, Глюзий. Она же – последняя». Очень скучаю. Преданный тебе до гроба Цынногвер».

Бывшая миссис Гаррет откинула тяжёлую крышку объёмного корабельного сундука – и едва не вскрикнула. Быстро склонившись, она принялась доставать, наскоро осматривать, отбрасывать в сторону и снова доставать самые разнообразные, невиданные, вычурные, роскошные платья. Громко расхохотавшись, Адония метнулась к двери, отперла её и, не открывая, чтобы проветрить залу, окон, с силой потянула шнур звонка. Прибежавшему через минуту слуге она коротко приказала, делая жест в сторону сундуков:

– Всё содержимое вынимай – и развешивай в гардероб.

Сама же со всех ног побежала в столовую: нужно было поскорей утолить голод, и тогда уже, не спеша, заняться осмотром сокровищ. Не чувствуя вкуса, наспех, она поела, забрала у повара толстую, приветливо заурчавшую у неё на руках донну Бэллу, и поспешила назад, в бастион.

Однако из всего множества сокровищ Адония выбрала только три. С удивлением рассмотрев и примерив, она натянула невиданные, из тонкой кожи, белые, в обтяжку, длинные панталоны. Затем прямо на голое тело она набросила белую же мужскую рубаху из плотного шёлка со шнуровкой спереди. И, наконец, водрузила на голову небольшую дорожную треуголку из коричневой, в тон её ботфортам, инкрустированной зелёным бисером кожи. В этом наряде она почти час кружилась перед огромным, прикрепленным к стене зеркалом и тихо шептала:

– Ах, хороша, волчица! Ах, хороша!

Решив показаться в этих обновках патеру, Адония вышла в холл, и здесь вдруг остановила опустошающего последний дорожный ящик слугу:

– Что это? – спросила она, забирая у него тяжёлый, шириною в полфута, зелёный пояс с прикрепленным к нему прямым кортом в зелёных же ножнах.

Корт оказался простым, без украшений, рабочим оружием; Адония его отцепила и вернула слуге. А вот пояс она, обернув вокруг талии, затянула и, пробормотав – «зелёное и коричневое – просто чудо», – вышла из бастиона. Как бы любуясь грациозными, полными жизни движениями собственного молодого, сильного тела она шла по мощёной плоским камнем улочке, поглядывала сквозь щёлочки век на нежаркое, уже обещающее близкую осень солнце, и улыбалась. Навстречу, со стороны фехтовального поля шагал кто-то незнакомый, – с оружием, в наложенных на тело тусклых латных пластинах, – не слуга. Приблизившись, Адония заметила, что он и не из капитанов, – просто боец. И этот боец, будто споткнувшись, встал, словно столб и, выкатив на неслыханно смело одетую девицу изумлённые глаза, замер. Остановилась и Адония. Легко поведя плечами под нарочно незашнурованной рубахой, она приятельским тоном спросила:

– Что, хороша?

Вместо ответа латник стащил с головы металлический шлем и, скрипя железом, низко склонился.

Этот наряд стал для Адонии её повседневной одеждой. В нём она и встретила вернувшихся из похода тяжело нагруженных капитанов.

Снова длинные вереницы возов сгрудились возле «ромбового» подвала. Сияя улыбкой, с вызывающе взрослым уже, ясно угадываемым под незашнурованной рубахой телом, она подходила к Регенту, Глюзию, Фердинанду и всех по очереди обнимала.

– Как прошло лето, красавица? – радостным голосом, громко спросил Регент.

– Довольно удачно, – ответила, тряхнув гривой рыжих волос, Адония. – Разок замуж сходила.

– Что ещё за приключения? – тут же поспешил уточнить Цынногвер.

– Да пустяки. Соберёмся в кают-компании, там и узнаешь.

Регент хотел спросить ещё что-то, но его остановил подошедший к нему, загадочно улыбающийся Филипп. Он указал на белые кожаные панталоны Адонии и довольно проговорил:

– А ведь лошер-клоты – мои! А твои роскошные платья – ку-ку.

Регент, удручённо разведя руками, запустил пятерню в карман камзола и, блеснув большой алой искрой, отдал Филиппу «Око вампира».

– Интересно, – заметила, улыбаясь, Адония. – Вы кроме как на меня, заключаете ещё какие-нибудь пари?..

Вечером, завершив подсчёты привезённых денег и стоимости награбленной клади, Люпус принялся подводить итог. Сверяясь с занесёнными на бумагу сальдо, он, скрипя мелом, аккуратно выписывал на чёрных досках «взнос» в общую сокровищницу того или иного капитана. И, в соответствии с итоговой суммой, перевешивал эти доски: те, на которых были цифры крупнее – влево, в начало шпалеры, а с меньшими – назад, вправо. Однако самая первая доска была совершенно чистой. Закончив перевешивать все остальные доски, Люпус подошёл к ней и написал вверху имя: «Эстэр».

– Какой-то новичок, да? – перекрикивая оживлённые голоса капитанов, поинтересовался Регент.

И вдруг голоса смолкли. Взгляды присутствующих впились в написанную на доске цифру. Невероятно: она была неизмеримо больше, чем сумма всех привезённых капитанами денег.

– Кто такой этот Эстэр? – Произнёс, нервно дёргая бороду, Фердинанд.

– Не кто такой, а кто такая, – небрежно ответила ему откинувшаяся в мягком кресле Адония. – Эстэр – это я.

– Но ка-ак?! – Промычал Фердинанд. – А, джентльмены? Что это значит?

– Это значит, – ответил с довольным смешком Люпус, – что наша Адония сумела очаровать одного весьма состоятельного барона. В день свадьбы она, – такая нежданная неприятность, – стала вдовой, и всё перешедшее к ней состояние пожертвовала – вполне законно! – монастырю «Девять звёзд».

– Ну, знаете ли, – потрясённо проговорил Цынногвер, – это не волчица.

Он подошёл к креслу, встал на колено и торжественно, с чувством, принял и поцеловал Адонии руку. Встал и добавил:

– Это не волчица. Это всесильная ведьма какая-то!

В громе заполнивших кают-компанию бешеных аплодисментов никто не услышал, как при этих словах патер Люпус болезненно простонал.

Деция

«Загружали» живую кладь в зал номер девять. Адония наблюдала, как Глюзий, в один взгляд оценивая, отводил в сторону сильных, крепких мужчин. Отобрав их ровно десяток, он махнул кому-то из окружавших группу невольников вооружённых бойцов:

– На подготовку!

Пленников увели. Адония, задумчиво склонив голову, сообщила сама себе:

– Значит, Глюзий своего решения не изменил. Любопытно будет увидеть.

Она и увидела.

Вместе с прочими капитанами и теми немногочисленными кнехтами[10]10
  Кнехт – рядовой боец.


[Закрыть], которые обеспечивали техническую сторону деции, Адония стояла, чуть склоняясь над перилами, на кольцевом балконе внутри ристалищной башни. Внизу, по кругу, выстроились обречённые на смерть. Сам Глюзий, признанный в братстве авторитет, дьявольски ловкий и непобедимый боец, стоял, как и все, на ожидающем крови пятаке ристалища, и верёвочная петля охватывала его мощную загорелую шею.

Цынногвер, склонясь над перилами, музыкальным голосом прокричал условия боя[11]11
  Подробно условия «деции» описаны в книге «Мастер Альба» (гл. 7).


[Закрыть], Фердинанд сделал жест кнехтам – и верёвки упали.

Адония, вцепившись в балясины так, что побелели костяшки пальцев, жадно ловила взглядом каждое движение всплеснувшегося внизу чудовищного балета. Гибкое тело её едва заметно вздрагивало и покачивалось, как будто это она там, внизу, уклонялась и наносила удары.

Глюзий до обидного легко выиграл децию. Двое из обречённых сильно подпортили ему ценность победы. Они, едва лишь поняли, что им всем предстоит, отказались от схватки и громко призывали товарищей по несчастью не убивать друг друга по прихоти стоящих на балконе безумцев. Глюзий так и прирезал их, не оказывающих ему никакого сопротивления. Затем он отыскал спрятавшегося во внутреннем лабиринте башни последнего уцелевшего, выгнал его на круг и там просто разоружил.

– Одного оставить для следующей деции, патер? – прокричал он, подняв лицо к балкону.

– Конечно оставь, сын мой, – проговорил добрым голосом Люпус. – И отведи его в зал с каминами.

Адония, учащённо дыша, подкралась к Цынногверу.

– Скажи, – полушёпотом спросила она, – что же, капитаны – все-все прошли этот экзамен?

– Все-все, – ответил ей Регент.

– Тогда вот что. Сходи в зал номер девять и отбери десяток и для меня.

И, пресекая возможное возражение, добавила:

– Сделай быстро. Патеру я сама сообщу.

На следующий день – дольше ждать она не согласилась – вечером, Адония сама стояла лицом к лицу с десятком смертельных врагов. Она была в чёрном длинном плаще, скрывавшем фигуру, и в чёрной маске: опасаясь, что, видя перед собой юную девушку, смертники не станут биться в полную силу или вообще начнут щадить её, фехтовальщица скрыла внешность.

Едва только её шею отпустила натянутая верёвка, Адония скинула её и птицей метнулась к груде беспорядочно набросанного оружия. Ещё на бегу она отыскала взглядом шпагу, наклонившись, схватила её и, слыша за спиной чью-то стремительную побежку, перепрыгнула через груду кованного железа, коротким ударом сбив кого-то из встречных соперников. Обернулась, встала в классическую защиту. Яростная возня качалась над сваленным в кучу оружием. Смертельные враги, отпихивая друг друга, нахватали-таки в руки железа, и двор башни огласили первый звон и первые стоны.

Четверо, разойдясь на пары, кружили по двору. Ещё один, тот, кто бежал следом, приближался к Адонии. Он был невысок ростом, коренаст, и в руке держал весьма неприятное для неё оружие: боевой тяжёлый топор. Правую сторону лица его подёргивал нервный тик. Широко раскрытые глаза были безумны. Ловко перебрасывая топор из руки в руку, он хрипло напевал дурацкую строку из неведомой песенки:

– Лесорубы-бубы… Лесорубы-бубы…

Было понятно, что топор опасен вблизи, в тесной схватке, и Адония, сплетая невидимый щит из длинных выпадов, держала противника на дистанции. Тот, встречая уколы шпаги тяжёлыми махами, несколько раз с силой сбивал её, и Адония, сообразив, что в этой ситуации шпага легко может сломаться, боковым зрением осматривала пространство вокруг, высматривая что-нибудь из валяющегося под ногами оружия. О, как пригодились сейчас уроки Глюзия: «Успевай смотреть, куда ступаешь! Тот, кто выйдет за круг…» Медленно отступая, она, наконец, нашла нечто полезное. Перебросила шпагу в левую руку…

– Что, дружок? – оскалясь, с бесшабашным весельем прохрипел топорник. – Ручонка устала?

– Нет, дружок, – звонко выкрикнула Адония. – Тут другое…

Наступив ногой на рукоять, она быстро склонилась и мягко, стараясь не порезать ладонь, взяла в руку поднявшийся к ней кинжальный клинок. Отпрыгнув назад, она вскинула правую руку над головой и, пошептав: «Ну, Маленький, надеюсь – ты видишь!» – резко выбросила руку вперёд. Её противник, стремительно переломившись в поясе, согнулся, прикрыл голову развёрнутым вбок топором… Однако спрятавшийся за маской враг и не думал целить в грудь или в шею. Лезвие кинжала с хрустом прошило бедро топорника – чуть повыше колена. Охнув, тот выдернул длинную стальную занозу и, выставив перед собой топор и этот кинжал, на одной ноге проворно упрыгал к каменной стене башни. Здесь, неотрывно смотря на врага, почему-то не спешащего добить его, он кинжалом отхватил от одежды кусок ткани и, аккуратно положив по бокам оружие, быстро перетянул рану тугой повязкой. Адония, усмехнувшись под своей маской, тоже подошла к стене и тоже села – шагах в пяти.

На ристалище между тем остался только один из сражавшихся. Он был ранен. Тяжело развернувшись, прижав руку к расплывающемуся на груди тёмному пятну, он посмотрел на сидящих и, воткнув в землю широкое лезвие доставшегося ему в начале схватки арабского протазана, опёрся, переводя дух, на его массивное древко.

Адония, быстро сосчитав лежащие на круге тела, негромко сказала сама себе:

– Где-то ещё один.

И этот один не преминул объявиться. Осторожно высунулась из проёма, ведущего в лабиринт, чья-то голова. Человек внимательно осмотрел поле битвы и, выпрыгнув из укрытия, со всех ног побежал к беспорядочно разбросанной уже груде оружия. Владелец протазана, оценив опасность, поспешил, – нет, тяжело поплёлся, – вдогонку. Однако хитрец, добежав до железа, успел-таки вооружится. Он действовал на удивление быстро. Поднял и намотал на пояс цепь с висящим на конце круглым шипастым шаром, поднял и засунул за эту цепь длинную шпагу, и, к тому времени, как раненый дошёл до него, подцепил в руку ещё одну оканчивающуюся таким же боевым шаром цепь. Отступая, он раскрутил шар, блеснул цепью – и, когда шар заплёл её в несколько витков на протазане, дёрнув, вырвал оружие из рук раненого. Затем, бросив всё, кроме шпаги, как злая оса вокруг умирающего медведя, закружил, нанося с разных сторон неглубокие, частые, трусливые уколы. Когда раненый упал, хитрец наступил ногой ему на спину и несколько раз пронзил неподвижное уже тело.

– Если бы ты знал, – громко сказала Адония, обращаясь к торопливо встающему «лесорубу», – как я люблю такую вот расстановку сил!

Она поднялась и быстро пошла к уже торжествующему победу хитрецу.

– Да, – продолжала она разговаривать на ходу. – Один-на-один. Шпага-на-шпагу.

Противник, с тоской посмотрев на валяющийся неподалёку протазан, нерешительно шагнул, но боец в маске, приподняв клинок, спокойно заверил его:

– Ну что ты. Конечно же, не успеешь.

Тогда хитрец перебросил взгляд на лаз, ведущий в тёмный, извилистый лабиринт, но – поздно. Противник в маске уже слишком близко. И – понятное дело – уже не отпустит. Хитрец схватил шпагу в обе руки и нанёс ею нелепый, косой, рубящий удар. Его шпага со свистом рассекла воздух.

– Это тебе… – выдохнула Адония, бросая из филигранной, классической стойки «базовый», безыскусственный выпад, – … не раненых добивать.

Выпрямилась и, вытирая мокрую шпагу о сгиб локтя, пошла в сторону опускающейся с балкона лестнице.

– Этого, – крикнула она, срывая ненужную теперь маску, – я оставлю, наверное, патер?

– Оставь, дочь моя, – ответили сверху. – Пусть идёт в следующую децию… Лесоруб.

Фехтовальщица поднялась на балкон – и здесь её ещё раз встретило мелькание почтительно плавающих в воздухе шляп.

– Да, – довольным голосом проговорил Люпус, подходя к победительнице и благоволяще протягивая руку. – Теперь остаётся выбрать денёк и посмотреть, как ты умеешь стрелять. Где-нибудь через полгода. Готовься.

Заколдованная вода

Когда выпал первый снег, небольшая компания покинула пределы монастыря. Филипп, Маленький, Адония и её опекун выехали в сторону небольшой фермы, купленной когда-то патером по одной только причине: величавой и спокойной красоты окружающего ферму леса. Здесь, разместившись на стоящем на окраине фермы охотничьем хуторе, стали готовиться к предстоящим занятиям.

Адонии не терпелось испытать себя в стрельбе наравне с мужчинами. Но прошёл день, потянулся второй – а грохот выстрелов всё не изгонял из леса его белеющей тишины. Юная девушка-капитан сидела за грубо сколоченным столом и измазанными в машинном масле руками снимала с рукояти и снова привинчивала затейливую пистолетную оснастку.

– Ты должна знать пистолет до последнего винтика, – миролюбиво, не обращая внимания на хмурый вид ученицы, говорил сидящий напротив неё Филипп. – Ты должна сродниться с ним. Так, чтобы мысленно разговаривать во время, допустим, длительной верховой поездки. Мысленно разбирать и собирать его, вспоминать упругость пружины, не прикасаясь, ощупывать насечки на рукояти, бить кремнем в кресало. Тогда – можешь быть уверена – в любой ситуации пистолет будет послушным и безотказным.

И, взяв лежащий отдельно замок, он продолжил:

– Вот, кстати, о кремне. Смотри. Камень зажат винтом так, чтобы та грань, которая бьёт в кресало, была острой – но не как игла, а как долото. Видела когда-нибудь долото? Хорошо. Тот кремень, что остро-узкий, выбивает узкий же снопик искр. А тот, что остро-широкий – выбивает такой сноп, что он накрывает всю линию пороховой полки. Вот тебе дюжина кремней. Какой из них, на твой взгляд, самый удобный?

Адония, заинтересованно склонившись над россыпью чёрных камешков, перекатывала их пальцем.

– Вот этот! – подняв раскрасневшееся лицо, указала она.

– Точно! – мгновенно откликнулся Филипп. – Видишь, как удачно обколот! Знай: бывалый стрелок обязательно имеет в кармане с полдюжины хороших запасных кремней.

– А у нас найдётся полдюжины хороших? – азартно спросила Адония.

Филипп, понимающе переглянувшись с сидящим в углу над какой-то книгой монахом, молча достал из-под стола оружейный ящичек и, открыв его, высыпал перед ученицей штук сто кремней.

– Выбирай, – добродушно сказал он. – А я пока пойду мишень поставлю.

– Сегодня?.. – радостно спросила Адония.

– Да. Выбери себе свои собственные кремни, снаряди пару пистолетов – и выходи.

Спустя полчаса Адония, накинув меховую безрукавку и длинный плащ, выбежала во дворик хутора. Но, увидев, чем занят Филипп, она озадаченно остановилась. Тот спускался с длинной, приставленной к высокой сосне лестницы, а на дереве, высоко, между ветвями, белела развёрнутая к земле мишень.

– Это что же такое? – осторожно поинтересовалась Адония, предполагая какой-то подвох.

– Белая мишень, – деланно удивляясь её вопросу, ответил Филипп. – Будет хорошо видно, куда войдут пули.

– Шутник, – неуверенно проговорила Адония. – Кто же стреляет вверх? Ведь когда пистолет поднимешь вверх – порох с полки осыплется.

– Молодец! – похвалил её Филипп. – Правильно мыслишь.

Он убрал лестницу, а вместо неё принёс небольшое ведёрко, до половины наполненное водой.

– Что, – спросил он, – случится с водой, если я ведро вскину дном вверх?

– Вода выльется на тебя! – уверенно сказала Адония.

– Хорошо, – кивнул ей Филипп. – Смотри же. Я вскину его десять раз – и на меня не прольётся ни капли.

И он с силой махнул ведром, сделав круг, и ещё один, и ещё…

– Вот, – подытожил он, передавая ведро Адонии. – Вся вода – на месте. Сама попробуй.

Адония, с явным азартом схватив ведро, так же покрутила им и, посмотрев на оставшуюся на месте воду, расхохоталась:

– Да! Когда быстро крутишь – вода не успевает вылиться!

– Так и порох, – ответил Филипп, доставая заряженный пистолет, – не успеет осыпаться. Нужно только нажать на самом взмахе…

И, вскинув руку, он выстрелил.

Мотнув головой, как бы освобождая уши от ударившего в них грохота, Адония подбежала, взглянула вверх, на мишень.

– Точно в центр! – восхищённо прошептала она.

– Давай теперь ты, – распорядился Филипп, передавая ей второй пистолет.

Адония, слегка выпятив нижнюю губу, со знанием дела осмотрела кремень, порох на полке, перевела взгляд вверх, к мишени – и, круговым быстрым движением, как только что ведёрко с водой, вскинула пистолет и спустила курок. Выстрел сбил вверху ветку и она, кружась, замелькала вниз, вниз… Адония, уклоняясь от неё, отступила вбок, не отрывая взгляда от мишени. Однако на ней оставалась единственная пробоина – от пули Филиппа.

Сам Филипп, так же внимательно изучив последствия выстрела, очень серьёзно заметил:

– Разумеется, ты и целилась в ветку.

Учитель и ученица посмотрели друг на друга, и разом оглушительно расхохотались.

Умугай – Кыч

Вечером Адония, испытывая затаённую, лёгкую симпатию к Филиппу, сидела рядом с ним возле маленького камина. Сидели молча, зачарованно смотрели в огонь. Люпус, нахохлившись, как старый филин, сидел в углу над всецело захватившей его книгой.

С шумом вошёл, ударив дверью, озябший Маленький. Он весь день готовил стрелковое поле в миле от хутора, на огромной поляне, расставляя по её краям тяжёлые дощатые мишени. Кнехт с порога провозгласил радостное приветствие, но ему никто не ответил. Тогда тихо, ступая на носки, он прошёл, разделся, набрал в озябшие руки хлеба, колбасы, чеснока, кружку с водой, и подсел робко к камину.

– Я не ожидала, – задумчиво проговорила Адония, – что эти уроки так захватят меня.

– Да, – не отводя взгляда от пляшущего огня, кивнул Филипп. – Я специально придумывал неожиданные штуки, вроде мишени над головой, чтобы тебе с самого начала было интересно.

– И завтра будут неожиданные штуки? – сладко замирая, спросила Адония.

– Разумеется.

– А какие?

– Ну, например, ты будешь стрелять сидя в седле, со скачущего коня. Маленький специально на одном краю поляны ставил крупные мишени, обведённые по контуру чёрной краской. Чтобы на снегу выделялись.

– Как забавно. Спасибо, Маленький. Хоть ты и свинья: воняешь чесноком, когда люди ведут вежливую беседу. Куда пошёл, дурачок? Я ведь шучу. Сиди, грейся.

– Кстати, Маленький не только добротно ножи мечет. Он и стреляет недурно. И это – если принять во внимание, что его никто не учил.

– А у тебя, Филипп, был учитель?

– О да. Настоящий, действительно редкий стрелок.

– Расскажи!

– Он был русский, тунгус.

– Что такое тунгус?

– Народность такая.

– Так он был русский или тунгус?

– Ты знаешь, в этой дикой стране намешано столько народов, что удобнее о всех них говорить как о русских.

– А как звали этого тунгуса?

– Номок.

– И он был редкий стрелок?

– Поистине редкий. Ружьё имел допотопное: тяжёлую, длинную, с несверлёным стволом фузею. Но бил из неё так, что никто из наших, с новенькими мушкетами, с ним сравниться не мог.

– Из наших?

– Ну да. Лет пять назад мы на небольшом корабле ходили на север. Имелось там одно дельце. Вышло так, что мы задержались, и льды нас не пустили обратно. Пришлось зимовать на острове, где также зимовали охотники. У одного из них я почти полгода и был в учениках. Успел даже немного приобщиться к магии.

– Стрелковой?!

– Ну конечно.

– А мне можешь что-нибудь рассказать?

– Ну… Кое-что. Например, могу рассказать, что такое «умугай-кыч».

– Тунгузское слово?

– Да.

– Что значит?

– Это название выстрела. Точного перевода я так и не узнал. Номок лишь обрисовал мне его в виде примера. Интересует это тебя? Хорошо, слушай. Однажды зимой его племя умирало от голода. Пожары в тот год рассеяли лесное зверьё. А необычно крепкий мороз превратил снег в ледяной наст, лишив зимующих животных доступа к желудям и мху. Правило столь же простое, сколь и беспощадное: нет охоты – нет и еды. Так вот, Номок, едва живой от голода, брёл по лесу, и не встречал даже тонкого беличьего следа. И вдруг – он подумал, что подпал уже действию бреда – вдалеке заметил движение. Это был лось – огромная такая лесная лошадь с рогами. Далеко, очень далеко. Подкрадываться не было ни сил, ни времени. Номок встал на колено, поднял свою фузею, задержал дыхание и выстрелил. Пуля уже на излёте попала лесной лошади в шею и перебила важную вену. Пометавшись немного, лось упал. Номок добрёл до него и ещё тёплого успел разделать на большие куски. Потом двинулся в сторону стойбища – сказать, что все спасены, что невдалеке лежит целая гора мяса. Вдруг прямо на него выбежала маленькая олениха. Это была лёгкая цель, но только Номок не стал стрелять. Уже перед самым стойбищем, словно в насмешку, дорогу ему перебежал заяц – но и тогда Номок не поднял ружьё.

– Почему?

– Чтобы не обесценивать мелочной суетой редкостное событие: умугай-кыч. Выстрел, значимость которого дало ему право быть единственным в этот день.

– Это волшебно! – негромко проговорила Адония, заворожённо всматриваясь в незнакомую лесную даль и едва живого от голода охотника. – Это волшебно…

На следующий день, оседлав лошадей, приведённых Маленьким с фермы, выехали на стрелковое поле.

– Ну ты и молодец! – воскликнула Адония, увидев, сколько дощатых щитов выставил вчера Маленький. – И всё – один? Я это запомню.

Филипп, взглянув на небо, довольным басом проговорил:

– Ни облачка, ни ветерка. Идеально!

Подъехали к первым мишеням. Приготовили пистолеты.

– Сначала стреляешь с правой руки, – сказал Филипп Адонии. – После выстрела останавливаешь лошадь, заряжаешь, скачешь к следующей мишени, стреляешь… И так до конца поля. На обратном пути стреляешь с левой руки. Всё понятно? Потом вместе едем смотреть.

Адония кивнула. Однако первый выстрел решила произвести с места: опробовать новый кремень. Вытянув руку, она привстала в стременах и спустила курок. Грохнул выстрел – и одновременно закричали и Филипп, и Маленький: на дальнем краю поляны мелькнул рыжий огненный всплеск.

– Лиса-а!! – восторженно орали оба, вытягивая руки с пистолетами.

Раз за разом ударили четыре выстрела.

– Далеко! – крикнул, улыбаясь, Филипп. – Из мушкета достали бы, а пистолет не возьмёт! – И, пристально вглядываясь в залёгшую между снежными холмиками лису, добавил: – Да и лис-то, судя по повадкам, старый, опытный. Гляди-ка, знает, что такое стрельба.

– Это точно! – тоном знатока подтвердил Маленький. – Молодая лиса пошла бы в скачки, а этот понимает, что он на открытой поляне. – И весело крикнул: – Эй, лис! Что, пришёл мышей половить?

Оба не видели, что делает Адония. Она же торопливо набивала новый заряд. Взвела курок, вытянула руку, привстала в стременах…

– Далеко! – крикнул, успокаивая лошадь, Филипп. – Пистолет не возьмёт!

Адония, задержав дыхание, спустила курок. Одновременно с выстрелом замерший вдалеке лис подпрыгнул и забился, поднимая вокруг себя снежный смерчик. Девушка, взмахнув дымящимся пистолетом, крикнула:

– Я пороха – полтора заряда вкатила!

И, бросив лошадь в галоп, понеслась к огненно-рыжей добыче.

Вернувшись, она подняла перед собой действительно старого, с облезлым мехом, ещё подёргивающегося лиса и, глядя на Филиппа, спросила:

– Так что? Похож мой скромный выстрел на умугай-кыч?

Филипп, в седле, прижав руку к груди и слегка кланяясь, подтвердил:

– Не стану спорить, счастливица. До завтрашнего дня – не стреляем.

Адония и Маленький вернулись на хутор, а Филипп направился в сторону фермы и на весь день исчез. Вечером, когда Адония, по своему обыкновению, сидела возле камина и щурилась, глядя на огонь, её учитель вернулся. Шагнув через порог и впустив белый клуб морозного воздуха, Филипп осторожно отпахнул полу и достал большую алую розу с чуть примятыми лепестками. С едва заметной улыбкой посмотрев на ученицу, Филипп протянул её цветок. Адония, не веря себе, встала, приняла в дрогнувшие ладони свежую, благоухающую розу.

– И что это значит? – с любопытством спросил из своего угла Люпус.

– Это значит, патер, – не без торжественности произнёс Филипп, – что у нас появился ещё один отличный стрелок.